Работа твоей мечты

За свои довольно таки бесполезные тридцать лет, мне ни разу не доводилось работать официально. И дело не в том, что я не образованный, это весьма очевидно, и далее будет только подтверждаться. Тут скорее решающую роль сыграли реалии современной жизни, нежели моя лень или судьба неудачника, за которой так хочется удобно спрятаться. Мне кажется, многие из вас работали неофициально, может, и работают прямо сейчас, а кому-то может даже уже далеко за тридцать. Хз, я почему-то всегда считал это показателем несостоятельности как человека. Будто таким образом незримая рука бытия разделяет людей на более и менее вкусных, перед пожиранием их человеческих судеб. И кому-то предстоит пролетать со свистом в то самое «прекрасное далеко», а кто-то будет пробуксовывать как я, на одном месте. Не подумайте, это не порция нытья или обвинений успешных людей в их успешности, и упаси Бог, не обесценивание их успеха, нет. Я сам виноват во всех своих бедах, я это понимаю. Также, я прекрасно понимаю, что по-другому быть не могло. Ну, хоть убейте — не верю я во все эти истории про «добейся» и «бери от жизни свое». Если бы все они работали, я бы не оказался там где оказался, не попал бы в то проклятое место, и не увидел бы то, что увидел. Я бы и дальше жил как вы, вернее не как вы, а как те, кому я должен соответствовать, и на этом был бы конец истории. Очередной забагованный «NPC», который попал не в ту триггер зону. Просто строчка бессмысленного кода, за которой такие сложные и банальные умозрения. Извините за весь этот высер выше, так бывает после очень сильных эмоциональных и психологических потрясений, а теперь о них.

Когда меня в очередной раз увольняют с работы, или меня начинает паять от внутренней комедии с всегда одинаковым сюжетом в духе «ты прозябаешь — жизнь уходит», и тогда ухожу уже я, то я всегда оказываюсь один на один с таким чувством… как бы вам его описать… Быть может, оно знакомо каждому из вас, как бы маленькие внутренние похороны. Неописуемая тоска, жизнь словно выворачивается наизнанку. В эти моменты, мой ум становиться каким-то гиперчувствительным, я начинаю искать знаки от судьбы и мироздания, как бы прихожу в себя после долгого и тяжелого сна. Если я натыкаюсь на какой-то случайный обрывок фразы, за которую почему-то зацепился мой ум, то раскручиваю мысленный клубок до тех пор, пока не вижу — там ничего нет. Это касается и моего безработного быта. Может, кто-то дипломированный обозначил бы это как обострение, но сдается мне, еще слишком рано, ведь я даже еще не рассказал о случившемся.

С учетом всех вводных, и реалий только начавшегося и вездесущего карантина (а произошло всё в двадцатом году, если быть точным — начало марта), можно примерно представить глубину моего отчаяния. Тогда я работал охранником в небольшом супермаркете, и мой начальник просто написал мне в телеге «Мы закрываемся». На этом всё. Когда ты работаешь не официально — так бывает. Никаких выходных пособий или отступных и т.д. Всем спасибо — все свободны. Один день, и я снова безработный. И дни мои вновь стали внутренними похоронами.

У меня, как и у любого неудачника, много друзей. Чем успешнее человек становиться — тем всё меньше людей вокруг него, которых он может назвать друзьями. Думаю, мои пятнадцать друзей, говорят сами за себя. Как во все мои эпизоды безработных траурных дней, я начал обзванивать своих друзей. Банальное «Пойдем попьем пивка», ну а там в процессе — «Блин, уволили, нема варика устроиться?». Может выше я упустил этот момент, но для меня очень сложно приживаться в новом коллективе. Слишком крутой порог вхождения. Это, к слову, еще одна причина, из-за которой я порой не задерживался на новых местах. Поэтому часто и прибегал к поискам работы через друзей, чтоб хоть как-то упростить себе вливание в новый коллектив. И вот я выдергиваю на неделе одного своего друга, с которым до этого работал на цехе по сборке мебели. Заранее скажу — там будет один странный момент, который до меня дойдет слишком поздно, на протяжении всех наших посиделок он не будет выходить у меня из головы, но что это — я осознаю совсем не скоро.

