17 сентября 1943. Из меморандума Джона Дэвиса «Политические конфликты между Объединёнными Нациями»
По мере развития войны становится всё очевиднее, что между нами и нашими союзниками существуют серьёзные различия в подходе к войне. Большинство американских военных считают войну чисто солдатской работой. Разгром «оси» следует завершить как можно скорее, не обращая особого внимания на международные политические и экономические вопросы, которые они считают второстепенными... Для наших союзников ведение войны является производным от общей политической и экономической стратегии. Поэтому военная логика у них всегда подчиняется, а иногда и нарушается в угоду политическим и военным соображениям...
1) сбережение британской живой силы — обмен солдат на время с пониманием, что победа ценой измождения и истребления — это не победа;
2) возвращение захваченных врагом частей Британской империи и елико возможное её расширение в Средиземноморье и Азии;
3) предотвращение становления Китая как одной из ведущих держав;
4) ослабление мощи России как ведущей державы путём откладывания открытия действенного второго фронта против германской, а не итальянской армии.
Эта политика соответствует философии м-ра Черчилля, выдержанной в духе силовой политики и империализма XIX века…
Будучи всецело поглощены своей борьбой с немцами и понимая, что не могут рассчитывать на то, что США и Великобритания разгромят вермахт ради них, русские ведут войну не по выбору, а по необходимости. Поэтому кажется, что стратегия русских напоминает нашу в приверженности одной-единственной цели — разгрому врага и является менее политической, чем британская и китайская...
…Однако как только русские почувствуют, что победили в борьбе за выживание и что у них появилась определённая свобода действий, не удивительно, если они начнут подчинять свою военную стратегию более широкой политике. Похоже, что этот момент уже наступил. Ближайшая цель русских — установить границы, которые бы обеспечили безопасность и восстановление СССР... По мере ослабления смертельной угрозы своему существованию, будет ослабевать и советская нужда в нашей помощи, а вместе с ней — и наша возможность влиять на их поведение...
…Но даже, если бы советская политика могла сложиться иначе, расчет м-ра Черчилля на то, чтобы германская и русская собака пожирали друг друга, вряд ли может породить что-то иное, кроме решимости русских преследовать исключительно свои собственные интересы. Политика Черчилля неизбежно укрепляет подозрения русских в том, что капиталистические державы стремятся разрушить Советский Союз. Советские подозрения в отношении намерений США и Великобритании, разумеется, пользуются взаимностью со стороны «западных демократий». Эти русские подозрения вкупе с возрождением русского национализма повышают вероятность того, что в международных делах Советский Союз будет продолжать опираться только на себя...
Вопрос заключается в том, зайдёт ли СССР в стремлении к новым стратегическим границам на территории, которые три остальные державы — тоже в силу стратегических соображений — стремятся сохранить независимыми или, как в случае с Китаем, считают своими собственными? Насколько глубоко Советский Союз намерен проникнуть на Средний Восток в преследовании нацистов? Каковы советские намерения в Восточной Азии?
Что касается нас, то мы убеждены в том, что не можем позволить Великобритании опуститься ниже положения перворазрядной державы. А это тоже политика, которая многое объясняет. Она значит, что мы тоже играем в силовую игру.
Ясно одно — мы не идём вперед к смелому новому миру, ибо ведение войны определяет условия мира. Если смелый новый мир и мог быть достигнут, то только при ведущей роли США и Великобритании. Мы начинали с Атлантической хартии, «Четырёх свобод» и благородной идеи м-ра Уоллеса о наступлении «эры простого человека». Однако по мере военных успехов голос либерального гуманизма затих. Вперед вышел м-р Черчилль с убеждением в том, что империализм британского образца не исчезнет с лица земли. Своим молчанием мы, как и весь остальной мир, по сути, согласились с этим.