«Хватит думать о вечности!»

Журналист и писатель Алексей Беляков — о том, что стало с глянцем, о талантливых женщинах и русских «сверхгероях».

Как журналистика пришла в Вашу жизнь?

Я хотел писать еще с детства, но пошел в педагогический. После работал в школе. Это конец 80-х: свобода, появление новых газет. Сейчас и странно вспомнить, что такое время было у нас… Мне нравилось работать в школе, но уже хотелось уходить в журналистику. У меня не было никаких контактов и связей, случайно попал в газету «Московские ведомости», которая закрылась через два года. Там сразу стало понятно, что это мое. И сейчас я существую на какой-то странной грани между журналистикой и литературой. Допустим, книга, которой сам я очень доволен, — про создателя компании «Natura Siberica». Вроде бы она о бизнесмене и о том, как он с нуля создавал свое дело. Но местами это и детектив, и триллер. Поэтому, мне кажется, хороший журналист — литератор.

А были какие-то разочарования на начальных порах?

Мне повезло с первыми местами работы. Но бывали ситуации, в которых приходилось сталкиваться с критикой, уже даже когда я считал себя зрелым журналистом. Самое важное, что надо понимать начинающему журналисту, — он ничего не умеет. Это болезненно. Конечно, всегда можно плюнуть и бросить. Но для настоящего журналиста упрямство — качество номер один. Спустя время я понимал, что большинство людей, которые забраковали мои тексты, были правы.

В итоге Вы оказались в глянце, где проработали много лет. Что такое глянец образца нулевых?

Это был самый расцвет гламура: взлеты Ксении Собчак, Тины Канделаки, Рублевка и все остальное. Это все, как я сейчас понимаю, была прекрасная Россия прошлого. Естественно, глянец появляется там, где появляются деньги. Было, конечно, много шелухи, ненужных блесток и понтов, но все-таки было прикольно. Я пришел в Vogue в 2004 году. У меня уже было достаточно журналистского опыта, но, например, кто такой Карл Лагерфельд, я не знал. Новый интересный опыт: мужчина в женском журнале, и не гей! Очень занятно. И в глянце тогда работали изумительные авторы: историки, филологи; люди, готовые ходить по архивам и библиотекам. Это были дико образованные люди. Моя, увы, покойная подруга Катя Истомина обозревала люкс в «Коммерсанте». Она искусствовед, театровед — специалист по итальянскому театру. И главный редактор «Vogue» Алена Долецкая — кандидат филологических наук.

Что случилось потом?

Это поколение пассионариев постепенно стало уходить из глянца в другие сферы. Но я долго продержался — 12 лет. В глянец начали приходить… безликие люди. Я помню, завел беседу с одной юной девушкой из отдела моды и произнес фамилию то ли Ремарка, то ли Маркеса. Она и спросила: «Это кто?». Странно было. А года назад, многие журналы переформатировались или вообще закрылись по понятным причинам. Но сам глянец начал умирать, конечно, еще до февраля 2022 года.

Но это в любом случае связано с изменениями на социально-политическом фоне.

Понимаете, глянец — это атрибут стабильного общества. «Vogue» и «Harper’s Bazaar» в Америке существуют с конца XIX века. Это огромная история. У нас же была прекрасно развивающаяся Россия в начале XX века. Третьяковы, Морозовы, Щукины; шикарные коллекции; архитектура; модерн. Потом — хренакс — октябрь 17-го! И у нас всегда так [смеется], поэтому глянец выпал.

А Вы, получается, никуда не выпали. В канале — более двадцати тысяч подписчиков. Как удалось обосноваться в рамках новых медиа и обзавестись новой аудиторией?

Это часто проблема журналистов старой школы, к которым я тоже принадлежу. У меня есть хороший друг — умный, образованный. Он офигенно знает музыку: делает классные обзоры альбомов. Но в канале у него около трёхсот подписчиков. Он как-то обратился ко мне с этим и я сказал: «Переформатируй себя. Ты пишешь как будто в журнал». Он удивился: «Мне себя ломать надо, что ли?». Да, нужно ломать. Но в хорошем смысле — стилистически. Стартовый набор качеств для канала: часто, кратко, просто.

Не кажется ли Вам, что сейчас, когда форматы мешаются между собой, люди теряют тягу к миру вокруг и концентрируются только на себе? Пишут, как они помедитировали, как поели — на этом все.

Да, это нормально и закономерно.

А как же… стремление к высокому?