Мы идем в пивнуху, час непринужденно выпиваем. Обсуждаем бокс, карантин (который тогда только начался), и плавно скатываемся в бытовуху. Он за свою даму сердца, я за ту, что меня бросила. Он за желание взять кредит, а я за увольнение. И в этот тот момент, мы почти одновременно касаемся работы — «Слушай, я вот хотел тебе предложить работку», после моего «Да вот, уволили из-за короны недавно…». Далее он назвал мне тип работы, и оплату, от которой всё стало слишком подозрительным. Очень большая зарплата для банальной физической работы. Тридцать долларов в день, да еще в период карантина, двенадцать часов — оплата в конце дня на руки, в двадцатом году для Харькова это были прям хорошие деньги, во всяком случае, для меня. Не подумайте, я еще не опустился до закладничества или надписей тг-шных групп на стенах, и надеюсь, жизнь никогда не подведет меня к этому. Так что ко всему, что он мне тогда сказал, отнесся максимально скептически. В тот вечер он мне дал один контакт, в телеге. Один контакт, что разрезал мою жизнь ровными дольками, подобном торту, подаваемому на празднике безумия, в лице последующего года и грядущих событий. Под слезы вселенной, под ее отчаянные крики, под знаки, что она слала мне всеми немыслимыми способами. В том временном промежутке, за неделю до похода на ту «работу», меня даже не сильно сбила машина — я уж и представить не могу, что может быть нагляднее. Но я всё равно пошел туда, и как я говорил в начале — я сам виноват во всех своих бедах.

Харьковчанам, наверное, почти сразу станет ясно место, куда меня занесла нелегкая, особенно с учетом того, что жил я тогда на «Тракторах». Никакой конкретной фирмы, никаких адресов. Я постараюсь всё описывать как можно абстрактнее, что-то, вероятно, даже намеренно упущу. Вам, скорее всего, покажется странным мое упоминание Харькова, как и района «Тракторов», и тут может проскочить некая алогичность. Упомянул я это лишь для того, чтоб подобно тому как альпинисты, взбираясь на огромную высоту, вбивают страховочные колья, или как оно у них там называется, так и я оставляю эти «страховочные» ориентиры. Ибо, сдается мне, та высота, тот пик пережитого, о котором я собираюсь вам поведать, может мне не поддаться, и от меня останется только эти два пространственных ориентира. Не упоминаю про адрес и фирму я еще по той причине, что кто-то может попытать свою удачу или проверить мою историю. Я то здесь, пишу всё это, а вот у вас может быть конец куда более страшный, а я вам этого не желаю.

После наших посиделок, я еще около недели мешкал, потом, как я и упоминал, меня чуть подсбила машина, и совсем морально раскиснув, я написал по тому номеру, что дал мне мой друг. Вопреки моим ожиданиям неудачи или очередных трудностей на этапе собеседования, всё на удивление прошло быстро и гладко, это притом, что собеседование, по сути, происходило в переписке телеги. Мне сказали прийти на работу уже на следующий день, и дали адрес. Тогда всё и началось.

Видели все эти огромные цеха, ангары, заводские территории, да и просто пространства, где по хорошему нас быть не должно. Они обычно где-то фоном, на периферии, пока едешь на автобусе или метро. У таких строений, как мне кажется, даже есть свой пост-панковский саундтрек. В детстве такие сооружение вызывали интерес, а с возрастом чувство глубокой тоски, которая словно была всегда, а с годами просто вспомнилась, как что-то вечное. К месту своей новой работы я долго ехал, затем так же долго шел, по координатам, вбитым в телефон. А уже там, не менее долго стоял перед проходной и будкой охраны. С тем чувством тоски, которое описал выше, я смотрел на огромный ангар, куда мне предстояло идти.

