Авангард
Аннотация: Нейросети заменили человеческое творчество. Спустя 50 лет, люди начали читать больше книг, но... Это книги, написанные нейросетями специально для этих людей. То же самое произошло и со всеми другими нематериальными аспектами культуры. Однако, некоторое сопротивление в виде кинотеатра "Система М/Х" продолжает наслаждаться человеческой культурой из прошлого, только их представление сильно исказилось, и в их глазах человеческая культура - реклама и порнография. Что будет, если в эту компанию недоснобов попадет человек, имеющий настоящую библиотеку, доставшуюся ему от его родителей-культурологов? Местами смешно, местами грустно, ведь это - Смерть Культуры, и мы не сможем остановить прогресс. Книга также затрагивает личные проблемы, вопрос секуляризации общества и квазирелигий, вопрос второго шанса, и вдохновлена Кафкой, Камю, Достоевским, Пелевиным, Воннегутом, и конечно же идеями Гегеля о смерти искусства.
I
Нежные прикосновения к асфальту
На углу улицы, где обветшалые рекламные щиты медленно сгорали в ночной мгле, возвышался Кинотеатр «Система М/Х». Это было место, где сливались неоновые огоньки и потерянные мечты, где судьбы простых людей переплетались с нитями времени, а дни сливались в бескрайний фрагмент похмельного ада.
21 ноября 2077 года. В этот холодный ноябрьский вечер снег, медленно касаясь асфальта, таял под тяжестью городской суеты. Но внутри стен «Системы М/Х» царила иная атмосфера, атмосфера декадентской пустоты и разрухи, наполненной ароматами дешевого пива и сигаретного дыма.
Паша Паштет, мужчина с потерянным глазом и потерянными иллюзиями, был привычным обитателем этого андеграундного убежища. Он, бывший философ и ныне алкоголик, сидел у барной стойки, затягиваясь дешевой сигаретой и выпивая дешевое вино. Рядом с ним, словно страж, молчаливо стоял Йорик, сильный и загадочный, с длинными черными волосами, иногда мяукающий, как кошка.
«Эй! Пить вредно.» сказал Йорик, наблюдая, как Паша сосредотачивается на глотке вина.
В уголке бара, за грязным столиком, сидел немец Зак Брэнди, программист и постоянный клиент «Системы М/Х». Он часто называл Пашу «Май фрьёнд пёрпл».
Аршав МурДянДян, самозваный «Барбер», который считал себя лучшим парикмахером в городе, недолюбливал Пашу. Он часто смеялся над ним, но Паштет зачастую отвечал какой-то невообразимо умной фразой, из-за чего оставлял ДянДян’а в глубокой фрустрации. Одной из таких фраз была: «Барбер? Может ещё цирюльник?».
Мыкола, блондин с заводской рутиной и простыми мечтами, терзал себя бесконечными сомнениями и боялся увольнения.
Рустэм Габэллов, кудрявый украинский националист, заметил Пашу и Йорика и подошел к ним, приветствуя их дружескими объятиями. «Эх, вы, мои старые друзья! Школу вспоминаете, хех? Было время) Помните Анархию в…?»
«Извини, Рустэм, но у меня в школьные времена была амнезия, » перебил Паша с иронией.
В этот момент уже начинался фильм… На экране появилась голая сексапильная женщина с рогами оленя на голове. Она начала что-то рассказывать про карты Таро и гадание на кофейной гуще, пока какой-то таджик пытался с ней заигрывать.
«Напоминает одну мою знакомую…» пробормотал Павел.
Ее тоже никто постоянно не слушал, но она при этом… всегда хотела, чтобы хоть кто-то интересовался цыганскими фокусами настолько же, насколько интересовалась этими гадостями она. Но такие нишевые интересы в 2077 стали бы только поводом для того, чтобы ее высмеять.
Стойте… это же буквально она! Не в том смысле, что настолько похожа… это бу-ква-льно она! Только почему на ней рога оленя? Я помню как она писала мне письмо пару лет назад, в котором рассказывала про свои мечты и извинилась передо мной за что-то, не помню честно содержания письма, но она точно пыталась все оправдать какими-то «бедами с башкой». Странная женщина, действительно…, а теперь снимается в фильмах, которые показывают в системе, вот это конечно «апгрейд». А ещё она до ужаса была похожа на какую-то старую певицу… как там ее?..
-Как там ее? — спросил Паштет у Йорика
-Мяу! Дори-дори-дориии~ не знаю, не слушаю музыку от женщин. Дай дай — ответил Йорик
-Аа, аврора что-ли? Которая лет 50 назад популярна была? Ну ты и старье слушаешь. — добавил Зак Брэнди, который заканчивал третий стакан коньяка, одновременно стуча по клавиатуре. Интересная, кстати, деталь: Зак только выглядел программистом, но Паштет был единственным, кто понимал, что за ноутбуком на самом деле творил Зак: он просто тренировался быстро печатать на каком-то древнем сайте. В прошлом, кстати, Зак ещё занимался музыкой, как ее называли раньше, по нынешним меркам его назвали бы Битмейкер. Но после того, как он усложнил процесс создания музыки до невозможности, ему этим делом заниматься стало немного впадлу…
Спустя некоторое время, Паша сидел у барной стойки:
-"Паш, а как ты без глаза-то в итоге остался?» Пародировал какой-то неуверенный голос Паштет, одновременно жестикулируя, словно типичный представитель псевдоинтеллектуального сообщества.- Да… часто меня спрашивали. Но я никому никогда не говорю, и не скажу никогда, мне гораздо интереснее наблюдать за догадками clueless людей.
-А какие тебе вообще догадки приходилось слышать? Может самая конченная есть? Или самая любимая… -спросила девушка, сидящая за барной стойкой, которая медленно попивала какой-то лимонный коктейль. На самом деле Паша даже не помнил, как ее звали, но переспрашивать было бы как-то слишком неловко, поэтому ему приходилось постоянно извращаться, лишь бы не попасться. Но она была до ужаса красивой: у нее были длинные прямые слегка фиолетовые волосы и зелёные, живые глаза, смотрящие не то что в душу, а прямо глубже. Может, и не сразу было заметно, что ее глаза были зелёными, какой-то невнимательный тип с лёгкостью мог бы подумать, что они карие, но в случае Паши это было сложно не заметить: свет от лампы над барной стойкой освещал ее глаза так тщательно, что всякий раз, как пытался с ней поговорить, он постоянно останавливался на секунду, лишь бы собраться с мыслями.
-Э… ну… кто-то мне, имя не помню, сказал, что глаз я потерял от сигареты, пепел которой попал мне в глаз. Он прямо уверял меня в этом, говорил, будто сам это видел. -изредка посматривая в ее глаза, Паша проговорил свой ответ. В глаза он ее смотрел не для того, чтобы ими наслаждаться, а скорее для того, чтобы узнать, слушает ли она его на самом деле. И оказалось, что действительно, его кто-то слушает…, но лишь изредка он на нее смотрел, и только на мгновение посматривал, ведь он не мог сдержать какой-то глупой улыбки, когда смотрел в эти две зелёных миндалевины.
-А как на самом деле? Может скажешь мне? — Она настолько обворожительно посмотрела на Пашу, что ему было очень сложно сопротивляться тому, чтобы на самом деле рассказать ей, как он потерял глаз.
-А на самом деле…, а не скажу! Может пополнишь мой банк догадок? — Сделал тщательный глоток какого-то виски Паша.
Она мило усмехнулась, посмотрела на него взглядом, будто говорила «Ты что, серьезно?», а после сказала, что у нее даже нет представления.
Паштет знал, что в жизни самое главное — найти собеседника, но самое-самое главное — не привязаться к нему, ведь иначе было бы очень неприятно потом расставаться. «Очень жаль» — с улыбкой сказал Паштет, вставая с барного стула, после чего развернулся и ушел восвояси, оставив бедную девушку неловко сидеть за барной стойкой. Она ему, конечно, невероятно понравилась, но Павел был человеком принципа, принципом которого было «быть счастливым»
Микола сидел где-то в углу кинотеатра, окружённый таким количеством дыма, будто, что пожарная тревога, будь она тут, сломалась бы. На нем были синие подтяжки и серая футболка, а сверху был слой то-ли грязи, то-ли пыли, то-ли металлической пыли, смешанной с машинным маслом. Микола не переодевался из своей заводчанинской формы, и не умывался. Лень, как он говорил.
Он не хотел чтобы к нему кто-либо подходил, если это, конечно не милая девочка, на которых он любил заглядываться в общественном транспорте. Но к нему подошла не милая девушка, а Паша. Микола почему-то не очень любил Пашу, да и вообще в целом Микола почти никого не любил.
-Ты представляешь, с такой милой дамой поговорил нынче! Вот прямо сейчас, сидит там за барной стойкой.
-И? — сухо ответил Микола, отводя взгляд от Паши, одновременно затягиваясь дешёвой сигаретой.
-Да так… имя ее не помню, забыл. Мне нужно чтобы ты помог мне… ну… узнать её имя заново. Подойдёшь к ней, там, спросишь как зовут, сразу уйдешь. — улыбаясь, словно какой-то самоуверенный злодей сказал Паша.
-Яс~эно, иди-ка ты в пиздень — сказал Микола с отвратительным акцентом и ещё более отвратительной ухмылкой.
-Парацюк. Фу. Ты хоть фильм смотрел?
-Другой что-ли какой-то смотрел?
-Слушай иди в пизду, а! — Моментально перекидывались они между собой фразами.
И Паша уже начал уходить от этого недоброжелательного заводчанина, как вдруг вспомнил…
-Слушай, раз ты не хочешь мне помогать, я на тебя донесу на твой Якивинский завод, и тебя, собирателя подшипников третьего класса, просто уволят за то, что ты сидишь все свое время на офисном стуле и просто крутишься. Я помню, ты нам присылал видео, как ты бешено раскручиваешься, а потом от этого кайфуешь.
-Сука… какой же ты… блять… — ухмыляясь, хватаясь за голову, выбрасывая сигарету сказал Микола, после чего встал с диванчика, и пошел к барной стойке.
У барной стойки все ещё одиноко сидела девушка с фиолетовыми волосами, к которой, как Миколе показалось, и хотел подкатить Паша. Это она и была, но он все-равно не был уверен, а сомнения росли и росли… На секунду уж Микола подумал, что раз она единственная, кто сидит у барной стойки, то видимо про нее Паша и говорил… Но что если «та самая» уже ушла?.. И Микола подойдёт к другой, что же тогда?.. А ещё эта девушка была до ужаса красивой, Микола ее просто напросто боялся. Но, он все же начал идти к барной стойке. И, сделав пару шагов, он заметил, что она краем глаза посмотрела прямо на него. И это был ужасающий взгляд, прямо взгляд какого-то хищника, который пробудил в Миколе примордиальное чувство того, что он жертва. Чувство того, будто он какой-то поросенок, за которым сейчас будет охотиться огромный и страшный скорпион. Он моментально развернулся, и вернулся к Паше, трясущимся голосом спросив:
-Ага. Иди уже — дружелюбно, но по-садистски улыбаясь, смотря прямо в глаза Миколе, кратко ответил Паша.
Микола лениво направился к барной стойке. Походка его явно показывала, что он сильно нервничал: хлюпенькие ножки Миколи, измазанные каким-то мазутом, тряслись так, будто старые шестерёнки в советском станке. Складывалось ощущение, что следующий шаг неминуемо приведет маленького мазутового поросёнка в горизонтальную позу. Нет… Не привел. Жаль!
