кевин/эндрю: эндрю комфортит кевина, чтобы тот чувствовал себя безопасно рядом с ним. а еще фингеринг, нежный секс и взрослые кендрю
Кажется, впервые за все годы их отношений Эндрю настолько отчаянно не знает, как подступиться к Кевину.
Да, пожалуй, и отчаяние, столь сильное и захлестывающее, он тоже ощущает впервые. Сам не знает, взросление ли это, или излишняя тревожность, которая никогда не была ему свойственна — но факты налицо, и ему нужно во что бы то ни стало вернуть в их с Кевином отношения и взаимодействия ту твердость и уверенность друг в друге, на которых они всегда и держались.
Сейчас Эндрю уже знает, что трудно винить кого-то, кроме него самого. Когда всё только случилось, ему было двадцать и он был идиотом. Позволял себе вести себя как мудак, потому что думал, что не доживет и до тридцати, — а теперь приходится расхлебывать то, что тогда заварил. Своими же руками. Во всех смыслах.
Эндрю не знает, как к Кевину подступиться, потому что всего несколько дней назад у Кевина был один из плохих дней — точнее, скорее этот день подходил под определение «ужасный», потому что к вечеру глаза Кевина были покрасневшими и опухшими и он шарахался от Эндрю как от прокаженного. И извинялся за это каждый гребаный раз.
Каждый раз его «извини» вонзалось в сердце Эндрю ножом, который безжалостно прокручивали, пока не начинала хлестать кровь. А рану эту Эндрю был вынужден зашивать самостоятельно.
Не было причин или поводов — точнее, они немного поссорились накануне из-за сущей бытовой мелочи, но быстро помирились. И все же Эндрю догадывался, что во время той ссоры Кевин увидел что-то в его глазах: может, отголоски прошлого, увидел тот взгляд, который навсегда предпочел бы забыть.
Когда всё случилось, Эндрю было двадцать и он даже не думал о том, что его действия будут иметь последствия. Он привык к тому, что последствия есть всегда, но его они уже не касаются.
И вот — коснулись. Напрямую. Холодными пальцами, как тогда, у Кевина — сомкнулись на горле.
Эндрю впервые извинился перед ним в двадцать шесть, за год до того — впервые признал, что ему вообще есть за что извиняться. Он уже не был тем двадцатилетним максималистом и смог сказать Кевину нужные слова, но легче стало не сразу. Тем не менее, с тех пор прошло пять лет — и дела обстояли гораздо лучше, они даже не вспоминали, Кевин не вспоминал, и вдруг, ни с того ни с сего, одна вынутая деталь развалила к чертям всю конструкцию, на постройку которой ушли годы.
И теперь Эндрю кажется, что ему надо заново заслуживать доверие Кевина. Надо заново доказывать ему, что он не должен его бояться, что Эндрю уже не причинит ему боли — ни намеренно, ни в состоянии аффекта. Эндрю, которому тридцать один, — это мужчина, несколько лет находящийся в терапии, он знает, как контролировать себя и знает цену, которую приходится платить за свои поступки.
Кевин никак этого не показывает, но Эндрю видит: что-то поменялось. Они целовались сегодня утром в кровати, Кевин предложил Эндрю прогуляться, но тот отказался, потому что погода на улице была отвратительная. Они провели вчерашний вечер за просмотром фильма, лежа рядом на кровати, и казалось, что все в полном порядке. Но Эндрю знает, что Кевин не отходит от плохих дней так легко. Знает, что он чувствует себя хуже, чем обычно, но скрывает, чтобы Эндрю не задавал лишних вопросов — ведь тогда Кевину придётся объяснить Эндрю, что проблема в нём. А Кевин ненавидит заставлять кого-то чувствовать себя виноватым.
Эндрю чувствует, что сегодняшний вечер — лучший шанс всё исправить. Ему нужно выстраивать всё заново, с первого кирпичика? Ну и пусть, фундамент у них уже есть, он-то точно никуда не делся, а с остальным он как-нибудь справится. И сейчас, пока Кевин лежит в ванне с пеной и слушает джаз, Эндрю меняет постельное белье на их мягкой кровати, зажигает свечи, ставит на тумбочку все самое нужное и приглушает свет. Он так и не научился быть романтичным.
Фыркнув в ответ на такие мысли, Эндрю скидывает футболку, остается в одних спортивных штанах — и направляется к ванной комнате.
