Молодая литература. Кирилл Фокин
1 августа 2018 / Ярослав Туров для CultPop
Классики мертвы. Мы живем здесь и сейчас. Именно поэтому нам так интересно общаться с теми, кто творит настоящее и будущее русской литературы. Они молодые и талантливые, они уважают традиции, но видят мир по-новому и умеют нарушать правила, чтобы создавать что-то свое. Это финальное интервью из первого цикла "Молодая литература". Сегодняшний гость – молодой прозаик и драматург Кирилл Фокин.
Кто такой?
Кирилл родился в 1995 году в Москве в семье театрального режиссера. Окончил Исторический факультет МГУ и магистратуру в РАНХиГС по специальности «международные отношения», с этого года – в аспирантуре ВШЭ по политическим наукам.
Первым опытом в литературе был сборник рассказов «Тезис», опубликованный в 2012 году. В 2016 в издательстве «Вече» вышла книга «Огонь»: сборник из фантастической повести «Огонь» и пьесы об античной Греции «Демагог». По повести «Огонь» в феврале 2016 года на Новой сцене Александринского театра состоялась премьера спектакля «Сегодня. 2016-…» в постановке Валерия Фокина, инсценировка автора. Он до сих пор стоит в репертуаре театра, так что если будете в Питере, сходите. Зимой 2018 в издательстве «ОГИ» вышел толстый роман «Лучи уходят за горизонт», который Кирилл писал два года.
«Лучи» должны быть во всех крупных книжных сетях («Московский дом книги», «Читай-Город», «Буквоед» и др.), но если что – их можно заказать в «Лабиринте» (https://www.labirint.ru/books/624425/) или скачать на «Литресе» (https://www.litres.ru/kirill-valerevich-fokin/luchi-uhodyat-za-gorizont/).
Ещё для «Лучей» был сделан сайт (http://fokin.ogi.ru/), который пока еще дорабатывается. По словам Кирилла, там будут новости, рецензии, фрагменты и многое другое. Еще Кирилл ведет Фейсбук, подписывайтесь: https://www.facebook.com/cyrilfokin
– Расскажи о себе? Ты больше прозаик или драматург?
Когда меня всерьёз пытаются назвать так или иначе, мне хочется бежать. Мне двадцать два года, и я написал некоторое количество текстов: есть роман «Лучи уходят за горизонт» и пьеса «Демагог», и я стараюсь идти от конкретики: прошу представлять как «автора романа» или «автора пьесы» в зависимости от.
Что касается работы в разных жанрах, то с моей точки зрения всё должна определять конечная цель. Например: «Демагог» рассказывает историю политических интриг в Афинах в V веке до н.э.; если бы я писал его в прозе, то пришлось бы либо делать «историческую повесть» с детализацией, либо что-то выдумывать (скажем, перенести действие в современную Латинскую Америку). Я не хотел ни того, ни другого – есть шарм в том, что события происходят в исторической локации, но при этом описания – как греки одевались, на чём писали и прочее – не имеют значения. Формат пьесы позволяет обнажить конфликт, отсекая лишнее – и одновременно даёт и конкретику, и вневременное измерение.
А вот «Лучи» – долгая, постепенная история, фантастическая «сага» о судьбах людей на протяжении почти всего XXI века. Я мог представить её либо в формате романа, либо высокобюджетного сериала. Очевидно сомневаясь в перспективах второго варианта, я решил написать книжку.
– Как на тебя и твоё творчество повлиял твой отец, худрук Александринского театра Валерий Фокин?
Худрук Александринского театра никак не повлиял, а вот режиссёр – и как отец, и как «художник», повлиял сильно. Назову две вещи: во-первых, мой вкус во многом сформировал он. Он не заставлял меня писать сочинения по прочитанным книгам и не составлял списки фильмов к просмотру, но из разговоров и обсуждений чего-то, что мы видели вместе – я со временем стал понимать, исходя из чего он даёт свою оценку. Сегодня я могу с ним в чём-то не соглашаться (понимая природу разногласий), но раньше – если мне что-то нравилось, а ему – нет, я заставлял себя это подробно анализировать.