Он подошёл к ней на расстояние четырех шагов, и резко, пытаясь скрыть свои нервы, спросил:
Девушка улыбнулась, она определенно чуть не засмеялась над этим чудаком. Сквозь улыбку, она недоуменно спросила:
Она молчала, как будто ждала того момента, когда Микола разнервничается до максимальной степени. И он… Наверное, наступил?.. Ну или что-то похожее точно произошло:
Микола развернулся, и чуть было уже хотел уйти, но… Он вспомнил, что может потерять свою работу, если не узнает её имя. Миколе пришла гениальная мысль… Что если у нее где-то есть бейджик? Поэтому, недолго думая, он развернулся, и хотел начать поиски бейджика, как вдруг его нога запуталась в деревянном барном стуле… И он упал. Плашмя. На землю. Лицом прямо в ее ноги.
Паша наблюдал за всем этим процессом, и падение Миколы заставило Паштета внезапно удариться в громкий смех. Паша брался за живот, и смеялся настолько энергично, что это, можно сказать, было в какой-то степени оскорбительным для Миколы.
Пока Паша смеялся, прожектор показывал уже новый фильм. В фильме показывали странное устройство, в которое кидали одежду и ещё более странную зелёную капсулу: как будто пакетик, наполненный очень аппетитной жидкостью. А потом текст… На английском. К сожалению, в Систему было запрещено проносить устройства на основе нейросетей, поэтому никто не смог перевести этот текст с помощью линз.
II
Ты слышала про Камю?
Хоть его голова и была направлена прямо, но глаза всегда смотрели практически в пол. И в глаза он тоже не смотрел, а если и смотрел, редко, конечно, то собеседник прямо чувствовал всю тяжесть взгляда Хадура.
Хадур был довольно молод, ему, наверное, только стукнуло двадцать лет, а значит, что он родился в конце 2050х годов. Его молодость пришлась на самый разгар искусственного интеллекта. Можно, наверное даже, сказать, что он родился в точке Шока Будущего: люди только начали адаптироваться к изменениям, которые произошли около тридцати лет назад. Речь идет о нейросетях и о прочих гадостях.
Родители Хадура были культуроведами. А он был жертвой смерти культуры:
Однажды он спросил у них, в совсем малом возрасте: «Папа, а я тоже стану культуроведом?» На что отец ему как-бы печально ответил: «Такие как мы будем уже не нужны, сынок, лучше стань промпт-инженером, как дядя Витя.»
Как только Хадур повзрослел, он перестал много говорить. Ну, а зачем говорить, если все, что ты скажешь, собеседник и так понимает. Да и собеседников у Хадура было не очень много, особенно после смерти родителей.
Странно, но люди в то время говорили как-будто всегда, когда могли что-то сказать: если они видели хорошую, по их мнению погоду, то они обязательно сказали бы об этом любому встречному. Хорошая, по их мнению, погода, кстати — безумный дождь, потому что можно никуда не идти, и сидеть дома. А раньше, прямо очень давно, люди безумно любили солнце и лёгкий ветер.
От родителей ему досталось что-то очень бесполезное: книги. Вы представьте себе, ему оставили бумажные (!) книги! Не только бумажные, еще была парочка «электронных читалок», как их называли родители. Но памяти там было всего 2тб, что по меркам того времени было очень много. Однако сейчас на такую читалку не поместится и половины любой нейролитературной книжки.
На вопрос «Куда в данный момент идёт Хадур» ответить мог, кажется, только сам Хадур. Но другое дело — вопрос «Как идет Хадур?» слегка ссутулившись, убрав руки глубоко в карманы, Хадур еле отрывал ноги от земли, из-за чего любые лужи моментально разбивались на сотни, тысячи малюсеньких капель, которые он запускал в воздух с помощью своих старомодных черных туфель. Ему, вполне возможно, было холодно в такой обуви, но он не горел желанием сменить свои любимые туфли на какую-либо другую пару обуви. Носил он их, уже как-будто всю свою жизнь, поэтому подсознательно Хадур считал свои туфли неразлучными с ним самим двумя спутниками.
Расплескивание воды прервал какой-то мужчина с микрофоном, который резко подошел к Хадуру. Обычно такие гадкие люди просто сбивают с толку, задают пару глупых вопросов, оправдываясь статистикой.
-Здравствуйте, разрешите задать парочку вопросов…
«Ну вот…» — подумал Хадур. — «…Опять будут распрашивать про рекламу. Про мои любимые телешоу, или про мои любимые нейропасты… Ублюдки…»
-Слушайте. — Прервал их Хадур — Мне как-то не очень интересно тратить время. — хотел было уже он уйти, но вдруг мужчина с микрофоном внезапно обронил такую фразу…
-По статистике всего 0,003% людей все еще читают бумажные книги. Какое ваше мнение по этому поводу?
-Что я должен ответить? Я один из них.
-Обычно такие люди читают Библию. А что вы? Не художественную же литературу?
-Художественную. Человеческую. — Как бы стесняясь, сказал Хадур, после чего добавил просто ошеломительную деталь — М-Малевича… Черный квадрат… Сборник его философских трактатов. Вам бы… Понравилось, наверное…
Хадур, когда говорил про свои увлечения, постоянно краснел, и отводил взгляд, неловко улыбаясь. Также он делал и в тот момент, когда рассказывал про Малевичевский сборник.
-В наследство остался, от деда. В идеальном состоянии. И так же я стараюсь содержать в хорошем состоянии.
-Не-а. Вообще знаете… Мне надо идти. Вон в ту табачку… — Он указал пальцем вдаль, после чего стремительно ушел. Ушел он, как-будто злясь. Ну… А кто бы не злился, если бы про его интересы говорили с таким уклоном? Покажите, а вы правда читаете БУМАЖНЫЕ книги?
Как-то это было… Издевательски, что-ли… Так чувствовал Хадур.
Хадур подходил к табачке, расплескивая воду из луж налево и направо, запуская капли в воздух. В лужах отражался слабенький огонек, который еле мерцал. Разве в 2077 было сложно сделать хорошую вывеску для магазина с табаком? Хотя бы какую-нибудь неоновую штуку…
За ним захлопнулась белая пластиковая дверь, и пред ним появились самые настоящие вспышки огромного ассортимента. Казалось, будто это было то самое «Сверхизобилие Выбора», о котором он недавно читал у Тоффлера.
Сегодня Хадур пришел в магазин ради сигарет без фильтра. Они, на удивление, стали как никогда популярными, потому что людям было мало никотина, ведь фильтр «Сжирал огромное количество моего дофамина»
Сегодня в магазине было мало людей, только Хадур, продавец и какая-то парочка. Парочка состояла из среднего роста мужчины с длинными рыжими волосами до плеч, повязкой на глазу, и девушки чуть ниже его, завернутой в очень теплую одежду, в черный то-ли пуховик, то-ли… Что-то странное в общем… И у нее были вроде фиолетовые волосы. Хадур, как-то не обратил внимания. И не обратил бы на них в целом внимания, если бы не их разговор…
-Ты слышала про Камю? Альбер Камю, в смысле…
-Не-а… Впервые слышу — ответила девушка, пока искала вишневые тонкие сигаретки. Такие сигаретки Хадур называл дамскими, и считал, что курить их вообще нет смысла, лучше вместо них просто есть конфетки со вкусом шалфея.
-Ч-что? Правда? Впервые? Это же один из самых классных философов!
-Я немного не в настроении для философствований.
-А так я и не про его философию… Я про него самого.
-Ну давай. Что же в нем такого…
-Так вот, он писал гениальные пасты, но их сложно довольно достать… Еще его называют абсурдистом. Наверное там в пастах какой-то хаос творится и абсурд! Не хотелось бы почитать? Он типа бунтарь какой-то…
-Я лучше нейрокамю сделаю, чтобы он написал про то, как на меня сегодня тот чел упал у барной стойки… Ты его хоть видел до этого?
-Нет. Впервые видел его. Какой-то чел заблудился видимо, пришел смотреть на высшее искусство. Пусть лучше на заводе своем сидеть будет, хех… — отводя взгляд ответил рыжий мужчина.
-А Теда Качински знаешь? Мне кажется, его идеи по поводу индустриального общ-…
А ведь я знаю про Теда Качински. Помню, одна из отцовских книг была как раз таки его манифестом. Манифест унабомбера, что-ли… Хорошая была книжка, да. Жаль, не с кем обсудить уже было к тому времени. Обычно с родителями обсуждали прочитанное, но тогда мне запрещали читать такую литературу. А потом уже… Их и не стало. — вспоминал Хадур, подслушивая разговор, и одновременно выбирая сигареты.
-Серьезно? Не любил машины настолько, что был готов отправлять бомбы в университеты? Странный чел.
-Он хотел таким образом продвинуть свой манифест, это было еще до интернета, поэтому внимание привлечь можно было только криминальным путем… Информация была дорогой вещью, мы даже представить себе не можем такой ценности.
Да, на самом деле если так подумать, то информация и вправду подешевела невероятно сильно… Заметить такую деталь, я думаю сложно. Что это за чудак? У него ещё и глаза что-ли нет… Или он просто повязку надел…
Хадур купил пачку сигарет без фильтра, как и хотел, а затем вышел из магазина. На его удивление, он удивлен знакомые лица на выходе из магазина.
Опять мужчина с микрофоном и его оператор. И они, видимо, делают какой-то репортаж, частью которого был опрос читателей бумажных книг. Но найти таких людей было очень сложно, поэтому, наверное, они просто распрашивали всех подряд.
-Вы преследуете меня что-ли? — спросил Хадур.
-А как нам не преследовать человека с бумажной книгой в идеальном состоянии? Покажете на камеру, нам просто кадр нужен…
-Так сгенерируйте картинку просто, в чем проблема?
-Вы должны понять, это немного не то… Вот почему вы читаете человескую литературу? Она же неидеальная. Там есть сюжетные дыры, и эти книги… Они выходят из строя, и до ужаса короткие.
-Потому что они достались мне от родителей.
-А что у вас? Библиотека целая?
Зная, что бумажная книга печатного периода — настоящее сокровище, Хадур даже и не знал, что ответить. Ведь, сказав бы он, что у него и в самом деле есть целая библиотека, он бы привлек слишком много внимания. А если бы он не сказал, то люди вроде Хадура или того человека из табачного магазина, точно потеряли бы какую-либо веру в человечество и нематериальную культуру.
К счастью, пока Хадур думал, появился тот самый рыжий одноглазый мужчина.
-Вы что снимаете его? Зачем? Он знаменитость что-ли какая-то? — спросил мужчина, пока внимательно рассматривал каждого присутствующего. Его подруга, кстати, осталась выбирать сигареты в магазине. Видимо, это займет много времени.
-Меня зовут Павел Паштет, приятно познакомится! — протянул руку Хадуру этот рыжий громкий черт.
Хадур промолчал в ответ, не назвав своего имени. Даже не смотря на то, что формально Паша спас Хадура, ведь избавил его от бремени принятия решения. Кто-то, может быть, сказал бы, что не принимать решение — ну уж очень серьезное решение, и последствия могут быть катастрофическими….
-Почему бы вам не расспросить этого молодого человека? Я слышал, как он на всю табачку рассказывал об Альбере Камю и Теде Качинском. Явно начитанный человек.
-Так вы подслушивали, да! Хех… ну да, Я ассоциирую себя с Камю. Я думаю, Я такой же абсурдист, прямо как и Альбер. И курю точно также!
-Давайте мы лучше зададим вопросы вам обоим. На самом деле мы представители нового печатного агентства, и мы делаем рекламу для новой книги человеческого написания под названием «Любовь. Ненависть. Сон.»
Вы бы видели глаза Хадура. Наверное, он не удивлялся так очень давно. Человеческая книга? Печатное агентство? Мы точно в 2077? Хадур даже снял свои солнцезащитные очки, и положил их вглубь пальто. А Паша прямо вслух закричал от удивления.