Когда он заглядывает в приоткрытую дверь, Кевин смотрит на него с молчаливым прищуром и кивает. Эндрю садится на банкетку рядом с ванной и устраивает ладонь на бортике — как на подлокотнике.
Кевин выглядит расслабленным. Он опускает голову назад, на подставку для головы, прикрывает глаза и глубоко вздыхает.
— Как тело после тренировки? — спрашивает Эндрю, просто чтобы нарушить неловкое молчание. Ему ведь не мерещится — воздух между ними и правда будто пропитан искрами. И это началось лишь несколько дней назад, после того срыва у Кевина.
— Болят колени, — Кевин недовольно поводит плечами. — Возраст уже не тот, а?
Эндрю хмыкает. Кевин всегда сильно переживает насчёт карьеры и собственного здоровья — и это резонно, но Эндрю тяжело слышать подобное, потому что он просто не знает, что может сделать и как может помочь. Он сам бы с радостью вышел на пенсию уже сейчас, но пока он играет — за компанию. Он не Кевин Дэй, в конце концов.
— Ты останешься лучшим игроком экси, даже когда выйдешь на пенсию, — лишь отвечает он — и с удовольствием замечает легкий румянец на щеках Кевина. — Долго ещё?
— Вода уже остыла. Так что надо выходить, — Кевин вздыхает. Потом смотрит на Эндрю, как бы ожидая, что тот уйдет из ванной, но он лишь фыркает и закатывает глаза.
— Видел, — смущенно улыбается Кевин, — но обычно я выгляжу явно более привлекательно.
Эндрю мог бы… Здесь он мог бы сказать глупый комплимент, от которого Кевин зарделся бы — но он не хочет этого делать, потому что комплимент забудется так же быстро, как и произнесется. Так что Эндрю лишь тянет ладонь к влажным волосам Кевина, притягивает его к себе, замирает возле губ и ждёт. Кевин наконец тянется к нему и целует его сквозь улыбку.
Как только Кевин ступает ногами на мягкий коврик, Эндрю подходит к нему с полотенцем, оборачивает его вокруг талии и с прищуром смотрит Кевину в глаза.
— Зачем ты врешь, — говорит он без эмоций, это даже не звучит как вопрос. Кевин мигом краснеет.
— Насчёт чего? — притворно хмурится, но Эндрю ему не верит.
— Насчёт того, что всё в порядке. Между нами. У тебя. Я не слепой, — напоминает он уже мягче, если его тон можно назвать мягким. — Я могу что-то сделать?
Кевин смотрит на него долго и пристально, потом прикрывает глаза и качает головой.
— Все хорошо. Ты ничего не сделал. Сейчас — ничего. Это только мои проблемы.
— Кевин, — предупреждающе начинает Эндрю, но тот закатывает глаза.
— Оно пройдет. Просто надо… подождать, наверное.
— Наверное? — Эндрю невесело усмехается. Потом — развязывает полотенце на талии Кевина, чтобы вытереть капли воды с его сильных бёдер. — Я позабочусь о тебе сегодня. Можно?
— Можно, — Кевин расслабляется в его руках.
Эндрю вытирает его тело: руки, бёдра, спину и талию. Когда он встаёт на табуретку, чтобы вытереть его плечи и шею сзади, Кевин вдруг ощутимо напрягается в его руках, и Эндрю останавливается, накрывая его плечи полотенцем.
Сначала он хочет возмутиться, хочет снова отчитать Кевина за то, что он скрывает истинные эмоции, но потом понимает: это непроизвольная реакция его тела. Мышечная память сильнее той, разумной, что трезво оценивает ситуацию. И плевать, что прошло уже десять лет. Иногда триггер может возродить и не такие воспоминания.
Поэтому он медленно поглаживает его плечи сквозь ткань до тех пор, пока Кевин не расслабляется снова, и молча продолжает свои действия, в конце позволяя Кевину самостоятельно надеть боксеры.
— Хочешь что-нибудь? — спрашивает Эндрю, останавливаясь в дверном проеме спальни, пока Кевин падает на кровать, растрепывая влажные волосы. Он тут же приподнимает голову, глядя на Эндрю.
— Нет, спасибо, — медленно отвечает он. — Ложись, — он хлопает по кровати рядом с собой, и Эндрю, прикрыв дверь, чтобы ощущение уединенности было сильнее, послушно ложится рядом.
