«Мамочка, я люблю тебя, прости меня, но сейчас нас всех убьют». Монолог матери российского срочника, оказавшегося в Курской области в самом начале украинского вторжения
«Вот Так» поговорил с жительницей Алтайского края, сын которой с апреля 2024 года находился в Курской области. Его подразделение в числе первых столкнулось с Вооруженными силами Украины, когда началось наступление на регион. Сын нашей собеседницы смог выбраться из зоны боевых действий живым, но молодой человек уверяет, что сейчас его сослуживцев подвергают прессингу в эвакуационном пункте, угрожая трибуналом и вынуждая подписать контракт. Из соображений безопасности редакция не называет имен героев.
«Все было хорошо, ничего не предвещало беды»
Наша история началась в ноябре 2023 года, когда наших ребят, шесть человек, привели в военкомат Ребрихинского района (Алтайский край. — Ред.). Далее они поехали в военкомат-распределитель, а уже 16-го числа мы их провожали на вокзале Барнаула в Бурятию, город Кяхта, в первый военный городок.
Они там в прямом смысле ваньку валяли. Сильно их к распорядкам не принуждали, никаких вечерних поверок. До присяги только учили устав, хотя в итоге даже толком не зачитывали его. После присяги какие-то учебные занятия проходили, что-то писали, разбирали автоматы. Никто никого не бил, никакой дедовщины. Ребята говорили, что не было никакой особой строевой подготовки, муштры, не надо отжиматься на плацу и так далее.
В феврале вывезли их в поля рядом с Кяхтой, там несколько раз отвозили на стрельбище. После этой поездки мой ребенок пролежал три недели в лазарете с ковидом. Потом их снова вывели в поля, покататься на БТР-ах, а уже в марте он сказал мне, что их собираются отвезти на границу.
Забрали в апреле. Из Улан-Удэ они прилетели в Москву, а оттуда до Курска на поезде. Все было хорошо, ничего не предвещало беды. Но в Курске их не завозили ни в какую часть, а сразу же отвезли на приграничные территории, просто высадили в поле. Ничего приготовлено для них не было — лопаты да сухпайки.
Поступил приказ — копать окопы. К нашим ребятам постоянно привозили всё новых, новых и новых [солдат]. Туда, в приграничье, везли со всех областей: из Красноярска, Уссурийска, Читы, Брянской области. Наши кяхтинские ребята сначала держались вместе, а затем приехала комиссия и их всех перемешали. Мой сын в итоге оказался в Кореневском районе, а другие из его части — в Суджанском. В общем, раскидали по всему приграничью.
Не всегда ребята были на связи со своими командирами — теми, кто бы за ними следил. Очень часто менялись старшины. Отстоял две недели, потом уехал, две недели один, потом приехал новый. Сын говорил: «Мы даже их по имени-отчеству не успевали запомнить».
«Мам, никто не знает, когда нас отсюда заберут»
Все знакомые нас спрашивали — «ну что, как там?» Мы говорим: да, страшно. Я, как мать, плачу в подушку. Но с этим ничего не поделаешь. Мы ничего не можем изменить. Но некоторые мамы разговаривали, что, мол, как так — срочники на границе?
Считалось, что там нет боевых действий. Да, периодически обстреливают, как и Белгородскую область, но люди там живут. Мы в какой-то момент даже с этим смирились. И так они жили до августа. Жили в целом нормально. С продуктами была напряженка, но ходили в магазин. Зарплата приходила как по часам — 2,5 тыс. рублей. Но на какие-то маленькие радости денег хватало.
Я разговаривала с сыном, спрашиваю: скоро дембель у вас, в осенний призыв вас, наверное, менять будут? На что он мне отвечает: «Мам, никто не знает, когда нас отсюда заберут».
2 августа, как говорит сын, им уже объявили боевую готовность. То есть за трое суток до того, как все произошло. Такое ощущение, будто им передали по рации, потому что главного, старшего никого с ними не было. И все это время они в боевой готовности стояли, пока 6-го числа все это не произошло.
«Первая рота — фарш»
По словам сына, они стояли в карауле, когда услышали взрывы, начался обстрел. Сильные прилеты были именно в их сторону. В этот момент к ним как раз приехал лейтенант. Пытались отстреливаться какое-то время. На тот момент у каждого из парней было по автомату и по десять патронов в рожке. Еще, по-моему, был пулемет на позиции.
