remember me?

В тишине больничной палаты, которую нарушает лишь размеренный писк датчиков и шум аппарата возле кровати, Кевин жаждет поймать взгляд Жана.

Он только-только проснулся, и Кевин ждёт, когда он его заметит.

Жан замечает.

Теперь эти секунды для Кевина — самый важный момент в сутках. Иногда Жан бормочет «доброе утро, Кевин» — и ещё на сутки тот с облегчением вздыхает, позволяя себе хрупкую крупицу радости.

Но иногда он уже по первому взгляду Жана понимает, что сегодня весь прогресс снова откатился назад.

Жан смотрит на него — и не узнает Кевина. Такого взгляда Кевин боится. Взгляд Жана сейчас — растерянный и несколько беспомощный, он видит стерильные стены больничной палаты и незнакомого мужчину перед собой, и Кевин даже представить себе не может, насколько огромным стрессом это является для него: изо дня в день забывать всё, что только-только смог вспомнить, изо дня в день испытывать страх неизвестности от осознания того, что он ничего не понимает и помнит лишь малое из того, что было давно.

Сейчас Жан снова его не узнает, и Кевину хочется плакать, в горле встаёт болезненный ком, когда он двигается ближе к его кровати и протягивает ему ладонь.

Жан с опаской вкладывает в его ладонь свою, и Кевин бережно держит её в тепле обеих рук.

— Как ты себя чувствуешь, Жан? — спрашивает Кевин мягко. Тот тяжело сглатывает, облизывает пересохшие губы.

— Нормально.

— Ничего не болит?

Жан качает головой.

— Извините, я не… Кто вы? — говорит он наконец тихо.

Кевин в этой жизни знает только одно: человечество ещё не придумало слов, которые смогли бы описать эту разрушающую боль, которую он испытывает каждый раз, когда Жан задаёт ему этот вопрос. Иногда ему даже не нужно спрашивать, Кевин читает эти слова в его взгляде, понимает их по безмолвному жесту пальцев, которыми Жан встревоженно перебирает простыни.

Но каждый раз, когда это вопрос, озвученный вслух, каждый раз, когда Кевин натыкается на это непонимание и беспокойство во взгляде Жана, каждый раз, когда слышит вопрос «кто вы?» от человека, который последние несколько лет является смыслом его жизни, — внутри него разбиваются остатки его сердца, рассыпаясь фонтаном окровавленного стекла. Из раза в раз это стекло режет его — осколки все меньше, режут они не так больно, как в самом начале, сразу после той злополучной травмы, но из-за того же осколки эти впиваются глубоко мелкой крошкой и остаются надолго. Они разрастаются внутри тела Кевина кровавым сгустком, злокачественной опухолью, которая лишь увеличивается каждый раз, когда он видит хмурые взгляды врачей и слышит их неуверенные прогнозы.

Антероретроградная амнезия. Название — пугающее, ни о чем не говорит человеку не посвященному, но Кевин знает об этом диагнозе больше, чем любой среднестатистический человек. Это потеря памяти — такая, при которой, помимо событий прошлого, больной не может запоминать и настоящее. У Жана остались частичные воспоминания из прошлого, далекого прошлого, когда Кевин ещё не был важной частью его жизни, но всё, что происходит уже после травмы, стирается из его головы через день или два — практически всегда. И каждый раз это доводит Кевина до молчаливой отчаянной истерики, потому что, несмотря на все попытки врачей, Жану почти не становится лучше.

— Меня зовут Кевин, — мягко отвечает он, поглаживая большим пальцем костяшки Жана, — ты не помнишь меня, милый?

— Прошу прощения, — он медленно качает головой, — мы были близки, не так ли?

Он смог запомнить тот факт, что потерял память из-за травмы, но из-за этого он каждый раз напрягается до головной боли, силясь вспомнить людей из прошлого.

— Я… — Кевин сглатывает. Горло вновь сводит судорогой боли и отчаяния. — Я твой муж, Жан, — говорит он тихо.