С виду это была самая не примечательная территория, коих по Харькову огромное множество. Что-то вроде завода, большой длинный ангар, на бескрайних просторах, что уходят вдаль бетонными заборами по своему периметру. У самой крыши длинные и плоские окна, в которых горел неприятный, слишком яркий, производственный свет. Я стал было что-то объяснять полноватому и пожилому охранник, о цели своего визита, как он сразу мне выпалил: «Если на работу — туда» и указал рукой в сторону большого ангара. У самого здания толпилась куча людей, человек тридцать на вскидку, все без исключения мужичье, работяги. Такие с пакетами, в черных куртках и базарных темных джинсах. Вы ежедневно не замечаете их десятками, если не сотнями, когда те проходят мимо на улице. Я подошел к толпе, закурил, стал слушать разговор. Из него понял, что все сегодня здесь впервые, и так же как и я, вообще не понимают что нас ждет дальше. У меня, к слову, был уже похожий опыт, когда я звонил по сомнительным объявлениям с очень хорошими финансовыми обещаниями. И частенько за такими объявлениями могли сидеть вполне себе замученные жизнью люди, которые по итогу предлагали идти и торговать «орифлеймом» или какой-то не прошедшей ни единой сертификации «ЕС» зубной пастой. Где-то в глубине души, я и предполагал, что так и будет, и слушая фоном собравшихся работяг, еще больше склонялся к своей версии. А затем появился человек, который запустил всех нас внутрь. Мы по очереди подходили к нему, и он записывал нас в свои списки, после чего встал перед нами, и стал проводить инструктаж. Я уже тогда должен был развернуться, еще после инструктажа, и уйти оттуда, и вспоминать это лишь как бредовый сон, что не успел перейти в кошмар. Но вместо этого, я слушал его, не осознавая, что кошмаром предстоит стать моей жизни, а не эфемерному сну.

Человек, что представился как Андрей Николаевич, проводил тот самый инструктаж. Мне трудно называть это инструктажем, ведь на деле это был весьма честный призыв уйти пока не поздно. Сколько бы я не пытался воспроизвести слово в слово ту его речь, у меня не вышло, но вот примерное ее содержание : «Меня зовут Андрей Николаевич, и я ваш куратор. По всем вопросам обращаться исключительно ко мне. Отвечаю только в Телеграм, на телефон не звонить. Сегодня вы приступите к работе, и я буду наблюдать за вами. Каждый из вас получит номер, когда я буду называть номер, это значит, что вы нам не подходите, и мы прощаемся. После того как я назову ваш номер, подходите ко мне и я вас рассчитаю, не переживайте, зарплату получат все, даже те кто не подойдут. Характер работы не сложный, нужно переносить груз из точки А в точку Б. Говорю сразу — перекуров у нас нет. Перерывов на обед и походы в туалет — тоже нет. Если вас что-то не устраивает, подходите сразу к моему столу, и я вам дам символические за беспокойство. Еще раз, если кому-то что-то не нравится, то можете уйти сразу. Повторяю, работа без перерыва. Сегодня вы пришли позже, а так мы работаем с восьми утра до восьми вечера. Пять дней в неделю, никаких отпусков и внеплановых выходных. Что-то случилось, и я вас рассчитываю. Болеете — прощаемся, опаздываете — прощаемся, отлучились в рабочее время — прощаемся. Для особо забывчивых правила есть на входе, можете ознакомиться, но на всякий случай проговорю. Никаких разговоров между собой во время работы, никаких туалетов, телефонов и ухода с рабочего участка. Никаких обедов и перекуров, повторяю, ни-ка-ких».

Свою речь он прогнал несколько раз, после чего для всех несогласных указал на дверь. Тогда сразу ушло человек шесть, если память не подводит, всего в тот день он нас записал порядка сорока трех человек в свой список. Когда вся возня улеглась, нам раздали номерки, мой был семнадцатый, по месту в списке. Вот тут и начались первые странности. Сразу после того как мы вышли из предбанника, подобие небольшой пристройки, где проходил инструктаж, мы зашли в основное здание, в тот самый здоровенный ангар. Там я увидел впереди большое плато из поддонов, на которых были одинаковые картонные коробки. Первое было рядом с входом, за ним было такое же, только метрах в десяти, если не больше. Коробки были наложенные одна на одну, ровными стопками, высота примерно до двух метров. Далее я увидел другой конец ангара, и тут я, наверное, разгневаю не одного эксперта расстояний, но как мне кажется, противоположный конец ангара был в сотне, если не больше, метров. Зеркально, у самых стен, там были такие же плато из поддонов, на которых стопками лежали коробки. Сами коробки были наверное каким-то стандартом сантиметров пятьдесят примерно в длину, и где-то столько же, может чуть меньше, в ширину. Обычные картонные коробки. Без надписей, рисунков или посторонних цветов. А затем, Андрей Николаевич стал объяснять характер нашей работы. От услышанного мне стало как-то странно. Вернее, я ни хрена не понял, но спорить не стал.