А во-вторых, отец – человек предельно конкретный, даже прагматичный. По этой причине у него получается быть хорошим менеджером, – задача, с которой не справляются многие творческие люди. И здесь нет противоречия: можно вдохновенно заниматься творчеством и в то же время холодно анализировать получившийся продукт; понимать, что в искусстве нет никак особой «тайны», но одновременно искренне в неё верить. Это важный для меня пример.
– Два года назад Валерий Фокин поставил фантастическую драму «Сегодня. 2016» на Новой сцене Александринского театра, основой для постановки стала твоя повесть «Огонь». Как возникла идея такого творческого союза?
Я написал повесть и дал почитать отцу, ему понравилось, и когда мы с ним её обсуждали – он вдруг сказал, что знает, как сделать спектакль. Его зацепил в повести финальный твист: восстание человечества против своих инопланетных «благодетелей». «Благодетели» в кавычках, потому что в повести нет однозначности, а вот в спектакле отец внятно и прямо, до провокационности, расставил акценты.
От повести осталось самое ядро сюжета, действие перенесли в наши дни (из альтернативных 1970-х) и, по заданию отца, я всё переписал в монологи главного героя. Но у меня не возникло к новой форме антагонизма, я даже решил, что дело в давящем авторитете отца, а с другими я бы стал спорить. Но вот сейчас мой друг, режиссёр Хуго Эрикссен ставит «Демагога», и я также беспрекословно даю ему сделать с текстом всё, что он хочет. Спектакль – высказывание режиссёра.
– Некоторые деятели искусства выразили сомнение, что это этично – заказывать пьесу для постановки собственному сыну. Что ты сам на это скажешь?
Если бы отец (как руководитель бюджетного учреждения, а не независимый режиссёр), заказал мне инсценировку чужого теста – в этом я бы мог что-то такое увидеть. Но так как оригинальная повесть изначально моя – странно было бы привлекать на эту работу кого-то со стороны.
Другой вопрос заключался в том, что книжка с повестью вышла только за месяц до премьеры спектакля, в январе 2016 года; поэтому некоторые выражали сомнения от непонимания, что это будет за текст.
– Пушкин написал «Бориса Годунова» в 26, Толстой выпустил первую пьесу «Власть тьмы» в 58 лет. Есть ли какая-то связь между возрастом и мастерством драматурга?
Не вижу какой-либо критической связи между возрастом и творчеством (не думаю, что следует выделять работу над драмой). Понятно, что раз творчество – результат некого опыта, большее количество писателей, режиссёров, драматургов и так далее сделали что-то значительное в зрелом возрасте. Но у вида хомо сапиенс есть эволюционное ноу-хау – возможность передавать опыт. Нам не обязательно самим проживать все жизненные тяготы, достаточно посмотреть о них фильм или прочитать книгу; не нужно изучать окружающий мир с нуля, можно воспользоваться уже собранными знаниями.
Так что нет никаких причин, по которым сравнительно молодой человек не может абсорбировать чужой опыт и по-своему переосмыслить: длиннющий список – ты начал его Пушкиным, и я бы продолжил Орсоном Уэллсом, который выпустил «Гражданина Кейна» в 25 лет, – это подтверждает.
– По сюжету «Огня» на земле происходит контакт мировых правителей и с инопланетным разумом. Пришельцы предлагают земному правительству инструмент, способный уничтожить зло, но те отказываются. Сам бы ты принял такое предложение? Человечество может обойтись без зла?
В «Огне» всё несколько сложнее, ты говоришь о спектакле «Сегодня».
Инопланетный разум там не предлагает абстрактный инструмент, а выдвигает конкретное требование: отказаться от всего оружия массового поражения, распустить армии, стереть границы между странами и объединить человечество. И на глупые стоны о том, что «люди не готовы», «начнётся хаос» и др. отвечают, что готовы сами выступить гарантами мира на Земле.
Речь не о «зле», но мне нравится твоя трактовка: я действительно считаю присутствие на земном шаре государственных границ и национальных армий злом. Первопричина войн – вовсе не какая-то «геополитика» (мутный, трусливый, вредоносный термин), а само наличие стран-государств как самостоятельных политических единиц, у которых якобы есть разные «национальные интересы». Это всё естественно чепуха – живучие токсичные институты-паразиты, наше дурное наследие.
