Октябристы и кадеты — наши идеологические предки

Для всякой идеологии и всякого политического движения крайне важным вопросом является вопрос правопреемственности. Это важно, потому что помогает выстраивать ясный и понятный нарратив здесь и сейчас, а также находить ориентиры в текущем моменте на примере прошлых политиков, близких по духу.

В подобном вопросе либертарианство, идеология, тесно связанная с американской историей, но удачно находящая своих приверженцев по всему миру, не является исключением. Сам мир толкает нас к либертарианству своим новым постиндустриальным бытом и преодолением постмодерна. При этом у человека всегда есть стремление к вечности и неизменности, и вот уже мы, российские либертарианцы, ищем наши прообразы в вечном развороте истории. Кого мы тут видим? Российских анархистов, которые столь многое сказали о свободе и во весь голос, что даже в далёких латиноамериканских странах прекрасно знают имена Бакунина и Кропоткина. Кто-то наверняка скажет об областничестве и эсерах; пусть это несколько кажется нетипичным, но куда меньше людей упомянет российских либералов. Отчасти подобное кажется вполне понятным: современный либерализм в упадке, в нашей стране либералы ассоциируются с крайне сложным периодом нашей истории — 90-ыми, а некоторые обвиняют их ещё и в крахе государственности в 1917 году, который привёл к наиболее ужасающим моментам нашей истории. При этом, с другой стороны, для либертарианцев невозможно не сказать о либералах хотя бы прошлых лет; в конце концов, либертарианство зародилось на идеях Дж. Локка, отца либерализма. Потому это родство для нас существует, и раз так, то мы должны сказать несколько слов о тех либералах, что были когда-то и которые могут считаться нашими достойными предшественниками. Предлагаю с ними кратко ознакомиться.

Либерализм в России — явление далеко не новое даже на момент начала ХХ века. Как-никак, среди российского дворянства была развита англофилия и франкофилия; некоторые взапой зачитывались различными политическими авторами, в том числе и либерального толка, и даже пытались что-то дополнить уже через свои сочинения. Самым известным таким автором XIX века был Б. Н. Чичерин, тот самый автор охранительского либерализма и достаточно хороший знаток истории политических учений — среди российских либералов это одна из отличительных черт, как и любовь к юриспруденции.

С началом ХХ века многие политические силы в стране активизировались, и одним из их главных занятий было, как и сейчас, производство контента, но с поправкой на время. Поэтому создавались различные журналы, которые нелегально поставлялись по подписке через границу. Так, все знают о ленинской "Искре", но мало кто знает, что у российских либералов был свой журнал "Освобождение" (1902-1905 гг.) — главным его редактором выступал П. Б. Струве, который в своё время успел написать первую программу для РСДРП, побыть легальным марксистом, а после разочароваться в марксизме и перейти в либерализм. В журнале также принимали участие будущие звёздочки кадетской партии — Милюков, Гессен и так далее. В целом, можно сказать, что этот журнал был предвестником именно кадетской партии.

Здесь важно отметить, что созданию политической организации предшествует развитие какой-либо медийной структуры — это не только придумка большевиков и левых, а скорее общее правило для развития политических сил. Ничто не берётся из ниоткуда, и СМИ готовят почву для будущего движения.

Однако, возвращаясь к теме развития либерального движения, следует отметить, что, возможно, в силу большой роли Струве и его бэкграунда будущая кадетская партия была настроена комплиментарно в отношении части левых движений, предпочитая их правительству.

После издания манифеста 17 октября 1905 года и активной банкетной кампании на свет появилась партия Конституционных Демократов (Кадетов). Лидером стал видный историк и участник журнала "Освобождение" П. Н. Милюков. Также в партии принимали участие такие видные исторические деятели, как П. Б. Струве, уже упомянутый ранее, философ Е. Н. Трубецкой, Н. В. Устрялов — знаток истории политических учений, будущий пресс-секретарь у Колчака и сменовеховец, а также первый наш национал-большевик, П. И. Новгородцев — правовед, учитель будущего евразийца Н. Н. Алексеева и того самого Ивана Ильина, которого часто называют отцом русского социал-либерализма. В партию входили и другие заметные фигуры отечественной истории, к примеру, В. Набоков-старший, погибший при покушении на Милюкова в 1926 году. Однако упомянуть всех не представляется возможным, поэтому перейдём к сути движения.