-ЧЕГО?! ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КНИГА? ПЕЧАТНОЕ АГЕНТСТВО? МЫ ТОЧНО В 2077? — подпрыгивая на месте, прокричал Паша. — ЗНАЕТЕ, Я ЧИТАЛ ОДНУ БУМАЖНУЮ КНИГУ В СВОЕЙ ЖИЗНИ, ЭТО БЫЛ СБОРНИК ВРЕДНЫХ СОВЕТОВ. И ВЫ ХОТИТЕ СКАЗАТЬ, ЧТО ВЫ ХОТИТЕ ДАТЬ МНЕ ВОЗМОЖНОСТЬ ПОДЕРЖАТЬ, НЕТ… ПРОЧИТАТЬ ЕЩЕ ОДНУ БУМАЖНУЮ КНИГУ? ТВОЮ ЖЕ…. МАТЬ!
-В общем, мы спросим у каждого из вас мнение по поводу каждого из слов названия книги. А вы ответите по очереди. Серый, включай камеру! А?.. Включена уже? Ладно… а, да… можете ещё, пожалуйста, назвать свое имя?
Ручки Хадура так и тряслись, то ли от холода, то ли от ужаса. Печатное агентство, представьте…
-А кто автор книги, не подскажите его имя? — добавил Хадур.
-Стас Стасов. Это его дебютная работа. Он — потомок самого Пелевина! Так что работа обещает быть… удивительной.
-Меня зовут Павел Паштет! Кхм Кхм… По отчеству — Дмитриевич. Я буду очень рад ответить на все ваши вопросы! -судорожно поговорил Паша, все так же ерзая на месте.
С этих слов началось интервью Хадура и Паши посреди холодной ночной улицы.
Хадур С. — Что? Что за глупый вопрос? Это потребность… Дальше Хадур молчал секунд 15, пока оператор не прекратил съемку.
Паша Паштет: Я не люблю спать, честно. Иногда кажется, будто просто время теряю, знаете? Ну понимаете же? Ну типа… Представьте как вы спите. Со стороны в смысле представьте. Представили? Ну и гадость, нет? Какое же жалкое зрелище. Вы в это время просто неподвижно существуете. Ну… Дышите, может, да и все. Я вместо того чтобы спать 8 часов обычно сплю 4, и знаете что? Мне хватает. Была бы возможность, Я бы вообще не спал. Казалось бы, 2077 год, а люди все ещё не научились делать таблетки от рака и от сна. Две самых губительных силы.
Паша Паштет — О, да! Я много раз любил. Помню ту девушку, которую видел на улице. Какая же она красивая была, вы не представляете… Это был июль, и я подошел познакомиться. Знаете, как ее звали? Хех… ЮЛЯ! в иЮЛЕ! Ха-ха. Да, знатно я тогда удивился. Нет, ещё вот, в «Системе» было дело. Девушка с фиолетовыми волосами и такими красивыми глазами, ужас… Она сейчас ждёт меня в табачке. Или я жду её… Неважно! В общем ее тоже люблю.
Хадур С. — Кажется, будто я никого в своей жизни никогда не любил. У меня и так было мало знакомых, если приходилось с кем-то общаться, то у меня не было выбора. А если выбор и был, то я предпочитал молча уйти и отстраниться от дискуссии. Я не люблю говорить о чем-либо, вы же и так всё знаете… А если вы о чем-то не знаете, то и знать об этом не хотите. В крайнем случае спросите о чем-то у нейросети. Они для вас уже как ваш второй родной мозг. Жаль, только, что данные оттуда уже пару десятков лет продаются большим корпорациям ради рекламы. Но у вас как-то нет неприязни к рекламе. И к менеджменту, к манипуляции, скажем так. И деньги вы любите… И людей, почти. А я не любил людей. Можно, наверное, сказать, что я любил человечество, но не наше, не нынешнее. Тех, кто много лет назад существовали, совсем другие люди, они и любить друг друга умели. А со временем как будто разучились… Я это знаю, потому что читал об этом пару раз. Нейросети конечно могут вам рассказать про любовь и написать огромный роман, но их данные немножечко так изменены. Под немножечко я подразумеваю «настолько, чтобы вы любили людей только из-за их тела, не обращая внимания на их личность». И я тоже никогда не любил. Я думал, что я любил одну девушку, но мне просто хотелось заботиться о ком-то. И какие-то инстинкты говорили мне, что это должна быть девушка, желательно красивая. И мне тоже как-то было все-равно на ее личность. Сначала… Но потом, вроде как, меня заинтересовала ее мысленная, скажем так, природа. Поздно, правда, но что поделаешь? И надо уметь отпускать, поэтому я стараюсь больше не думать об упущенном. Так что да, Я никогда не любил, и уже не полюблю. Как и вы все.
Хадур С. — Я думаю… Я ненавижу не только богатых, но и бедных. Да и вообще, все люди, которые мечтают о деньгах — не люди. Они что-то большее. Как говорил один немецкий философ, эти «люди» отличаются от людей настолько же, насколько обычные люди отличаются от обезьян. Они просто другие, их ценности совсем другие. Нет способности создавать и видеть искусство, нет вкуса культуры. Человек — это про красоту жизни. Человечество, каким оно было до нас, строилось на красоте. А теперь что? Деньги, автоматизированные видеоролики, автоматизированная музыка, даже автоматизированные фильмы… Не говоря уже о целых нейрокнигах. Люди стали больше читать, это конечно, было бы, хорошо, если бы они читали человеческую литературу. Было бы ещё лучше, если бы человеческая литература ещё существовала. А смысл? Нет мотивации. Зачем человеку читать чужое, если он может прочитать что-то, что он считает своим? Ведь это же он составил промпт! Это же он ввел его. Это же он совсем немного подправил ответ нейросети. Культура — мертва. Человеческая культура нашла свой конец. Мы убили ее, и появилось что-то бесчеловечное, что обучается на наших трудах. Единственное радует, что нейросети не добрались до материальных аспектов. До глиняных горшков, к примеру… Или… До танца с театром. Это все…, но скоро и эти вещи вымрут, в них уже нет никакого интереса. Такое сверхизобилие выбора морочит голову настолько, что ты выбираешь выбирать только там, где миллиарды альтернатив. Ведь иначе слишком мало «свободы выбора». Вы так цените эту свободу выбора, что даже не рассматриваете нишевые варианты. Вам будто важнее просто что-то побыстрее выбрать и пойти заниматься своими другими сотнями запланированных на сегодня дел.
А ведь мои родители были культуроведами. Частично… Отец был философом, но развитие культуры его тоже очень интересовало. Самое печальное ведь то, что канут в забвение не только они, но и то, что они изучали. То что изучали за тысячу лет до них. Все те художники и писатели, великие мыслители и музыканты, они все канут в небытие. Вы же… Забудете их? Вы расскажете вашим детям о них? Будут ли вообще у вас дети? Или вы… Заведете парочку собак?
Паша Паштет — Что я ненавижу в смысле? Хех, лёгкий вопрос. Я ненавижу тех, кто убивают искусство! Это нейросети, и прочие инновации. Вы знаете как сложно достать книжку Камю? Бумажную так вообще… Можно, сгенерировать в его стиле, но это же не настоящий! Кому, сука, нужен фейковый Альбер? Вот! Вот что я ненавижу, да!
-Вот это ответы, господа… Хадур, вам определенно понравится эта книга… Ну и вам тоже, Павел, наверное. Спасибо ещё раз за внимание! До свидания!
Хадур достал пачку сигарет, ударил по ней пару раз двумя пальцами, а затем открыл и ртом достал одну сигарету, моментально поднеся к ней пластиковую зажигалку.
-Не перевернешь даже? — спросил Паша.
-Ну так на удачу, желание потом загадать.
-А смысл? Они без фильтра, переворачивать ее или нет, обе стороны одинаковые.
-Без фильтра?.. Да кто вообще такие курит…
Девушка с фиолетовыми волосами улыбнулась, как будто насмехалась над Паштетом. Улыбнулась она не по злобному, а скорее так, просто ухмыльнулась, ведь он только что рассказывал про то, как он любит Камю… Вовремя она вышла из табачки, успела прямо к ритуалу Кукожа Паши.
-Приходи к нам в кинотеатр, Хадур. Мы там смотрим человеческое КИНО!
-Еще нет! Но к твоему приходу поищем. Думаю, ты идеально впишется в компанию. Мы там все разделяем любовь к человеческой культуре. Приходи как-нибудь, Я там каждый день!
Хадур развернулся и ушел, не попрощавшись с парочкой.
III
Тоска по прошлому
Предисловие: В этой главе встречается гораздо меньше отвратительных описаний Оленей, их сменили смазливые, ностальгические рёвы по прошлому счастью, которые когда-то разделял автор. Будьте осторожны, ведь могут встречаться внезапные приливы неостановимой ностальгии, которые спокойно могут перейти в цунами слез или даже сожаления по поводу выбранных в жизни решений.
«Обнять и поцеловать, покрутить вокруг себя, подарить букет цветов, все ради, все ради чего?» — Она просто съела Топтыжку
Когда-то давно, ещё в школьные времена, они все учились в одном классе. Локальные шуточки были, наверное, единственным, что заставляло их ходить в школу. Ведь образование считали чем-то бесполезным абсолютно все без исключения. Даже некоторые учителя. Их учительница Русского языка (Литературы уже не было в то время), которая была до ужаса толстой и страшной, словно она учила детей в этой школе уже сотню лет, ну или почти сотню… Она постоянно говорила, с какой-то попыткой сарказма: «Зачем вам образование? Ну вот зачем? Сидите тут, как мебель. Шутите, мешаете учиться умным детям.» Умные, по ее мнению дети, кстати, это те, которые, как говорил Паша «Лижут ей жопу.» В их классе Паша и компания были движущей силой. Скорее всего, если бы не они, то это был бы обычный класс жополизов.
В их компанию входило не много человек, и они постоянно делали что-то… Скажем так, необычное. Однажды им задали рассказать про одну из последних наций, любую из культур. Рустем тогда сразу предложил рассказать про Украину, но…
-Они диффузировались уже, дурень! — резко ответил Паша. Паша и компания часто обзывались, обычно очень агрессивно, но все понимали, что это всего лишь дружеские оскорбления.
-Нi! Я — последний украинец. — невозмутимо ответил Рустем, отводя взгляд в сторону.
В стороне он увидел стену, на которую вешали всякие разнообразные постеры и грамоты. Бумажные, да… И если весь класс вешали свои собственные грамоты и достижения, то компания Паши вешали какие-то абсолютно непонятные бумаги.
Одной из таких была фотография странной собаки, которая смешно улыбалась, а внизу была подпись, что гласила: «Кините нельзя смотреть на собачьку "
Собачку уже несколько раз снимали, поэтому компания придумала новый способ, совсем недавно…
Никто уже и не вспомнит, кто первым предложил идею с помощью цемента увековечить собачку в стене, но когда кто-то всё-таки предложил, они все восторженно прокричали, и сразу начали распределять роли. У них была своя система. Они, вообще, давно не собирались той самой компанией. Всего входило четыре человека: Паша, однозначный лидер, Рустем, Аршав, и… Миша. Миша после выпуска из школы куда-то пропал… Да и вообще выпуск был невероятным, про него тоже надо как-нибудь рассказать… Мишу забрали в армию, и ему пришлось участвовать в войне. Неизвестно в какой, их было много, да и как-то компания не интересовались его судьбой, у всех внезапно появились свои важные дела, личная жизнь. А у Миши появилось ведро, в которое он мог срать, пока был на службе.
На уроке обществознания однажды всему классу предложили разделиться на группы, и создать предвыборную кампанию. Рустем хотел сделать национал партию, однако мы попросили его отложить эту идею, но президентом обязательно должен был быть именно он.
Рустем, кроме украинского национализма, также увлекался идеями о том, что необразованным людям в принципе нельзя голосовать, ведь они не понимают, когда их обманывают, и не понимают, кого они на самом деле выбирают.