— О, — тот вдруг изумленно хлопает глазами, оглядывая Кевина с головы до ног уже по-новому. — Это… хорошо. Хорошо ведь?

— Замечательно, — Кевина хватает только на шепот.

Он проклинает всех, изо дня в день, хоть и ничего не может сделать.

Это было несчастным случаем, даже не удалось найти виноватых, как Кевин ни бился и каких адвокатов ни нанимал, — не то чтобы он так сильно желал кого-то наказать, нет, просто хотелось, чтобы хоть кому-то было так же плохо, как ему. И он хочет испытать это чувство злорадства, но пока испытывает только боль, боль без конца, и единственное его утешение — поддержка друзей и редкие дни просветления у Жана. Дни, когда он его узнаёт.

— Я могу рассказать тебе, как мы познакомились, как начали встречаться, — предлагает Кевин, совладав со своими чувствами. История эта уже отрепетирована, и по советам врачей он опускает все травмирующие детали из жизни Жана. Хотя Жан вспоминает многое из его рассказов — просто отдельно от Кевина. Или же Кевин в его воспоминаниях об этих событиях остается мутным черным пятном на фоне.

Врачи в один голос убеждали Кевина в том, что это совершенно не связано с близостью их отношений или с тем, насколько сильными были чувства Жана, — просто так сработала травма, Кевин далеко не единственный, кого Жан забыл, просто это только Кевин продолжает так настойчиво возвращаться и помогает ему вспоминать.

— Давай, — соглашается Жан со слабой улыбкой. Его взгляд падает на правую руку Кевина, на безымянный палец с обручальным кольцом, — а потом он смотрит на свою собственную ладонь, с которой сняли все украшения, ещё когда Жан только попал в реанимацию.

И Кевин рассказывает.

Снова, его эмоции каждый раз хлынут по-новой, будто он заново проживает их первые поцелуи, их разногласия в начале и первый год совместной жизни. Он готов рассказывать эту историю столько раз, сколько будет нужно, но боль становится лишь глубже, прорастает в него корнями.

— Я люблю тебя, — шепчет Кевин, надеясь, что Жан не услышит или не обратит внимания, но он обращает — и смотрит на Кевина с внезапным пониманием, с каким-то сочувствием, словно сожалеет о том, на что не может повлиять.

Кевин берет его вторую руку в свои, целует его ладони, костяшки пальцев, целует бережно и с неизмеримой нежностью, словно этими прикосновениями губ поможет Жану вспомнить, но кажется, будто он даже не способен воспринять то, что ему говорят, — словно забытое уже никогда не удастся восстановить, потому что его мозг не хочет вспоминать.

Но Кевин остается. Кевин хочет узнать его заново, хочет, чтобы Жан полюбил его заново, хочет сам полюбить как в первый раз такого, нового Жана, — но что-то внутри горько вспыхивает в последний раз, прежде чем потухнуть совсем, когда Кевин понимает, что уже не первую неделю после его выхода из комы они не наблюдают изменений в лучшую сторону.

Он приходит в палату на следующее утро — как обычно, приносит с собой кофе, который всегда раньше брал Жан: Кевин никогда не понимал, как ему может нравиться кофе с кленовым сиропом, но сейчас он готов отдать всё за то, чтобы Жан попросил у него принести ему его любимый кленовый латте. Приходит, присаживается на стул возле кровати, — и Жан тут же открывает глаза, его взгляд падает на Кевина.

Как обычно — секунда, несколько решающих секунд, итог которых или разобьет Кевину сердце, или…

Сегодня Жан всё помнит. Он улыбается Кевину, Кевин судорожно вздыхает, испытывая уже позабытое облегчение, а потом встаёт, чтобы поцеловать Жана в лоб.