Обойтись без них мы можем очень легко: ровно так же, как внутри государства есть правительство, есть законы и есть полиция (монополия на насилие), так и на планетарном уровне нужно отнять у национальных государств «суверенное» право иметь армию и создать международную полицейскую организацию, которая бы подчинялась всемирному правительству. Какие-то конфликты останутся, но самый страшный тип войн – межгосударственные – исчезнет. Градус враждебности вообще сильно упадёт, странам придётся не бренчать ржавеющими ракетами, а договариваться.
В «Сегодня» мировые лидеры отвергают предложение пришельцев не потому, что они патологические злодеи, а по той же причине, по которой мы до сих пор живём в состоянии международной анархии: из-за атмосферы недоверия, паранойи, закостенелости мышления и нежелания бороться с предрассудками. Они живут в своих «эхо-камерах», где культивируются их собственные иллюзии и заблуждения. Это – страшное явление, наш подлинный враг. Победить его нельзя, но можно минимизировать ущерб – для этого и существуют традиционные демократические институты: гражданское общество, свобода СМИ и регулярная сменяемость власти.
– Давай поговорим про твой роман «Лучи уходят за горизонт». Откуда такое название? Что ты хотел сказать этим произведением?
Возникла идея порассуждать на тему, каким может оказаться для нас XXI век. Практически сразу пришло в голову название: «лучи уходят за горизонт», как метафора лучей наших жизней, уходящих куда-то далеко, и мы уже не знаем, что там с нами будет. Я сначала оставил его как рабочее, а потом оно слишком срослось с текстом. Есть в нём мелодраматизм, но при этом оно длинное, как и книжка, и создаёт нужные ассоциации.
«Сказать» ничего особенного не хотел: у меня был ряд вопросов, я пытался сам себе на них ответить. То, что я наговорил, отвечая на предыдущий твой вопрос – один из найденных мною ответов.
– Все говорят, что прозаик должен писать о том, что знает сам. Ты в «Лучах» пишешь про аристократов, террористов, политиков-борцов за объединение Кореи. Откуда ты всё это знаешь? И если это фантазия, то что ты делал, чтобы избежать картонности и условности мира и персонажей?
Не согласен, что прозаик должен писать о том, что знает. Писать нужно о том, о чём хочешь: и уже дальше, если есть какие-то «белые пятна», проводить ресёрч и тщательно изучать тему. За время работы над «Лучами» я закрыл для себя несколько таких областей: пока выбирал технологии «научной революции» – сильно подтянул естественно-научные знания, потом подробно разобрался с северокорейским сюжетом.
Что касается персонажей, то поведение людей описывать не сложно: ни Софокл, ни Шекспир, ни Достоевский с Толстым – не знали ничего о том, как в действительности функционирует человеческий мозг, что такое сознание и так далее. Отсутствие этих знаний не помешало им создать правдоподобные и глубокие образы. Такие образы можно создать даже в полностью нереальных ситуациях: на этом зиждется и абсурд, и сюрреализм, и фантастика. (Более того, «правдоподобный» образ часто может оказаться неверным: знаменитая фальсификация Зимбардо с его «тюремным экспериментом» – тому пример.)
К слову, избегать картонности и условности – не всегда лучшее решение для большой формы. Иногда ситуации специально приходится делать условными, а поведение персонажей – картонным. В «Лучах» есть несколько сцен, которые, если их вырвать из контекста, покажутся схематичными и примитивными: но это те упрощения, на которые приходится идти, чтобы роман был длиной в 700 страниц, а не в 2700.
– Критики отмечали, что твой роман полифоничен. Я обожаю полифонию, меня завораживает, когда автор на 100% может превращаться то в одного человека, то в другого. Расскажи, как это делаешь ты?
«Лучи» задумывались как хамелеон: финал может показаться и утопией, и антиутопией – трактовка зависит от точки зрения читателя. В тексте я попытался «дать слово» всем: и пессимистам, и оптимистам, и трансгуманистам, и консерваторам. Идеи входят в противоречие, их выражают персонажи, которые оказываются по разные стороны баррикад.
Но меня интересуют не столько сами идеи, сколько то, как формируются – как на протяжении жизни человека видоизменяются представления о мире, трансформируется система взглядов и ценностей: в какой степени влияет случайность, в какой – окружение, а в какой – осознанный поиск.