Как и любой другой обычный человек, которому нужно было бы сделать рекламную компанию, мы сделали ее провокационной: одним из агитационных плакатов был буквально член и надпись — «ЭТО БАНАН» и стрелочка, которая указывала на маленький банан, нарисованный в углу. Удивительно, что нам разрешали делать такие плакаты. Еще одним из плакатов был рисунок Аршава и надпись о том, что «Некоторым просто нельзя голосовать». Очевидно, мы спросили у самого Аршава разрешение на это, он сначала отказался, но потом мы предложили ему банан, и… Он снова отказался. Видимо, Аршав не любил бананы… Тогда ему предложили нарисовать Аниме-арт, ведь он на самом деле был фанатом японской посткультуры. Странно, потому что китайцев, вроде как, любили больше. Тогда Паша сделал с помощью нейросети аниме-шаву высшего качества, ведь это была одна из лучших нейросетей, которая тогда была доступна не каждому. Сейчас, наверное, люди бы сразу поняли, что это нейросеть, конечно, они бы не осуждали использование нейросети для подкупа человека ради политической кампании, но…
Рустем, очевидно проиграл выборы, потому что тупые люди все-таки могли голосовать. И с тех пор он ушел в вечный запой, который продолжается уже несколько лет… Нет, он не пил алкоголь, ведь это вредно. Он предпочитал пить энергетики, потому что они были сладкие и вкусные, и не вызывали такую головную боль и отходняк, которые вызывал виски или еще чего хуже.
Для того задания про последние культуры они выбрали племя Баруйя, которое на самом деле каким-то образом пережило диффузию культур, и сохранилось в целости и сохранности. Это были фрики по европейским стандартам, потому что отличительная черта этого племени — помешательство на семени. За эту валюту можно было купить раба, женщину, или и то и то… Рассказывать про это было некомфортно, но у Паши горели глаза, когда он рассказывал о культурных особенностях Новозеландских спермохлебов. Учитель обществознания смотрел на Пашу с самым настоящим ужасом, как-будто Паша рассказывал не про одну из последних сохранившихся культур, а про сталинский режим и репрессии в 37.
Их работу в итоге зачли, хоть рассказ и был невероятно отвратителен.
Примерно в это же время, к ним присоединился Олень. Ее тогда еще не называли Оленем, а звали по имени. Каким-то невероятным образом она и Паша стали довольно близки, что довольно странно, ведь Паша был полнейшим ублюдком, который громко шутил несмешные шутки, а Олень была довольно красивой девушкой с голубыми глазами и русыми, можно даже сказать, блондинистыми волосами, которые напоминали колосья пшеницы в Мордовском поле. Ее истинные мотивы присоединения к компании были неизвестны, похоже, даже ей самой. Была это скука, любопытство, или действительно какая-то симпатия к Паше, тогда было неизвестно, но тем не менее она уже практически стала частью компании. Конечно же, глупец Паша влюбился в нее, потому что это была красивая девушка которая обратила на него внимание, и он, как самый настоящий одиннадцатиклассник, повелся.
Обычно Паша всегда сидел с Рустемом, но как только появилась она, Рустем оставался сидеть в одиночестве на большинстве уроков, и все что ему оставалось — тоскливо смотреть на то, как Оленьи политические настроения влияли на, казалось бы, адекватного Пашу.
Все происходило примерно около нового года, поэтому все были очень радостными и счастливыми, и прямо-таки ожидали праздник зимнего покрова. Олень пустила корни в связи Паши, поэтому даже его старый друг, с которым они были знакомы всю жизнь, который жил в другом городе, был знаком с Оленем. И друзья Рустема, которые жили в другом городе, тоже. Этими друзьями были Зак Бренди, тот самый, что сидел в кинотеатре за барной стойкой и напивался, сидя за ноутбуком, и Constantine, который настаивал, чтобы его называли именно таким образом, хоть на самом деле его и звали «Костя».
В канун нового года, они все собрались в видеозвонке, и обсуждали свои подростковые темы. У Паши была смешная новогодняя шапка, а у Оленя — рога оленя. Тогда все смеялись, и никто даже не задумывался о том, что вся эта компания распадется на куски, практически все поссорятся, и будут делать вид, что друг друга ненавидят.
Примерно тогда, кстати, литературный кружок, который основал Паша, переживал свою самую настоящую золотую эру: Рассказ про Аршава и его любовь к бананам, Фанфикция про Пашу и его одноклассника с нелепыми усами, и рассказ про Constantine.
Спустя пару месяцев, в марте, у Паши был день рождения, и они с Оленем пошли в андеграундный театр, смотреть на человеческую игру, что было очень претенциозно, ведь они могли просто посмотреть какой-нибудь нейрофильм. Они пошли на балет Жизель, написанный про девушку, сходящую с ума, у нее буквально были так называемые «беды с башкой». В голове Паши навсегда осталось изображение того, как он, ожидая Оленя у ее парадной, все-таки дожидается ее, и она выходит, и такой он ее не видел никогда, ведь она выглядела гораздо лучше чем обычно, уложив волосы, накрасившись, она выглядела так, что у Паши не было слов, как описать ее внешность и показать, что она выглядела прекрасно, поэтому он просто неловко промолчал.
В апреле все пошло не так, ведь Паша понимал, что его неоднозначные чувства по поводу Оленя, нужно было как-то выразить, да и все понимали, что между ними определенно что-то есть. Не зря же они ходили пару раз на свидания, хоть она и отказывалась это так называть. Однако, Олень часто делала вид, что занята или подготовкой к учебе, или другими «важными» делами. На деле, в один из дней, во время урока математики, они писали какую-то важную работу. Паша и Олень как всегда сидели вместе, и Паша был очень рад сидеть с ней, поэтому не мог перестать смотреть на нее или спрашивать какие-нибудь глупые вещи, но при этом нельзя было сказать, что он был надоедливым, нет. Он задал какой-то глупый вопрос, на что Олень ответила довольно грубо, чуть ли не сказав «Помолчи, я занята написанием работы по математике». Оленю пришло уведомление на телефон, и она… Моментально отвлеклась от работы по математике, и начала строчить сообщения, улыбаясь. Павел посмотрел краем глаза, и увидел, что писал ей «какой-то хуй», поэтому он моментально сдал преждевременно работу, а затем встал, и ушел, так и не попрощавшись ни с кем. Придя домой, отдохнув, смачно покушав, он, уже вечером, вступил в переписку с Оленем, в долгую, неловкую, нервную переписку, которая прошла кульминацию 13 апреля, в которой Олень сказала «Меня отторгает твоя привязанность» или «Мне отвратительно, что ты любишь меня.» По-крайней мере так Паша воспринял эти слова, поэтому больше, как-будто, он не мог выражать свою любовь и привязанность, из-за чего в своей жизни чуть позже он потерял свое истинное счастье. Это была самая настоящая взрослая травма, после которой Паша написал целый альбом, и возненавидел Оленя. По-крайней мере думал, что возненавидел. Заставил себя так думать, скорее. На самом деле он как-будто всегда любил ее скрытую внутри нежность, и ее голубые глаза, но что-то говорило ему обозлиться на нее до такой степени, чтобы внутри все горело, и чтобы никакой дождь меланхолии не смог потушить его пламя ненависти. Это и называлось в их компании «Апрельские События 1».
В любом случае, шли года, время таяло, и также растаял лед внутри сердца Паши, хоть об этом сейчас говорить было бы совсем не к месту.
Аршав имел очень густые брови и среди всех выглядел намного старше, ведь имел бороду, которую все считали самым настоящим шедевром барберского мастерства, о чем ему прямо и говорили. Возможно, именно поэтому Аршав решился идти по пути Барбера. Цирюльника. Парикмахера. Компания часто шутили про то, что Аршав любит бананы, хоть это и было не так. Легенда эта появилась с одного нелепого случая, когда Аршав на самом деле попросил в столовой бананы. Рустем был рядом, услышал это, и выдумал огромный миф, который сопровождает Компанию до сих пор. Но этот миф в какой-то степени и родил их литературный кружок. Если бы не легенда про Аршава и бананы, никогда бы не написали рассказ про это, и не сделали бы целый сборник, который назвали «Анархия в Самолете». Да, это были рукописные произведения, хоть и не на бумаге. Можно сказать, это был в какой-то степени фольклор, ведь передавались между классом эти рассказы по большей части на слух, ведь особо никто не хотел читать что-либо, им было интереснее посмотреть короткие видео, которые сменяли другие короткие видео, которые сменяли…
Литературный кружок «Анархия в Самолете» получил свое название по большей части случайно, точнее, его сгенерировала нейросеть. Это была Текстовая модель первого поколения по имени Порфирьевич, которая была единственной на тот момент моделью, обученной на русском языке. Однажды Паше и Рустему дали задание составить 10 фактов про российскую промышленность. «Зачем искать эти факты, если можно просто с помощью нейросети сгенерировать их?» — подумали они оба, и так родилась короткометражка, в которой нарисованные Рустем и Паша рассказывают факты о котлетах из собак и кошек или верблюдов, о банановых деревьях, и об известной интернет-проститутке Алёне. Тогда использовать нейросети для чего-то такого мизерного, казалось бы, как школьное домашнее задание было чем-то несуразным, может даже ленивым, но они считали себя самыми настоящими гениями, ведь обманули систему, и смогли не утруждать свой мозг не то что поиском, а просто выдумыванием фактов. Очевидно, эта работа никому не понравилась, кроме них самих. Самое главное, что тогда они вывели название «Анархия в Самолете».
После апрельских событий, Павел был очень опечален, поэтому углубился в чтение депрессивной человеческой литературы, а именно Кафки. Ведь Кафка был одним из немногих, кто смогли пережить наплыв нейролитературы. Почему? Возможно, потому что как Кафка ни одна нейросеть бы, написать не смогла. Конечно, это неправда, и модели даже пятого или шестого поколения уже спокойно могут писать в стиле Кафки или даже мыслить, прямо как Кафка. Вдохновившись такой депрессивностью и абсурдом, Паша написал «Станцию» и «Любовь и Бекон». Это были опять же рукописные произведения, но они были поистине огромными, ведь были в десяток раз больше чем-то, что они обычно писали в «Анархии в Самолете». Станция была про кучку неоднозначных людей, застрявших на станции метро, и про то, как они спорят, рассуждая о своих мировоззрениях. Любовь и Бекон — как бы продолжение, где Паша сделал персонажа, наделил его своими качествами, и сделал его счастливым. У главного героя была любящая девушка, имела фиолетовые волосы, и также он имел прекрасную работу барменом, откуда благополучно получал (воровал) нелегальным способом бутылки пива. Никто не читал эти рассказы, и Паша был не сильно опечален. Ведь он понял кое-что: Писать надо не ради того, чтобы читали, а только лишь ради того, чтобы лучше понять свои чувства, понять, что ты думаешь, чего ты хочешь, чего ты никогда не достигнешь, исследовать идею.
Неизвестно, когда именно Паша так сильно переменился в своих взглядах и перестал быть депрессивным слизняком, но в какой-то момент он потерял глаз, а вместе с этим потерял и какую-либо тоску по прошлому.
-Это все? — спросил Хадур у Паши сразу после того, как второй закончил рассказывать краткую, по его словам, историю сообщества их кинотеатра.
-Фуух… Ну… Да… Нет, ну… Еще есть конечно детали, но я их опустил… Я думаю мне было бы сложно рассказать про девушку по имени Белль, поэтому можешь про нее спросить у… Рустема, наверное… Или у Йорика.
-Я думаю этой сводки истории мне достаточно. — Отрезал Хадур
-Хех, ухмыльнулся Павел, Это я еще не рассказал про алкопохождения Паши и Рустема под мостом!
-И не надо. Когда вы фильм включите?