Из представленных персоналий складывается достаточно справедливое ощущение, что кадеты сами по себе скорее представляют левое крыло российского либерализма, и это так. Их идеалом служила английская монархия, хотя некоторые были согласны и на республику, где большую роль играет парламент. Поэтому они выступали за созыв Учредительного собрания, считая манифест 17 октября недостаточным, и выступали за создание правительства народного доверия, разумеется, во главе с П. Н. Милюковым. Они не видели ничего предосудительного в отношениях с левыми организациями, если те не занимаются террором. В отношении экономики мнения в партии различались, что мы покажем на примере отношения к Столыпину. Это не удивительно, так как главной целью партии было создание народного представительства и увеличение народной свободы, а вопросы экономики их интересовали применительно к этой цели. При этом в партии было достаточно однозначное негативное отношение к федерализму — допускалось лишь две автономии для унитарной России — в Польше и Финляндии.

Тогда же, в 1905 году, возникла и вторая либеральная партия, которая взяла название в честь манифеста 17 октября — Союз 17 Октября.

Это праволиберальная партия, которая считала, что на результатах манифеста можно и остановиться, так как только монарх, в их представлении, должен обладать полной властью, а Дума может лишь обсуждать и предлагать царю законы. При этом они прямо в своей программе, в отличие от кадетов, прописали, что считают целью своей партии увеличение уважения к правам собственности и гражданственности. Видными деятелями можно назвать братьев Гучковых, М. В. Родзянко, которого некоторые историки называют тогдашним Жириновским, а также, из интересного, в партию входил известный Фаберже.

Октябристы, наряду с различными националистическими партиями, пытались быть партией власти, но не царя, что для них даже несколько необычно, а премьера, причём конкретного — П. А. Столыпина. Именно они выступали с самой яркой поддержкой его действий и реформ.

В противовес этому кадеты относились к Столыпину более прохладно, за исключением правого кадета В. В. Маклакова и некоторых московских членов партии. Главной причиной такого отношения служило то, что перед назначением Столыпина вполне серьёзно обсуждалась идея премьерства Милюкова или вхождения членов кадетской партии в правительство, но эта идея не понравилась двору, и был назначен Столыпин, с которым связывают и Третьиюньский переворот. Этот переворот, в результате изменения избирательного законодательства, заметно ослабил не только левые партии, но и кадетов, которые лидировали в I и II Думах. Поэтому руководство кадетской партии вполне определило, кто является её, если не противником, то точно недругом.

С другой стороны, октябристы, сделав однозначную ставку на Столыпина, испытывали сомнения насчёт его политики усмирения с помощью военно-полевых судов. Для партии это была самая болезненная тема, и с определённого момента это стало тем спусковым крючком, который толкал её в пропасть. Однако были шансы сохранить противовес леволиберальным кадетам в лице иной либеральной партии, когда левое крыло октябристов и правое крыло кадетов пошли на сближение и создали свою партию — Партию мирного обновления, однако она не смогла закрепиться.

Тем временем Столыпин шёл к своему финалу. Он вступил в противоборство с Распутиным, и царь встал на сторону последнего, поэтому всё шло к отставке премьера, которой не позволила произойти разве что только его трагическая смерть. Для октябристов, тесно ассоциировавшихся с ним, это был крах, и начиная с 1912 года, партия медленно увядала. Для кадетов же всё только начиналось.