«Берете коробку и несете ее в противоположный конец помещения. Там кладете к другим коробкам, после чего берете коробку оттуда, и несете ее сюда. Тут кладете её к другим коробкам, затем берете другую коробку и несете ее в противоположный конец помещения. Четные номера к дальней стопке, нечетные к ближней. Всё понятно?» — скорее утверждая, нежели спрашивая, закончил он.

Пара человек из толпы справедливо задалась вопросом: «А на кой хер это собственно делать?», после чего Андрей Николаевич проговорил их номера, и сказал, что они свободны. Кто-то прыснул со смеху, Андрей Николаевич назвал и его номер, притом безошибочно. Еще кто-то сзади начал перешептываться, он назвал и их номера, и за пару минут отсеялось порядка десяти человек. Про себя я подумал что-то в духе: «Ого» и «Какого…», но внешне постарался себя сдержать, хоть и понимал, что происходят не вполне нормальные процессы. Мое положение усугублялось еще тем, что мои финансы подходили к концу, поджимала висевшая пара кредитов, а с родными всё было совсем туго. Возможно, именно это заставило меня остаться тогда, а не уйти, как это сделало большинство нормальных и главное умных людей.

И вот под резкий и громкий крик — «Начали!», мы и принялись двигаться в сторону поддонов с коробками. Тогда еще на моменте движения, Андрей Николаевич назвал два номера, и пара человек отсеялась, еще даже не приступив к работе. Следом, он назвал еще три номера, после того как мы подошли к горе коробок. Затем еще один номер, после того как все взяли по коробке, и стали направляться в противоположную сторону ангара, к другой горе с коробками. И снова несколько номеров. Помню, кто-то в движущемся потоке стал сильнее других идти, и Андрей Николаевич назвал его номер. Пока мы шли, в моей голове было непонимание такого уровня, что мне кажется, внешне меня перекосило под стать вопросительному знаку. Да чего уж там, я наверное принял какую-то первобытною позу непонимания происходящего. И став этой перекошенной фигурой вопросительного знака, я и продолжал нести коробку, пока не дошел до противоположного конца ангара. Там, уже с динамиков на стенах прозвучала еще пара номеров, и те, кого назвали, как-то показательно обессилено махнули руками, после чего ушли. Затем путь назад, уже с другой коробкой.

Вначале, я обмолвился о том, что я предельно необразованный и безграмотный человек, но даже у такого тупня как я, от происходящего шестеренки в голове начали усиленно крутиться. Что я только не думал, пока мы носили коробки туда–сюда, а Андрей Николаевич всё продолжал называть номера, после чего люди уходили. К слову, если в начале мне удавалось прослеживать какую-то логику в его отборе, то по мере того как проходило время, любые мои предположения насчет того, что нарушили люди, которых он назвал, не находили никаких, даже примерных поводов для их отсева. А я всё думал — что нахрен происходит. Думал, может где-то стоят камеры, и всё это часть шоу или розыгрыша. Думал даже, что может это какой-то эксперимент, и тому подобное. Что может быть кто-то отмывает деньги таким образом, и создает видимость труда за закрытыми дверями. Потом мне почему-то казалось логичным, что всё это, не что иное, как собрание каких-то сектантов, или их безумный тренинг. Затем вектор моей мысли сместился во что-то более приземленное, и я стал гадать, может ли происходящее быть центром реабилитации бывших алкоголиков, наркоманов и сидельцев. Дескать, таким способом они вырабатывают навыки социализации, и гуманизма по отношению к труду и честной жизни, которая обычно им не свойственна. Затем стал обливаться почти холодным потом, вспомнив фильм «Тринадцать», где они стреляли друг другу в бошки. От этих мыслей в голове всплыл даркнет и всякие комнаты смерти и пыток. Их я никогда не видел, но мне казалось, начинаются они именно так. Так я и шел, с коробкой в руках, сначала в одну сторону, затем в другую. Пока в голове фоном шел праздничный салют из паранойи, страха и дурного предчувствия.