Наши ребята стояли во второй роте, а перед ними в нескольких километрах находилась первая. И, они говорят, поняли, что первая рота — всё. Ничего от них не осталось. В итоге лейтенант решил отходить. Всё было быстро: кто-то оставил там телефоны, карты, документы
Их было 30 с лишним человеком. Когда отошли от опорника километра на полтора, он взлетел на воздух. Ребят уводили через поле, их тоже достало осколками, кого-то ранило. Они отошли примерно на 30 километров от опорного пункта, чтобы остановились там, где находятся — их будут эвакуировать. Пока ждали эвакуацию, к ним вышли несколько ребят из первой роты, тоже раненые. Всего несколько человек их там было. Сказали, что первая рота — фарш.
«Мамочка, все, я люблю тебя, прости меня, но нас сейчас убьют»
Через несколько часов подъехала машина. Вышел комбат, говорит: «Лейтенант, строй ребят, мне нужны добровольцы». Нужно было поехать обратно, в Глушковский район, который, как рассказывал сын, обстреливали без остановки. Ребята растерялись, но безоговорочно из строя вышли 10 человек.
Они сначала ушли с комбатом, но потом пятеро из них вернулись. Остальных пятерых комбат забрал со словами: «А вы ждите эвакуации. Все равно пойдете в дисбат, потому что вы дезертиры, бросили свои позиции. Лучше бы вы умерли героями для своих матерей, потому что каждая мать хотела бы иметь сына-героя». Это дословно. А еще они взяли под роспись у ребят автоматы, бронежилеты и каски, и наши остались вообще голые.
В итоге дождались они эвакуации, когда уже светало. Это был страх, паника, это было нечто. Кто догадался позвонить матерям по видеосвязи, с которыми мы сейчас общаемся, и они говорят: это был какой-то ужас. Крик, ор, сумасшедший бег, сверкание взрывов, шмаляли изо всех орудий. Когда ребята отходили от своих позиций, многие записывали «кружочки», прощались с матерями. У родителей сохранены такие видео: «Мамочка, всё, я люблю тебя, прости меня, но нас сейчас убьют». Представляете, каково это?
Их привезли в эвакуационный пункт, куда — неизвестно. Расположили, покормили, дали помыться. Волонтеры передали одежду: кому-то трико гражданское досталось, кому-то футболка, и так вплоть до обуви, потому что некоторые ребята бежали босиком.
Вечером 6 августа сын вышел на связь и сказал: «Мама, звони во все колокола, чтобы нас отсюда забирали». Оказывается, на вечерней поверке им сказали, что украинцы идут на Курск, в сторону АЭС, и, если начнется оборона города, они все встанут в ружье.
«Вы можете искупить вину кровью, подписав контракт»
Сейчас мы запросили список, связывались с майором из нашей части, спросили, сколько человек нужно собрать в эвакуационном пункте, чтобы вот их вывезли. Мы, конечно же, понимаем, что никто за ними самолет не пошлет, если их в одном месте 20 человек и в другом 20. Их же растянули всех там, наших кяхтинских. Майор нам сказал, что состав должен быть 85 человек. Сейчас мы составили список из 79 человек. Получается, не хватает всего шестерых. Но пока майор больше не выходил со мной на связь.
Там точно есть как минимум один «двухсотый» [погибший]. Мы об этом матерям до сих пор боимся говорить. Пока оставляем его под вопросом и пишем в списках как «трехсотого» [раненого]. Один есть очень сильно раненый. Он в Курске, мама к нему уже приехала. Всего «трехсотых» около пяти человек, получается.
Ребята там находятся уже девятый день (разговор был 15 августа. — Ред.). Нам сказали, что с ними работают психологи. Но теперь мы знаем, как они работают — склоняют ребят подписать контракт. Бить не бьют, но каждый день поют им про деньги. В общем, прессинг идет. Точно знаю, что вчера двое подписали контракт и сегодня уехали из части. Каково мне сейчас из-за того, что они уехали — не передать словами, потому я на связи с их мамами. Один ушел и не поставил свою маму в известность. Я не знаю, как мне ей теперь в глаза смотреть.
Со вчерашнего дня много новых ребят стали выходить на связь, говорят, что их тоже вывозят в пункты эвакуации. Но прежде, чем вести туда, их группами — как найдут, так и везут — отправляют в военную комендатуру. Там их жестко прессуют: «Вы дезертир, вы не имели права уходить с позиции. Вас ждет дисбат, все пойдете под трибунал. Но у вас есть выбор: вы можете искупить вину кровью, подписав контракт, уйти добровольцем».
Кто из ребята посильнее духом, огрызается и говорит: «Да я лучше сяду». А многие ломаются и все-таки уходят.