ПРОФ. СКИННЕР ОТВЕЧАЕТ НА ВОПРОСЫ ПРОФ. ЭВАНСА - 4

По содержанию этой главы надо сказать, что идеологические шоры так называемого "исторического материализма" не позволили Советскому Союзу использовать для построения социализма бихевиористскую науку о поведении. Вместо этого после свержения Хрущева невежественная, растлённая Западом брежневско-горбачевско-ельцинская партийная номенклатура завела страну в тупик и сдала её на растерзание капиталистическому Западу. Разумеется, если бы марксизм был для КПСС не мертвой догмой, а руководством к действию, то этого бы не произошло.

Наука - это самый ценный для общества продукт цивилизованного образа жизни, и в обстановке общественных катаклизмов вроде горбачевской катастройки и ельцинской прихватизации она или просто вымирает, или деградирует до состояния заумной схоластики. Поэтому защита и восстановление научного потенциала должны быть самым приоритетным направлением политики нынешнего руководства, если оно действительно хочет возрождения России.

Однако вместо этого с тех самых пор, как комсомольцы перековались в богомольцев, из года в год во много раз больше денег отдаётся в лапы религиозных мракобесов, чем на воссоздание в России научной основы как передового производства, так и истинно гуманных, социалистических общественных отношений, без чего Россия так и останется жалким сырьевым придатком Запада.

Вывод ясен: Россию как государство может спасти лишь скорейшая чистка органов власти от агентов Запада, экспроприация олигархов-компрадоров и реставрация социализма на истинно научной, бихевиористской основе.

* * *

ГЛАВА 4: ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ

— Ориентация на теоретизирование или на практическую деятельность?
— Роль теорий и их создателей
— Обучение психологов и "креативность"
— Применение статистики и злоупотребление ею
— Психология в сравнении с другими науками

Э: Д-р Скиннер, одной из проблем, имеющих всё возрастающее значение в современном (конца 1960-х годов) мире является требование, чтобы психология решила проблемы человечества. Например, война с бедностью или проблемы гражданских прав, умственная отсталость и психические болезни предъявляют нам как профессии со стороны государства требования в невиданных прежде в истории масштабах. Но несмотря на это наиболее научно престижным видом деятельности для психолога является работа в его изолированной от мира лаборатории - фундаментальные исследования с опытами на лабораторных животных. Как вы ответите на следующий вопрос: следует ли психологу добиваться признания сообществом ученых-профессионалов и стремиться к сравнительно комфортному существованию, исследуя лабораторных животных и ведя фундаментальные иследования, или ему следовало бы посвятить себя стараниям решить самые злободневные прикладные задачи, стоящие перед нашим обществом?

С: Он может как заниматься обоими делами, или же посвятить себя лишь одному из них. Это решение каждый должен принимать индивидуально. Поведение и человека, и животных - это чрезвычайно сложные объекты для изучения. Теперь нельзя уже заниматься ими, имея на вооружении лишь несколько общих принципов. Нам нужны массы верных делу людей, для которых дороже всего - работать в лаборатории и вести жизнь исследователя. Я - свидетель того, что многие из моих учеников поступили именно так. И это восхитительно. Их работа результативна, а методы - плодотворны. Они постоянно открывают что-то интересное в опытах на животных, и я не склонен думать, что таким людям следовало бы изменить свою ориентацию. С другой стороны, я всегда указываю моим студентам на значение такого рода работы, потому что я считаю, что они должны знать, что они делают на самом деле, и делать (практические) выводы из этого. Я часто спрашиваю студентов после того, как они сделают доклад об эксперименте: "А не обнаружили ли вы параллелей между своими результатами и реальной жизнью (людей)? Часто они этого не видят, хотя очень часто существуют важные параллели, и то, что студент изложил в своем докладе, может иметь потрясающие последствия.