Первую мировую войну обе партии встретили в патриотическом угаре, как и всё общество в целом. Милюков уповал на исполнение давних русских притязаний на Дарданеллы, октябристы также видели в этом одни лишь плюсы. Члены обеих партий принимали участие в помощи фронту, а лидер октябристов А. И. Гучков участвовал в работе военных комитетов и был в хороших отношениях с генералитетом, да таких, что его окружение называли младорусскими, и в будущем это послужило поводом к его назначению военным министром в первом Временном правительстве.

Из-за неудач на фронте — великого отступления 1915 года, а также шпиономании и слухов о немецком лобби в высших эшелонах власти в лице царицы и Распутина — общество и, вслед за ним, партии претерпевали радикализацию в отношении политики царского режима. Был составлен примерный список будущего кабинета "народного доверия", где видное место занимали кадеты. Этот список предполагалось предложить царю, чтобы он назначил новый кабинет на время войны, который бы стимулировал единение власти и народа во имя общей победы. Попутно кадеты и члены межпартийного прогрессивного блока толкали власти и общество к принятию этого предложения — так речь П. Н. Милюкова "Глупость или измена?" об этом. С другой стороны, А. И. Гучков предпринимал попытки к заговору для отречения разочаровавшего все значимые политические силы царя в пользу малолетнего наследника. Однако история распорядилась совсем не в пользу планов парламентариев, когда грянул февраль 1917 года.

Какие бы гениальные планы ни строили различные думские партии и движения касаемо 17-го года — абсолютно все оказались к нему не готовы, и каждый пытался позднее либо упрочить собственное положение за счёт открывшегося окна возможностей, либо не потерять уже имеющееся. В этом отношении октябристы оказались в более шатком положении, чем прочие партии, кроме большевиков, которые к тому моменту были либо в ссылке, либо в глубоком подполье, либо за границей.

Явными преимуществами октябристов в начале 1917 года были две вещи:

1. Именно член их партии был председателем Государственной Думы и, как следствие, Временного Комитета Государственной Думы, которому формально передали полномочия для формирования Временного Правительства — конкретно это был М. В. Родзянко.
2. Уже упомянутая связь лидера партии А. И. Гучкова с военными привела его к посту военного министра в первом составе правительства — посту, безусловно, важному и перспективному в воюющей стране.

Проблем же оказалось куда больше, и именно они не дали воспользоваться этими преимуществами:

1. После смерти Столыпина партия так и не смогла оправиться, и существенно потеряла в структурном и активном отношении.
2. После того как все Романовы отреклись от престола в пользу Учредительного собрания, у самой партии возник заметный кризис идеологии, который она не имела возможности решить.
3. После создания Петросовета, а также издания его приказов 1 и 2 по армии, которые приводили к довольно быстрой дезорганизации всей армии, все старые связи Гучкова оказались почти полностью нивелированы, и он не мог совладать с тем, что происходило в армии, и помочь авторитетом члена Временного правительства командующим.
4. Весь состав первого правительства формировался исключительно случайно, по признанию участников событий, однако наибольшую роль здесь сыграл лидер кадетов Милюков, который и набросал примерный список правительства на бумажке. Родзянко, который должен был этим заниматься, был в большей растерянности и потому почти не принимал участия в этом процессе, упуская таким образом и личную власть, и возможную власть для собственной партии.

Уже позднее, летом 1917 года, Гучков предпримет попытку создания новой партии — Либерально-республиканской, однако о ней крайне мало известно даже историкам, что наводит на мысль, что это был во многом лишь умозрительный проект.

Перед тем, как мы перейдём к деятельности кадетов, важно сказать о самом правительстве, а также о главной его звезде — А. Ф. Керенском.

Если первое правительство было составлено почти случайно, то позднее, начиная с апрельского кризиса, при формировании правительства руководствовались принципом партийности. То есть старались составить правительство, исходя из пропорции по отношению к ведущим партиям. Этот принцип был нарушен после июльского кризиса под давлением Милюкова и отнюдь не в пользу его партии. Напротив, с того момента правительство формировалось лично Керенским, который имел фактически диктаторские полномочия, но по-прежнему старался включить в своё правительство членов разных партий.

