"Тихий Дон" по-взрослому

Прошлый, 2017-й год я добросовестно посвятил ежедневному погружению в события столетней давности. Когда же начался новый, по инерции переключился на изучение Гражданской войны, в частности, прочитал, наконец-то, "Белую гвардию" М.А. Булгакова. Потом осилил множество других его произведений, добравшись в конце концов, даже до фельетонов и очерков. Вполне удовлетворив свой интерес к творчеству Мастера, но не утратив желания исследовать события Гражданской войны, решил взяться за зеленый двухтомник 1975 года издания с надписью на корешке "Михаил Шолохов. Тихий Дон".

Этот роман я не держал в руках со школьных лет. Никогда не горел желанием прочитать его, следуя давно устоявшемуся правилу: если книга навязывается "сверху" - читать ее нужно лишь в самом крайнем случае, а то как-то "неромантично" получается. То ли дело, когда сам что-нибудь для себя откроешь, чего в школе не прохдят: Джека Лондона, например, или Юрия Мамлеева какого-нибудь. А тут, вроде бы, всё та же старая сказка про классовую борьбу, про тяжелый народный труд и нелегкую женскую долю.

Но время идет, "Тихий Дон" читателям давно уже никто не навязывает, и даже наоборот - раздаются голоса о том, что отечественную официальную литературу советского периода пора уже реабилитировать как незаслуженно оклеветанную за сотрудничество с коммунистической партией. Много для этой реабилитации делает Дмитрий Быков, за что ему отдельное спасибо. Наслушавшись его лекций, я и пришел к мысли, что прочитать (не буду кривить душой и употреблять здесь слово "перечитать") "Тихий Дон" - не самая плохая идея.

В школе нам задавали изучать отрывки из этой книги. Было непонятно и неинтересно, за исключением некоторых эротических, порой с изрядной долей садизма, сцен (думалось тогда: зачем всё это нам, советским добропорядочным подросткам?). Не хочу сказать, что "Тихий Дон" в школьной программе - это плохо. Просто мои мысли в ту пору были очень далеки от казачьих перипетий: происхождение большинства моих предков северное, менталитет совсем другой. Нужен немалый жизненный опыт и какие-никакие исторические знания, чтобы представить себя на месте Мелеховых, Коршуновых, Моховых, Листницких и иже с ними.

Книга захватила не просто с первых слов - с первых букв. Уже эпиграф великолепен и ввергает в шок: а это точно от советской власти привет? От текста исходит мощный всполох чего-то гоголевского, причем не из периода "Невского проспекта", "Ревизора" и "Мертвых душ", а от "Тараса Бульбы" и, особенно, от "Страшной мести", моего любимого произведения Гоголя. Узнается текст южной русской литературной традиции, начинающейся еще от "Слова о полку Игореве".

Чем дальше читал - тем сильнее, наряду с впечатлением от самого казацкого эпоса, припоминались дискуссии о том, что всё это написал не 22-летний Шолохов, а какой-то дореволюционный автор. Но поначалу было не до расследований: текст усваивается легко, почти не путаешься в персонажах, живо представляешь себе происходящее. Это (по крайней мере, со мной) случается не часто, такие моменты нужно ценить и стараться прочитать как можно больше, пока книга не успела утомить. Так что в первые дни не расставался с ней до рассвета, а заглянуть в Википедию на предмет авторства всё откладывал "на завтра".

И вот за последние несколько дней успел не только одолеть солидную часть текста, но и освежить в памяти детали дискуссии об авторстве "Тихого Дона", которой некогда интересовался в связи с "новой хронологией" (увлекался историческими умопостроениями Фоменко и Носовского несколько лет назад). Заглянул и в Википедию, прошелся по ссылкам, почитал тексты Ф.Д. Крюкова, которому приписывают подлинное авторство "Тихого Дона". Накопились впечатления, которые и захотелось изложить.

