October 2, 2021

Настоящий он

Он смотрел в окно так же, как и вчера, или позавчера. А возможно это было неделю назад, или даже месяц. Это мог быть именно месяц, подумалось ему. Чувство голода заставило его склониться именно к этому временному интервалу. Так может хотеться есть, только если ты был голоден месяц, не меньше.

Снаружи был ясный день, трава была зеленой, облака бодро скользили по низкому небу и всем видом напоминали хорошо взбитый сливочный крем. Он хорошо помнит сливочный крем, который готовила его мама. Для него всего-то и нужно – банка сгущенки да пачка сливочного масла. «Масло важно взять качественное, иначе крем получится невкусным, и торт будет испорчен. И кому он тогда такой нужен?» - так мама всегда говорила. Это хороший вопрос – кому ты нужен, если ты недостаточно вкусный? Лично ему хотелось верить, что при всем богатстве вкусовых предпочтений, на каждый невкусный торт найдется свой любитель. Ведь нравится же кому-то есть насекомых, или улиток? Что там было дальше про торт – крем необходимо намазать на бисквитный корж, как готовить бисквит он тоже помнит. Как-же интересно разбить яйцо и вылить его из двух скорлупок в большую эмалированную миску, и смотреть, как плавно покачивается на дне желток. И как же приятно еще намазывать крем на корж, как он проникает в поры, тянется по поверхности многочисленными параллельными полосочками! Красиво получается, аппетитно. Если мама не забывала, то разрешала ему облизать венчик миксера после взбивания крема – это вообще отдельное удовольствие, невероятное просто. А потом надо ждать. Торт после приготовления необходимо ждать еще несколько часов, чтобы он стал окончательно вкусным и пропитанным. Так тоже говорила мама. Однако сейчас ему стало казаться, что можно съесть и улитку. Желудок волновался и выдавал трели, по пищеводу катился комок тошноты.

Слева, из-за соседнего дома, резко вынырнула сияющая красная машина, большая и шумная. Она пронеслась мимо окна, заставив качнуться кусты созревшего шиповника. Он испугался и спрыгнул с подоконника. Суставы запястий отозвались острой, пронзительной болью. Он прижался к паркету, ощутил одышку и слишком частое сердцебиение. Неужели он болен? Почему-то кажется, что болен. И что здесь не так? Он же чувствует, он даже знает – с ним что-то не так!

Пол остро пах пылью, от края шторы до батареи тянулась тонкая ниточка свежей паутины. Он больше не видел окна, но слышал все, что происходило снаружи. Там говорили люди, их было двое. Совершенно точно, их было двое. Он прислушался, однако разобрать все слова не удавалось. Он хотел, но не мог. Наконец, к нему пришло понимание, что даже если очень вслушиваться, слова остаются непонятными все равно. Очевидный ответ возник сам-собой: он просто не знал языка, на котором говорили эти люди.

Может он не знает языков вообще? Может он вообще забыл, как надо разговаривать, ведь он так давно ни с кем не говорил. Очень давно, возможно даже месяц.

Голоса становились все напряженнее и громче. Может эти люди говорят о нем? Вдруг увидели его на подоконнике? Наверняка, так и есть. Видимо теперь они захотят войти к нему, возможно, даже обидеть его. Кто его защитит, куда ему прятаться, как спастись.

Не поднимаясь на ноги, на четвереньках, прижимаясь к полу, он прополз в направлении ванной комнаты, проскользнул за штору и затих в углу душевой кабины.

Сначала он слышал лишь собственное сердцебиение, затем агрессивные громкие голоса снова разорвали только установившуюся в его голове тишину. Он ощутил, что его дыхание сбивается, сердце снова колотится, как птичка, очень большая птичка. Он помнит одну такую. Это была утка, большая и красивая утка цвета карамели. Он был еще ребенком и гулял с мамой по берегу крошечного пруда, поверхность которого покрывала ряска и нежные водяные лилии. Именно в этом пруде он увидел утку. Никогда раньше он не видел таких птиц. Разумеется, воробьи и голуби не шли с этой прекрасной птицей ни в какое сравнение. Он хотел лишь потрогать ее, прижать к себе совсем на чуть-чуть. И ему это даже удалось на несколько мгновений, потом же они ушли вместе с птицей под воду. Он плохо помнит дальнейшие события, кажется, он пытался взять ее, коснулся перьев, а дальше они погрузились в воду вместе. Ему было страшно, он как-то выбрался, а птица улетела. Дальше мама несла его домой на руках, очень ругала за неосторожность и даже немного плакала. Маму было очень жаль, но встреть эту утку он еще раз, все равно поступил бы также.