Кевин тянет ладонь к его лицу. Пальцами касается брови, скользит по лбу, очерчивая контуры. Эндрю едва дышит, сканируя глазами его лицо. Когда Кевин все же опускает руку, Эндрю садится и заставляет Кевина перевернуться на живот. Располагается на его бедрах и тянется к тумбочке за маслом для массажа. Кевин заинтересованно смотрит на него через плечо.
— Расслабься, — коротко бросает Эндрю, проводя ладонью по коротко стриженому затылку Кевина, и замечает, как тот закатывает глаза. — Но если что-то будет не так — говори. Возражения не принимаются.
— Понял, — Кевин усмехается и закрывает глаза, пока Эндрю по-собственнически располагает ладони на его лопатках и начинает осторожный массаж, от которого тело Кевина расслабляется в считанные минуты.
Если бы целью сегодняшнего вечера было удовольствие, Эндрю спустился бы ниже, занял удобное положение между его бедрами и вылизал бы его так, что от оргазма ещё пару минут звенело бы в ушах. Но сегодня — немного иной случай, так что Эндрю расслабляет Кевина до тех пор, пока не слышит тихий стон, сорвавшийся с его губ. Удовлетворенно поглаживает его плечи и склоняется для короткого поцелуя в затылок, от которого у Кевина алеют уши.
— Перевернись на спину, Кев, — просит он, и тот послушно разворачивается, глядя на Эндрю преданным взглядом, от которого у Эндрю что-то болезненно щемит в груди. — Я тебя раздену?
— Раздень, — ухмыляется он, и Эндрю закатывает глаза. Стягивает с него боксеры, аккуратным движением сгибает обе его ноги в коленях и поднимается выше, чтобы застыть над его лицом.
— Ты в безопасности, — говорит он медленно, осторожно поглаживая ладонью его бедро. — Со мной ты в безопасности. — Кевин смотрит на него, распахнув глаза. — Если я ещё хоть раз причиню тебе боль, можешь пристрелить меня своими же руками.
— Я не смогу, — шепчет Кевин со слабой улыбкой.
— Так же, как и я теперь не смогу сделать тебе больно, — Эндрю говорит терпеливо, словно с ребенком. Впрочем, Кевин понимает с первых секунд. — Ответь честно. Только честно. Ты чувствуешь себя в безопасности, когда я рядом?
Ответ занимает у Кевина больше времени, чем хотелось бы, но он не отводит взгляд.
— Ты попросил честно, — Кевин приподнимается на локте. Ладонь Эндрю замирает на его бедре. — Можно я тебя поцелую?
— Подожди, — Эндрю качает головой, — а когда ты не чувствуешь себя в безопасности?
Кевин смотрит на него долго, прежде чем отвести взгляд и посмотреть вниз, на свой пах, который от паха Эндрю отделяют считанные сантиметры.
— Когда ты злишься. Даже если не на меня, но рядом со мной. Не в шутку злишься, когда в шутку, у тебя в глазах ничего нет, — Кевин в это мгновение, когда так искренне объясняется перед Эндрю, снова становится собой двадцатидвухлетним, тем парнем, на шее которого лиловым светилась цепочка отпечатков пальцев и который шарахался от Эндрю как от чумы. — А когда правда злишься.
— Я ни разу не злился на тебя по-настоящему, — медленно отвечает Эндрю. — Ну, за последние лет пять так точно.
— Я знаю, — Кевин быстро кивает. — Я же говорю. Даже если не на меня. Даже если я просто вижу это в твоих глазах.
— Что ты чувствуешь сейчас? — спрашивает Эндрю, осторожно приподнимая подбородок Кевина. Тот хлопает своими очаровательными ресницами, глубже втягивает Эндрю в водоворот этой сумасшедшей влюбленности, от которой он планировал избавиться сразу, как заметил. Не вышло.
— Спокойствие, — наконец отвечает Кевин. — Тепло. Возбуждение. — На последнем слове его щеки подергиваются теплым румянцем. Эндрю сглатывает.
— Тогда постараемся это сохранить, — бормочет он, склоняясь совсем близко. Прикрывает глаза, обжигает губы Кевина горячим дыханием: — Говори, если что-то изменится. Сразу же. Хорошо?
— Хорошо, — с придыханием отвечает Кевин, тянется к его губам, и Эндрю тут же отвечает на поцелуй: глубоко, с увлечением и жадностью, так, чтобы Кевин издал стон уже через минуту.