Говоря о Керенском — это яркий юрист того времени, который от Думы занимался расследованием расстрела на ленских рудниках, а также ранее выступал достаточно успешно на деле Бейлиса — крайне известном судебном процессе предреволюционной России. По партийной принадлежности он был трудовиком — легальное амплуа эсеров. По темпераменту он был явным «актёром императорских театров», что объясняет его популярность как оратора, а также его будущую проблему — чрезмерное самолюбование и крайняя усталость, что характерно для политиков-актёров, когда они долгое время работают лишь в рамках одного образа.

Керенский попал в правительство случайно. Милюков заметил, как он активно вёл себя во время волнений — часто общаясь с улицей и действуя на неё скорее благожелательно, учитывая, что никто не ворвался во зал заседаний, хотя такие мысли были. Кроме того, он знал его как неплохого юриста. Из чистой формальности Керенского включили как социалиста, так как он оказался единственным министром-социалистом первого правительства. Дальше больше: всего через несколько дней на заседании Петросовета его сделали заместителем председателя Н. С. Чхеидзе (меньшевик). Назначение также было почти случайным: изначально в Совете доминировали меньшевики, и они решили сделать красивый жест, назначив на пост заместителя кого-то из эсеров, самым известным на тот момент в городе был, опять-таки, лишь Керенский.

И тут возникла проблема: меньшевики — марксисты, они считали, что текущая Февральская революция — это буржуазная революция, а значит, социалистическим партиям в ней делать нечего, кроме разве что контроля буржуазных партий, чтобы они не свернули к реакции. С этой позиции Совет издал свои известные приказы, чтобы не допустить поворота армии против себя, однако с другой стороны он не мог санкционировать участие Керенского в правительстве, а потому требовал его выхода оттуда.

Будущий министр-председатель вышел из ситуации виртуозно: забившись на стол, он спросил, верят ли ему собравшиеся (солдаты, рабочие и интеллигенты). Те ответили, что, разумеется, верят. Керенский повторил вопрос, добавив, что в противном случае готов лишиться жизни, и произнёс ещё несколько пафосных фраз. Искушённая до таких зрелищ публика пришла в восторг и единодушно заявила о доверии Керенскому. После этого вопрос о его выходе из правительства замялся.

Дополнительно к этому Керенский принадлежал к масонской ложе — "Великий Восток народов России", в которую также входили члены Временного правительства Терещенко, Некрасов и Коновалов. Они были ближайшим кругом окружения будущего премьера и ставили свои отношения с ним выше партийных.

Таким образом, поскольку Керенский был одновременно членом правительства, членом Петросовета, а также имел собственную клиентелу внутри правительства, его положение с самого начала можно считать исключительным. И теперь уже совсем не случайным стало именно его последующее назначение на место премьера.

Однако у этой исключительности была одна важная загвоздка — она работала лишь тогда, когда все три её составляющие были в сумме. Поэтому Керенскому нужны были как левые, так и кадеты в правительстве; в противном случае над всей его властью нависала угроза. И по иронии судьбы потеря этой самой исключительности произошла именно тогда, когда он стал премьером, то есть в июле, и она была связана с действиями кадетов, а конкретно с решением их лидера П. Н. Милюкова, о котором мы поговорим ниже.

Милюков и партия кадетов явно не ожидали февраля, хотя и придумали до него примерный список правительства "народного доверия" и распространяли его, как полагают отдельные свидетели среди депутатов. Но с момента волнений в Петрограде они к нему толком не возвращались и даже не упоминали. Партия кадетов оказалась единственной силой в стране на момент волнений, которая имела весь костяк своего руководства в столице — в отличие от большевиков, меньшевиков и эсеров, которые не были запятнаны слишком сильно связью с царским правительством, а также в отличие от монархических и националистических партий, частью октябристов, которые дополнительно страдали от дезорганизации. Главным действующим лицом от кадетов выступал Милюков, и именно он был явной или скрытой «пружиной» для всех решений, которые принимала партия в тот период. Скажем несколько слов о нём.

