Девяностые годы рядом

Человек растерянный

Эпоха 90-х — это эпоха, когда люди вдруг потеряли все чины, ордена, звания, статусы. Вроде бы дипломы висят, зачет «победитель соревнований такого-то года» есть, в трудовой книжке серия благодарностей. Но все это потеряло значение. Статусы обнулились: инженер, преподаватель вуза вдруг опустились на самое социальное дно. Поэтому главный тип человека 90-х — это человек растерянный.

Представьте: на улице Ленина стоит здание, на здании надпись «Коммерческий банк», название банка — «Дзержинский». Коммерческий банк «Дзержинский» на улице Ленина. Что должен понимать человек, увидев вот эту ситуацию? Либо все сошли с ума вокруг, либо я сошёл с ума, потому что я вижу то, чего не бывает.

Появилось много новых слов. Кто до 1992 года знал имя «ваучер»? А в 1992 оно было абсолютно на слуху: ваучерами торговали, обменивались, о них спорили, шустрые молодые люди их скупали за какие-то деньги, продавали, на что-то меняли. Слово «челнок», конечно, было известно и раньше, но совсем в другом смысле. Челнок в 90-е — это профессиональная роль.

Я бы хотел обратить внимание, что внешне всё вроде бы осталось на своём месте: человек работает на заводе им. Дзержинского, ему платят заработную плату. Но платят не вовремя, откладывая на некоторое время и при этом выясняется, что заработная плата теряет свою покупательную способность в течении месяца на 25-30%.

Сразу же появляются народные умельцы, в масштабах страны это МММ. Кстати, слово «пирамида» тоже из 90-х. И вот люди приносят им деньги и через месяц по началу очень четко получают проценты. Включается азарт, а со стороны МММ появляется объявление, что меньше миллиона они не принимают потому что не хотят больше возиться с мелочью. А потом выясняется, что платить нечем, МММ вместе с деньгами людей куда-то исчезает.

В Перми была своя подобная компания — «Лора». Она стационировалась при Пермском техническом институте, а ее лицом были благородные доценты. Крутились деньги людей сначала быстро, потом медленнее, потом перестали крутиться. Потом начались судебные иски, но они ни к чему особо не привели, потому что бумаги “Лоры” были оформлены относительно верно.

Строительство пирамид шло по всей стране, люди видели инфляцию и таким образом пытались спасти свои деньги. Это действия людей растерянных, потерявшихся, ищущих либо какого-то выхода, либо какой-то перспективы. Потому что завод зарплату не платит, а если и платят, то она становится такой мизерной, что на нее не проживешь.

По тем же причинам инженер с завода не увольняется, потому что там особо с него ничего и не требуют, но основные деньги получает на центральном колхозном рынке: держит палатку, продает на ней восточную продукцию.

Экономическая теория

Один из самых ярких феноменов 90-х — цены. Прежде всего, все рекорды бьют цены на продукты питания. И самое интересное, что власти страны понимали в происходящем не больше, чем простой пермский обыватель. Вот пример: президент появляется в магазине и узнает, что колбаса стоит 50 руб за кг. Он приходит в состояние ужаса и на митинге об этом говорит: как же так, почему колбаса стоит 50 рублей? А публика понимает, что его привели в хороший магазин, потому что обычная цена уже под сотню. А зарплата 200-250.

Дальше президент говорит, что колбаса должна стоить дешевле. Стоящие рядом чиновники кивают головами, камера показывает их немного растерянные, немного гневные лица. Реформаторы твердо знают только одно: есть такая невидимая рука, рука рынка, она все поставит на свое место. Откуда она взялась, из какой облачной выси и как она превратит человека, который не умеет управлять в человека, который умеет? Такой вопрос даже не ставился.

Когда власть имущие начали объясняться, они напрямую говорили, что у них в голове была экономическая теория и в соответствии с ней они и действовали. Чем они отличались от своих предшественников, у которых тоже в голове была экономическая теория, только другая, было совершенно неясно.

То, что в этом обществе живут люди, и то, что у этих людей есть личные интересы, индивидуальные и коллективные представления, некоторые образы себя и общества, это их абсолютно не интересовало. Никаких людей не было и быть не могло, были просто экономические единицы, которые невидимой рукой рынка, подправленные сверху, можно было побудить стать совершенно другими людьми.

На самом деле происходило первоначальное накопление капитала. По европейский классике XV-XVIII веков оно происходило за счет разграбления деревень либо колоний. Но в России 90-х не было колоний, а в деревнях было нечего грабить. И тогда власти просто забрали себе накопления людей и социалистическое народное имущество. При этом, конечно, стреляли. Когда делили Уралкалий, насколько я помню, главный бухгалтер был застрелен возле собственного дома. Нигде первоначальное накопление капитала не было мирным и ласковым, и Пермский край в этом отношении не очень отличался.