-По-разному, бывает, уже пьяные приходят люди, бывает, и не пьем вовсе.
Хадур промолчал. Видимо, ему придется ждать.
Сам Хадур редко пил, но алкоголь переносил вполне хорошо.
-Кстати, давай я тебе хоть покажу какие у нас развлечения пока мы пьем!
Паша зовет Рустема, и второй достает из сумки старый, пыльный ноутбук. Вдвоем, они включили его, и он зашумел так, будто это не ноутбук, а турбина анархичного самолета.
На заставке рабочего стола стоял флаг украины, из-за чего Паша неуместно громко ударился в смех.
-Ничего, Рустем. — ответил Паша, сделавшийся резко серьезным.
На ноутбуке они запустили древний по дизайну сайт в бело синей цветовой гамме. В центре сайта было большое окно для ввода текста. Павел и Рустем чуть не прослезились, когда увидели своего старого друга.
-Помнишь? Это мы… Анархия в самолете… Рустем и Паша…
-Манхэттен, сони хреновы. Ну как, полетали? А то у меня там жрачка кончается. Да?
-Да-да, Порфирьевич, полетали… Расскажи анекдот.
-Это что? — Спросил Хадур, внимательно наблюдая за двумя нейросадистами.
-Это наш старый слабоумный друг. Нейросеть первого поколения, его зовут Порфирьевич.
-Помог нам написать множество паст… Ну, рассказов то есть…- добавил Рустем
-Вы не сами получается писали свои рассказы? Это все работа нейросети? Какая жалость, я думал, что вы сами хоть что-то умеете…
-Да конечно сами писали, но такой хаос и несуразицу может придумать только порфирьевич. Рассказы-то мы сами писали.
-И презентации сами делали… — тихо добавил Рустем.
-Даа-а, протянул Паша, презентации сами делали, вот они гипер-классные! Даже есть два мультика. Моя любимая, наверное, про цветы, та, которая «какой я цветок».
— Ну, ладно! Думаю, можно уже включить фильм.
И так, как они и договаривались ранее, выбор пал на Олдбоя.
IV
Ах, Белль…
Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном ноябрьском ветре. Уже дневной, не утренний, солнечный свет пробирался сквозь шторы, и приземлялся прямо на ее тело, и медленно, пробираясь через ее нежную шею, добирался до ее оливковых глаз. Она — любовь всей моей жизни. И никакие жалкие крысы с ней не сравнятся, очевидно. Вообще, глупо сравнивать ее с крысами… Я ни разу в своей жизни не говорил ей «Я люблю тебя», но я старался. Похоже, она не говорит на моем языке… Мне нравится быть в ее объятиях, и чувствовать прикосновение ее губ, а потом весь день ощущать этот запах шалфея, даже когда ее уже нет рядом. Ах, Белль… Без тебя я бы не выжил.
Твои волосы, которые еще совсем недавно были цветом сирени, или винограда, потом были светлыми, даже почти белыми, но все-равно с каким-то оттенком той старой сирени, теперь уже отросли, и стали темными, но я все-равно их обожаю. Как и всю тебя, я не могу, я не мог бы, я никогда не смогу, жить без тебя. И пока свет пробирается к твоим глазам, чтобы, разбудить тебя, я буду ждать, греться пусть не в твоих объятиях, но от своего собственного тепла, от того, как бьется мое маленькое сердце. В таком маленьком сердце поместилось такое огромное количество любви к тебе, что это пугает, что, если оно не выдержит, и просто-напросто разорвется?.. В любом случае лишь это количество любви меня согревает в холодные дни.
И вот… Ты открываешь глаза, и зеваешь, прикрывая рот. Улыбаешься своей особенной улыбкой, так, как никто не улыбается, так, как никто не заставит мое сердце биться настолько быстро.
Я, и мои друзья, мы все одинаковые, но некоторым ты не нравишься… Василий говорил, что ты не стоишь такого отношения от меня, ведь его девушка кормит его вкуснейшими блинами. Он не прав, да и в любом случае сердцу не прикажешь!
Еще совсем недавно, нам приходилось чувствовать запах тех замороженных блинов, как вспоминаю, насколько тебя воротило от них, мне тоже хочется к ним так относиться, хоть мне они и нравятся…
Всю свою жизнь я помню тебя, будто бы, я родился тогда, когда в моей жизни появилась ты.
Зачем-то ты куришь, и мне не нравится этот запах, ах, Белль… Хорошо, что ты потом ешь эти конфетки от кашля с шалфеем!
Однажды ты показала мне ржаное мороженное с хлебом, оно было странным, но я был рад разделить его с тобой.
Ты умываешься, идешь чистить зубы. В ванной комнате ты целуешь меня, плотно обняв. Я вижу себя в зеркале — я рыжий, непричесанный, со смешными усами, а ты красивая… С убранными волосами, нежной кожей, и невероятными глазами. Мне так и хочется сказать, что я от тебя без ума, но ты не понимаешь моего языка. Между нами стоит непреодолимый барьер недопониманий. Я пытаюсь сказать хоть что-то, но ты просто мило улыбаешься. Можешь ли ты понять меня? Можешь ли? Почему же ты тогда даже не отвечаешь мне? Почему, Белль? Я так хочу, чтобы ты мне ответила, что я пытаюсь к тебе прикоснуться, но… Я не рассчитываю возможностей своего тела, и делаю тебе больно. Я честно не хотел… Твоя улыбка за секунду сменяется шоком, зубная щетка летит в раковину, а я лечу вон из комнаты. Ты закрываешься, а я стою снаружи, перед дверью. Я просто хотел сказать о том, что ты лучшая хозяйка, которую мог пожелать кот…
«Верни-ка», сказал Паша Хадуру, пока они смотрели Олдбоя в «Системе».
-У женщин холоднее руки, поэтому они чаще становятся сашими-мастерами. — Ответил Хадур
Паша улыбнулся, словно вспомнил сладкие воспоминания, посмотрел на свою правую руку, в ладони бегал кругами какой-то нежный холодок из прошлого.
-Давай дальше тогда, просто напомнило один случай… Смотря в потолок сказал Паша. Хадур включил фильм дальше.
… Белль выходит из комнаты, и берет кота на руки. Его взгляд немного печальный, провинившийся.
-Зачем ты меня поцарапал, Матвей?
Кот промолчал в ответ. Между ними был барьер недопонимания…
Она крепко обняла его, ее пальцы, с достаточно длинными красными ногтями теряются в рыжей шерсти кота. Они пробегают по его спине, и кот мурлычет, она будто заколдовывает его.
Ей так не хочется отпускать его, как и ему не хочется с ней расставаться, но тем не менее… Она медленно садится на корточки, и кладет кота на землю, после чего он просто уходит на кровать, где они спали. Оглянувшись, Белль увидела кошачью рыжую шерсть, причем везде… Каким-то образом даже на свечке, и на кактусе. Казалось бы, места, в которых кот находиться не должен, но шерсть почему-то может… Даже на абстрактной картине с железными горами была рыжая шерсть! Как так… тем не менее, Белль надела красную легкую толстовку, джинсы, брызнула своими любимыми духами, и надела кучу разных колец, как обычно и делала.
На самом деле Белль зовут не Белль, и даже не Меа Белль, но один человек думал, что созвучное Ma Belle идеально ее описывает. На деле, Белль звали как одну из книжек Пелевина, но «Белль» в Системе прижилось лучше.
Конечно, она, скорее всего знала про Систему. Но там она никогда не появлялась, и уж точно не появится. Не та это компания. Хоть их идеи по поводу нейромузыки и были схожи. Белль очень нравился Том Йорк, и она даже считала, что он — величайший, что его творчество — вершина. Ее можно понять, но это очень провокационное мнение в наше время. В смысле, ну да, лучший, и что? Я же все равно могу заставить петь Тома Йорка про то, как МНЕ плохо, нейрорадиохед будут в тысячу раз более relatable, поэтому нет разницы, насколько хорош был настоящий Том Йорк. Но она все равно слушала исключительно настоящую человеческую музыку. Была в ней какая-то неприязнь ко всему претенциозному и философскому, хоть Система и являлась самым претенциозным местом в мире, но их выбор фильмов и музыки был максимально гуманным, никогда не промелькивала мысль о нейроискусстве, о посткультуре, исключительно человеческое творчество.
Белль собралась, надела длинный черный пуховик, и вышла в французскую пекарню, где взяла круассан и кофе. Наверное, это была самая стереотипная комбинация. Куря, она пила кофе, и думала о том, как же хочется спать. Она много спала, и любила спать. А кто не любит? Только какой-нибудь сумасшедший по типу Паши Паштета…
Теперь же, Белль ждет встречи со своим новым знакомым, с которым они договорились посмотреть фильм. Она не знала, что это за кино заранее.
В частном кинотеатре было лучше, чем в системе. В системе было много дыма и алкоголя, стояла атмосфера декаданса, будто бы зашел в последний оплот человечества.
А в частном кинотеатре были красивые диваны, стояли свечи, но было немного прохладно. Когда начался фильм, Белль поняла, что уже смотрела его, хоть и не подала виду. Ее новому знакомому очень нравится этот фильм. Но старому знакомому он нравился куда больше, ведь он знал его наизусть, и говорил все фразы в то же время.
-У женщин холоднее руки, поэтому они чаще становятся сашими-мастерами. А ты могла бы?
Она протянула руку, улыбнувшись, и новый знакомый берет Белль за руку. В ее ладони появляется печальный холодок. Все идет в точности, как и раньше. Только будто… Немного не так интересно…
«Пристрелите меня, или заткните» — сказал Паша всему кругу Системы — Они уже обсуждают Олдбоя.
«Знаете, вот мне кажется, что эта фраза идеально описывает О Де Су. Он хочет умереть, довольно суицидален, но в то же время боится смерти, и хотел бы просто оказаться немым, что в конечном итоге с ним и происходит. Я знаю олдбоя наизусть. Помню, как смотрел его со своей старой знакомой. Ах… Ma Belle…»
Вся компания Системы сидели вокруг стола. Ну ладно, не вся компания, Зака не было, как и Аршава. Первый не участвовал в обсуждениях в принципе, а второй сегодня предпочел заработать много денег, стрижа людей.
— Опять ты о ней! Если бы ты так хотел, чтобы она вернулась, ты бы связался с ней! — злобно предъявил претензию Паше Рустем
— Ты не понимаешь… Это сложно. Все закончилось, скажем так, не в мою пользу. Я не могу с ней связаться, пока не сделаю что-нибудь стоящее про нее… Будь то книга, песня, альбом, портрет, фильм, не важно. Пока я не разовью ее образ, до тех пор я даже не заслуживаю ее внимания, я полнейшая жалость, грязь из-под ногтей. Для нее я гадкий тип…
Хадур не знал, о ком они говорят, но это точно было не про Оленя. И не про ту девушку, которая была в табачном магазине вместе с Пашей, когда они познакомились с Хадуром. Кстати… Где она? Хадур решил не задавать этот вопрос
— Так ты же уже писал, блять! Ссыкун, ясно все! Ты же писал «Еще спишемся» или как там называется!
— Ты не понял его посыла! Это совсем про другое!
— Паша как всегда кароче, говорит про женщину, о том как из-за нее страдает, но при этом не готов что-либо сделать для исправления ситуации — добавил Йорик, даже не мяукнув… Видимо, он настроен серьезно.
— А вот если бы ты ей написал, то она хотя бы не думала о том, что тебе все-равно!
— Неправда, ты же постоянно о ней думаешь
— Я даже голос ее больше не вспомню…
После этой фразы Паши, все замолчали. Один Паша неловко шмыгал носом, пока остальные смотрели на него как на потерянного человека.
— А ты уверен, что она вообще существовала? Лично я вас вместе ни разу не видел, Дай-дай!