П. Н. Милюков — основатель и бессменный лидер кадетской партии, историк и политик. Эти два качества максимально его характеризуют, и качества политика в нём явно перевешивали всю его сознательную жизнь, так как он всегда стремился создать смысл на основе исторических фактов, который можно было бы позднее использовать в политической игре, а не понять, как всё было на самом деле. Важную часть его личности составляла гордость, как отмечали современники, а также он был достаточно упрям, но не лишён хитрости. Какое-то время, к слову, преподавал в Чикагском университете.

Милюков весьма удачно воспользовался всеми теми картами, что выпали ему на момент Февральской революции. Сперва он отказался возглавить кабинет министров и выдвинул на этот пост члена своей партии, безынициативного Г. Е. Львова, которого можно считать первым либертарианцем во власти нашей истории, так как он одновременно был либералом и толстовцем, верил в силу народной самоорганизации, что в мирное время могло бы привести нашу страну к успеху, но в условиях войны это вышло боком. На почти все посты, кроме юстиции и военных дел, он поставил членов своей партии. Сам Милюков возглавил министерство иностранных дел.

Стратегия была максимально простой для самого Павла Николаевича и соблазнительной для членов других партий. Все знали Милюкова как достаточно авторитетного и авторитарного лидера, который всегда действует в своих интересах. Поэтому, если он станет премьером, можно ожидать, что он будет играть лишь в пользу своей партии и себя самого. В этой ситуации он ставит на пост премьер-министра как бы нейтрального человека, и все с радостью на это клюют в суматохе тех дней. Сам же Львов, будучи связанным партийной иерархией и не проявляя особой активности, предпочитает пускать всё на самотёк — это именно то, что нужно хитроумному Милюкову.

Следующий шаг Милюкова — попытка придать власти законность. Здесь он отчасти промахнулся, но его можно понять.

Временное правительство — это непонятный орган, который имеет власть лишь постольку, поскольку Петросовет не против и сам царь, вроде как, признал его. Основания для легитимности слабые. Но ведь у царя Николая есть брат, и он отрёкся в его пользу. Если он станет монархом вплоть до Учредительного собрания, то видимость преемственности, а значит, и легитимности власти будет сохранена. Более того, самому царю под видимостью давления со стороны масс, да и чёрт с ним с Петросоветом, можно навязать конституцию. А тут уже и мечта Милюкова о том, чтобы всё было как в Англии, и при этом власть оставалась у его партии.

Поэтому Милюков вместе с Родзянко, Керенским и ещё несколькими на всех парах летит к Михаилу Александровичу. Милюков был чуть ли не единственным, кто убеждал Михаила принять титул. Родзянко молчал, а Керенский убеждал отречься в пользу Учредительного собрания — здесь не было противостояния Милюкову, скорее, просто Керенский исходил из собственных демократических убеждений. Однако последний император из дома Романовых задал всего один вопрос, который и поставил крест на его восхождении на престол: могут ли члены Временного правительства гарантировать ему безопасность? Ответ был отрицательным, и, немного подумав, Михаил отрёкся от престола.

Казалось бы, «многоходовочка» окончена, но тут появилась возможность выпутаться, и притом весьма удачно. Если Россия одержит победу в войне при Временном правительстве или хотя бы добьётся значимой победы, то это будет карт-бланшем для того правительства, что будет на тот момент у власти — оно сможет получить больше голосов в Учредительном собрании, либо просто будет иметь весьма существенный вес. Но для этого России нужны союзники, поэтому Милюков переключился на отношения с союзными странами и выпустил известную "ноту Милюкова", которая подтверждала верность России союзным обязательствам — в теории это делало Антанту заинтересованной в его правительстве, а заодно было заявкой на решительные действия.

