«Для меня бутерброд — это хорошая новость»
Осенью в нескольких наших рюмочных пройдет турне проекта Сергея Мостовщикова «Бродячие бутерброды». Наш главред поговорил с ним про самоопределение, еду и связь бутербродов с журналистикой.
— Прелесть бутерброда в том, что ты на очень маленьком пространстве можешь уместить большое количество информации. Это короткое и насыщенное сообщение. Ты на кусочке хлеба собираешь информацию про разные страны мира, совершенно разные культуры… и это все на два укуса.
В чем, собственно, заключается смысл новости? Не в том, чтобы написать что-то. Хорошая новость получается тогда, когда это короткое сообщение меняет мир читателя, который был до встречи с этим коротким сообщением. Принцип хорошей новости в том, что ты не просто «сообщаешь» что-то новое — ты делаешь новой жизнь человека, который это прочитал. До того, как он начал читать (или есть), он был один. После того, как это произошло, за очень короткий промежуток времени, все изменилось. И бутерброд дает такую возможность.
Вообще, мне кажется, что правильный информационный принцип состоит не в том, чтобы дать что-то человеку. Формально кажется, что ты сообщаешь человеку новость, т.е. ты ему приносишь что-то новое. На самом деле — хорошая правильная новость ничего не приносит, она забирает.
— Не очень понятно. Вот — умерла королева Елизавета. А что это у меня забирает?
— Если просто написать, что умерла королева Елизавета — ничего. Но это можно описать таким образом, чтобы стало понятно, что именно заберет у тебя ее смерть, как изменится твой мир в связи с этим событием. Заберет не в смысле, что отнимет. А что она от тебя потребует. Какого-то количества знаний, понимания устройства мира, представления об аристократии, в принципе — представления о том, что такое мир, в котором есть королева и король. И что означает уход таких фигур. Тогда – это действительно станет новостью. Новостью не самой по себе, а новостью для тебя. Новость может стать для тебя новостью только тогда, когда она что-то из тебя забирает.
В бутерброде есть вот этот парадокс. Формально — ты берешь его в себя. Формально — ты должен от него получить, например, вкус. Но, если это хороший бутерброд, он и от тебя чего-то требует. Ты должен прочитать меню, где написано, что такое «пико-де-гайо», ты должен понимать, что вкус — это не простая какая-то штука, а опыт. От тебя требуется что-то свое отдать бутерброду. Как ни странно. И меня это завораживает. Формально — простые вещи. Что может быть проще? Мука, соль, вода, дрожжи — банальные вещи, ничего больше. Но это очень сложно сделать. Потому что это слишком просто. И у тебя это может получиться, только если совпадет много чего: погода, твое настроение, место, в котором ты это делаешь, какая-то чертова печка. И это твои проблемы. А на другом конце, на стороне человека, который это будет есть, тоже должны совпасть: переживания, ожидания, какой-то опыт.
Есть работа Зигмунда Фрейда о природе остроумия. Он там рассказывает массу неплохих еврейских анекдотов и делает несколько важных выводов. Один из которых в том, что работа остроумия и работа по пониманию остроумия — это две разные работы. Тот, кто совершает остроумие, должен сделать свою работу, а тот, кто это остроумие понимает — должен сделать свою. Это совершенно разные работы, и когда они встречаются — тогда получается остроумие. В каком-то информационном смысле, бутерброд — это дико важное средство передачи информации. Моя ситуация заключается в том, что, похоже, что я словами уже ничего выразить не могу. Или их никто не будет слушать, или эти слова будут не понятны, или не нужны. Но я могу объясняться бутербродами.
— На русском языке востребованы какие-то другие слова. Язык стал таким, что я его не очень понимаю. И не могу говорить на том языке, который востребован. Поэтому я ищу какие-то другие средства. Помимо языковых. Вот, наверное, моя мотивация. Бутерброд — простая история. Это просто хлеб с чем-то. Но для меня бутерброд — это хорошая новость. Я все-таки воспитан как новостник, как репортер. И для меня это — история, когда на газетной полосе у тебя есть очень мало места. И на этом небольшом пространстве ты должен каким-то образом изменить картину мира. Бутерброд дает такую возможность.
— А как пришла идея про еду, про «бродячие бутерброды»?
— Предыстория, как и все предыстории, довольно банальная. Я всегда любил возиться с тестом, у меня получается с ним цацкаться. Я сам руками тяну лапшу на лагман, делаю мандаринские блинчики для утки по-пекински. Но всякий раз ты упираешься в вопрос: можешь ли ты сделать хлеб? Хлеб очень загадочная вещь. Он далеко не каждому дается. Когда ты делаешь хлеб, ты имеешь дело не с убитой тушью животного и не с помидором, а с какой-то живой субстанцией со своим характером. Совершенно непонятно, как она себя поведет, ты не можешь этого предсказать. Ты не знаешь, как сегодня с тобой поведет себя это тесто. Хлеб вообще прекрасен тем, что у тебя никогда нет ни одного шага назад. Ты не можешь ничего исправить, никогда. Если ты не так замесил, не в тех пропорциях смешал, не так что-то сделал — ты не можешь этого поправить. Это ничем не маскируется, ничем не компенсируется. Ты просто не можешь сделать ни одного шага назад. Это ставит тебя в довольно жесткие рамки. И это очень задевает твой характер. Поэтому важно понять, сможешь ты с этим управиться или не сможешь. И, наверное, хлеб сам по себе меня затянул. Потом — когда ты понимаешь, что у тебя получается хлеб — тебе надо с ним что-то делать. Почему бы не бутерброды, да?
— Мой любимый бутерброд совсем простой, классический. Мне дико нравится бутерброд с брусничным вареньем и сыром горгондзола. Сыр и брусничное варенье — это такое банальное сочетание, но оно для меня магическое. Это совмещение совершенно разных сред: леса и какого-то тлена, колоний грибов, которые создают эту плесень. Для меня это прямо целая вселенная. Он очень прекрасный!
