«Очень хочется что-то сказать про молодость сегодня, даже если это молодость с ощущением бесперспективности». Режиссёр Александр Хант и актёр Игорь Иванов о фильме «Межсезонье», проблемах подростков и «лихих 90-х» внутри нас

В прокат вышел фильм «Межсезонье» — вторая картина режиссёра Александра Ханта, известность которому принесла его дебютная работа «Как Витька Чеснок вёз Лёху Штыря в дом инвалидов». Со своим новым фильмом, в центре внимания которого проблемы современных подростков, Хант проехался с туром по России, проводя творческие встречи, предпоказы и обсуждения в разных городах. Был такой показ «Межсезонья» и в Перми. Перед ним мы поговорили с Александром Хантом и исполнителем главной мужской роли Игорем Ивановым о событии, из которого возникла идея «Межсезонья», о современных и вечных проблемах подростков, а также о том, почему «лихие 90-е» никуда не делись.

— Ваш новый фильм «Межсезонье» вы снимали, взяв за основу известную историю о псковских подростках, стрелявших в полицейских. Чем она вас так зацепила, что вы решили под её влиянием сделать фильм?

Александр Хант: У меня ощущение, что когда это произошло, то всех, кто видел их трансляцию в сети, по-своему зацепило. Когда я видел этих подростков в трансляции, то не видел в них самоубийц, а видел просто ребят, которые находятся в ловушке этой ситуации. Причём ситуации разрешимой. И я думаю, что трагедия в том непонимании, которое возникло к ребятам, потому что если мы через трансляцию видели, что с ними происходит, то полиция и родители этого не видели и не понимали в тот момент. Хотя тут трудно судить.

Вы правильно сказали, что эта история стала толчком для «Межсезонья», но мне тяжело говорить именно про Катю и Дениса, и я не считаю, что их родители какие-то злодеи, которые их намеренно на это толкнули. Это просто ситуация непонимания. Они не знали, что делать. И я думаю, что это всё можно было разрешить. Много было сказано о том, что не было специального человека, психолога, который мог бы в этих переговорах занять нейтральную сторону. Уверен, что если бы им дали время или просто говорили с ними и не шли на штурм, то ребята были бы живы.

Я помню себя в подростковом возрасте. Со мной тоже были разные приключения, но такого непонимания в моей жизни не было. Но могу представить, что могло случиться что-то подобное, чтобы я пошёл на радикальные поступки. Когда это всё произошло в ноябре 2016 года, я стал заниматься с подростками и это меня стало выводить на дорогу истории про переходный возраст. Отсюда и название такое — «Межсезонье».

— После событий в Пскове произошло несколько шутингов в школах, тоже совершённых подростками. Эти события как-то повлияли на ваш замысел и сценарий?

Александр Хант: Нет, эти события никак не повлияли. Но, наверное, они могут как-то вязаться с нашей историей, потому что мои герои тоже оказываются с оружием в руках. Но это не скулшутинг, а другая тема, наверное.

— Ваши герои просто выбирают побег?

Александр Хант: Не хотелось бы так подробно рассказывать про сюжет, но это безусловно история про протест, про бунт. Это нормально, когда в таком возрасте ты хочешь что-то предъявить этому миру. Тебе нужно доказать собственную самостоятельность, причём через испытания. Они могут быть разные, и это не значит, что нужно идти и творить всякие хулиганские поступки. Это может быть направлено и внутрь себя, когда человек замыкается и погружается в себя, в собственные мысли и переживания. Но я уверен, что это в той или иной степени происходит со всеми в этот непростой период.

— Насколько я знаю, исполнителей на роли главных героев вы довольно долго искали?

Александр Хант: У нас есть группа «Вконтакте», которая появилась из-за кастинга. Там любой желающий мог оставлять заявки. Я искал среди подростков, ведь прекрасно понимал, что если среди них и есть профессиональные актёры, то какое-то небольшое число. Мне нужно было найти ребят, максимально точно попадающих в характер персонажей, поэтому в какой-то момент я отсмотрел одиннадцать тысяч заявок и тем, кто мне показался подходящим, направлял задания: сделать интервью с собой, ответив на несколько вопросов.

Игорь точно так же это всё прошёл. Потом я ездил по разным городам, мы встречались с ребятами, даже в Москву кого-то привозили и там делали какие-то упражнения. Но в итоге было уже тридцать ребят, с которыми шли ансамблевые пробы, и уже по их итогам появились главные герои.

— Игорь, как вы попали в проект и сколько прошло времени от того, как вы подали заявку, и до того, как вам сказали, что роль ваша?

Игорь Иванов: Я как раз узнал о кастинге через эту группу «Вконтакте» и решил просто так подать заявку. У меня до этого были роли в короткометражках, и мне было интересно посмотреть изнутри, как снимается большое кино. Я подал заявку, Саша мне прислал вопросы, по которым надо было записать интервью, я это всё сделал.