Эндрю ведёт себя так, как нужно себя вести в такие дни. Когда острая фаза уже позади, и теперь надо запечатать успех хорошими воспоминаниями — в виде хорошего оргазма, конечно. Он непривычно нежен, потому что обычно у них с Кевином это более грубо, лихорадочно, так, что Кевин захлебывается собственными стонами, а оргазмы Эндрю ослепляют. Но не этим вечером: этим вечером Эндрю двигается медленно и никуда не торопится. Позволяет Кевину впитать и провести через себя каждое мгновение.
Они целуются до тех пор, пока Эндрю, потираясь бедрами о пах Кевина, не чувствует его стояк. Тогда он, не разрывая поцелуев, берет смазку.
Это простой фингеринг, но важная деталь — разогреть Кевина до такой степени, чтобы от каждого движения пальцев от него отскакивали искры, чтобы каждый поцелуй Эндрю в его бедро вызывал у него стон и дрожь мурашек по коже, чтобы он и Эндрю, Эндрю и он — стали единым целым. Как раньше. До того, как между ними вновь оказалась воздвигнута эта нелепая стена изо льда, которую Эндрю усиленно пытается растопить.
Иногда Эндрю кажется, что его слишком много. Он сам до сих пор предпочитает минимум прикосновений, когда его касается кто-то другой, и потому часто забывается, чувствуя себя некомфортно, если сам слишком часто касается Кевина. Но Кевин — другой, он тактильный, словно щенок, требующий бесконечной ласки, так что и сейчас, когда Эндрю, плавно входя в него двумя пальцами, опускает вторую ладонь на талию Кевина, он на мгновение задумывается. Но только он пытается убрать ладонь, как Кевин останавливает его недовольным стоном и рваным движением руки. Кладет ладонь на затылок Эндрю, притягивает к себе, целует в уголки губ снова и снова, переходит к подбородку и шее.
Эндрю пытается не отвлекаться на собственное возбуждение.
Но когда Кевин особенно возбуждающе выгибается в спине, членом касаясь бедра Эндрю в спортивных штанах, он не может сдержать шипение сквозь зубы, а после склоняется, чтобы укусить Кевина в мочку уха.
— Эндрю, — с дрожью выдыхает Кевин, силой заставляя себя остановиться, а вот Эндрю останавливаться и не думает. — Если ты не будешь разрешать себе получать удовольствие тоже, мне не будет спокойно, — говорит он строго, и Эндрю вдруг ошарашенно хлопает глазами. Он настолько привык давать другим больше, чем себе, что для него это уже обыденность. А Кевин — как всегда — замечает.
— Хорошо, — медленно отвечает он, — можешь меня раздеть.
Кевин послушно делает это, опуская взгляд, его пальцы скользят по светлым бедрам Эндрю, пока член освобождается от ткани боксеров, а Эндрю пытается удержаться на дрожащих коленях.
Ладони Кевина опускаются на его талию. Глазами он снова ловит взгляд Эндрю.
— Так хорошо? — шепчет он, и Эндрю кивает. Берет ещё смазки, входит тремя пальцами — и с наслаждением наблюдает за тем, как Кевин закатывает глаза. Как вздымается его грудь от тяжелого дыхания. Как с округленных губ срывается высокий стон. — Я хочу тебя, а не твои пальцы, — бормочет вдруг он, почти скулит, и Эндрю хмыкает, тут же убирая руку.
— Тебя, — повторяет Кевин. Эндрю склоняется к его лицу. Чистой рукой поглаживает его скулу, убирает прилипшие ко лбу волосы.
— Что ты чувствуешь? — уточняет Эндрю внимательно. Кевин начинает дышать чуть медленнее, приходит в себя.
— Возбуждение, — начинает перечислять он, — комфорт. Безопасность.
Эти слова — мёд для ушей Эндрю, и он кивает, спуская ладонь чуть ниже. Кладет её на затылок Кевину, на заднюю часть шеи.
— Я больше не сделаю тебе больно, — шепчет он, и Кевин доверительно кивает. Выражение его взгляда и лица не меняется ни на йоту, несмотря на опасное расположение руки Эндрю, несмотря на их тесную близость. Кевин наоборот вновь выгибает талию, подается навстречу Эндрю, заставляет их члены соприкоснуться, отчего Эндрю чертыхается и лбом прижимается ко лбу Кевина.
— Я знаю, — вдруг говорит Кевин тихо, распахнутыми глазами смотрит на Эндрю — словно ждёт разрешения на поцелуй. И Эндрю его целует.
Именно так, как Кевин хочет, так, чтобы показать, что он рядом, не прерывается ни на секунду, пока устраивается между его бедрами и снова берет смазку.