А после этой фразы, все, кроме Хадура, ударились в громкий внезапный смех. Именно так в системе все и происходило, они обсуждали прошлое друг-друга, кричали на друг-друга, а потом все вместе смеялись, и все это сопровождалось огромным количеством алкоголя и никотина.
От домашнего телефона системы раздался звонок. Кто-то позвонил, но номер домашнего телефона знали только члены системы, поэтому трубку сразу же взяли, и поставили на громкую связь, как обычно.
-Ребят-ребят, придумал сейчас ебать идею! Представьте, если пойти в школу, и найти людей, похожих на нас, а потом заставить их переигрывать наши ключевые события на камеру, чтобы потом сделать из этого фильм! — сказал знакомый голос, со сквозным армянским акцентом. Это был Аршав. Видимо, звонил с ночной смены. После этой фразы он просто сбросил трубку, и даже не дождался реакции. Удивительно, но никто как-будто не был удивлен тому, что только что произошло.
Паша подумал, и сказал: Ну… Раз Аршав начинает высказывать сумасшедшие идеи о нас, то, как мы знаем, это время спать. Поэтому, я пойду, не знаю как вы!
И все в итоге разошлись. Рядом с метро, стояли Рустем и Паша, когда к ним подошел бомж. Он попросил сигарет, и Рустем, как самый добрый человек в мире, протянул бомжу всю оставшуюся пачку сигарет. На самом деле, он не хотел утруждать себя открытием пачки, и возложил всю работу на бомжа. Бомж это понял, и собирался сделать именно так, но вдруг, его криком останавливает какая-то девушка, только вышедшая из метро, которая прямо сказала ему, чтобы он забирал всю пачку. Бомж сказал «Сесе» и радостно убежал, улыбаясь и притопывая. Рустем, сразу после того, как заметил эту девушку, пожал руку Паше, и также радостно убежал, но только в ее сторону, также притопывая. Паша остался один, и ему ничего не оставалось, кроме как поехать домой на метро.
Он зашел, оплатил проезд, прошел через турникет, и начал спускаться на эскалаторе, под рекламу нейролитературных сервисов. Обычно в таких рекламах говорилось о том, что нейросети прекрасны, что можно загрузить свои данные прямо к ним в сервис, и нейросеть будет давать тебе гениальные жизненные советы, а также преподносить их в любом удобном для тебя формате, будь то манга, роман, или вообще крипипаста. Звучит, конечно, идеально, и невероятно удобно, но в Системе это называли «Смерть Культуры».
Паша заходит в вагон метро, садится, поднимает взгляд, и его один глаз, не сокрытый повязкой значительно расширяется. Он удивлен, заинтересован, и не уверен, она ли это?
Напротив него сидела девушка с отросшими осветленными волосами, оливковыми глазами, в красной легкой толстовке без капюшона, так еще и в джинсах. В точности Белль, подумал Паша. Ну… Меня-то она точно не узнает, если это точно она. Теперь у меня нет глаза, я отрастил волосы, и они натурального рыжего цвета, как ей нравилось…
Девушка напротив кладет парню, что сидит рядом с ней, руку на коленку, ладонью вверх.
Что? — недоуменно спросил парень — с моим коленом что-то не так?
Она улыбнулась, посмотрела на него, и сказала, смеясь «Нет! Руку дай!»
Проклиная, кружится голова у черного дрозда.
Поет свои трели, глядя в ястребиное гнездо.
Паша смотрит на них, и не уверен… Она просто похожа? Просто похожа? Просто похожа?..
Мои страхи превращают меня в полудурка.
Я больше не чувствую запаха спиртного от Бога
Я поклялся и стою — я не могу дышать.
Ах, Белль… Или ты просто похожа? Опять… Узнаешь ли ты… Безглазого человека? Паша чувствует, будто его глаз слезится. Бывает такое, но странно, что слезится глаз, которого у него давно уже нет.
И ведь даже не поглядит на меня. А с другой стороны, какой же смысл ей глядеть на человека, которому нельзя посмотреть в оба глаза?
«Станция Метро ___ Добро Пожаловать на ___» — внезапно раздалось на весь вагон.
Паша будто очнулся, встал, бросил короткий взгляд на девушку, и стремительно вышел из вагона.
Выходя, он улыбнулся, посмотрел под ноги, и подумал о том, что когда-нибудь они все-таки еще раз спишутся. Пусть он и не заслуживает ее внимания. Пока что.
Как там, интересно, Матвей? С таким котом шерсть была бы везде… Еще и, усмехнувшись он подумал, рыжая. Как я…
Интересно, это Паша был? Или мне показалось… Не похож даже на себя… — Подумала Белль вслед Паше, держась за руки со своим новым знакомым.
Двери закрываются, и Паша скрывается. Казалось бы, он все еще чувствует шалфей, пусть и прошло столько времени.
V
Посмотри, Саша
Если бы в наше время, кто-то сказал хоть слово об Иисусе, то его бы растоптали. Просто так вышло, что у каждого человека был свой собственный персональный бог.
Саша идет в школу. Он - подросток, можно даже сказать, что он только стал подростком. Он еще очень глуп, поэтому сам он ничего в своей жизни не решает, за него решают его родители. Его родители - Егор и Маша - еще глупее чем Саша, поэтому все решения за них принимает их собственный персональный бог. Официально, никакого персонального бога не существовало, это был феномен, созданный исключительно обычными людьми, не имевших власти. Еще несколько десятков лет назад, персонального бога назвали бы просто персональным ассистентом на основе искусственного интеллекта, но суть в том, что это было уже чуть больше, чем просто обычный ассистент. Ассистент должен был помогать, и все. Но персональный бог представлял людям целое направление, наставлял на верный путь. На путь, обоснованный логикой и вычислениями.
Саша одевается в теплый свитер, на улице холодно. Этого он мог и не спрашивать у мамы, но все-равно спросил. “Мама, что мне надеть?”
“Если холодно, то оденься потеплее, Саша! Ну что как не знаешь!” - возмутилась Маша, мать Саши. - Стой, ты не смотрел что-ли план на день? От бога? Что он сказал тебе надеть?
Желтый свитер в полосочку и подштанники… Но я не хочу подштанники…
Ну-ка надел быстро! Бог сказал надеть! Значит надо!
И с печальным взглядом, Саша надевает точно ту одежду, которую сказал ему надеть бог. Выйдя на улицу, он увидел как минимум одиннадцать детей, которые были одеты в такой же свитер в желтую полосочку. Наверняка, и подштанники были у всех… - подумал про себя Саша
Сашу на его пути в школу окружали белые горы снега, которые никогда не убирали. А контраст этому пейзажу придавала черная липкая, талая грязь под ногами - смесь соли и снега. Слякоть, как ее называли. Никто не любил эту грязь. Саше она особенно не нравилась, потому что никто не мог ее убрать, почему-то. Ему даже казалось, что сам бог не мог избавиться от слякоти. Так, конечно же, и было, ведь бог - это просто набор нулей и единиц, по-крайней мере, стал этим.
А что было бы, если бы я надел не желтый свитер, а черный? - Задумался Саша. - А если бы я подштанники не надел…
Наверное, ничего не случилось бы. Просто выделялся бы. На меня бы все смотрели, и думали, что я безбожник… Я - неформал…
Снег конечно хрустел, и снежинки неприятно щекотали щеки Саши, но он как-будто никогда в своей жизни не обращал на этого внимания. Да и вообще, в слое снега на рябине, Саша не видел ничего прекрасного, как и в пении птиц весной, в подснежниках, и в ярко-сверкающем снеге днем.
В школе двери сложно открывались, большая железная дверь являлась испытанием силы для молодого Саши. Но перед ним шел старшеклассник, поистине сильный и могучий, который открыл дверь. Хоть ее и не придержали, но Саша все-равно успел протиснуться.
Саша снимает свою куртку, достает сменную обувь, и снимает уличную. Перед ним - его носки на ногах. Серые.
Сбоку от него - девочка из параллельного класса, которая ему очень нравится - Алина. На ней свитер - желтый в полосочку. И носки… Серые.
Узнал он об этом, повернув глаза в ее сторону, не оборачивая самой головы: он очень стеснялся.
Казалось бы, Саша был ничем не хуже других, но и лучше тоже не был. Как и все. Никто не выделялся. Тогда почему ему так нравилась Алина? Она же тоже не выделялась. Саша не знал точного ответа, но думал, что ее довольно свободная походка и постоянно немного приподнятые брови - то, почему она ему так нравилась.
Когда-то он наберется смелости, чтобы подойти к ней. Ну, или если бог прикажет. Но пока что ему очень надо на урок.
За партой он не сидел один. Никто не сидел в одиночестве. Но нельзя было сказать, что никто не был обделен. Каждый сам выбирал, с кем садиться, но никто не должен был сидеть один. Никаких правил по поводу того, что мальчики должны сидеть с девочками не было, поэтому вполне естественно и предсказуемо, что класс в общем делился на две равные части, и мальчики сидели с мальчиками, занимая в основном задние ряды, а девочки - наоборот, собственно.
Как всегда, дети были громкими и надоедливыми, с этим не справится ни один бог. Поэтому, в школе всегда было громко настолько, что, наверное, стоило бы детям носить затычки…
За партой с Сашей, по соседству, в смысле, сидел Женя. Их парта находилась, на удивление, не в самом заду, но и не спереди. Они, наверное, были единственными, кого нельзя было точно причислить к мальчикам или девочкам, просто посмотрев на позицию в классе.
Алина сидела спереди, на две парты опережая Сашу и Женю. Уроки протекали быстро. Все, кроме русского языка. Казалось бы, прошло столько лет, а уроки русского для всех поколений оставались одинаково скучными и мучительными.
Учительница спрашивала домашнее задание, и как всегда, у всего класса были написаны одинаковые сочинения, не слово-в-слово, но очень и очень похожие. Очевидно, что все опять написали нейросетью. Возможно, даже одной и той же…
У людей побогаче, были нейросети более специализированные, а у людей которые экономили, были обычные, базовые модели, за которые даже не приходилось платить.
Ах… почему же еще задают такие задания? Все-равно же, все спишут…
На парте перед Сашей лежит его тетрадка, пенал, и учебник по Русскому языку за пятый класс. Из темного пенала с каким-то персонажем из нейромультика он достает шариковую пластиковую серую ручку, после чего прикасается кончиком ручки прямо на скомканный листочек, где его неуверенные, немножко усталые движения вырисовывают чью-то милую мордочку.
И только спустя некоторое время, старательно потратив половину урока на рисование миловидного личика, Саша может узнать в этом лице Алину. Ему даже не приходилось постоянно смотреть на нее, он нарисовал все по памяти, прямо из головы!
Жене было все-равно, они вообще не так много общались, но каким-то образом понимали, что они - друзья. Возможно, даже лучшие друзья. И Саша и Женя были довольно молчаливыми, и в то время как другие дети были очень и очень громкими, они были скорее не такими громкими, и чуть более безинициативными.
За весь урок, пролетевший так быстро, Женя не сказал ни слова Сашеньке, и даже не заметил, что же на самом деле Саша рисовал все это время. Не то, что бы Саша прямо-таки прятал свой портрет Алины, но…
В голове мальчугана проскользнула мысль, сейчас уже заканчивается урок, и может быть, это его шанс подарить этот портрет и выразить свое внимание к Алине? Он тотчас же достал телефон, жадными пальцами вцепился в дисплей, пытаясь открыть приложение, как вдруг…
Саша! Ну-ка убери телефон! Урок еще не закончился! - предъявила Учительница, чуть опустив очки на нос. Ее морщинистое, гадкое, как изюм лицо, смотрело прямо в карие глаза Сашки.
Телефон летит в рюкзак, разложившийся на полу, а взгляды направляются на Сашеньку.
Ты ведь раньше не занимался таким, да, Саша?