Где-то спустя час нашей «работы», идущий впереди меня через несколько человек (шли мы цепочкой, друг за другом), довольно крепкий чувак, как-то жестко начал вслух негодовать. С виду, он прям, не знал, на кого сорваться. Вышел из строя, кинул коробку в сторону, и начал сокрушаться на Андрея Николаевича, пока все продолжали двигаться. Вместе с номером этого типа, Андрей Николаевич назвал еще два номера, тех, кто повернулся на крики. Быкующий чувак обзавелся поддержкой в лице тех двух человек, которых только что назвали, и уже они втроем начали горланить на весь ангар. К тому времени, я уже дошел до противоположной кучи с коробками, и возвращался назад, поэтому происходящее мне было хорошо видно, и даже не приходилось поворачивать голову. Из небольшой двери в отдалении от входа вышли четыре крепких теленочка, натуральные мордовороты, и указали негодующим на дверь. Они как-то мигом стали спокойными, и проследовав за охраной, без сопротивления ушли. Всё и до этого было ну очень странным и зловещим, но после того как я увидел этих бычар, мне уже было абсолютно нечем крыть свою растущую тревогу, и я просто шел дальше, перенося коробки из одной кучи в другую.

Затем спустя еще пару часов нервы сдали у кого-то позади меня. Я слышал лишь крики, обращенные в никуда. «Зачем мы это делаем?!», «Какой в этом смысл?!!», «Эй! Кто-нибудь! Неужели вас это не смущает?! Мужики?!». Никто не остановился, и даже не обернулся на его крики. Судя по тому, что Андрей Николаевич назвал лишь его номер, большинство, так же как и я, догадывались, как тут всё работает. Так прошел первый день. В тревоге, страхе и непонятном состоянии.

Вознаграждением за то, что мы делали, (а работой у меня это язык не повернется назвать), был довольно таки жирнющий конверт. Андрей Николаевич под конец дня разразился тирадой о том, что нам выпала большая честь работать здесь. Говорил, что мы получили сверху маленькие поощрения, и каждый из нас действительно заслуживает эту работу. Он говорил довольно долго, но большинство его речи стерлась из моей памяти, и я лишь отчетливо могу вспомнить только свои хаотичные мысли. Как боялся, что нам скажут что-то в духе: «Вы нам подходите», после чего нас всех разберут на органы, или вывезут в рабство. Мысль насчет рабства и какого-то немыслимого подпольного труда больше других задержалась в моей голове. С ней я уходил через проходную и прощался с людьми, которые, как мне казалось, испытывают нечто похожее.

Эта мысль сверлила мой череп изнутри и в метро, и пока я лежал в кровати, вспоминая весь минувший день. Сейчас я не вспомню, но уверен, что и сюжет у приснившегося мне сна в тот день был отравлен этими тягостными и непонятными переживаниями. И вот, отталкиваясь от всего вышесказанного, от всей тревоги, пережитой за день, от одних только негативных впечатлений, я не придумал ничего лучше, как пойти туда же снова, на следующий день. Может, сделать это меня заставила сотня с лишним долларов, заработанная в тот день, а может, то новое и первое за долгие годы чувство — что происходит что-то необычное. Интересное, странное и настоящее. Думаю, многие из вас могут понять меня. Всё, с чем мне доводилось сталкиваться до этого, это была сплошная рутина, рутина и снова рутина. А это был первый случай, когда я чувствовал себя частью чего-то… чего-то… Эх, если бы я был чуточку умнее, мне бы не пришлось писать всё это, и уж точно я не пошел бы туда на следующий день.

К моему удивлению, утром на работу явились все, кого мне удалось, так или иначе, запомнить. Я ориентировался по номерам, нежели по внешности. Всего нас осталось порядка двадцати человек, точно уже не помню. Теперь вместо простых бумажных номеров, всем раздали жилеты с вышитыми на спине цифрами. Получив свой номер семнадцать, я проследовал за остальными обратно в ангар, где были уже мы одни. Ни Андрея Николаевича, ни огромных охранников, только коробки. В нашей толпе кто-то решил шуткануть и вымолвил что-то в духе: «Ну что, вскроем одну коробочку?», после чего из динамиков на стене прозвучал его номер. Он начал отмахиваться и кричать в воздух, что и не хотел вовсе, но было уже поздно, снова из-за двери показалась пара бугаев. Его без особых проблем вывели, а все вокруг замерли и стали ждать. Никто не решался идти первым к коробкам или что-либо делать. Все стояли и молчали. Тогда с динамиков раздалось громкое «Время работы», после чего все двинулись к коробкам, и стали носить их как вчера из одной кучи в другую, снова и снова. В своей голове, я пытался не раскручивать какую либо логическую и ей подобные спирали на предмет того «Зачем мы это делаем?», «Какой в этом смысл?». Просто брал коробку из одной кучи, относил её в другую, ставил, брал другую коробку и нес обратно. Снова и снова. Снова и снова. Снова и снова.

