Музыка для нас — затратное хобби  

Петр Грачёв, автор текстов и вокалист группы «Формация лимон» — об эмиграции, музыке и рефлексии вдали от родины.

— Вы написали, что уже долгое время живете не в России. Как и когда было принято решение о переезде?

— Я уже больше года живу в Грузии. Уехал где-то 26 февраля 2022 года после того, как меня второй раз задержали на протесте. Мне показалось, это лучший момент, чтобы уехать, решение было принято почти моментально. Хотя я долго об это думал, краски сгущались последние годы. Но я очень не хотел уезжать.

— Чего лишились и чего приобрели, уехав?

— Лишился выступлений, работы. Друзей, кстати, не лишился, потому что много кто уехал за последний год. А вот приобрёл… не знаю, кроме какого-то жизненного опыта, сложно еще что-то назвать. Я смотрю на это пессимистично, поэтому не кажется, что приобрёл что-то. Я очень скучаю по стране.

— Есть какие-то внутренние прогнозы-ощущения, что однажды вернетесь?

— Понятно, что многие ставят себе произошедшее событие как майлстоун (термин, использующийся в управлении проектами, который означает важную веху, ключевой этап, прим.ред.), но я очень хочу вернуться. Мне сложно гадать на кофейной гуще. Вернусь как только это станет возможным. Для меня это, наверное, смена политического режима, может быть, освобождение политзаключённых. Я знаю, что есть те, кто не собирается возвращаться, но не осуждаю их.

— Что изменилось в деятельности после 24 февраля? Может, был какой-то яркий конкретный случай, после которого стало понятно, что так, как было раньше, уже никогда не будет?

— Да это стало понятно сразу утром 24 числа, если честно. Само по себе событие было настолько травматично, что все собой затмило. Я хорошо помню это ощущение, когда в первый день сидел в автозаке и думал, ну, хорошо, что хотя бы не в Харькове под бомбами. Это особенно ярко в первые дни ощущалось.

— В сообществе «Формации лимон» был пост о временном прекращении существования коллектива. Связано ли это с тем, что участники разъехались после начала событий?

— Там вообще довольно размыто ребята написали. Концертной деятельности у нас сейчас действительно нет, хотя летом планируем хотя бы разок сыграть в Тбилиси. Но мы общаемся, делаем какие-то наработки. И вот прекращение концертной и сонграйтерской деятельностей как раз связано с тем, что мы разъехались. Я живу с гитаристом нашей группы, а вот сердце и мотор нашего коллектива, наш ударник, живет в другой стране. Это, конечно, больно и обидно, но закрываться мы не планируем, это все вынужденно.

— А чем вообще сейчас занимаетесь, как зарабатываете?

— Что касается музыки, мы никогда не были достаточно популярными, чтобы зарабатывать ей. То есть, когда мы ездили в Москву, с билетов могли отбить буквально пару ночей. А так у каждого была своя работа. Я программист. 24 числа уволился, а в Грузию приехал, потому что нашел здесь работу. Сейчас временно не работаю в силу ментальных проблем. А наш гитарист вот бизнесмен. Так что музыка для нас всех — скорее затратное хобби было, Эверестов не покоряли.

— Рефлексия через творчество — рабочий метод сегодня?

— На самом деле, да. Мне просто кажется, что есть два типа пришибленности, которая настигает человека сейчас. Первая — такая маниакальная, когда хочется куда-то бежать, кого-то спасать. А вторая приходит со временем, когда сидишь и сгораешь от безысходности. И вот такое состояние довольно сложно во что-то переработать.

— Есть какие-то способы преодолеть его?

— Может, новости не читать какое-то время. Для меня это, кстати, очень актуальный вопрос. Если вам кто-то даст ответ, то, пожалуйста, передайте мне его.

— Костя Сперанский в интервью говорил, что нужно заниматься спортом, когда совсем нет сил.

— Да, это верно, присоединюсь к совету! Я вот стараюсь бегать по утрам, в такие дни становится действительно легче.

— Откуда вообще у Вас, программиста, взялось творческое начало?