Спор двух корпораций

В борьбе за народное имущество схлестнулись две сильные корпорации. Первая — партийно-хозяйственная администрация, у которой были какие-никакие, но компетенции, большие социальные связи, входы и выходы в правительство. Они бы наверное сделали все своим, но столкнулись с другой корпорацией, на которую никто внимания не обратил — криминальной корпорацией.

Криминальный мир к этому времени тоже успел сложиться, получить некоторые ресурсы, прежде всего человеческие, опираясь на сеть спортивных обществ, на демобилизованных или вышвырнутых из армии людей.

Криминальные структуры схватываются с госпартийными структурами и начинается бесконечная турбулентность. На улицах немножко стреляют, потому что в этой борьбе в условиях первоначального капитала обращаться в суд можно, но это не очень эффективно, а эффективно прямое действие.

Меняется городское социальное поле. Появляются места, где обыкновенному человеку лучше не появляться. Такое место в 90-е называется кафе или бар, туда не надо ходить, там вдруг палить начнут, или не начнут, но тебя оттуда вышвырнут. Куда можно ходить? На рынок. Можно конечно в магазины, но там продают за доллары, либо ценник стоит в условных единицах. Появляются товары по очень высоким ценам и люди, которые могут эти товары покупать.

Этих людей сначала называют бандитами, потом новыми русскими — это синоним. Совершенно новая, такая экономическая группа, они потом будут называть себя средним классом, потом элитой. Их легко определить: большие машины, малиновый пиджак, два охранника. Охранники это что-то вроде почетного караула, символ статуса.

Изменения в социальной жизни

Для того, чтобы вернуть утраченный прежде социальный мир, необходимо поддерживать какие-то ритуалы. Основной ритуал советского мира это партийное собрание. И если в конце советского времени туда никто ходить не хочет или ходят с большим трудом и усилием, то в 90-е коммунисты аккуратно собираются на партийные собрания.

Коммунистическими партиями РФ в Перми в то время заведуют интеллектуалы, тогда как серьезные партийные функционеры прошлого заняты приватизацией. Что могут делать партийные идеологи на партийных собраниях? Говорить, спорить, рассказывать про замечательные минувшие времена, ожидать, что вот сейчас, ну завтра, ну послезавтра все вернется в правильное, хочется сказать первобытное состояние, и снова говорить, говорить. Наступает какое-то странное оживление партийной жизни, но уже в совершенно новых условиях.

Меняются семейные отношения. В 70-е пенсионеры мама и папа были нужны и необходимы для семейной жизни. Например, у них было свободное время, и они могли охотиться на продукты питания. В 90-е эта функция исчезла, появилась другая — найти что-то подешевле. Но было и другое: в 70-е-80-е пенсионеры помогали своим взрослым детям деньгами, иногда до пенсии. В 90-е это уже было невозможно, но бабушек появилась новая функция — они обеспечили мелкорозничную торговлю. Свобода торговли с 1 января 1992 года означала, что каждый человек может продавать что угодно где угодно, и вдоль Комсомольского проспекта и улицы тогда еще Карла Маркса стояли бабушки строем и продавали разные вещи. Это единственная форма экономической помощи, которую они могли оказать собственным детям и семьям, окупая мизерные зарплаты.

Люди потеряли все социальные статусы, и эту потерю статусов было необходимо компенсировать. Первая компенсация — это алкоголь. Появилась огромная масса поддельного алкоголя, который продавался дешево. Алкоголем торговали всю ночь, весь день, неделями напролет. Разорились бедные таксисты: в советское время таксист всегда держал в бардачке 4-5 бутылок водки, и вечером, когда был запрет на торговлю, к нему всегда можно было подойти и купить ее.

Кроме того, добавились наркотики. Конечно, их не было в свободной продаже, но оборот наркотиков резко возрос в 90-е гг, и они резко помолодели. Центры продажи наркотиков были известны: вузы, площадь Восстания и т.д. Например, в Политехе это был вестибюль главного корпуса — чтобы далеко не бегать.

Был и другой вариант: крутись, действуй, делай что-нибудь, не сиди на своем заводе. Один из умных и циничных руководителей предприятия как-то вслух удивлялся: “Что мне делать с нашими инженерами? Плату за вход взять, чтоб они не ходили на работу? Все равно платить нечем”.

В это время зарождалась новая трудовая мораль: ценен не только труд с приклеенным к нему дипломом и статусными привилегиями,  а ценен любой труд, который востребован и за который платят деньги.