Ой, перестаньте! Это юношеский максимализм. Я, допустим, много ездил по нашей провинции и общался с людьми. Да, я с ними никогда не смогу обсудить музыку Перселла или рассказы Борхеса. Ну и не надо. Мне интересно общаться. Я всегда говорю: не бойтесь общаться! С продавщицей в магазине, со старушкой в электричке. Это ведь колоссальный материал! Половина моих постов рождается из таких разговоров и встреч. Вы заметили: я заикаюсь. В молодости мне было очень трудно вступать в разговоры из-за этого. Но, придя к журналистике, я начал себя ломать.

Пока читала Ваши статьи, обнаружила, что много написано про женщин. А женщину-журналиста какой Вы видите?

Всю жизнь меня окружали женщины активные и заинтересованные. Думаю, все одинаково: если ты приходишь в журналистику, нужно быть открытым и любопытным человеком, иметь цель. У меня была одна знакомая, очень неглупая. Захотела писать. Обратилась ко мне за помощью. Дал ей очень простое задание — всего на абзац. Она сделала его только через три дня. Потом вообще куда-то пропала. Я звоню, спрашиваю, где она. «Знаете, я увлеклась фотографией!» — отвечает. Все ищут себя по-своему. Особенно, когда еще молодые.

У нас в стране есть примеры крутых женщин, которые нашли не только себя, но и свою аудиторию. Об одной из таких Вы написали книгу. Как появилась идея создать биографию Аллы Пугачевой?

В 96-м году я написал про нее большой текст в одном издании. Добыл интересные подробности, пообщался с людьми. И издатель предложил мне книгу написать: «Вот, смотри, Пугачева. И о ней нет книги!». Я согласился. Это был дико сложный челлендж, но все получилось. И едва моя книга вышла, все подумали: «А мы-то чего?!». Сейчас поискать книги о Пугачевой — их очень много. Но я был первым!

Каково это вообще — быть писателем в современной России?

Это такая нудная тема, не люблю ее. Есть классные писатели, и немало. Но подача текста сейчас сильно изменилась. У меня, например, есть неплохой замысел, но сегодня я думаю, что лучше оформлю его в канале или Дзене. Это еще наше русское — писать для вечности. К черту! Последним, кто писал для вечности, был, наверное, Солженицын. Со мной вот делятся впечатлением о моем тексте годовалой давности. А я могу и не вспомнить, что писал его, потому что писал в моменте. Хватит думать о вечности! Прочитали, посмеялись-погрустили, поставили лайки или дизлайки и едем дальше.

Надеюсь, помните, что несколько лет назад Вы писали статьи, в которых неоднократно подчёркивали свою любовь к Москве. Но сейчас Вы со мной говорите из Тайланда. Почему?

Москва-Москвой, но, во-первых, я не люблю зиму. Во-вторых, я еще никогда так долго — три месяца — не жил за пределами России. И еще, понимаете, статьи, о которых вы говорите, были написаны до 24 февраля 2022 года. Не то, чтобы Москва стала озверевшим городом, но что-то такое в воздухе витает.

Не думали о постоянной эмиграции?

Нет. Это прозвучит дурацки и патетично, но я все-таки русский человек со всеми своими обязанностями. Мне очень нравится здесь, в Тайланде. Но, думаю, если бы я прожил тут год, я бы одурел. Еще обожаю Италию и Англию. И вот уже совсем в старости, если мои дети разбогатеют и поселят меня, не знаю, в доме престарелых в Тоскане, я не буду против.

В «Снобе» выходила заметка о поездке в Норильск. Там говорилось о Вашей любви к русскому северу. Если зиму не любите, откуда это взялось?

Наш север — это у меня от родителей немножко романтическое. Папа работал геологом, они познакомились с мамой в Магадане. И вот это с детства: север, тундра, сопки. Но, понимаете, одно дело — съездить в Норильск на неделю, другое — жить там.

А Петербург для Вас — русский север?

Да, город удивительный и сказочный, но там я бы тоже жить не стал. Там же солнце зимой всего на полтора часа появляется.

К слову о Петербурге — у Вас выходила статья с размышлениями о том, кто такой «русский сверхгерой». В 2016-м году Вы приписываете этот статус Сергею Шнурову. Что сейчас думаете об этом?

Шнуров был талантливый и классный автор — музыкально и поэтически. Но превратился, просто, извините, в говно. Слушать невозможно. Это вполне закономерно.

Кто сегодня наш русский сверхгерой?

Последний сверхгерой не так давно умер на зоне.

О чем Вы мечтаете?

Недавно думал о какой-то хорошей мечте. Не могу вспомнить, о какой… пускай будет так: хочу съездить в Шотландию! И мечтаю, чтобы меня читало больше молодых людей. Может быть, удастся передать какой-нибудь полезный опыт.

Лера Антонова