Не занимался… достать телефон на уроке… какая гадость… как закончится урок, обязательно спрошу у Бога, почему я так сделал…
Только вот… на меня впервые все посмотрели… и даже Алина… и ведь… я не дал ей еще картинку… как же она обрадуется если я подарю ей свой рисунок…
И вот, выпрямив спину, Саша мучительно ждет конца урока. Его правая рука, как у ковбоя на дуэли - на низком старте. Ведь ему нужно как можно быстрее достать телефон как только закончится урок.
Звонок, точно такой же, как и несколько поколений назад, будит каждого спящего в классе, и вместе с этим звонком, Саша достает телефон, открывает персонального Бога, и спрашивает у него совета.
Что? Я нуждаюсь в Боге, и за это он меня похвалил? Но на меня же так накричали… и все так посмотрели… кто прав?
Саша спрашивает у Бога, кто же прав - Общество или Бог. Бог уверенно ответил, что Бог - всегда прав.
Бог всегда прав? Ну, ладно… раз сам Бог так говорит… Значит правда, он же… всегда прав
Вспомнил Саша о своем рисунке только уже на обратном пути домой, когда видел, как Алина одиноко идет по заснеженной дороге, как-будто освещенная солнцем. Саша было уж тут подумал, что этот солнечный луч, что падает на нее - знак божий, но одумался, и решил спросить у Бога напрямую, прислав ему фото Алины со спины, идущей по дороге. На фото попало падение подскользнувшейся Алины.
Бог сказал, что на фото он видит падающую девочку в желтом полосатом свитере, и что ей нужна была бы помощь. Саша торопливо убрал телефон в карман штанов, и побежал в сторону Алины, держа свой раскачивающийся рюкзачок одной рукой, а другой размахивая, чтобы быстрее, как ему казалось, бежать.
Подбежав к ней, он протянул руку, которой махал. Саша помог встать Алине, она тихо сказала спасибо, и уже начала уходить обратно, как он неловко окликнул ее, протянул ей мятый листок, и сказал: “Это тебе”.
Она взяла каракули, посмотрела на них, легонько улыбнулась, также неловко сказала спасибо, а потом спокойно ушла, оставив Сашу стоять одного посреди дороги.
Бог отвечает, что Саша сделал все правильно, что он молодец, и если бы у Бога было физическое воплощение, то Саша бы ощутил на своем плече крепкую руку Божества, означающую высшую волю, направляющую людей туда, куда надо.
Уже было темно, Саша, идя домой, по улице, понимал, что боится темноты. Но… Сегодня он сделал что-то хорошее, поэтому Богу не за что наказывать мальчугана.
На улице, на такой темной, дождливой, улице стояли лампы, и желтым светом еле-еле освещали дорогу. Машины проезжали, но редко. Куда едут все эти люди?
Сашу наполнял покой от одной только мысли о том, что Бог следит за Сашей, и в то же время благословляет правильные действия, и так получилось, что правильные действия Саши совпадали с видением Бога.
Всего 21 ноября, а так хорошо… Даже спать не хочется - подумал Саша. И правда. Это был аномально хороший день для Саши. И когда он ложился спать, то он думал о том, насколько он любит бога, который его хвалит.
Егор и Маша, родители Саши, познакомились в университете. Они учились в одной группе, и начали отношения просто потому что думали, что так надо сделать.
Любили ли Егор и Маша друг друга? Кто знает… что вообще такое любовь? Любовь можно описать, наверное, одним словом… Неважно.
У Егора была блестящая лысая голова, облысел он в 18 лет. Значит, что познакомилась Маша с уже лысым мужчиной. Маша не была лысой, да и не замечала в себе какой-то симпатии ко всем лысым. Значит, наверное, она не любила его, ведь не любила лысых мужчин… Точнее просто осознавала их существование. А с Егором она по большей части просто жила в одной квартире, и так получилось, что они общались на схожие темы, имели похожие взгляды, и так получилось, что Егор познакомился с ее семьей. С мамой, с папой, с сестрами Маши, с бабушкой и дедушкой. Они все жили в каком-то забытом городке, до которого можно было добраться только на автобусе.
Как только он познакомился с сестрами Маши, одна сказала, что это ее муж, а другая назвала Егора «Дядя Егор». Это ничего не значило, и все еще нельзя сказать, что Маша любила Егора. К тому же, он был лысым.
У Егора не было большого опыта в отношениях, да и в любви в целом, но он и не был помешанным на продуктивности эгоистом-социопатом, который все время уделял самопознанию вместо отношений. Нет, он просто не был заинтересован. Так просто получилось. А когда появилась Маша, которая, кстати, не любила Егора, то он подумал, что он обязан полюбить любую женщину с хоть немного похожими взглядами, особенно если она может принять его лысую голову, и не будет заставлять его носить парик, или того еще хуже — лететь в турцию на операцию по пересадке волос.
Брак появился спонтанно. Вообще, некоторое время в их отношениях, если их так можно было назвать, была какая-то неопределенность, и слава богу, что Егор оказался намного более безынициативным, чем он думал. Ведь он тогда ничего не спрашивал, не пытался исправить ситуацию, или узнать, он просто продолжил жить рядом с женщиной, которая его никогда не любила. К тому же, Егор был лысым.
Будильник разбудил Сашу рано утром. Было, наверное, шесть часов утра. На завтрак он обычно кушал то, что приготовит Маша, а Маша в свою очередь готовила то, что сказал бы ей приготовить персональный Бог. Сегодня они пили зеленый чай с молоком, и ели консервированную кукурузу. Говорят, что ни в одном только их доме сегодня была такая трапеза!
Егор всегда слушался Машу. Маша всегда слушалась Егора. И все они подчинялись Богу. Саша даже не представлял, насколько в его жизни много бога.
Зеленый чай с молоком еще терпимо, но с кукурузой Егору смириться было труднее. Маша же, наоборот, считала, что раз бог сказал есть сегодня кукурузу, то ты ей и наслаждаться тоже должен. Саше было все равно. Ему бы, наверное, могли положить в тарелку уголь и воду из лужи, сказав, что бог желает такой трапезы Саше, и Саша бы все-равно съел. Он с богом знаком всю жизнь, и своей же жизнью ему доверяет. Для него, возможно, даже его родная мать была не так близка, как был близок набор нулей и единиц.
За столом было тихо, никто не говорил. Но над холодильником стоял телевизор, где всегда был включен случайный канал - просто для шума. Егор корчился, но не подавал виду, пока ел кукурузу. Он никогда не любил ее. Маша никогда не любила Егора. К тому же, он был лысым, поэтому расческу, которую подарили на годовщину свадьбы дядя Рустем и дядя Аршав, было использовать сложно. Но в тот момент, когда Егор и Маша распаковывали подарки, Маша, наверное, единственный раз искренне посмеялась и посмотрела на Егора с улыбкой, которая была вызвана спонтанно, а не запланировано.
Саша кидает в посудомойку тарелку и кружку, идет чистить зубы, возвращается в комнату, надевает куртку, затем обувь, а затем что-то подсказывает ему, быть может, хорошее настроение, чтобы он сказал родителям, что он их любит. Он не задумался над тем, любит ли он их на самом деле, но он видел, как так говорят в нейромультиках, и видел, как некоторые говорят про любовь в семье.
“Всем пока! Хорошего дня! Люблю вас всех!” - крикнул им Саша
“И тебе хорошего дня!” - улыбнулась Маша, помахав ему рукой.
Дверь закрывается с хлопком, как с хлопком лопается бумажная упаковка от яблочного сока. Хлопок раздался по всей школе, и исходил он от Саши, Жени, и других мальчиков.
На переменах они очень любили подходить к маленьким, беззащитным, уродливым, по их мнению, детям, и показывали на них пальцем, крича, смеясь до слез, обзывая их жалкими, никчемными созданиями. А себя они называли Способными Ребятами, ведь они были способны на что-то большее. Они думали, что их ждало что-то особенное в жизни.
В жизни все работает не так, и вообще, почему-то Саша не спрашивал у Бога, правильно ли он поступал по поводу действий Способных Ребят.
Но сегодня все меняется. Посмотри, Саша.
На уроке истории древнего мира, нетерпеливый Саша ждет окончания урока, чтобы громко смеяться с друзьями, и гнобить никчемных. Его маленькие, наивные ножки судорожно топают по полу, пока он сидит. Слышно было на весь класс, но это было не настолько навязчиво, что кто-то хотел бы попросить Сашу перестать. Единственное, что Саше пришла записка с передних парт.
“Бог скозал что, мне стоет любить тебя, Саша”
Глаза стали шире, брови поднялись, а губы приняли форму того, будто он сейчас прокричит, словно выиграл в лотерею. Взглядом он попытался найти Алину, и увидел, как она нервно спрятала лицо, зарывшись в свои локти, лежа на парте.
“Да я даже у Бога не буду спрашивать, что мне делать! Я все и так знаю!” - подумал про себя Саша.
Действительно, ведь в прошлый раз она так обрадовалась портрету, что даже её персональный Бог сказал, что к такому молодому человеку нужно только с любовью. За ним - счастливое будущее! Счастливый брак! Ведь творческие люди готовы любить всех, кто любит их!
Саша принялся рисовать новый портрет. В этот раз он улучшит несколько деталей: листок бумаги, цвета, презентацию. Листок был помят тогда, но теперь… целый лист А5. Без полосок. Без клеток. Пустой лист, на котором скоро уже начнет появляться очерк Алины. Сегодня у него был с собой простой карандаш - им Саша сделал набросок ее лица, очертил ее ровную, красивую челюсть, слегка пухлые щеки, и печальные губы, после чего перешел к тоненькому носу, и наконец к ее глазам и слегка приподнятым бровям. Волосы он оставил на потом, потому что самая сложная часть - лицо. Но он уже столько раз рисовал Алину, что отточил свое мастерство до невероятной степени.
Женя носил цветные карандаши в школу. Зачем? Неважно. Саша просто взял из пенала Жени карандаши, ничего не спрашивая. Цветными карандашами он добавляет краски в её портрет - румяные щеки, карие глаза, нежную кожу красит в такой же нежно-персиковый цвет. Ему было все-равно, что Женя увидит, как он рисует портрет девочки. Ему было все-равно, если его засмеют способные ребята за его положительное расположение к какой-либо девочке.
Портрет еще не готов. Урок скоро заканчивается, Саша уже чувствует это своим нутром: за все то время, что он учится в школе, его шестое чувство довольно сильно развилось, ведь он как-будто уже думал сорока-пяти минутными промежутками. Время поджимало, и он уже начинал нервничать, руки немного дрожали.
Тем не менее, он не оставлял своей задумки, и продолжал рисовать, не взирая на дрожащие руки. Даже мысль о том, что капля пота со лба может упасть на лист и смазать лицо на портрете, не смогла остановить его - он просто надеялся, что все получится, и он успеет.
Последние штрихи, авторские пошкрябывания карандашом, словно мазки маслом, добавили портрету невероятную глубину. Как только карандаш оторвался от бумаги, будто он прилип, и все это время жадно вцеплялся грифелем в кусок бумаги, пытаясь наконец передать красоту, точнее, то, что видел Саша в Алине с помощью своих собственных глаз, прозвучал звонок.
Саша держит перед собой этот листок — красиво получилось, думал про себя Сашенька. Перемена. Уже заканчивается. Он стоит в коридоре, и думает - подойти сейчас? Я ведь с ней даже еще не говорил сегодня. Она, наверное, подумает, что я отвергаю ее, но это не так… я просто стесняюсь…
Саша не подошел. Портрет лежит в рюкзаке, в файлике - чтобы не помялся. Уроки закончились, и Саша стоит перед школой. Он сильно нервничает, пока ждет, когда выйдет Алина. Она все не выходит, и у Саши уже начинают проскальзывать мысли, что ее либо убили, либо она заперлась где-то, и плачет, потому что Саша ничего не ответил на ее записку.