Анестезирующим средством, кроме водки, стал телевизор. Хочешь эротический канал — вот тебе эротический канал. Не хочешь эротический — вот тебе «Бандитский Петербург». Серия за серией тебе будут рассказывать как интересно бандиты убивают друг друга и других. Надоели бандиты — крутим комедии, потом «говорящие головы».

Появился новый тип политического деятеля в телевизоре. Жириновский, который сменил сразу же и Чумака, и Кашпировского. В отличие от них, Владимир Вольфович лечил людей Индийским океаном, в котором надо было намочить сапоги. Он всерьез с экрана провозглашал чудесные предвыборные лозунги: «Каждому мужику по бабе», «Каждой бабе по мужику».

Итоги 90-х

Слово “дефолт” до 90-х тоже не было известно и понять, что это, никто не мог. Не мог понять президент, который объяснял перед камерами, что никакого дефолта не будет. Ему, конечно, рассказывали, но вряд ли он это понимал — так же как и телезритель, которому это говорили. А потом сказали обратное: дефолт случился.

Дальше была смена правительства. Публика начинает следить за тем, за чем раньше никогда не следила: телевизионными передачами о ценах на нефть на мировых рынках. Цены на нефть стали расти, в телевизоре был вздох облегчения. Мы справимся с дефолтом, с долгами, мы со всем справимся.

Так наступает конец 90-х.

По отношению к власти, большой и малой, нет критичности — на нее просто махнули рукой. Президент превратился в карикатурную фигуру, вечно пьяного старого мужика, у которого крепкое рукопожатие и который работает над бумагами — это телевизор сообщал. Публика знала: запил, значит, поэтому его не показывают.

Правительства достаточно часто менялись, и слишком много говорили. Обещания следовали за обещаниями, а жизнь устраивалась как-то сама собой, вне зависимости от этих слов. Между народом и властью был заключен безмолвный пакт о ненападении: занимайтесь своими глупостями, но нас не трогайте. Мы уже сами чему-то научились.

Мы уже научились отличать МММ от «Лоры», научились искать работу, чтобы она была не слишком обременительной, но достаточно оплачиваемой, мы научились даже менять работу, потому что пожизненная занятость 60х-80х гг канула в прошлое.

Да, вы каким-то образом мешаете нам торговать, уже стали вводить ограничивающие регламенты. Но ничего, мы сумеем эти регламенты обойти. Да, челноки вышли из моды потому что в дело вступили большие торговые сети, но в конце концов можно работать консультантом в больших магазинах.

Мы не лезем в вашу епархию, вы не лезьте в нашу. Вы нам что-то рассказываете про либеральные ценности — хорошо, говорите, не жалко. Но мы-то знаем, что никаких ценностей, кроме денег, у вас нет.

Да, за 10 лет качество жизни для большинства не выросло. Но у нас открылись некоторые перспективы. Ими трудно воспользоваться, но ими можно воспользоваться. Можно начать новое дело, можно подключиться к большому делу, можно найти себе работу в финансовых учреждениях. Слова “финансы”, “экономист”, “юрист” стали предельно популярны, курсы и соответствующие направления выросли до небес.

Это было очень тяжело, но к концу 90-х люди адаптировались.

Как начались нулевые

К нулевым годам наступила некая стабилизация. Прошла растерянность. Новый социальный порядок не то чтобы получил легитимность, но он был признан. Появилось понимание, что его можно адаптировать к собственным возможностям, к собственным потребностям, понимание как в него встраиваться.

Телевидение стало скучным, потому что появилась возможность заменить его реальной жизнью. Реальная жизнь перестала вызывать опасения и страхи, хотя легкой она естественно не стала. Правда куда-то по дороге пропала советская интеллигенция, она растворилась. Куда-то пропала культура чтения и в подъездах домов появились стопки книг, которые так аккуратно из дома из старых книжных шкафов выносили, тех книг, которые собирали в 70-е-80-е. Они перестали быть статусными явлениями, они перестали быть нужными, потому что в этой жизни было меньше свободного времени, меньше условий для болтовни, меньше интереса к тому, как жили какие-то другие люди, а больше интереса к тому, как мы сейчас в интересное время живем.

И к нулевым вернулась тяга к сильной руке. Общество хотело видеть Бориса Николаевича демократом, который должен был перестрелять всех привилегированных чинуш, разогнать все партийные комитеты, и править сурово и жестко, как Петр Великий. Серьезно править. Но у него не получилось. Получится может только у того, кто а) моложе, б) трезвый, в) лучше, чтоб из чекистов. Еще Андрей Дмитриевич Сахаров говорит, что чекисты менее всего замараны в коррупции. Откуда он это знал, я сказать не могу, но ему так казалось. И вместе с ним так же казалось сотням тысяч наших современников.