4 июня 1942. Беседа Гитлера и Маннергейма
Существует запись, которая была сделана тайно финским звукоинженером Тором Даменом во время переговоров Гитлера и Маннергейма 4 июня 1942 года. Плёнка пролежала много лет в архивах финской радиовещательной компании. Обнародована была запись в 2004 году. Конечно, есть версия, что это подделка, но в любом случае, это любопытный диалог.
(Запись начинается в середине разговора)
Гитлер: ... очень серьезная опасность, пожалуй, самая серьезная - это всё, что можно сказать на данный момент. Мы сами не понимали - насколько хорошо это государство [СССР] было вооружено.
Маннергейм: Нет, и мы не думали об этом.
Маннергейм: Даже во время Зимней войны мы не особенно задумывались над этим. Конечно ...
Маннергейм: Теперь нет никаких сомнений в том, что все эти вооружения были у них и тогда.
Гитлер: Безусловно. Это самые огромные вооружения, что могли бы себе представить люди. Ну, если бы кто-то сказал мне, что страна с ... ( Гитлерa прервал звук открытия и закрытия дверей) Если кто-то сказал мне, чтобы речь идёт о 35,000 танках, я бы ответил: "Ты с ума сошёл!"
Гитлер: Тридцать пять тысяч танков.
Другой голос в фоновом режиме: Тридцать пять тысяч! Да!
Гитлер: Мы уничтожили - уже к сегодняшнему дню - более 34,000 танков. Если бы кто-нибудь сказал мне,что у вас какой-нибудь страны есть 35,000 танков, я бы сказал: "Вы, батенька, преувеличиваете в два или в десять раз. Вы сумасшедший. Вы видите призраков". Я не счёл бы это возможным. Ранее я говорил Вам, мы нашли заводы, один из них в Kраматорске, например. Только там два года назад было несколько сотен [танков]. Мы ничего не знали. Сегодня есть танковый завод, где в течение первой смены работают около 30000, а за сутки чуть более 60.000 - один танковый завод! Гигантские фабрики! Массы рабочих, которые, конечно, жили, как животные и ...
Другой голос (перебивает): В Донецкой области?
Гитлер: В области Донца. (Фоновый шум от стук чашек и тарелок ).
Маннергейм: Ну, если вы помните, у них было почти 20-25 лет свободы, чтобы вооружить себя ...
Гитлер: (тихо перебивает) Это было невероятно.
Маннергейм: И всё-всё потрачено на вооружение.
Маннергейм: Только на вооружение!
Гитлер: (Вздыхает.) Только что я сказал Вашему президенту [Рюти], что я даже представить себе этого не мог. Меня извиняет то, что у меня была идея, но я бы принял решение [о вторжении] так или иначе, потому что не было никакой другой возможности. Решение о начале войны было принято уже зимой 1939 / 1940. И если б только этот кошмар, есть еще хуже! Потому что война на два фронта - была бы невозможна - это сломало бы нас сразу. Сегодня мы видим это более очевидно, чем мы видели тогда. Я изначально хотел - уже осенью 1939 - провести кампанию на Западе, но плохая погода постоянно препятствовала нам.
Знаете всё наше вооружение - это вооружение для хорошей погоды. Оно очень способное, очень хорошее, но, к сожалению, это вооружение для хорошей погоды. Мы увидели это во время войны. Наше оружие естественно были сделано для Западного фронта, мы все так думали, и это было правдой, до сего времени, ну, это было наблюдение с давних времен: вы не можете воевать в зимнее время. Немецкие танки не были протестированы, например, на подготовку к зимней войне . Вместо этого, мы провели испытания, чтобы доказать, что невозможно вести войну зимой. Это другой подход [нежели советский]. Осенью 1939 года мы постоянно задумывались над этим вопросом. Я отчаянно хотел атаковать, и я твердо верил, что мы можем сокрушить Францию за шесть недель.
Тем не менее, мы столкнулись с вопросом, можно ли двигаться вообще - дождь шел непрерывно. И я знаю те французские области очень хорошо, я сам тоже не мог игнорировать мнение многих из моих генералов, что лобовым танковым ударом там не пройти, а наша авиация не может эффективно использоваться с наших аэродромов из-за дождя.
Я знаю северную Францию сам. Вы знаете, я служил там в Великую войну, в течение четырех лет. Итак ,случилась задержка. Если бы я бы мог устранить Францию в 1939-ом , то ход мировой истории был бы изменён. Но мне пришлось ждать до 1940 года. К сожалению, начинать раньше мая было невозможно. Только 10-го мая был первый хороший день - и 10-го мая я сразу атаковал. Я отдал приказ напасть между 8-ым и 10-ым. И то мы должны были проделать огромную переброску наших дивизий с востока на запад.