Алина выходит, бросает взгляд в сторону Саши, и не останавливаясь, идет дальше по дороге. Казалось даже, что ей как-то все-равно, что Саша не ответил на ее записку. Она действительно заинтересована в чем-то?
Саша не был возмущен, даже не был удивлен, скорее наоборот - он почувствовал такое облегчение, что сделал большой выдох, будто только что катил огромный валун в гору сотни лет. Облегчение, ведь она не разозлилась на него. Ну… или просто не показала. Кто знает, ведь далеко не все люди показывают свое разочарование в других людях, иногда даже в партнерах. Пусть им сделали больно, или их просто разочаровали в чем-то, или вообще они недовольны чем-то глупым - они могут держать это в себе очень долго, пока с ними об этом не заговорят.
Тем не менее, пусть Алина и делала вид, будто ей все-равно, Саша поторопился догнать ее, и на той самой ледяной дороге, в том же самом месте, где она в прошлый раз упала, он подзывает ее, дает ей портрет, и…
Она обнимает его, целует в щеку, берет портрет, и уходит, не сказав ни слова. Саша даже подумал, что в её глазах пустота, и никакой любви там и не было. И вот - Саша стоит под лампой, думая о том, что над ним кто-то устраивает розыгрыш. Быть может, это был Женя? Или Рома? Они, наверное, не настоящие друзья, раз делают такие розыгрыши… Любовь должна быть не такой, - думал Саша, видимо я не прав, видимо любовь и правда такая… Странная… Непонятная…
Саша медленно идет по дороге, иногда чуть подскальзываясь, но все-равно удерживая равновесие. Придя домой, он достал телефон, и задал вопрос богу -Почему она ничего не сказала?
Бог ответил:
Вот все причины, которые я могу представить:
- Возможно, что она немая
- Может быть, она была так сильно поражена жестом и внезапностью ситуации, что потеряла способность к речи.
- В прошлой жизни она была волшебным существом, лишенным способности говорить в этой жизни.
- Её партнер по розыгрышу убедил её не говорить, чтобы усложнить ситуацию и заставить Сашу размышлять.
- Она была программой искусственного интеллекта, разработанной для тестирования человеческих реакций на молчание в условиях эмоциональной напряженности.
- Может быть, она - персонаж виртуальной реальности, у которого не было программированного ответа на такую ситуацию, и она была просто заморожена в нейтральном состоянии.
- Иногда слова все портят.
Саша не стал спрашивать у Бога “Чего?”. А просто сделал вид, что ему все понятно. Сашенька лег на свою кровать, и начал еще раз проматывать в своей голове тот момент, когда она поцеловала его в щеку.
Конечно, он был рад, и ему было невероятно приятно, но это немного не то… И ему казалось, будто все это розыгрыш, ведь они когда-то думали над похожим розыгрышем всей компанией… Саше стало грустно от осознания своих дурацких идей, которые они компанией придумывали. Но так приятно чувствовать исполнение этих самых идей на других людях. И так не хочется быть жертвой. Никогда не выглядеть дураком. Всю жизнь хотелось быть счастливым и смеяться.
Именно с такими мыслями, Саша закрыл глаза, и моментально уснул. Казалось, будто сон помог ему промотать время прямо до прихода родителей.
Сначала пришла Маша. Она не будила сына, но первым делом сфоткала содержимое холодильника и спросила у бога:
-Что из этого можно приготовить? Простое. Ужин.
-Варианты возможны: суп из тыквы с имбирем и кокосовым молоком; паста с тунцом и каперсами; салат с ростбифом и рукколой. Пожалуйста, выберите предпочтительный вариант или укажите другие предпочтения, и я подскажу рецепты и инструкции по приготовлению.
-О, это звучит интересно! Давайте приготовим суп из тыквы с имбирем и кокосовым молоком. Какие ингредиенты нам понадобятся?
-Для этого супа вам понадобятся: тыква, имбирь, кокосовое молоко, лук, чеснок, оливковое масло, соль, перец, и при желании, зелень для украшения.
Дверь в квартиру открывается, и приходит Егор. Он был довольно уставший, но увидев Машу он будто немного оживился. Она осталась такой же. Маша поглядела на его лысину пару секунд, и только потом сказала “Привет”, и спросила “Как день прошел?”
Услышав разговоры, Саша проснулся. В его комнате темно, в коридоре горит свет — теплое освещение, чтобы создавалась домашняя атмосфера. Эти лампочки сказал поставить Бог, чтобы было чуть уютнее. Саша просто смотрит в потолок, взгляд направлен в никуда. Все мысли о прошлом — как так можно, Саша?
Лежа, он задумался — а настоящая ли любовь у его родителей? Ну, раз женились, и он существует, то это — определено настоящая любовь… Как же иначе? Иначе быть и не могло.
Саша встал с кровати, включил свет, надел свои домашние штаны, и сел на кровать. Просто сел. Потерянный в мыслях. Ему не хотелось видеть выходить из своей комнаты, он знал, что там родители, и почему-то ему не хотелось с ними говорить. Саша зевнул, достал телефон, и спросил у Бога:
-Почему я такой злой? Почему я сонный? Почему все люди?
В ответ на молчание вокруг, экран телефона медленно ожил, и на нем возникли слова, словно написанные кем-то живым:
"Любовь - это чудо, которое проникает сквозь время и пространство, она не поддаётся объяснению словами или утешениям искусства. Любовь есть та сила, которая связывает вас с вашими близкими, но и несёт в себе и понимание, что каждый из вас - индивидуум, обладающий своими мыслями, желаниями и даже сомнениями. Ты не злой, Саша, ты просто ищешь свою истину в этом мире, и это в порядке вещей. Позволь себе быть собой, и ты найдешь ответы на свои вопросы."
Саша легко улыбнулся, поблагодарил Бога, отвернулся от экрана, и почувствовал в горле самый настоящий ком тяжести.
Саша шмыгает носом. Саша опять шмыгает носом. Это повторяется уже раз десять. У него что, насморк? Не похоже. Саша, утри свои слезы, и высморкайся уже наконец!
Саша выходит из своей комнаты, старается не попасть на глаза родителям, проходит в ванную комнату, умывается, вытирает лицо, смотрит в зеркало - в зеркале он видит самого обычного Сашу.
Впереди его ждет бессонная ночь, ведь он проспал весь день. Завтра ему видимо придется идти в школу с синяками под глазами. Или нет…
Саша достает телефон, и задает Богу насущный вопрос:
- Бог, как мне справиться с бессонной ночью?
“Существует несколько способов справиться с бессонной ночью, Саша. Попробуйте включить расслабляющую музыку или звуки природы, попробуйте выпить теплое молоко с медом, или сделать несколько упражнений для расслабления тела и ума. Также можно попробовать медитацию или чтение книги перед сном. Важно создать спокойную и уютную атмосферу вокруг себя. Если проблема с бессонницей становится постоянной, обратитесь к специалисту для более глубокого анализа и помощи.”
Саша выключил телефон, пошел в свою комнату, и включил звуки природы, как ему и подсказал Бог. Саша попробовал сделать пару упражнений для релаксации, но случайно ударился мизинцем о тумбочку, и перестал пытаться.
Этим вечером он даже не разговаривал с родителями.
Утро прошло как обычно, - блюдо от Бога, зеленый чай с молоком, одежда от Бога - в этот раз синий свитер, желтые носки.
По пути в школу он встретил Алину, он догнал её, поздоровался, неловко обнял, и зачем-то еще раз поздоровался. И прежде чем она что-то успела ответить, ну или хотя бы спросить, почему он поздоровался с ней два раза, он просто спросил - Ты правда любишь меня?
-Что значит наверное? Ты не понимаешь сама?
-Я и не должна понимать сама, бог сказал, что мне стоит любить - значит он прав. Бог всегда прав.
Саша вдруг почувствовал, как в нем что-то дрогнуло. Это было как будто пинок в сердце, непонятное чувство, которое заставило его замереть на месте. Он понял, что что-то не так. Странное ощущение застыло в его груди, будто внутри, по всему тему, пробежалась метель. Он был ошеломлен. Бог всегда прав. Саша не согласен с самим Богом?
Саша попытался прогнать неприятное чувство, но оно осталось, словно прилипло к нему навсегда. Он чувствовал, как горечь поднимается в его горле, а слезы горят в его глазах. Он медленно пошел дальше, его мысли кружились, как чайки в синем небе. Все вокруг казалось ему пустым, лишенным смысла. Он шел, не замечая проходящих мимо людей, не слыша их голосов. Его разум был полон лишь одной мыслью: "Бог всегда прав".
И вот он оказался у светофора, сидя на поребрике, его дыхание перехватывало от сильных судорог, его глаза были полны слез, а сердце разрывалось на части. Он чувствовал себя потерянным, преданным, одиноким среди множества суетящихся людей. "Бог всегда прав", - прокручивалось в его голове. Саша закрыл глаза и позволил себе расплакаться. Его слезы были не только слезами боли, но и слезами осознания. Он осознал, что потерял себя. Точнее, что его никогда не было. Была только марионетка Бога.
Сидящий у поребрика Саша плачет, его слезы сквозь пальцы стекают по щекам, и приземляются на его синий свитер.
-Чего плачешь, мальчик?, спросил неизвестный молодой человек.
Саша поднял голову и увидел улыбающегося молодого человека в черной рубашке, кудрявыми волосами, и странными черными сережками. На нем были клетчатые штаны, и выглядел он очень необычно, он выглядел как человек, который не слушал Бога. Молодой человек присел на корточки прямо перед плачущим мальчиком на поребрике.
-Меня обманули… Я думал, что Алина любит меня, а она…
Молодой человек потерял свою улыбку, печально посмотрел на землю, отвернул голову, а повернулся к Саше он уже со старой улыбкой, которую, видимо натянул.
-Не огорчайся! Все мы проходим через это.
-Это была бесплатная любовь! Это даже была не любовь! Что это!?
-Это несправедливость. У меня тоже такое было, ты справишься, мальчик
-Друзья, и что-что, что тебе нельзя советовать. - Молодой человек, видимо, подразумевал алкоголь, а советовать алкоголь пятикласснику - не лучшая идея.
Слово “друзья” вызвало в Саше неприятные ассоциации. Он еще был уверен, что над ним не было никаких розыгрышей, но он как-будто осознал, что его друзья в школе, существуют только в школе, и как только школа закончится, они все бесследно пропадут.
Молодой человек заметил реакцию Саши, и предложил ему:
-Давай дружить! Станешь особенным! У нас целый анархичный клуб, где мы все в какой-то степени опечалены от похожего опыта.
Саша поднял взгляд, посмотрел красными, заплаканными глазами на молодого человека, спросил как его зовут, а затем шмыгнул, и рукавом свитера прошелся по своим глазам, вытирая слезы.
“Рустем Габеллов”, - Ответил молодой человек, улыбаясь такой же улыбкой, очень доброй и мягкой, внушающей доверие.
Посмотри, Саша, начал говорить Рустем, жизнь прекрасна!
Саша встал, улыбнулся, посмотрел в сторону светофора, горящего зеленым, сказал - “Ой, мне пора! Спасибо, Рустем! Я найду тебя!”
Рустем смотрит на убегающего в сторону пешеходного перехода Сашу, и видит несущийся на него грузовик. Выражение лица Рустема принимает форму неописуемого ужаса, рука тянется ко рту, брови поднимаются, и ему хочется отвернуться, и не видеть то, что сейчас произойдет, но он не может: его шея недвижима, заставить ее двигаться не получается, и вот… Саша попадает прямо под колеса грузовика, под звуки сигнала этого же самого грузовика. Рустем встает, бежит в сторону пешеходного перехода, и смотрит на это пятно.