Это ещё ничего не значит. То, что сегодня он помнит вчерашние события, пока ничего не значит, и Кевин старается не радоваться раньше времени, но он не может идти против самого себя, не может не позволить себе хотя бы эту крупицу счастья в безмерно тусклых днях. И он снова берет Жана за руки, и они снова разговаривают — долго, тихо, Жан слушает его так внимательно, словно Кевин сейчас — центр его вселенной, — а потом они выходят погулять в сад на территории больницы, куда им разрешает выходить врач.

Это ещё ничего не значит, напоминает он себе, но солнце пробивается сквозь облака, заставляя Жана прищуриться, в солнечном свете он выглядит таким красивым, даже бледный и похудевший из-за болезни, и он снова и снова осознает, как сильно любит — и как сильно хочет, чтобы всё происходящее сейчас оказалось просто страшным сном.

Уже четвертый день подряд Жан не забывает.

Кевин боится радоваться, боится, что даже малейшая слабость тут же отмотает весь прогресс назад, и Жан снова проснется пустым как чистый лист. Но невозможно не радоваться после всего этого времени, невозможно оставаться даже внешне спокойным, когда твой любимый человек узнаёт тебя уже несколько дней подряд, когда ты рассказываешь ему всё больше деталей о вашей совместной жизни и времяпрепровождении.

Только теперь, когда у Кевина есть возможность обратить внимание на что-то помимо его амнезии, он замечает, насколько Жан ослабленный и бледный. Когда они гуляют на территории больницы, Кевину иногда приходится возить его в инвалидном кресле, — и он испытывает такую щемящую боль в груди в минуты, когда они останавливаются в тени деревьев, Кевин садится на скамью, останавливая Жана напротив, и Жан сосредоточенно смотрит вдаль, в глубину сада.

Кевин никак не может ему помочь — от этого тяжелее всего.

Потому что он догадывается, как Жану должно быть страшно и трудно, ведь он практически начинает жизнь с нуля, раскапывая остатки воспоминаний из глубин памяти, и даже Кевин для него сейчас — человек практически чужой.

У Жана нет никого, кроме него самого, и Кевин во что бы то ни стало хочет помочь ему справиться и пройти через этот период.

В один из дней, когда они гуляют под пасмурным небом, и у Жана достаточно сил, чтобы ходить самостоятельно, он вдруг останавливает Кевина под одним из деревьев. Они держатся за руки почти всегда, когда гуляют, это было инициативой Жана — Кевин сейчас вообще боится как-то давить или настаивать, будто заново выстраивает их хрупкие отношения на бесконечном согласии и понимании. Жан держит его за руку, поглаживая большим пальцем по костяшкам, а потом вдруг устремляет на Кевина серьезный взгляд.

— Мы ведь… Раз ты мой муж, значит, я могу тебя поцеловать? — он спрашивает это так неуверенно, словно Кевин действительно может ответить «нет». Но у Кевина дыхание перехватывает в сжавшемся горле, потому что даже такие мелочи сейчас способны вызвать у него слёзы.

И он не может ответить, а потому быстро кивает и первым подается вперед, осторожно целуя его сам. Жан замирает на пару секунд, его ладонь крепче сжимает пальцы Кевина, прежде чем он целует в ответ.

Это начинается с таких робких поцелуев, потом Жан целует Кевина уже увереннее, когда он приходит к нему утром — или на прощание. Жан становится живее, активнее, Жан всё ещё помнит всё, что Кевин ему рассказывал, — и в один из вечеров Кевин лежит с ним на широкой больничной кровати, дверь в его отдельную палату закрыта, и они целуются — самозабвенно и нетерпеливо. Эти поцелуи не похожи на всё предыдущее, потому что Жан сам обнимает Кевина за талию, запуская ладонь ему под футболку, потому что Кевин осторожно перекидывает ногу через его бёдра, позволяя им соприкоснуться сильнее, и потому что Кевин издает тихий стон Жану на ухо, когда тот сжимает пальцы на его талии сильнее.