Но меня вовсе не беспокоит студент с ограниченным кругозором, который всю свою жизнь будет рад изучать узкоспециализированные проблемы с соблюдением строжайшего лабораторного контроля (параметров эксперимента). С другой строны, я столь же убежденно стараюсь подтолкнуть студента, который "оперился" в лабораторных исследованиях, к тому, чтобы он обратил внимание на проблемы, важные для общества в целом. На меня большое впечатление оказала работа с нестандартными детьми, психопатами, умственно отсталыми и так далее, в которой ученый применяет для решения проблемы те специфические приёмы, которыми он овладел в более четких (экспериментальных) условиях. В этой области - масса подкрепления, которой на всю жизнь хватит работающим в ней людям. Я занимался обоими делами. Я получаю удовольствие от лабораторной работы, и многие годы прошли, прежде чем я обратил внимание на её практические последствия. По правде говоря, меня в то время настолько не интересовали практические приложения, что я даже написал в книге "Поведение организмов" - "The Behavior of Organisms" (40): "Предоставляю делать практические приложения тем, кому это заблагорассудится." Ну а теперь, конечно, я всё время только этим и занимаюсь.

Э: Эта книга вышла в свет в 1938 году, так что ваши взгляды изменились с тех пор, не так ли?

С: Вы правы. Тогда я был молод и всё ещё всецело сконцентрирован на том, что делалось в лаборатории, и это служило мне подкреплением (reinforcement). Этого мне вполне хватало. Этого хватало бы мне и теперь, однако я осознал, что моя работа в лаборатории имеет отношение к массе других вещей, которые интересовали меня все эти годы. И теперь мои интересы переместились в другую сторону. У меня теперь даже нет лаборатории. На моё место там встали другие люди, которые выполняют великолепные работы. И я рад тому, что ушел от этого, потому что не могу понять того, что теперь там делается. Вместо этого я обратился к той области деятельности, которая кажется мне чрезвычайно важной и в которой даже элементарный анализ (поведения) даёт такие результаты, которых нигде более не получишь.

Э: Мы говорили о научном истэблишменте в психологии, и хотя я не уверен что таковой истэблишмент существует, мне кажется, что развивается обособление психологов, ориентированных на "чистые исследования", от психологов-практиков. Считаете ли вы, что эти две точки зрения всё больше удаляются друг от друга?

С: Разумеется, существует четкое различие между профессиональной деятельностью психолога как врача и практика, и как психолога-исследователя. Они должны находиться в тесном контакте друг с другом, и я сделал всё возможное для налаживания контактов между ними. Но это иногда затушевывает "чистых ученых", потому что экспериментаторов куда меньше, чем прикладных психологов. В Американской Психологической Ассоциации (APA) исследователи ещё очень далеки от того, чтобы стать там большинством, и они рискуют затеряться (в толпе практикующих психологов). Мне кажется, что необходимо реорганизовать APA, чтобы в ней меньшинства не утрачивали свой профиль, свою идентичность. Ведь идентичность группы можно культивировать, лишь физически собирая ее членов вместе; но на съездах APA просто так не увидишь знакомых лиц, их приходится разыскивать в толпе, и это плохо. Учреждение новой секции для членов, интересующихся экспериментальным анализом поведения, оказало нам громадную помощь. Теперь у нас есть место встреч, где мы можем поговорить друг с другом. У нас есть один великолепный (научный) журнал, и скоро появится другой. В сущности, область, в которой я заинтересован, растёт очень быстро. На последнем съезде APA восемь различных фирм выставили оборудование, используемое прежде всего в оперантных исследованиях. К сожалению, большая его часть сделана изысканно и дорого, однако это стимулирует на качественную работу. Сотни лабораторий в США теперь применяют методы оперантного кондиционирования, да и за границей их немало. Я не считаю, что мы как бихевиористы ну хоть в каком-нибудь смысле должны опасаться утратить свою идентичность.

Э: А эта новая секция - является ли она местом встреч фундаментальных, так и прикладных исследователей, где царит взаимопонимание и равноправие обоих направлений?

С: Профиль этой секции APA (# 25, The Division of Experimental Analysis of Behavior) задан её методологией и областью исследований. До её основания мы устраивали ежегодные конференции в течение двадцати лет, отчасти в рамках APA, но мы никогда не могли получить достаточно мест. Ну а теперь у нас есть своя секция, мы можем сами составлять свои программы и получить достаточно мест для людей, желающих быть участниками. Но это не имперская экспансия. Имперская экспансия меня нисколько не интересует. Всё делается лишь для того, чтобы найти время и место для беспрепятственного обмена информацией. Эта новая секция позволяет это делать, и я этим удовлетворен.