1. Этот текст не мог написать человек, которому едва перевалило за 20. Отнюдь не повторяю давно известное, это именно мое собственное ярчайшее и одно из первых впечатлений от книги. И не только потому не мог молодой парень написать такую книгу, что не знал на собственном опыте дореволюционных реалий. Я пришел к этому выводу совсем по другим соображениям. В 20 с небольшим лет у нормального мужчины сильное либидо, которое просто не даст ему сосредоточиться на описании физиологических нюансов эротических сцен, которыми изобилует роман. Какие там оттенки запахов (а там ведь запах мужского пота отличается от запаха женского), какие прожилки на грудях и различия в их форме, какие кровавые пятнышки на юбке? Молодой человек этого всего и не заметит. Точнее заметит и это всё отложится в глубинах его памяти, но лет до 30 всё это будет заслонено мощным желанием обладания женщиной. Можно, конечно, представить себе обделенного физиологически Сирано де Бержерака, который не особо годен для женских плотских утех, зато "душелюб и людовед". Но где Сирано, а где Шолохов? Второй отличался как раз здоровой в ее советском понимании мужской сексуальностью, иначе большевики его на пушечный выстрел бы к своим трибунам не подпустили. Другое дело мужчина опытный, которому уже к четвертому десятку или даже больше. Он уже может себе позволить относиться к эротической составляющей жизни с эстетических позиций и дать волю интимным воспоминаниям, не боясь показаться смешным. Стало быть, бывалый человек, "повидавший виды"... Вот, Бунин, например, написавший свои "Темные аллеи" в весьма почтенном возрасте. Да что там говорить, достаточно вспомнить анекдот про молодого и старого быков, чтобы понять о чем тут речь.
2. "Тихий Дон" не мог написать человек неопытный в литературных делах. До такого масштабного романа у автора должно быть за плечами что-нибудь посерьезнее "Донских рассказов". Свежие впечатления о творчестве Булгакова дают прекрасный пример. Человек пережил драматические события чередования властей в Киеве в 1918-1919 гг. Видел много насильственных смертей, предательств, болезней, так стремительно пришедших на смену мирной жизни. Он стал "чреват романом", ему захотелось высказаться, сберечь эти впечатления. Он даже сам толком не понимает для чего и для кого. Он настолько одержим, что в 30-летнем возрасте, да еще в обстановке послевоенной разрухи, бросает прежнее стабильное врачебное ремесло и начинает искать способ выразить свои воспоминания и впечатления на бумаге, ведя голодную, холодную, полную лишений жизнь в московской коммуналке, наполненной отборной гопотой. Он набивает руку на фельетонах в "Гудке", да не просто для практики, а за кусок хлеба, гонит строку, чтобы набраться сил как творческих, так и чисто физиологических, а по ночам пишет "Белую гвардию". Правдами и неправдами, себе в убыток он ее публикует (и то не полностью), выплескивает и даже тогда не вполне успокаивается, выстреливая вдогонку "Дни Турбиных" и "Бег". Булгаков читает отрывки незаконченных произведений родным и знакомым, т.е. человек создавал свои произведения о Гражданской войне у всех на виду. При этом "Белая гвардия" - сравнительно небольшой роман, который можно прочитать, говорят, за 4 часа. А Шолохов что? "Донские рассказы" его не понуждала писать ни нужда, ни слишком уж сильные впечатления. Захотел человек попробовать себя в литературе - попробовал, с кем не бывает. И вдруг на руках роман, сопоставимый по объему и по качеству с "Войной и миром". Фигасе гений... Сторонники авторства Шолохова говорят, что не один он такой молодой да ранний: вон, мол, и Лермонтов, и Пушкин... Так ведь Лермонтов-то и Пушкин в 25-26 свои первые серьезные и более-менее объемные вещи написали, а не в 22, и бумаги перед этим побольше извели...