В этот момент Жан отстраняется, глядя на Кевина с некоторым смятением, проводит сквозь его волосы ладонью, и Кевин принимает это за знак отстраниться. Он неспешно встаёт и садится на свой стул, а после берет Жана за руку.

Остаток дня они просто разговаривают, но Кевину кажется, что он что-то сделал не так, — Жан не показывает этого своей реакцией, но его взгляды становятся внимательнее, прикосновения — более отрывистыми, и Кевин думает, что он всё-таки перешел черту, перейти которую так боялся. И потому он решается завести диалог о случившемся на следующее утро. Когда он приходит, всё кажется ему привычным — Жан улыбается, целует его в щеку, берет из его рук кофе, и Кевин даже думает, что, может, и не нужно напоминать, — но его совесть не дает покоя.

— Извини, если я вчера слишком надавил, — выпаливает он на одном дыхании, глядя на ладонь Жана, лежащую поверх одеяла, — я ни в коем случае ничего от тебя не жду. Не до тех пор, пока ты точно не будешь готов. И я обязательно буду ждать твоего словесного со…

— Ты о чем? — Жан хмурится, морща лоб. Кевин глупо моргает, глядя на него.

— Вчера мы… — он сглатывает, — мы целовались вчера здесь, на твоей кровати, и я подумал… Мы зашли достаточно далеко, чтобы я возбудился, но ты отреагировал на это странно.

Жан смотрит на него ещё с минуту, а потом облизывает губы, прежде чем вымолвить тихо-тихо:

— Я… Я этого не помню.

В этот день они узнают о том, что Жан расправился со своим диагнозом лишь частично — и это не первое событие недавнего прошлого, которое Жан забывает, просто все его дни так друг на друга похожи, что он не придавал этому значения. Но врачи выясняют это теперь, и это открытие, когда всё вроде бы стало хорошо, — как ведро льда за шиворот.

Врачи прилагают все усилия, но Кевин в какой-то момент ощущает острое отчаяние. Его добивает встреча с друзьями: он вечно отвлекается на телефон и витает в своих мыслях, потому что тревожится — давно не проводил так много времени без Жана. И его друзья делают ему замечание — в шутку, конечно, все знают о его трагедии, — а потом Кевин ловит сочувствующий взгляд одной из их общих подруг, Эллисон.

— Ты устал, — констатирует она, — и тебе правда… Как ты заставляешь себя все ещё с этим возиться? Не проще будет оставить?

Кевин от возмущения задыхается и даже не сразу может ответить — но его опережает Мэтт:

— Правда, Кев. Это наверняка очень тяжело, но неужели легче изо дня в день видеть человека, который даже имени твоего не помнит?

— Он помнит, — отвечает Кевин тихо, и больше никто не пытается ничего ему сказать, а он весь вечер топит свою тоску в алкоголе.

Он и сам думал о том, чтобы всё это бросить — в какой-то особенно трудный период, когда несколько дней подряд ему приходилось снова и снова рассказывать Жану о том, кто он такой, — но он сразу понял, что ни за что так не поступит. Просто потому что он слишком к нему привязался, потому что знает, как ему тяжело, потому что станет последним человеком, который оставит Жана в таком состоянии. Он отдает себе отчет в том, что, возможно, они никогда уже не смогут быть такой же парой, как раньше. Может, Жан даже не влюбится в него снова, может ведь что-то измениться? Эти мысли нагоняют тоску и безысходность, но Кевин запутывается в них, как в сетях, и после подобных диалогов с самим собой приходит к Жану, чтобы полюбоваться его бледным лицом, поцеловать в лоб и прийти в себя.

Кевин засыпает, сидя возле кровати Жана, — засыпает ненадолго, просто не выспался ночью из-за тревоги, но Жан будит его сам.

— Кевин, — он держит Кевина за руку, его голос звучит взбудораженно, и уже этот факт вмиг прогоняет сонливость, — Кев, наша свадьба во Флоренции. Во Флоренции же?

Кевину требуется пара секунд на то, чтобы осознать, что Жан вспомнил.