А потом как-то так получилось, что я бежал по эскалатору и порвал себе связки. И как раз когда мне наложили гипс, мне позвонили и позвали на пробы в Институт кино и телевидения, и вот я в гипсе впервые туда пришёл. Уже позже со мной сняли пробы, где я познакомился с очень классными ребятами, некоторые из которых сейчас уже учатся во МХАТе и уже много где поучаствовали и поснимались. В общем, было здорово.

— В разных интервью вы говорили, что довольно много работали с подростками, пытаясь понять их — даже ездили в детский лагерь преподавать, — и в итоге пришли к выводу, что, несмотря на разницу поколений, проблемы у молодых людей остаются те же, что и раньше.

Александр Хант: У нас есть шаблон, что современные ребята не такие, как взрослые: что они иначе мыслят, у них другие коммуникации, они по-другому себя чувствуют с технологиями. Но когда мы поехали в детский лагерь работать с ребятами, то поняли, что ничего не изменилось с времён нашего детства: всё те же проблемы, всё те же истории. Когда я обращался к опыту Динары Асановой, изучал её дневники, где описан портрет молодых людей 1980-х годов, я понял, что сейчас с ними происходит всё то же самое.

Мне важнее было обнаружить другое — что современные подростки стали более закрытыми. Я помню, что в этом возрасте было со мной, и мне показалось, что средства связи, которые сейчас есть, дают иллюзию коммуникации. Ведь часто дети и подростки, отправляясь в интернет с какой-то своей проблемой, не находят её решения, а находят лишь подтверждение и ещё больше могут в неё провалиться, найти какую-то тематическую группу, которая ещё больше утверждает, что они правы.

А я с ними занимался в театральном кружке, делал простые упражнения о том, насколько человек может быть открыт в своих эмоциях, насколько они могут легко и свободно себя чувствовать. И даже у тех ребят, которые в лагере феерили — все про них говорили — и чего только не устраивали, чувствовалось, что эти ребята закрыты и что это лишь защита, когда они отсмеиваются, отшучиваются от всего.

Ребята были из Якутии, Мурманска, Дальнего Востока — это был очень большой лагерь, и у многих была одна и та же история: у каждого второго, с кем я общался, нет отца в семье. Мне казалось, что это ситуация моего времени, ведь все мои друзья выросли без отцов. Когда я начал общаться с нынешними детьми, то понял, что сейчас ровным счётом так же. Хотя мне казалось, что время изменилось, семьи стали крепче, появилась какая-то другая осознанность, что ли. Но ничего подобного.

— А вы, Игорь, как представитель этого поколения, можете согласиться или поспорить с тем, что оно более закрытое?

Игорь Иванов: Я не знаю, как было раньше: я этого просто не видел. Но могу согласиться. Я даже помню, что, когда учился в школе, в какой-то момент у всех стали появляться смартофны — в классе 3-4-м. И после этого на переменах в холле уже никто не бегал, не играл в догонялки, не дурачился. Все просто сидели на диванах в коридорах и в телефонах играли во что-то. Было как-то тяжело найти друзей. Помню, что у меня лично не совпадали ни с кем интересы или казалось, что другие ребята какие-то скучные. В общем, было тяжело найти кого-то весёлого и открытого в школе.

— Сейчас наш и западный кинематограф много внимания уделяет теме подростков: у них выходит сериал «Эйфория», у нас — «Трудные подростки», много фильмов об этом же. Как думаете, почему в наши дни этот вопрос так активно поднимается искусством?

Александр Хант: Я как раз думаю, что сейчас эта тема сходит на нет или она будет как-то выжата. Я не чувствую, что есть такое направление и оно куда-то стремится. Вот когда я начинал «Межсезонье», не было ни «Трудных подростков», ни «Эйфории». Вышел только «Конец грёбаного мира», с которым наш фильм всё время сравнивают, а я его увидел только накануне наших съёмок.

И когда мы начали работать, эта тема стала возникать: казалось, что да, много снимают о подростках. Но я этого не чувствую. Не знаю, может быть, я не прав, и надеюсь, что не прав, потому что очень хочется что-то сказать про молодость сегодня, даже если это молодость с ощущением бесперспективности. Хочется верить, хочется надеяться и ждать перемен. Может быть, как-то иначе можно на это посмотреть, но это сложно. Мне кажется, что фильм «Межсезонье» так и заканчивается. По крайне мере, для меня эта неоднозначность присутствует.

Но что я могу точно сказать про это поколение: вот я родился в 1985 году и Советский Союз для меня неизвестен и в моей памяти не остался, в отличие от 90-х. И я думаю, что поколение, чьи родители не связаны с Союзом, несут в себе то, что мы не можем даже почувствовать и понять. Я верю, что если этой связи не будет, то, возможно, произойдут изменения не только в жизни ребят, но и другие, более обширные.