3. Такой текст не мог написать человек близкий к советской власти. Трудно представить автора "Тихого Дона" разглагольствующим на большевистских трибунах о классовой борьбе или травящим Пастернака. Не может человек так переродиться. В конце концов и тот же Булгаков, и сам Пастернак тоже, как и Шолохов, смогли ужиться с советской властью. Но для них это сожительство было мучительным и, в конечном счете, смертельным. Шолохова же, похоже, оно не слишком "напрягало" и особых усилий или угрызений совести он, будучи ведущим "инженером человеческих душ", не испытывал. Это не хорошо и не плохо, были и у социализма свои искренние адепты. Единственная оговорка: такая жизненная позиция несовместима с текстом "Тихого Дона". "Тихий Дон", судя по всему, задумывался как книга бесклассовая, просто историко-бытовая, написанная под сильным влиянием "Войны и мира". Просто за "начало координат" в ней выбрана не дворянская точка зрения, а казацкая.
4. В тексте есть чужеродные вставки, которые видны даже глазу неискушенного в литературоведении читателя. Например, самый богатый в округе казак Коршунов во время сватовства расстилает на столе газету(!) с изображением императорской семьи, ставит бутылку на лицо царя, заплевывает эту бумагу огуречными семечками, и, опьянев, запанибратски общается с портретом. И это не в 1916-17 годах, когда такое мог сделать, наверно, любой житель озлобленной до крайности страны, а в благополучные довоенные годы, когда причины для ненависти к императору в казацкой среде нужно очень сильно поискать с лупой. А на стене при этом висит портрет Николая II, засиженный мухами, сюжетный ход прямо скопированный из "Похождений бравого солдата Швейка". Потом, через несколько страниц роскошного описания казацкого быта и любовных перепетий главных героев, ни к селу ни к городу появляется... Карл Маркс. Потом так же резко исчезает, чтобы время от времени возникать снова и притягивать в книгу за уши классовую борьбу. Эти "классовые" фрагменты написаны совершенно другим языком, больше похожим на складное изложение школьника-хорошиста, чем на рассказ глубокого знатока донских обычаев и языка. Они видны невооруженным глазом и "сидят" на исходном тексте как на корове седло.
5. Появилось у меня и вот еще какое соображение, на этот раз в пользу Шолохова. Трудно представить, что человек без ущерба для психики пронес через всю жизнь такую подлость, как присвоение чужой книги. Фадеев, вон, и то застрелился от стыда, а уж на что был обласкан советской властью. Исходная рукопись, по-моему, была, все-таки, получена молодым писателем в готовом виде, а вот продавливать ее через большевистскую цензуру, снабжая необходимыми правками и вставками, он (а скорее всего не только он, но и еще кто-то посильнее и повлиятельнее) взялся не из желания чужими руками жар загребать. Похоже, цель была такая же, как и у Булгакова: заложить под СССР мину замедленного действия и не дать пропасть великому произведению о Гражданской войне и казацкой жизни. В мутные 20-е это было еще вполне возможно, а публиковать за границей, видимо, у казакв возможности не было. Только если Мастер сделал всё от своего имени, то донцам понадобилось прикрытие в виде "молодого гения", потому что не получилось бы публиковать рукопись белогвардейского автора, да еще и погибшего, которого даже формально, даже теоретически не удалось бы "перековать" в советского гражданина. А потом оказалось, что роман и впрямь "выстрелил", машина лжи закрутилась и пришлось врать до конца. А тут еще и Нобелевской премией сверху всё забетонировалось...
6. Интересно, что сторонники авторства Шолохова среди своих аргументов приводят и такой: подлинность романа, мол, подтвердил РАПП. Тот самый РАПП, который сжил со свету Маяковского и много еще кому кровь попортил, а потом и сам был безжалостно раздавлен товарищем Сталиным. А вот Алексей Толстой в подложности авторства, говорят, не сомневался, и это ценный аргумент. Не потому что Алексей Толстой великий писатель, а потому что в чём в чём, а в литературных интригах он разбирался никак не хуже, чем в самой литературе.
7. Совершенно непонятно, что интересного для себя нашел в этой книге Нобелевский комитет, а заодно и экранизаторы: там вся суть в языке, и она, по-моему, непременно должна улетучиться как при переводе на иностранный, так и при попытке снять по этой книге фильм.