«Без страха» Аарон Дембски-Боуден

Земля к земле. Пепел к пеплу. Прах к праху.

Земля с Иакса. Пепел с Калта. Прах с Макрагга.

Он освящает свои перчатки святой землей трех миров. Умыв руки этой смесью, он завершает ритуал и тянется к своему оружию.

Первое из них старше империи, которую защищает, на его счету целых десять тысяч лет славной службы. Оно много раз было восстановлено, воссоздано, возрождено – но ни разу не утрачено, не брошено и не уничтожено. Другое его оружие – болтган в личном арсенале и примагниченный к бедру цепной меч. Они новее, их деяниям не больше нескольких десятилетий. Пистолет же – куда более величественное орудие: широкоствольная модель «Умбра» появилась на свет в лучшие времена и пережила тысячелетия войны. Всякое болт-оружие издает рев при выстреле; это ревет громче и жестче, чем его собратья, что говорит о спесивости машинного духа пистолета.

Слова «Sempram Fiberi» из полированной бронзы тянутся вдоль чёрного корпуса: «Всегда свободный», если перевести на терранский высокий готик. Макраггский столичный диалект готика гораздо более агрессивен, и на нем слова приобретают слегка иное и более дерзкое значение: «Непокоренный».

Обратная сторона оружия отмечена хромированным Империалисом. Символ нерушимой верности в виде крылатого черепа восходит к временам, когда между братьями не было доверия, когда Галактика горела в огне честолюбия предателя, а затем пала под великой и неотвратимой тенью надвигающейся тьмы.

На прикрепленных к рукояти пистолета тонких цепочках висят старые потертые безделушки: две из них, одинаково скромные и благородные, созданы человеческими руками, а не в литейной магистра кузни. Первая – незамысловатый образ примарха, в длину не больше пальца. За десятилетия ношения резные черты Жиллимана стерлись напрочь. Это своего рода талисман на удачу, который члены высокородных семей – заботливая мать или же, возможно, сестра – дают своему сыну или брату, когда того выбирают для прохождения Испытаний и забирают из академии.

Вторая так же потерта и не менее дорога воину: чёрная железная печать размером с монету, на которой изображен цветущий стебель вербены, обернутый вокруг простого меча в ножнах. Вместе с Первыми семьями Иакса этот символ восходит корнями к Основанию Ультрамара и известен как герб славного рода Лукаллиев.

Воин в последний раз проводит необходимые обряды благословения, воздавая хвалу духам болт-пистолета и цепного клинка, прежде чем снова закрепить их на пластинах брони.

Он смотрит сквозь красные линзы ретинального дисплея, проводя третью и последнюю калибровку, дабы убедиться, что между движениями его глаз и сменой положения прицельной сетки нет задержек. Все в порядке. Биологические показатели его товарищей по отделению отображаются в виде небольшого потока рунических данных на краю дисплея. Он не идет ни в какое сравнение с той исчерпывающей информацией, которую дает диагностический шлем апотекария, но все же довольно полезен. Показатели всех братьев стабильны, никаких скачков адреналина или химических изменений от боевых наркотиков, хранящихся в псевдовенах их бронекостюмов.

Как и ожидалось, он готов. Спустя мгновение «Громовой ястреб» входит в атмосферу и начинает дрожать от давления и жара.

Мигающие огни в трясущемся десантном отсеке омывают его броню чередующимися вспышками. Стробирующий свет проносится по выгравированному на наплечнике имени: Эней Лукаллий. Оно с мастерской точностью вытравлено кислотой внутри цифр, обозначающих его отделение, и отделано золотом.

– Animarus estac honori, – говорит сержант Визаний. Отвага и честь.

В ответ каждый Ультрадесантник сотворяет знамение аквилы, бронированные перчатки глухо стукаются о нагрудники.

Визанию не нужно напоминать приказы. Каждый воин знает, с чем они столкнутся, поскольку хранит эйдетические воспоминания об инструктажах, вплоть до подсчитанных, предполагаемых вероятностей на собственное выживание.

Сержант Визаний занимает свое место во главе отделения.

– Hexus-Octavus, – говорит он, произнося название отделения братьев, которое отмечено мраморно-белыми цифрами на броне и окантовкой цвета стальной пыли на наплечниках: шестое отделение, Восьмая рота. Его голос начинает потрескивать от вокс-помех при входе в атмосферу. – Tusca paratim? – спрашивает он их. Вы готовы?

– Sinah meturos, – говорят они хором. Без страха.

Десантно-штурмовой корабль грохочет, его теплозащитное покрытие пылает, пока он несется к земле. Гидравлические запоры в передней аппарели начинают лязгать и дребезжать, когда убираются пустотные гермозатворы. Менее чем через минуту они отключатся. Спустя ещё десять секунд разомкнутся. Широкая аппарель «Громового ястреба» со скрежетом откроется на высоте шесть тысяч метров.