Это может показаться странным, но мы способны сочувствовать даже откровенным злодеям, если нам известны их мотивы и мы видим их «живыми людьми»: с родителями, первой любовью, разочарованиями, увлечениями, надеждами, тревогами и так далее. Ты наверняка знаешь историю с фильмом «Бункер», который обвиняли в том, что – показывая страдания Гитлера – он заставляет ему сочувствовать. Ясно, что главный герой сериала «Во все тяжкие» – преступник, но зрители сочувствуют ему, так как видят мир «его глазами». Зная все обстоятельства жизни человека, подробно изучив биографию – невольно приходишь к мысли, что на его месте ты бы вёл себя также. Тебя может ужасать его поведение, ты можешь считать его взгляды ошибочными, видеть ситуации, где у него была возможность измениться – но всё равно, ты видишь логику формирования и развития личности.
Для того, чтобы поставить себя на место героя, нужно достоверно выстроить эту индивидуальную судьбу.
– В романе нет русских персонажей. Почему? Осознанно не стал писать про нас?
Да. Роман начинается в наши дни, и если бы я ввёл российскую линию – пришлось бы описывать современную политическую ситуацию в России и что с ней будет дальше. Это сделало бы роман совсем спекулятивным, я этого не хотел. Это во-первых.
И во-вторых, я уверен, нам давно пора повзрослеть и начать жить в реальном, а не мифологическом мире: переехать из мира, где мы считаем «родиной» сложившийся в результате исторических случайностей кусочек суши, а не всю нашу планету. Думаю, что литература в XXI веке уже не может, как раньше, иметь национальность – как и наука. Поэтому мне хочется, чтобы на русском языке выходили книги не о России, на английском – не об Англии, а на китайском – не о Китае.
– На книгу вышло много положительных отзывов. Какой из них тебе больше всего греет душу?
Из опубликованных мне особенно приятен короткий отзыв Бориса Долгина (http://polit.ru/article/2018/01/08/fokin/). В романе есть постмодернистский элемент: там сюжетные ходы и ситуации постоянно отсылают к разной классической фантастике: Уэллсу, Хайнлайну, Кларку, Снегову, Стругацким, Крайтону, Стивену Кингу, Гибсону, Теду Чану и другим. Не знаю какое колдовство он использовал, но Долгин увидел отсылки не только к очевидным Айн Рэнд и Достоевскому – но и к Илье Эренбургу; Долгин вспоминает «Похождения Хулио Хуренито», а я действительно думал об этой книжке – о ней и ещё о «Буре» Эренбурга, хотя вроде бы никаких намёков в тексте на это не делал.
– Как продается тираж? Много ли удалось заработать, если не секрет?
Заработать на российском книжном рынке практически невозможно: тем более малоизвестному автору с дебютным романом. Но я самого начала, как только мне пришла в голову эта глупая идея, что моей первой книжкой обязательно должен быть толстый фантастический роман, понимал что это история не коммерческая, а имиджевая. Поэтому я, например, не получаю гонорар – хотя договор с издательством в других отношениях выгодный (разглашать к сожалению не могу).
Что касается продаж – вернёмся к этому вопросу через год.
– Вообще, судя по всему, ты большой поклонник жанра альтернативной истории. Фантазировать на тему «А что было бы, если…» не будем, лучше скажи, куда мы сейчас катимся?
Не знаю, как отвечать: это огромная и сложная тема, она заслуживает подробного и внятного разговора. Если очень кратко и упрощая, моё мнение такое: глобализация усиливается, и это порождает реакцию вроде усиления националистов и правых сил. Национальное государство как институт понимает, что его время заканчивается, и сопротивляется из последних сил: это будет долгая и тяжёлая борьба, глобалисты всё равно победят, но времени (и человеческих жизней, к сожалению) потеряем много. Прогресс технологий сделает общество более гуманным.
Но всё может сложиться иначе: сегодня так называемая «футурология» очень популярна, о будущем говорят все, кому не лень. Нужно понимать, что будущего не существует – мы сами создаём его каждый день. Поэтому вопрос – «что будет завтра?» не правильный, он должен звучать – «каким мы хотим видеть завтра и что для этого нужно сделать?»
Об этом и написаны «Лучи».
– Процитирую отзыв на книгу на одном из сайтов «И пусть автор отъявленный либерал (и потому взгляд на будущее у него специфический), но автор – либерал-романтик, и потому книгу рекомендую». Что ты на это скажешь?