— Точно? — лишь уточняет он, отстраняясь, и Кевин даже не понимает, о чем речь, пока Эндрю не добавляет: — Мы можем закончить и на этом. Есть другие способы довести тебя до оргазма. Если ты не хочешь, мы не…
— Я хочу, — Кевин закатывает глаза. — Ну?
И Эндрю, устроив ладони на его бедрах, плавно входит в него, тут же срывая с губ Кевина стон. Он пытается предоставить ему обещанную безопасность каждым действием: каждым толчком бёдер, каждым касанием его кожи, каждым поцелуем в колено и взглядом на затуманенные возбуждением глаза Кевина. И ему удается добиться по крайней мере того, что Кевин едва может поднять отяжелевшие веки, стонет от удовольствия и выглядит совершенно расслабленным, когда Эндрю толкается в него снова и снова, а Кевин сжимается вокруг его члена, пытаясь удержать его в себе.
В конце концов Эндрю и правда замирает внутри него: опускает ладони на колени Кевина, манит его к себе, и тот, с трудом приподнявшись на локтях, влажно отвечает на поцелуй, прикусывает губы Эндрю, заставляя того глухо простонать.
— Устал? — заботливо интересуется Кевин, пытаясь подавить дрожь во всем теле. Эндрю отвечает на это смешком, а после выходит, чтобы толкнуться снова и войти во всю длину, — и оказывается, именно этого не хватало Кевину, чтобы его довести.
Он тут же теряет опору на локти, падая на спину на матрас, пачкает живот Эндрю и собственную грудь, прежде чем Эндрю успевает обхватить пальцами его член, чтобы провести его через оргазм. И вот, лежа в этом тумане блаженства и постанывая от каждого прикосновения, Кевин может прошептать лишь «Продолжай, не останавливайся», и Эндрю, изучив его лицо с волнением, всё-таки продолжает движения — до тех пор, пока не заканчивает сам.
Да: цель определённо достигнута. Таким оргазмом удастся закрепить любой положительный результат. Эндрю понимает это, когда осознание реальности и собственного тела возвращается к нему по кусочкам, а сам он упирается лбом в плечо Кевина и подрагивает от перенапряжения в мышцах. Кевин под ним осторожно двигает бедрами, и Эндрю послушно из него выходит, тут же снимая презерватив.
Когда он возвращается в кровать, приходится понять, что спать им сегодня придётся на диване, потому что постельное белье неприятно влажное, но эти мысли исчезают, как только он видит блаженную улыбку Кевина и его растрепавшиеся волосы. Кевин тянет к нему ладонь, Эндрю позволяет ему взять себя за руку, и тот переплетает их пальцы.
— Спасибо, — бормочет он. Эндрю двигается ближе.
— Мне намного лучше, — отвечает он тихо, и Эндрю не может не нахмуриться. — И мне спокойно. И безопасно.
— Хорошо, — лишь говорит Эндрю, целуя Кевина в висок, а после прикрывает глаза, позволяя себе погрузиться в собственные мысли.
Ему остается лишь надеяться, что со временем такие дни исчезнут из их жизней совсем. Со временем Кевин окончательно убедится в том, что Эндрю теперь всегда будет на его стороне, в том, что Эндрю уже не позволит себе причинить Кевину боль.
Он заставляет себя сесть, потирает глаза. Кевин обнимает его за талию, тянет обратно, но Эндрю ворчит что-то неразборчивое, протягивает Кевину бутылку воды и встаёт сам, чтобы умыться и принять душ. Кевин присоединяется к нему, когда он уже стоит под водой, заглядывает в душевую кабину, глядит большими глазами, словно котенок, спрашивающий, может ли зайти тоже.
Полчаса спустя они лежат на диване в гостиной, Эндрю — у Кевина на груди, на фоне включен какой-то сериал, но Эндрю уже не пытается бороться со сном, потому что это ещё труднее из-за Кевина, который пальцами перебирает пряди его волос. Но он заставляет себя открыть глаза и приподняться на локтях, чтобы поймать взгляд Кевина.
В нём нет ни капли былого страха, той тревоги, с которой он смотрел на Эндрю ещё сегодняшним утром, той усталости или просьбы, чтобы его не трогали. Теперь Кевин сам липнет к Эндрю, теперь все вернулось на круги своя, и Эндрю, успокоившись, снова опускает голову ему на грудь, слушая мерное биение его сердца, которое — как и всегда — выстукивает его любимую песню.