В тот же миг двое воинов без лишних слов делают шаг вперед, встав по бокам от сержанта. Кай и Эрастес оба сжимают в кобальтовых перчатках ритуально благословленные огнеметы. Честь первого удара вместе с Визанием – oppugnarei primaris – достанется им. Таков путь Гексус-Октавус с тех самых пор, как Визаний принял командование отделением двадцать девять лет назад.

Мигающие огни начинают гореть ярче, их вспышки становятся яростней. Широкая аппарель открывается словно трясущаяся челюсть, впуская внутрь бурный ветер. Корабль летит под облаками, а внизу их ждет опустошенная земля разодранного войной мира. «Громовой ястреб» проносится высоко над серыми костями горящего города.

К воксу отделения присоединились другие голоса: голоса с поверхности. Каждый из них спокоен и сосредоточен, кратко сообщает необходимую информацию, после чего замолкает.

Визаний делает шаг вперед, словно голоса сражающихся внизу братьев манят его.

– Ignae ferroqurum, – наконец произносит он, зачитывая боевой девиз отделения Гексус-Октавус. Огнем и железом.

Сержант Визаний разбегается и падает в небо. Кай и Эрастес летят в считанных метрах позади него.

Эней и Тирезий – четвертый и пятый. За ними Иовиан и Приск, а Целий – самый молодой – позади всех.

Эней падает. Всей массой своей работающей боевой брони он несется к городу, который приближается ему навстречу, расползаясь все шире и шире в такт непрерывно сменяющимся показаниям высоты. Про себя он молит примарха, чтобы сегодня тот узрел его деяния. И в то же время вверяет свою душу на попечение Императору. Здесь и сейчас он ощущает какое-то странное и краткое спокойствие. Позади пустота, а впереди война, но пока что вокруг только открытое небо.

Отметки высоты сменились предупреждениями. Стремительно меняющиеся цифры стали мигающими рунами.

Они падают сквозь поднимающийся дым и устремленные ввысь вспышки зенитного огня. В своем совершенстве их высадка не уступает любой смоделированной десантной атаке. Это плоды упорного труда и муштры, после которых все действия отточились до уровня рефлексов. Визаний первым вонзается в сердце врага, обрушивая на него свой громовой молот с сотрясающей землю силой. Кай и Эрастес приземляются по обе стороны от него, превращаясь в угрожающе размытые пятна. Их огнеметы извергают потоки жгучего химического огня, которые образуют вокруг воинов кружащуюся спираль пламени. Ультрадесантники поджигают ближайших врагов и вынуждают остальных с воплями отступить. Они выжигают саму землю, освобождая своим братьям место для приземления. Когда-то здесь была торговая площадь. Теперь она стала местом собраний у самого нечестивого памятника. Гексус-Октавус превратят её в поле боя.

В седьмой и последний раз Эней активирует спусковые двигатели прыжкового ранца, проводит точный и управляемый рывок, а затем приземляется на каменистую горящую землю, держа оружие наготове.

– Haek, – говорит он, едва ноги касаются земли. Здесь.

Сделав три шага, он останавливается на краю выжженного круга, его бронированные ботинки сминают трупы тех несчастных, кто противостоял Каю и Эрастесу. Он сразу открывает огонь по врагу. Прицельная сетка внутри шлема Энея похожа на отчетливую, но беспорядочную паутину из накладывающихся друг на друга данных. Пистолет «Умбра» ревет с каждой отдачей, стремительно выпуская болты. Он наводится на цели и убивает их выстрелами в туловище, разрывая врагов на части изнутри.

Люди. Всего лишь люди. Всего лишь кричащие, визжащие и истекающие кровью мужчины и женщины в доспехах из промышленной гофры и колючей проволоки. Их кожу рассекают нечестивые шрамы, сочащиеся свежей кровью. Многие носят респираторы, предназначенные для кузнечных или шахтерских работ. Другие – те, кто когда-то были верны – сражаются в рваных остатках униформы Астра Милитарум. Они визжат и лают словно звери, брызгая слюной. Многие из них разрезали свои языки на манер змеиных или же отрезали их полностью в ходе ритуала, смысл которого Эней не может понять. Он убивает их не задумываясь, чувствуя, как штыки и дубины людей разбиваются о боевую броню, и огрызается небрежными взмахами цепного меча. Его сила и мономолекулярно заточенные зубья клинка раздирают их незащищенные тела на куски.

И правда, всего лишь люди. Но их так много. Тех, кто лихорадочно молится разбитому идолу – созданию из расколотых кусков брони, прикованному к корпусу давно мёртвого, сожженного «Гибельного клинка».

Сердце Энея воспаряет при виде скованной реликвии, несмотря на все бесславие зрелища, которое жжет его нутро. Последний раз боевые действия шли на этом мире три года назад. Распятый дредноут вынес эти три года, открытый всем ветрам, беззащитный перед полными ненависти осквернителями. На бронепластинах – тех немногих, что не были расколоты, пробиты или изъедены кислотным дождем – не осталось и следа красного, который когда-то так гордо указывал на его преданность.