Он ничего не отвечает — уверен, его взгляд говорит за него, — но встаёт на ноги, чтобы обхватить лицо Жана ладонями и коротко его поцеловать.

— Во Флоренции, милый, — отвечает он дрожащим голосом. Жан прикрывает глаза.

— Ты ворчал мне тогда на ухо всю церемонию, — бормочет он, — потому что не выспался, на солнце было жарче, чем мы рассчитывали, а ты в первый же час устал от людей…

У Кевина на глаза наворачиваются слёзы, потому что Жан в точности передает то, как проходил день их свадьбы, и он задыхается от волнения.

— Ты помнишь, — лишь горячо шепчет он.

— Пока ничего, кроме этого, — признается Жан, и Кевин соврет, если скажет, что его сердце в этот момент не падает вниз с глухим уханьем. — Но я готов сказать тебе «да» снова, Кевин.

— Я люблю тебя, — бормочет он, всё стараясь не плакать, но получается плохо: и он даже не уверен, что это именно слёзы радости, просто слишком много эмоций за раз, и его уставший разум не выдерживает.

Жан постепенно вспоминает большинство событий из своего прошлого — в том числе те, в которых есть Кевин. В этом ему помогают и врачи, и сам Кевин, — и тот факт, что его наконец выписывают и они возвращаются в свою квартиру. Жан ходит по знакомым комнатам, вспоминает интерьер, запахи, спит в их кровати с Кевином рядом, и это помогает. Кевину тоже становится лучше: он, пожалуй, впервые за все время спит всю ночь без пробуждений, а наутро не чувствует себя разбитым, видя Жана рядом с собой.

Самые страшные дни для Кевина — когда он сталкивается с непонимающим взглядом Жана. К счастью, обычно это случается не по утрам, иначе у Кевина на голове точно прибавилось бы седых волос, — но Жан по-прежнему забывает некоторые моменты недавнего прошлого. Это происходит редко, врачи говорят, что это норма и нужно время, но Кевина каждый раз до ужаса пугает, когда Жан не помнит, что они обсуждали вчерашним вечером или чем занимались перед сном.

Они быстро учатся жить в этих новых условиях: всегда оставляют какие-то зацепки для памяти, за которые Жан может ухватиться, чтобы вспомнить. И когда одним вечером Кевин ведёт его в ресторан на свидание, они привозят домой бутылку шампанского, ставят её в холодильник; перед сном Жан оставляет свой костюм на стуле возле кровати, вешает галстук на спинку, а Кевин с ухмылкой оставляет пару ярких засосов на его шее.

И они угадывают: наутро Жан окидывает костюм задумчивым взглядом, а Кевин сажает его рядом с собой, обнимает за талию, склоняясь к уху, говорит ему закрыть глаза и пересказывает их вечер во всех подробностях. Жан забывает не всё — но несколько часов с того момента, как они выходят из дома, и до того, как ложатся спать. Благодаря Кевину и оставленным заранее подсказкам Жан вспоминает — и Кевин тянет его за собой обратно в кровать с довольной улыбкой. Потому что теперь он знает, что так они точно справятся.

Два года спустя они оба вспоминают тот период как страшный сон, но некоторые воспоминания до сих пор избегают память Жана: это удивительно, как меняется его лицо, когда Кевин рассказывает об их совместной поездке в Нью-Йорк на второй месяц после знакомства, а Жан не помнит даже того, что был в этом городе. Эти два года учат Кевина реагировать на подобное со спокойствием: ему кажется, что даже если Жан однажды проснется и спросит Кевина, как его зовут, то он просто судорожно вздохнет и будет готов начать сначала. Снова.

Но, к счастью, проверить подобное ему не приходится, — потому что провалы в памяти у Жана уже никогда не бывают такими значительными, а о забытых вещах Кевин всегда готов ему напомнить. И иногда он мысленно благодарит себя за то, что не сдался — даже тогда, когда все вокруг говорили ему сдаться и бросить.