Э: Вглядываясь немного глубже в роль психологов, вы говорите, что прикладная психология, если она основана на адекватной теории, делает громадный вклад в науку, однако есть люди в прикладной области, которые по-видимому, имеют дело с высокоспециализированными областями, где вряд ли возможно обобщение результатов, например, в конструировании систем и выполнении исследований для специфических учреждений вроде министерства обороны. Каково ваше мнение об этой тенденции?

С: Я не уверен, что в этих исследованиях они участвуют как психологи. На меня не производят особого впечатления всяческие "создатели моделей", "аналитики в области теории информации", "системные аналитики" (model builders, the information theory analysts, the system analysts) и проч. Они всё ещё не показали, что способны сделать что-то действительно значительное. Похоже, что многие из них ищут альтернативы эмпирической науке, а я думаю, что альтернатив ей нет. Некоторые из них - законченные формалисты, а ведь были попытки применения формализма в других областях, например в лингвистике, причем без особого успеха. Я не ожидаю особой пользы от таких людей. Например, "теоретики научения" (learning theorists) выдумывают математические модели, которые опровергаются опытными данными, или они рисуют "данные" на больших группах испытуемых. Они не делают никакого вклада в науку, который мы могли бы использовать, и по правде говоря, то, что они делают, обычно выглядит смехотворно. Это - не психология; это - не эмпирические исследования. Я в ужасе от одной мысли о том, что Пентагон нанимает этих людей для того, чтобы решить, нажать или не нажать на кнопку (ядерной войны). Я не думаю, что сколько-нибудь важные решения можно принимать таким вот образом.

Э: Это интересно, ведь есть такие, кто считает, что использование сложного программирования для принятия решений при наличии альтернатив (choice-making decisions) подобно методам самостоятельной учебы, которые вы описали в своих трудах. Я так полагаю, что вы не считаете, что существует какое-то сходство между двумя этими типами программирования?

С: Да, я так не считаю. Программирование компьютера и программирование научения - это две совершенно различные вещи. Моё дело - это анализировать поведение. Есть и другие - многие из них исследуют принятие решений (decision-making), они ограничиваются лишь анализом факторов подкрепления, которые управляют поведением. Но анализ факторов не может заменить исследования того, каким образом организм реагирует на эти факторы. Я не вижу никакого способа избежать затраты усилий, необходимых для эмпирического анализа поведения. Негоже усаживаться за "круглым столом" и выдумывать теории, которые якобы "умнее" эмпирических исследований. Этот номер не проходит ни в физике, ни в психологии.

Э: Так вы утверждаете, что деятельность психолога должна быть эмпирической, и что и тогда, когда он занимается крупномасштабными проблемами человечества, он должен придерживаться эмпирического подхода?

С: Да. Я всецело за изучение практических проблем. Я считаю, что они учат многому. Во время второй мировой войны передо мной стояла практическая задача: как направлять ракеты при помощи голубей. Мы должны были контролировать поведение голубя так, чтобы в нем не было ни малейшего отклонения, и для того, чтобы это сделать, нам пришлось изучить все переменные, которые хотя бы предположительно имеют отношение к его поведению. Лабораторные исследования обычно не требуют такой степени надежности данных; обычно есть возможность погасить влияние некоторых переменных их усреднением за определенный период времени, или по меньшей мере нет необходимости гарантировать ту степень точности, которая была необходима в этом проекте. Этот опыт был очень полезен, потому что он привел нас к совершенно новой концепции детерминирования поведения. И еще он предоставил возможность проверки фундаментальных исследований на их практическом осуществлении, и мы были удовлетворены тем, что были в состоянии успешно формировать очень сложные акты поведения.