— Насчёт ожидания перемен и ощущения времени. От трейлера «Межсезонье» остаётся впечатление, что фильм отсылает как раз к 1980-м, к той волне советских перестроечных фильмов вроде картин упомянутой Асановой, которые много говорили о проблемах молодых людей. И кажется, что ваш фильм — это своеобразная вариация на тему того, что в наши дни условный Бананан из «Ассы» или Иван из «Курьера» взялся бы за оружие.

Александр Хант: Интересная мысль. В любом случае все эти фильмы — наш источник вдохновения. Если говорить об «Ассе», мне кажется, что это не фильм, а коллаборация творчества. Это не картина Сергея Соловьева, а некое совместное приключение этих людей. Мы даже в каком-то смысле пытались пережить подобный опыт. У нас же фильм был без бюджета, без поддержки Минкульта или какой-то ещё. И когда мы приехали в Екатеринбург, то просто начали изобретать на ходу. Снимали много, долго, и было ощущение свободы и полной независимости. Самое обидное, что где-то треть материала не попала в фильм, и, может быть, он в итоге обратится в какой-то странный сериал.

— Недавно «Кинопоиск» опубликовал видеоэссе, посвящённое российскому кино 1980-1990-х, и там был забавный момент: когда рассказывали о современных фильмах, осмысливающих 90-е, показали фрагмент вашей картины «Как Витька Чеснок вёз Лёху Штыря в дом инвалидов». Он ведь снят про наши дни. Но как сформулировала одна моя знакомая свои впечатления от вашей первой картины: «Лучший российский фильм про 90-е снят не про 90-е». Как вы думаете, почему от этого фильма возникают именно такие ассоциации?

Александр Хант: Это очень интересно, потому что когда мы поехали в Тверь, на поиски локаций для «Витьки Чеснока…», то сразу брали в наш фильм всё, что мы там находили современного. Мы не стилизовали наше кино под 90-е. Но удивительным образом, уже когда мы всё смонтировали, я думал: поймут ли люди вообще, что всё происходит сегодня. По моим ощущениям, 90-е никуда не делись, а просто облачились в другие наряды.

Я хорошо помню, как в детстве гулял по своему маленькому городку Ханты-Мансийску и у меня были длинные волосы, серьга в ухе. Ко мне бы тогда обязательно кто-то прицепился из-за этого. Было так, что ты чётко знал, что есть противоположное мнение, которое говорит, что это не норма, что отличаться нельзя. Ты чувствовал этот противовес. Для меня 90-е во многом связаны именно с таким ощущением.

Я уехал из своего родного города и потом, когда туда возвращался, то видел, как город меняется. Там появились стеклянные остановки, которые били, но их снова ставили, а их опять били. И я видел, что ребята, с которыми я раньше не общался, в принципе нормальные. Мне казалось, что идёт какое-то правильное движение. Но сейчас я вижу, что как будто снова всё сдвинулось к битью остановок. Кстати, тех стеклянных остановок и правда стало меньше. Видимо, бессознательно эти 90-е вшиты и в меня, и в Витьку Чеснока несмотря на то, что я не преследовал цели показать именно это.

— Вы проводите предпоказы «Межсезонья» в разных городах, потом обсуждаете фильм. Что зрители говорят о нём, и были ли какие-то интересные, неожиданные высказывания?

Александр Хант: Это для нас всех очень трепетный опыт. Допустим, мы ехали в Челябинск, и нам все говорили: «О, суровый город, суровые люди». Поэтому мы ждали, что нас что-то такое и ждёт на показе. Но было очень откровенное обсуждение в очень тёплой атмосфере. Мы обсуждали фильм дольше, чем шёл сам фильм. Там было сказано очень много интересного.

У нас есть в фильме сцена, где герои кричат друг другу бранные слова. И мы знали, что подростки в этой ситуации использовали бы не просто ругань, а мат. Но если бы мы взяли матерные слова, то вся сцена была бы запикана. Этого нам точно не хотелось. Поэтому мы придумали такой ход: взяли слова, которые были не матерщиной, но всё равно ругательствами.

И вот, после показа встала бабушка 82 лет, которая непонятно как оказалась на фильме «Межсезонье», и спросила у зала: «Скажите, пожалуйста, неужели никого из вас не возмутила эта сцена?» И я понимаю, что для меня это человек с другой планеты. Я-то думал, что всех обхитрил тем, что там должен быть мат, а мата нет, а её даже эти ругательства так поразили. И там весь зал стал заступаться, говорить, что только так и можно. Я вообще за то, чтобы после фильма возникали такие дискуссии. Для меня самый идеальный расклад — это именно разговор после фильма. Если он возможен, если фильм провоцирует разговор, значит он работает.

***

Подписывайтесь на Telegram-канал и рассылку пермского интернет-журнала «Звезда». К ним есть полный доступ. Страницы «Звезды» в Twitter и «ВКонтакте» доступны через VPN.