— Не знаю, я всегда любил математику. И, в общем-то, наша группа собралась в математической школе. При всем математическом складе мне с детства нравилось писать стихи, может, это связано с тем, что у меня оба родителя — учителя русской литературы. Как музыканта я себя никогда не рассматривал, потому что я ни на чем не умею играть. Я, если заметили, еще и петь не умею. Поэтому моей почвой всегда было стихосложение. Однажды наш басист предложил сделать группу, сказал, что у меня классные стихи. Я ему говорю: «Ну я же не умею петь». А он мне: «Лёха Никонов тоже не умеет». Так и собрались.

— Расскажите про взаимодействия внутри группы. Вас четверо — возникают какие-то сложности в работе?

— У нас всегда была такая политика, которую сейчас бы в 23-м году, наверное, стоит назвать горизонтальной. В группе никогда не было главного, несмотря на то, что я, допустим, стою с микрофоном. Постоянно совещались и голосовали вместе. Мы всегда фетишизировали коллективность творчества. Бывали конфликты, но у нас как-то сразу сложилась химия, удавалось договориться. Я сам этому всегда удивлялся, потому что обычно нет ничего хуже и напыщеннее творческих людей, только айтишники, наверное. Ну и со временем мы стали хорошими друзьями, поэтому не было проблем сказать прямо, мол, Петр, ты здесь очень хреново спел, перепой.

— Кто для Вас главные вдохновители, литературные и музыкальные?

— Мне Гумилёв всегда нравился, Маяковский, наверное, тоже. Лимонов нравится! Собственно, «Формация Лимон» во многом так названа из-за него, потому что мы с басистом сдружились в свое время на теме любви к Лимонову. Я одно время даже был кандидатом на вступление в партию «Другая Россия», но случился 2014 год, потом я отошёл от этого. А слово «формация», кстати, мне просто всегда нравилось, оно отдаёт каким-то милитари, которое тогда было более уместно. И я люблю люксембургскую группу «Rome». У них есть песня «Flight in Formation» про Гражданскую войну в Испании. Очень хорошая группа. Я, если честно, не очень читающий, поэтому в музыкальной сфере вдохновителей больше. Мне всегда нравилась группа «Химера» Эдуарда Старкова — наша, питерская. Эдуард, собственно, и вытащил в свое время Леху Никонова на сцену. «Макулатура» с подростковых лет нравилась. В России много классных проектов было, на самом деле, в девяностые и нулевые. Тот же Летов, первый альбом «Егора и Опизденевших» — один из самых сильных его.

— Как думаете, какое будущее у сегодняшних молодых российских музыкантов?

— Ну как оно обычно происходит — будет так же, только хуже. Вот под конец Советского Союза возникали какие-то сцены, там, в Ижевске в конце 80х тоже. Какая-то движуха все равно продолжается. Более того, развиваться продолжают и уехавшие музыканты. Тут, в Тбилиси, есть клуб «Secret Place», где регулярно проходят концерты русскоязычных групп. Из этого, я думаю, тоже что-то прорастет. Газон потоптали, что-нибудь да вырастет!

— В «Платформе» Уэльбека один из героев в сомнениях задается вопросом, тот ли мир мы строим? Кому стоит задаваться таким вопросом сегодня?

— Я очень люблю Уэльбека. Мне нравятся романы «Возможность острова», «Элементарные частицы», один из последних «Серотонин» впечатлил очень. Хорошо, если бы все задавались таким вопросом. Мне кажется, что это самый частый вопрос, которым задается Уэльбек. Ну он и считается таким консервативным старым правым французским пердуном. И вот сегодня он оппозиционен прогрессивным левым СМИ, общественному мнению. Наверное, прежде всего таким вопросом стоит задаваться пользователям Твиттера.

— То есть будущее в руках пользователей Твиттера?

— По-моему, уже настоящее в их руках.

— О чем Вы мечтаете?

— Я бы хотел записать великий рэп-альбом. Ничего более конкретного не придумал, просто желательно это сделать до тридцати лет. А еще я мечтаю отвезти отца в Париж, потому что ему уже много лет. Но у меня нет денег, а еще он теперь живет в другой стране. Вот такие вот две мечты.

Лера Антонова