День шел, мы «работали», и вроде всё было абсолютно обычно. Я уже не так сильно сосредотачивался на чувстве тревоги, что было всё время со мной. Больше думал о деньгах, о том, как здорово будет решить все свои финансовые проблемы, блин, я даже на какой-то момент поймал себя на мысли, что это чуть ли не «работа мечты». Коробки были не тяжелые, ну от силы один-два килограмма. Начальства на месте не было, никто не делал нервы, и всё, вроде, более-менее нормально. А потом кто-то впереди заорал. Это был довольно массивный мужик, он как-то не под стать своему виду тонко взвизгнул, и вылетел из строя, швырнув коробку, как мне показалось, подальше от себя. Его номер не прозвучал из динамиков. Мужик так резко и быстро побежал, что успел вылететь из ангара до того как назвали его номер, а может в это просто не было нужды. Я еще почему-то запомнил его цифру — номер «3». После его криков, мне стало как-то не по себе, я старался это внешне не показывать, так и продолжал вместе с другими носить коробки. Далее кто-то из нашего строя решил забрать брошенную коробку и пошел за ней, и с динамиков прозвучал уже его номер. Это был вроде как первый официальный день. Он тоже оставил тревожные чувства, но уйти я не ушел. И на следующий день снова был там.

После моего «первого» рабочего дня, мне в телеге написал Андрей Николаевич, я хочу это отдельно обозначить, так как далее он мне будет постоянно писать после всяких странных эпизодов во время работы. Он написал «Вld БОЛЬШИЕ МОЛОДЦld, ВАМ ПОЛОЖЕНА ПРЕМИR», это дословно. В тексте у меня получилось не лучшим образом передать эти буквы, но «Ы» и «Я» были как бы зеркальные, но при этом они не выделялись абсолютно никак. Будто такие буквы были в его телефонной раскладке. Помню, я еще подумал, что, мол, забавно, у такого большого человека — паленый телефон, с битым алфавитом. Его премией были еще пятьдесят долларов накинутые к положенным за день тридцати, итого восемьдесят долларов за день, за простое таскание коробки из одной стороны в другую.

Новый день ничем не выделялся на фоне других. Я так же приехал заранее на работу, и там, как и вчера, уже была толпа. Мне почему-то показалось, что все стали друг друга как-то сторониться. Может, они, как и я, предполагали, что за это может быть назван их номер, поэтому решили лишний раз не испытывать судьбу и вели себя куцо. Вновь я отметил, что мы довольно похожи с теми людьми, особенно в плане осторожности. Совсем скоро нас запустили внутрь ангара, и мы начали «работать». Зайдя в помещение, я сразу отметил, как сильно всё воняет хлоркой. Запах был такой силы, что приходилось щуриться. Теперь вместо двух плато с поддонами было одно, и мы шли очень плотной змейкой друг за другом. Казалось, в зале изменилось что-то еще, и весь остаток дня я пытался понять, что именно, но так ничего и не определил, хоть что-то на периферии разума не давало мне покоя…

Где-то следующие недели две были вполне себе обычными, никого не называли по номеру, зарплату стабильно давали в конце дня, особых странностей я не заметил. На выходных я расплатился по одному кредиту, и в честь этого выставился перед друзьями. А потом было воскресенье, с которого, правильнее сказать, случилось начало конца. В английском языке есть такая фраза «first day of the rest of your life», про нее еще вроде Брайан Молко пел песню в дуэте с каким-то чуваком в начале нулевых. Это фраза долго сидела у меня в голове, еще во времена актуальности самой песни, но настоящее её значение я начал понимать только в то воскресенье, когда пошел на рынок за вещами — «Это первый день остатка твоей жизни».

