Ну какой из меня, к чёрту, гость?
27 ноября Борису Гребенщикову* исполняется 72 года. Одиссей Буртин рассказывает, как сквозь его творчество проходят мотивы детства и одиночества.
Недавно тайно уходил из гостей, ни с кем не простясь, потому что началось бы: «ты куда?», «всё хорошо?» и прочее. Пошагал по рельсам и вспомнил, что уход по-английски — важный мотив в песнях Бориса Гребенщикова (признан в РФ иноагентом).
Я только гость, я ценен тем, что уйду.
Тут надо сказать, что образ БГ (признан в РФ иноагентом), который он демонстрирует публике, разительно отличается от того, что звучит в его песнях. В свете у него реноме блаженного, на все вопросы журналистов он обычно отвечает что-то вроде «не страдайте фигнёй и будьте счастливы» (образ этот создан во многом усилиями самих журналистов). Но если внимательно послушать его песни, то слышно, что их герой не уверен в себе, а оттого едок, спесив и печален.
Я не люблю быть первым из всех,
И вот он полночи провёл в унылой компании, а теперь, огрызаясь, уходит:
Хозяйка, зевнув, ему подала ладонь,
Сказала: «Ещё когда-нибудь зайдите на наш огонь».
И он вышел прочь — куда, он не знал и сам.
Набрав семь цифр, он мёрз, подпевая гудкам.
Сколько тут яда! Какое упоительное одиночество. Снег, ночь, телефонная будка, трамвай… в нескольких песнях этот надменный лад звучит совершенно отчётливо. Он до утра сидит у кого-то на кухне, ведёт беседы, но слушает вполуха, небрежно роняет реплики…
Они говорили всю ночь; я говорил, как все.
Но правду сказать, я не знаю, о чём шла речь:
Тем, насколько ты близко ко мне.
...загадочно улыбается, а затем исчезает. Он уходит из гостей с высоко поднятой головой, не прощаясь, очень независимый, отрешённый — по крайней мере, хочет таким казаться. Ушёл на пике, зная, что ловить больше нечего. Но вдруг под утро всё-таки случилось что-нибудь интересное?
Вчерашний вечер остаётся тайной;
В конце концов, зачем об этом думать?
Найдётся кто-то, кто мне всё расскажет.
Об этом и вправду незачем думать, а всё-таки любопытно!
В принципе, из корпуса БГ (признан в РФ иноагентом), как из собрания сочинений Ильича, можно извлечь цитату на любой вкус, но кое-что о его герое всё-таки сказать можно. В книге Кушнира он рассказывает, как познакомился с Майком:
«Всё лето на квартире у художника Марка Захра происходили чудовищной силы тусовки, — вспоминал Гребенщиков (признан в РФ иноагентом), — там мы дневали и ночевали. И однажды Родион привёл с собой небольшого человека… Все оказались пьяны до беспамятства, и было, естественно, очень весело: ну вот, ещё один новый приятель пришёл. Раз Родион привёл, значит, хороший человек… А у меня в тот вечер была идея, что если смотреть на мир с башенного крана, то всё будет гораздо лучше и менее печально. Поэтому я залезал на этот кран, который стоял возле дома, и смотрел на мир, а с Майком общался не очень. Меня больше башенный кран интересовал».
Его больше интересует башенный кран. Если смотреть на людей сверху — или, например, снизу глядеть в светящееся окно, — то открывается какая-то одинокая правда. Люди вдруг становятся смешны и нелепы. А ты на самом деле всю жизнь один, и это верно и хорошо.
Я всегда был один, в этом право стрелы.
Выходя из подъезда, оказываешься наедине с богом — а если на кран залезть, так вообще — рукой подать до небес. И вот он идёт по пустынной улице и ведёт с Ним беседу.
Хозяин, я просто шёл от друзей,
У Цоя и Майка эти настроения тоже присутствуют: они любят одиноко противопоставить себя компании, как и полагается любому романтику. Но у БГ (признан в РФ иноагентом) возникает ещё один важный мотив — это незримое присутствие некоего «Ты», которое примиряет автора с тоскливой тусовкой. Почти никогда непонятно, поёт он про бога или про бабу — это метод такой, я думаю, — и всё-таки есть нечто самое главное; некто, ради кого стоит жить, — и когда вспоминаешь об этом, вся эта тягомотина вдруг становится смешной, а не грустной.
А здесь тишина, иконы битлов, ладан, гашиш,
А мне всё равно, лишь бы тебе было светлей.
И этот ход, я думаю, сформировал меня в значительной степени.
Вместе с тем, автор знает свою тревогу в лицо — он всю дорогу пытается вырваться из пут рефлексий, очень старается быть счастливым. Часто эта зажатость и стремление освободиться от оков ума осмысляется им через метафору детства. Я хорошо его понимаю: в детстве я тоже был куда более серьёзен, грустен и заносчив. И последние лет шесть учусь той беззаботности, которая бывает свойственна детям.
Когда ты был мал, ты знал всё, что знал,
Теперь ты открыт, ты отбросил свой щит,
Ты не помнишь, кто прав и кто слеп.
Вот и он — слишком умный, хочет вернуться в детство, которого никогда не было — прозреть, расслабиться и избавиться от загонов.
Когда я был младше, я расставил весь мир по местам.
Теперь я пью свой уайн, я ем свой чиз,
Я качусь по наклонной, не знаю — вверх или вниз,
Я стою на холме, не знаю — здесь или там.
Эта песня называется «Железнодорожная вода». видимо, образ железной дороги для БГ (признан в РФ иноагентом) как-то связан с переходом из взрослого состояния в детское — и обратно. Другая песня о том же — «Великая железнодорожная симфония» — написана спустя 15 лет, но я всегда воспринимал их в связке друг с другом, и мне ужасно нравится эта рифма.
Я учился быть ребёнком, я искал себе причал,
Я разбил свой лоб в щебёнку об начало всех начал.
Неизвестно, где мне место, раз я в этой стороне.
Машинист и сам не знает, что везёт тебя ко мне.
*Признан иностранным агентом на территории РФ
Подписывайтесь на телеграм газеты «Зинзивер», чтобы ничего не пропустить!