Я рад, что книжка нравится и тем, чьи взгляды расходятся с моими. Значит, её гуманистический пафос оказывается не надуманным. Жертвы не должны объединяться с палачами, но все, кто признают свободы других людей и открыты к разговору – на одной стороне. Нужно разговаривать, спорить, переубеждать, а не смотреть через прицел.
Так что да, какой-то романтизм есть, но только в одном флаконе со скептицизмом. Лишённый скепсиса и прагматики, романтизм превращается сперва в дурь, а потом – в фанатизм, я эти вещи не одобряю. Только не нужно путать скепсис с невежественным пессимизмом: «войны всегда были и будут», «люди всегда друг друга убивали», «это у нас в крови», «человека не изменить». Скептик требует доказательств, а не отрицает их.
– Как научиться писать хорошую прозу? А драму?
Не знаю. Это ведь личная история, есть тысячи путей, каждый выбирает свой (или за него выбирают).
Я могу только посоветовать три вещи, они мне представляются важными: во-первых, не допускать «систематическую ошибку выжившего» (https://en.wikipedia.org/wiki/Survivorship_bias) и не увлекаться модными «техниками сторителлинга», это полезные вещи, но в меру; во-вторых, получить фундаментальное образование (чем шире, тем лучше: если «гуманитарное», то читайте естественно-научный нон-фикшн, если наоборот – то политологический и экономический) и следить за новостями науки; в-третьих, оставаться в контексте.
– Кого из русских и зарубежных авторов ты больше всего уважаешь, любишь, ценишь, читаешь? Почему?
Боюсь, я назову очень банальные имена. Так что давай я лучше порекомендую ряд не столь известных, но важных и интересных с моей точки зрения книжек:
1. «Код бестселлера» Арчер и Джокерса: несмотря на дешёвое название, это очень полезная книжка, так как она парадоксальным образом на основе эмпирических данных (в отличие от всяких «Историй на миллион») доказывает, что никакого «кода бестселлера» на самом деле не существует.
2. «Великая Иллюзия» Нормана Энджелла. Изданная в предвоенном 1913 году, книга-эссе Энджелла подробно объясняет, почему наступающая мировая война обусловлена не объективными (экономическими или социальными) причинами, а глупостью и заблуждениями политиков. Книжка безумно актуальна; я бы ещё советовал обязательно прочитать «Peace with the Dictators?» (изданную в 1938 году), в ней идеи Энджелла эволюционируют, но на русский она не переведена и на английском её не просто найти.
3. «Паразит – царь природы» Карла Циммера: не потому, что паразиты это очень интересно, а потому, что социальные институты, которые определяют нашу повседневную жизнь, тоже есть суть паразитические (или в лучшем случае – симбиотические) организмы.
4. «Насилие и социальные порядки» Норта, Уоллиса и Вайнгаста: в продолжение предыдущей темы от биологии к политологии. Книжка десятилетней давности, в каком-то смысле рубежная: даёт лихое и доказательное объяснение важному вопросу, почему одним обществам удаётся построить эффективную либеральную демократию, а другим – нет. (Сюда же можно взять «Why Nations Fail» Робинсона и Аджемоглу и «Ружья, микробы и сталь» Даймонда, обязательно вместе.)
5. «Дом Листьев» Данилевского: очень интересная штука, вся книжка построена на многоуровневой, иногда интеллектуальной, а иногда – в лоб физической игре с читателем: фактически готовый справочник литературных приёмов.
6. «HHhH» Лорана Бине: в отличие от романа Данилевского, написана в нарочито простом ключе, заставляющем думать о «новой искренности». Вдвоём с книжкой Данилевского они поднимают серьёзные вопросы о том, куда дальше может «расти» художественная литература.
7. «Тварь размером с колесо обозрения» Владимира Данихнова: изданная небольшим тиражом, камерная и очень личная работа; меня впечатлила.
– Если бы тебя попросили перед большой толпой на сцене сказать одну, самую важную для тебя мысль, что бы ты сказал?
Толпе говорить ничего не надо, говорить можно людям. Наверное, повторил бы сказанное выше про причины войны или что-то из речи Иоанна Касидроу в эпилоге «Лучей».
@cultpop @storytellerscorner