На обнаженном саркофаге выгравирована потускневшая эмблема Ордена Генезиса, кузенов Ультрадесанта с тех самых пор, как Легионы были разделены по воле и мудрости Мстящего Сына. Имя заключенного внутри воина – точнее, сгнившей оболочки из разрозненных и оскверненных костей, обернутых колючей проволокой – было высечено на гробовой плите.

Бенедикт из Коблиев.

Это имя поразительно знакомо Энею. Два ордена воистину кузены.

– Caveantes, – предупреждает Тирезий, тридцатилетний ветеран и отпрыск макраггского рода Утиев. Осторожно.

Эней уже знает об угрозе. Пока его брат проговаривает предупреждение в вокс, он уже разворачивается, поднимает пистолет и посылает три болта в группу грязных сгорбившихся подонков, которые поднимали тяжелый стаббер из соседней придорожной канавы, выполнявшей роль импровизированной траншеи. Все трое разлетелись на части от выстрелов в туловище. Эней не видит их падения. Он снова бросается в бой, взмахом цепного меча отбивает в сторону самодельное копье и убивает его обладательницу пинком в голову. Женщина падает навзничь, её череп раскроен, а спина сломана.

На её место встают другие, тыча в окруженных воинов алебардами, которые сделаны из шахтерских кирок и набиты грубыми фицелиновыми шашками. Цепные мечи режут и рубят. Болтеры лают. Ультрадесантники, которые не взобрались на неровности, образованные телами павших, вскоре оказываются по ступни в нечистой крови. Она брызжет на доспехи Энея, обагряя его голени.

К этому времени любой нормальный человек бы уже бежал. Но эти жалкие твари, эти истощенные призраки с иссеченной плотью атакуют Ультрадесантников ножами, камнями и даже голыми руками, ломая зубы о кобальтовый керамит.

Эней слышит, как его сержант докладывает по общей вокс-сети о высадке своего отделения. Гексус-Октавус – падающий клинок, направленный в сердце дракона. Теперь они убивают, убивают и убивают, круша эту орду и опережая своих братьев из Третьей и Первой рот. Первые уже сражаются в других районах города и подавляют волнения, охватившие этот мятежный мир. Последние выжидают на орбите, читая молитвы в утробах чудищ-кораблей флота ударной группы.

Гексус-Октавус продолжает сражаться. Даже несмотря на их генно-модифицированную силу, напирающая масса вражеской плоти ослабляет направленную ярость отделения и не дает бою перерасти в резню. Боевые наркотики жгучими струями впрыскиваются в кровоток, и жизненные показатели резко подскакивают. Подавители боли притупляют чувствительность в отравленных царапинах и уколах там, где врагам удалось пробить мягкие сочленения брони Ультрадесанта, а химочистители обеззараживают небольшие раны, прежде чем в них успевает развиться инфекция.

Любое сражение ничем не отличается от моря; в нем так же есть свои приливы и отливы. Воин чувствует это, ощущает тот миг, когда решимость противника дрогнет, когда убитых становится так много, что даже орда фанатиков должна перевести дыхание, прежде чем броситься на врага.

Эней ощущает это в то самое мгновение, когда раздается команда.

– Promavoi! – приказывает Визаний, впервые повысив голос. Вперед!

Первая кровь досталась ордену. Теперь пришло время второго удара.

Турбины с визгом оживают, а затем начинают выть. Из прыжковых ранцев вырывается огонь. Гексус-Октавус устремляется ввысь. Шумный, но незначительный стабберный огонь мелькает и проносится мимо Энея, когда тот отрывается от земли.

После них в сердце орды остается мигать телепортационный маяк, поющий свою песню кораблям на орбите.

Те немногие отступники, которые не выкрикивают проклятий вслед улетающим Ультрадесантникам, обращают свой гнев на стоящую посреди них машину, вонзая оружие в пульсирующий наводящий маяк – но уже поздно обрывать его зов. Последние жертвы Гексус-Октавус были ещё живы, когда первые громовые раскаты вытесненного воздуха возвестили о прибытии громадных воинов Первой роты.

Эней приземляется на вершину разрушенного шпиля Администратума, который украшен распятыми костями верных горожан. Начинает лить дождь. Шипящие капли ласково касаются брони и испаряются на корпусе все ещё работающих двигателей, закрепленных на спине космодесантника. Его ретинальный дисплей затемняется, чтобы компенсировать возникающие внизу синевато-серые всполохи от вытеснения воздуха. На поле вышли ветераны ордена, возникая в ярких как ядерный взрыв вспышках телепортации.

При виде этого Эней улыбается.

– Laurelas, – говорит он по воксу остальным воинам отделения. Победа.

Сержант Визаний кивает с отрывистым урчанием шейных сервоприводов. На его глазных линзах уже прокручиваются новые приказы.

– Tusca paratim? – снова спрашивает он своих братьев.

– Sinah meturos, – единогласно отвечают они.

Как и положено тем, кто не ведает страха. Как и всегда.

Перевод: Cinereo Cardinalem