Что это? Кажется, он спал, сколько он спал? Может быть снова месяц? Тело очень замерзло и немного ныло. Он снова ощутил сердцебиение. В доме стояла глубокая слепая тишина. Штора душевой кабины слегка покачивалась, голубые, синие и бирюзовые мазки на ней сплетались в причудливые формы. Ему вдруг показалось, будто за шторой кто-то стоит и ждет его. Он задержал дыхание, подкрался к краю и выглянул. Путь оказался безопасен, он немного успокоился и снова вспомнил торт со сливочным кремом и даже улитку, голод вернулся с возросшей интенсивностью. Он мягко ступал по хорошо знакомому дому, периодически озираясь по сторонам и прижимаясь к белой шершавой стене. Свет полной луны врывался в не зашторенные окна комнат и тяжело ложился яркими желтыми квадратами на поблескивавший паркетный пол. Ему было страшно без света и страшно быть одному, очень страшно. Как давно он один? Наверное, месяц.

Однажды он был не один, только однажды. Как-то мама вернулась домой и привела с собой милую девочку. Девочка была очень маленькая, намного меньшего его. Он помнит ее ярко-зеленые почти светящиеся глаза, помнит ее бесшумное дыхание. Она почему-то с первой минуты начала преследовать его, ходила за ним, сидела с ним, обращалась к нему. Она его ужасно раздражала. Его злило в ней все – и то, что она девочка, и то, что она милая, и то, что ее любила мама. Мама говорила, что нам вдвоем точно будет лучше и веселее. Откуда она могла знать это обо мне? С чего она вообще придумала себе, будто я грустил. Но я не делал девочке ничего дурного, я не монстр, хотя, если быть откровенным, несколько десятков затрещин она от меня получила. Однажды, припоминаю, я так сильно прижал ее к кафельной стене ванной, что ее дыхание замерло. Но я не вредил ей, а лишь хотел объяснить, что устал от нее. Мама сильно расстроилась, даже плакала. Она вообще плачет слишком часто, но не думаю, что из-за меня. Потом девочки не стало, в один момент я заметил, что ее больше нет. И мы снова остались с мамой вдвоем.

В свете луны что-то мелькнуло, некий темный силуэт метнулся по световому квадрату от окна на полу гостиной. Я бросился к окну и незаметно для наружного наблюдателя слегка выглянул во вдор. Тихая лужайка под окнами, большое дерево со скворечником, виляющий низкий свежеокрашенный заборчик – вот и все! Но там точно что-то было, я готов поклясться. Даже рискну предположить, это была женщина, совершенно точно. Я видел силуэт женщины, она пролетела на метле через огромный золотой круг луны. Я это видел и не в первый раз.

В замочной скважине что-то оглушительно закопошилось, забряцали ключи. Ключ подошел не с первого раза. Я кинулся к двери! У меня больше нет сил бояться так долго, ведь уже я боюсь целый месяц, пора завязывать со страхом и выходить из тени.

В дом вошла стройная женщина с усталым лицом и длинными шелковистыми волосами. Ее платье с пайетками сверкало и издавало легкое шуршание, как чешуя рыбки, случайно оказавшейся на суше. Женщина включила свет и подхватила на руки огромного бело-рыжего кота, выписывающего восьмерки у ее ног и извергавшего оглушительные звуки из глубины своей мощной грудной клетки. Она отнесла его на кухню и принялась сокрушаться: «Милый, тебя не оставишь даже на вечер! Почему ты снова ничего не кушал?». Она сменила его еду на более свежую, потрепала Кота по загривку и удалилась в ванную, захватив с собой чистое пушистое полотенце.

Нет, разумеется, я не скучал, я не боялся. Большую часть времени со мной был полный порядок, как мне кажется. Еда была слишком вкусной, мне нравятся крабы, они такие сладкие, но внешне похожи на пауков, хоть и не сильно. У нас часто появляются пауки, и мне нельзя их прогонять. Мама говорит, что они должны уйти сами. Однако иногда я рву их паутину, когда она не видит.

Раздался оглушительный грохот, я проигнорировал его, сейчас я смел, и мама дома. Тем более, я точно знаю, что это. Мамина метла всегда падает, мама любит ставить ее за дверь, а она там сползает и падает.

Я полностью спокоен, я даже счастлив. Мне не хочется ничего из того, что у меня нет. Почему только иногда мне кажется, будто я что-то забыл или что-то потерял… Или, быть может, потеряли меня? Что-то не так…