Э: Помимо того, что это явилось примером полезного воплощения научных результатов в прикладном проекте, демонстрация вами системы управления для ракет с помощью голубей сама по себе была очень творческим и изобретательным делом. Но по какой-то причине эта демонстрация не получила положительного приема, и очевидно, ваша идея не была принята. Это подводит нас к обсуждению следующей очень важной проблемы в педагогике - задачи поощрения и развития творческого подхода, в особенности в общественной среде, где он зачастую не получает положительного подкрепления. Как вам известно, психологи уделяют всё больше внимания проблеме развития "креативности". Но однако и по сей день положительных результатов в этом направлении, как говорится, кот наплакал. Что вы можете сказать о креативности и возможностях научить людей быть более креативными?

С: Это интересная проблема для детерминиста, потому что для него ничто не может быть по-настоящему креативно. Это также интересная проблема в анализе обучения, потому что по определению невозможно учить креативному поведению. Если оно креативно, то оно - не результат обучения. Однако имеются методы, с помощью которых мы получаем поведение, которое менее стереотипно и рутинно, то есть оригинально с точки зрения любых намерений и целей. И хотя наука о поведении рассматривает индивида как детерминированную систему, она явно признаёт его уникальность. Каждый из нас является уникальной комбинацией факторов наследственности и внешней среды - тем фокусом, в котором собираются все эти переменные и дают в результате поведение. Многим становится неприятно, когда они убеждаются, что они не способны на спонтанное изменение курса, но они обычно радуются, когда понимают, сколь они уникальны.

Так вот, если вам хочется, чтобы конкретный ученый занимался оригинальными исследованиями, но не в том смысле, что они якобы произошли (originated) из ничего, а в смысле уникального труда, на который был способен только он, то вы должны обучить его научному методу, который сводит до минимума рутинные, шаблонные, повседневные пустяковые результаты. Если я попытаюсь идентифицировать ситуации в моём собственном поведении, которые вызвали у меня оригинальное поведение (как выход из них), то я стал бы искать их в определенных методиках самоконтроля. По правде говоря, некоторые из моих так называемых достижений были результатами совершенно необычных случайностей. Я зафиксировал такую историю в моей статье "Случай из практики научного метода - "A Case History in Scientific Method" (46). Если в моём поведении было нечто, что увеличило вероятность того, что я извлеку пользу из этих случайностей, то это, по-моему, нечто вроде навыка не закрывать глаза на новые возможности. Я - очень упрямый сторонник принципа однообразия в природе, и когда поведение организма такое, какого по моему мнению не должно было быть, я не приписываю его капризу или проявлению свободы воли, а пытаюсь обнаружить его причину.

Э: Это - весьма интересный взгляд на понятие креативности. Но вернемся назад к примеру того, как правительство отреагировало на ваше предложение использовать голубей для деятельности (управления ракетой), которая простому человеку может показаться по плечу лишь человеческому существу. Было ли это свидетельством часто наблюдаемого нами нежелания признать креативность в её проявлении, особенно когда она представляет собой нечто, противоречащее привычным представлениям? Как вы думаете, почему общество в одних ситуациях поддерживает креативность, а в других - отвергает её?

С: Я вообще не уверен в том, что делается достаточно много для поощрения креативности. Крупные творческие шаги, которые важны для народа, конечно, получают аплодисменты. Мы не знаем, как поощрять креативность, кроме как аплодировать её проявлениям. И хотя общество подготовлено к приятию определенных видов новинок и поощряет авторов этих достижений, оно обычно не готово принять, и даже встречает с раздражением что-то принципиально новое. В этом состояла наша беда в отношениях с инженерами-конструкторами в ракетном проекте: ни один из них не принимал нас всерьёз. Они даже не подозревали, что существует наука о поведении. Они не представляли себе, что поведение организма вроде голубя можно точно запрограммировать, и поэтому они не желали доверить его управлению дорогостоящее "изделие". Эта возможность была вне их поля зрения. Они были просто не готовы поверить в надежность живого существа, хотя было бесспорно (и остаётся бесспорным до сих пор), что организм такого рода может делать то, на что ни одна известная машина не способна, и даже вопреки тому, что на самом деле голуби были намного надежнее, чем (электромеханические системы управления) ракет.

Источник: http://behaviorist-socialist-ru.blogspot.de/2014/07/4_15.html