Когда в воскресенье я пошел на рынок, был день как день. Я бродил в бесконечном потоке людей, приценивался, смотрел на стены, облепленные вещами, а потом меня будто кто-то окликнул в толпе. В таких людных местах вероятнее, что позовут кого-то другого, даже крича тебе в спину, поэтому я шел дальше и не оборачивался. Затем снова оклик, уже намного ближе и более гучно. Я всё равно продолжал идти и не оборачиваться, пока меня кто-то не потянул за рукав. Когда я повернулся, то увидел худощавого дедка. Вид у него был сильно напуганный и замученный. Он начал что-то в духе «не узнаешь?», помню еще подумал — «конечно не узнаю, ты же вон — супер старый дед, с чего мне тебя узнавать то?», а он всё продолжал: «ну мы же работали вместе…». Я смотрел на него и пытался вспомнить, где я мог с ним работать, а он всё напирал «ну помнишь, мы же еще ящики носили…». Ящики? Пока я стоял и тупил, дед всё не переставал говорить, и уже начал, словно вспоминая, называть дополнительные детали. Про большой ангар и номера… а потом будто прозрев выдавил: «там тогда… как там было то… эээ… номер… номер… номер три! Точно! Номер три!». Дед довольный собой как-то вмиг обрел ясность в глазах, и начал условно вспоминать себя. И неестественно весело, что-то бормоча себе под нос, нырнул в поток людей, после чего скрылся из виду, поглощенный непрерывной массой рынка, пока я переваривал его слова. Дед похоже просто старый маразматик, потому как его там и в помине не было. Там был довольно здоровый мужик, которого увидь я на улице, узнал бы наверняка. Это притом, что я отчетливо запомнил того мужика под номером три, когда он выбегал из ангара. Дальше же всё развивалось куда более стремительно.

Понедельник начался с того, что когда нас всех запустили в ангар, помимо нас в помещении был еще один посторонний человек. Его я увидел не сразу, только после того как взяв коробку направился к куче с другими коробками. Этот человек сидел на стуле, и смотрел прямо перед собой. Всё бы было ничего, но его стул был повернут к стене. Стул находился где-то в условной середине ангара, и в какую из сторон я бы не шел, у меня не получалось увидеть его лицо. Я лишь видел силуэт. С виду самый обычный мужчина до пятидесяти лет. Он сидел ровно, положив руки ладонями вниз себе на колени. Признаюсь, его вид меня немного пугал. Скорее пугал не столько его вид, сколько странность его пребывания здесь. Я старался сильно не пялиться на него, боялся что таким образом что-то нарушу, и уже назовут мой номер, и лишь краем глаза наблюдал за ним. За все двенадцать часов он ни разу не пошевелился. Так и сидел смотря в стену перед собой.

На следующий день, всё было еще страннее. Стул был на том же месте, только уже человека на нем не было, была лишь пара неестественно ярких капель крови, что буквально светилась на глянцевом белом полу. Вот в тот день всё и должно было закончиться. Кровь была уже явным сигнальчиком о максимальной, сверх-максимальной ненормальности происходящего. Тогда даже назвали чей-то номер, и паренек пулей вылетел из ангара, и лучше бы на его месте был я. Вместо этого я продолжал носить коробку, стараясь избегать взглядом той области, где стоял стул и были капли крови.

Когда в среду я вышел на работу, у меня еще на моменте езды в метро были самые дурные предчувствия, и совсем скоро они себя оправдали. В ангаре вновь появился сильный запах хлорки. Он был настолько жгучий, что все без перерыва кашляли, а из глаз не переставая текли слезы. В какой-то момент я даже подумал, а не бросить ли всё к чертям. Но что-то словно держало меня там, что именно, я не мог осознать. Может это был страх, а может что-то большее. Я пытался анализировать себя, правда пытался. Но, похоже, я не знаю о себе куда больше чем могу представить, и наверное одна из этих темных сторон проявилась в каком-то внутреннем желании не быть названным по номеру. Хрен знает, был ли это вызов самому себе, сейчас уже, наверное, бессмысленно рассуждать на этот счет. Помню, мы продолжали работать, все сильно кашляли, а затем где-то вдалеке рухнул один мужик. Не выбежала охрана, не назвали его номер, ничего. Он продолжал лежать на полу, а все шли мимо и кашляли, лишь саму малость сместив маршрут, чтоб не переступать его. Я всё ждал, когда кто-то из нас бросится ему на помощь, тогда бы и я побежал, и плевать на эту работу, но никто не помогал ему. Все продолжали носить коробки, пока он без движения лежал на полу. Он остался лежать на полу и после того, как закончился рабочий день. И снова я ждал, что кто-то пойдет в его сторону, тогда бы я пошел тоже туда, но все единой массой направились в сторону выхода, а тот мужик так и остался там.