Во время первой задачи в Норвегии мы столкнулись - сейчас я могу откровенно об этом сказать - с серьёзной бедой, а именно - слабостью, это Италия. Во-первых, из-за ситуации в Северной Африке, во-вторых, в связи с ситуацией в Албании и Греции. Мы должны были помочь. Это означало для нас небольшую задержку, сначала - расщепление наших военно-воздушных сил, разделение наших танковых сил. И в то же время мы готовили танковый кулак на востоке. Мы должны были передать единовременно две дивизии, две дивизии и потом добавили 3-ю, которые мы были вынуждены пополнять непрерывно, вследствие больших потерь. Это было кровавое столкновения в пустыне.
Всё это было неизбежно, как видите. У меня был разговор с Молотовым . В то время, и это было абсолютно понятно, Молотов прибыл с решением начать войну, а я уклонился от решения начать войну, и уклонился с пониманием того, что предотвратить её невозможно. Его требования были ясно направлены на то, чтобы в конце концов править Европой. (здесь практически шёпотом) Тогда я ему не публично ... (неясно).
Уже к осени 1940 года мы постоянно сталкивались с вопросом: должны ли мы рассмотреть разрыв отношений [с СССР]? В то время я посоветовал финскому правительству затягивать переговоры, чтобы выиграть время потому, что я всегда боялся, что Россия нападёт на Румынию внезапно в конце осени, и займёт нефтяные поля. А мы не были готовы в конце осени 1940 года. Если бы Россия действительно захватила румынские нефтяные поля, то Германия была бы потеряна. На это потребовалось бы всего 60 русских дивизий.
В Румынии у нас, разумеется, в то время не было никаких значительных сил. Правительство Румынии обратилось к нам совсем недавно, и то что мы там сделали, было смешно. Мы только заняли нефтяные поля. Конечно, с нашим вооружением мы могли бы начать войну в сентябре или октябре, но об этом не могло быть и речи. Естественно, переброска на восток была не в такой стадии. Конечно, первые подразделения пришлось бы расконцентрировать на западе. Во-первых, мы должны были позаботиться о вооружениях. У нас было много потерь во время нашей кампании на Западе. Конечно, невозможно было атаковать до весны 1941. И если бы русские в то время - осенью 1940 г. - заняли Румынию и взяли нефтяные скважины, тогда мы были бы беспомощными в 1941 году.
Гитлер (перебивает): У нас огромное немецкое производство, но нужды военно-воздушных сил, наши танковые дивизий они действительно большие. Этот уровень потребления превосходит всяческое воображение. И без добавления от четырёх до пяти миллионов тонн румынской нефти, мы не смогли бы воевать, и это было моим самым большим беспокойством. Поэтому я стремился, продлить время переговоров ", пока бы мы не стали достаточно сильны, чтобы противостоять вымогательским требованиям [Москвы]. Потому, что это были просто неприкрытые вымогательские требования. Они были вымогательскими. Русские знали, что мы связаны на западе. Они действительно могли вымогать у нас всё,что угодно. Только тогда, когда Молотов посетил нас, я сказал откровенно,что требования, их многочисленные требования, неприемлемы для нас. На этом все переговоры резко оборвались в то же утро.
Были четыре темы. Одна тема касалась Финляндии. Независимость от финской угрозы, сказал он. [Я сказал] Вы хотите сказать мне, что Финляндии угрожает вам!? Но он сказал: "Те, кто в Финляндии принимают меры против друзей Советского Союза, они [действуют] против [нашего] общества, против нас; они будут постоянно преследовать нас, великую державу. Мы не можем позволить себе угрозу со стороны ничтожной страны.
Я сказал: "Ваше, существование под угрозой со стороны Финляндии?! Вы это хотите мне сказать?!"
Маннергейм (перебивает): Смешно!
Гитлер: "... что ваше существование находится под угрозой со стороны Финляндии?" Ну [она] моральная угроза в адрес великой державы. Тогда я сказал ему, что мы не принимаем дальнейшую войну в Балтийском регионе в качестве пассивных зрителей. В ответ он спросил, как мы рассматриваем нашу позицию в Румынии. "Мы дали им гарантии." [Он хотел знать] Была ли эта гарантия направлена и ;;против России тоже? И тогда я сказал ему: "Я не думаю, что она направлена против вас, потому что я не думаю, что вы имеете намерение атаковать Румынию. Вы всегда заявляли, что Бессарабия является вашей, но вы никогда не заявляли, что хотите напасть на Румынию! "
"Да". Он спросил меня, что хотел бы знать точнее, если это гарантия ... (дверь открывается, запись обрывается.)