Дополнительно к этому министр иностранных дел отказался обменивать немецких и австро-венгерских пленных на русских эмигрантов-большевиков и меньшевиков из Швейцарии. Он надеялся, что эти пораженцы так и останутся там запертыми — но не вышло.

Следующим шагом было самое простое: дождаться наступления, которое готовил ещё царь и продолжал готовить Гучков. Однако ситуация вышла из-под контроля, отчасти из-за Керенского, но в большей степени из-за Совета, где существовали две линии:

1. За мир без аннексий и контрибуций;
2. За революционную оборону, то есть отсутствие наступательных операций, но готовность защищать революцию.

Обе позиции Совета не согласовывались с идеями и Нотой Милюкова, что вызвало демонстрацию в столице и последующий кризис правительства. Гучков ушёл в отставку из-за здоровья и того, что видел, как деградация армии идёт слишком стремительно, и он ничего не может сделать. Ушёл с поста и Милюков; ему предложили возглавить министерство образования, но гордость не позволила ему согласиться на этот пост, да и в этом не было нужды. Новое правительство, пусть и составленное уже по пропорции по отношению к партиям, всё ещё возглавлялось кадетом, а его самого заместил однопартиец Терещенко (разумеется, он тогда не знал о его масонской связи с Керенским). Сам Александр Фёдорович был вынужден возглавить военное министерство вместо Гучкова, и это снова можно трактовать как победу Милюкова — теперь сам Керенский кровно заинтересован в успехе, а заодно как член Петросовета он явно имеет больше возможностей воздействовать на новообразованные солдатские комитеты на фронте и принуждать их к атаке. Также самого Керенского обязали в декларации прав солдата приписать и его обязанности, что должно было помочь в создании дисциплины на фронте.

Словом, в рамках одного шага Милюков вполне переиграл Керенского, и даже возвращение в Россию Ленина и Троцкого не казалось проблемой, ведь их встретила весьма холодно их собственная партия.

Перемещаемся вперёд, в июль, и смотрим на следующие вводные:

1. Наступление провалено, однако, несмотря на это, Керенскому удалось не просто сохранить свой авторитет, но и приумножить его.
2. Выступление большевиков подавлено, и на них же удалось свалить военные неудачи — они шпионы. В столице их разгромили полностью, но часть лидеров бежала, а региональные ячейки не дают возможности разгромить меньшевиков из Петросовета, которые, пусть и считают большевиков идиотами, зато своими.

В сумме ситуация сложная, из которой непонятно, как можно выйти, и здесь происходит то, что одновременно является и сильным ходом Милюкова, и практически самоубийством.

Речь идет об украинском кризисе, когда Генеральный секретариат на Украине, основу которого составляли УСДРП (Грушевский, Винниченко, Петлюра), заявил свои притязания на то, чтобы быть краевой властью на Украине, которая бы была автономией в составе России. Их претензии распространялись на пять губерний.

Для Милюкова и большинства кадетов вопрос имеет крайне простой ответ — никакой автономии и признания для Секретариата до Учредительного собрания. Однако на встречу с Секретариатом выезжают Керенский как частное лицо, Некрасов и Терещенко (такой состав связывают с тем, что Грушевский и Петлюра также были масонами и могли бы на основе этого найти общий язык). В результате переговоров пришли к тому, что Временное правительство вполне может их признать, но при условии, что они, Генеральный секретариат, будут считаться органом в составе Временного правительства.

В ответ на это Милюков стал рвать и метать и санкционировал выход и отказ от участия в правительстве для всех членов кадетской партии. Г. Е. Львов, которого никто толком и не запомнил, ушёл в отставку, за ним последовали многие, но все кадеты — Коновалов, Терещенко и Некрасов остались по той же причине: они часть команды Керенского. Очередная пощёчина для Милюкова, которая вполне могла бы привести к расколу его партии, но всё обошлось. Премьером с подачи Родзянко и многих других стал Керенский, так как он обладал наибольшим авторитетом для формирования правительства и на этот раз по своему личному усмотрению. Керенский стал диктатором с лёгкой руки Милюкова и в результате его явного упрямства.

С формальной точки зрения в рамках украинского кризиса Милюков вполне был прав, да и выглядело всё крайне странно: только что разгромили мятеж радикальных левых, а умеренные едут в какую-то провинцию и там с такими же левыми договариваются об автономии — это что? Глупость или измена? Однако это явно было ни тем, ни другим, и сам Милюков вполне мог это понять — весь государственный аппарат работал крайне плохо, он сыпался, армия была не в лучшей форме, и при этом сам Генеральный секретариат формировал собственные части, которые в качестве широкого жеста показывал приехавшим членам Временного правительства. Каким образом и за счёт чего Временщики могли бы противостоять Генеральному секретариату при условии, что территория, на которую они претендовали, была тесно связана со снабжением фронта? Абсолютно непонятно. Зато если бы с ними пришли к соглашению, то это могло бы добавить силы и авторитета для самого правительства, тем более что форма, через которую это было сделано, была максимально удачной и никак не противоречила непредрешенчеству, ведь тот же Генеральный Секретариат становился всего лишь органом в составе Временного правительства.

Зато у демарша Милюкова был обратный эффект. Когда с аналогичным предложением обратилась Финляндия, ей дали отказ, чтобы не провоцировать обострение между партиями, и именно это толкнуло финнов на встречу с Лениным. С другой стороны, на что явно рассчитывал лидер кадетов, так это на то, что теперь ответственность за всё несёт лично Керенский, и он наконец подмочит собственную репутацию. Тем более, что своим шагом Милюков лишил его возможности быть исключительной фигурой и играть на противоречиях партий, о чём мы говорили выше. Это в сочетании с корниловским мятежом и стало тем, что сделало возможным Октябрьский переворот.

Дальнейшие шаги Милюкова уже не представляют такого интереса — он продолжал обострять ситуацию и был одним из тех, кто подначивал Корнилова на выступление, вместе с ним был и Гучков. Они явно рассчитывали, что Керенский просто уступит, но вышло как раз наоборот, отчасти из-за случайности и однофамильца Львова, а также интриг самого Керенского. Результатом стало, по сути, выступление правых, против которых Керенский ожидаемо обратился к левым, в частности, к большевикам, которые ловко воспользовались всей ситуацией, чтобы усилить своё положение.

Мятеж закончился неудачно для всех, кроме большевиков. Керенский окончательно потерял весь свой авторитет, и даже такие декоративные вещи, как создание Предпарламента и провозглашение России республикой, в явное противоречие принципу Учредительного собрания, не могли ничего изменить. Правые лишились заметных сил и возможности оказывать хоть сколько-нибудь заметное влияние на то, что происходит в стране. Они теперь ненавидели Керенского и рассчитывали, что его свергнут большевики, которые слишком фантазёры, чтобы долго оставаться у власти, так что это и будет время кадетов и Милюкова — они сметут большевиков. Поэтому во время Октября все вели себя максимально пассивно и, наоборот, злорадствовали, продолжая ждать Учредительного собрания.

А дальше был крах.

Я специально остановился подробно на всех наиболее характерных политических кейсах того периода, так как они отлично показывают, что такое политика, как в ней можно добиваться результатов, а также демонстрируют и то, чего бы нам повторять не стоило. Прежде всего, речь о невозможности идти на компромиссы; важно пытаться вынести пользу не только для себя, не ставить всё на одну карту, быть готовым к переменам и тому, что не всё из задуманного сбывается. Мы не кадеты и октябристы, мы не сможем повторить их судьбу, как и не сможем пережить их эпоху и 1917 год, но у нас будут свои дни, свои взлёты и падения, и они явно ждут от нас нечто большего, чем повторение уже пройденных ошибок.