Наутро его не было на полу, на работе его тоже не было. Я сейчас не могу объяснить ни себе, ни вам, зачем я пошел туда снова. То, что произошло с тем мужиком, было уже за гранью морали и моих страхов. Но я снова был там, и новый день принес еще один жуткий эпизод. Снова всё как обычно, коробки, коробки и еще раз коробки. Ранее я говорил, что второе плато с коробками убрали, и в помещении была только одна гора коробок. Получалось, что мы ходили цепочкой, и всегда пока я шел туда, слева мне шел кто-то на встречу. Обычно я старался даже ни на кого не смотреть, чтоб случайно не нарушить незримые правила. В основном ориентировался я издалека, и уже по мере приближения к чему-то увиденному, начинал смотреть в пол, либо прямо перед собой. Однако в то утро, я почему-то невольно замечал шагающего мне на встречу номера двадцать пять. Каждый раз, когда мы пересекались, он, словно наклонял голову к коробке в своих руках, когда проходил мимо меня. Лишь с энного раза, я понял, что он прислушивается к ней. Делая это, он вроде пытался не выдавать себя, а я то понимал — если вижу я, значит скоро назовут его номер. И его действительно назвали, много позже, когда он уже не стесняясь прислонился ухом к коробке, и с глазами полными ужаса прислушивался к ней. С динамиков все продолжало звучать «Номер двадцать пять», «Номер двадцать пять»… из комнаты вышла охрана, а он всё слушал коробку, пока по щекам текли слезы. Я отчетливо помню его наполненные каким-то животным страхом глаза, и голову, что судорожно крутилась из стороны в сторону. Впервые за всё время охране пришлось повозиться. Они тащили его под руки, пока он кричал «НЕТ!!! ЭТО НЕ ПРАВДА! НЕТ!! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!». Не знаю, было что-то в его виде такое, от чего мой затылок неприятно покалывало. После увиденного, я впервые испугался именно уходить, а не продолжать находится в этом предельно странном месте. Намного страшнее для меня было то, что остаток дня я тоже слышал какой-то шепот из коробки. Может мне это казалось — может нет, прислушиваться я не стал, хоть и ближе к вечеру шепот был ну очень громким.

Уже лежа в постели, я пытался вспомнить, что это были за слова, звучащие из коробки. Какие только комбинации я не крутил в голове — но всё впустую. Не знаю, как описать этот опыт, это будто смотреть на солнце, ты вроде его толком не видишь, глаза обжигает, а спустя пару секунд взгляда на него, перед глазами танцует лишь маленькая кривая фигурка, которая потом долго исчезает. Тот опыт можно сравнить с чем-то похожим, будто я помнил не те слова, которые вроде как доносились из коробки, а то самое пятно из цензуры разума. И вот это самое пятно, та заблокированная область в сознании танцевала перед моими глазами, пока я бессильно пытался угадать, что же за ней находится. Это, к слову, один из ярких примеров того, что большую часть моей «работы» происходило со мной. Словно всё странное, жуткое и ненормальное уходило куда-то сразу в «подавленное», в зону карантина и цензуры. Это, наверное, одна из краеугольных причин моего постоянного возврата на «работу».

А потом были камни. Пожалуй, это была первая из череды очень странных трансформаций, что последуют далее. Мы как обычно приходим утром на работу, заходим в ангар, никто ни с кем не здоровается, никто друг на друга не смотрит. Заходим внутрь, и видим вместо коробок на полу гору камней. Такие небольшие валуны, наваленные просто на пол. Размер чуть больше баскетбольного мяча. Вместе со мной, похоже, остались самые матерые ребята, потому что никто даже не высказал хоть примерного удивления от увиденного. Когда с динамиков прозвучало «Время работы», все двинулись к валунам и стали их носить. Вес у них, на фоне коробок, был довольно ощутимый, может больше десяти килограмм. После того случая с кричащим типом, я старался больше вообще никого не разглядывать. Всегда смотрел только в пол.

Где-то недели три мы носили камни, и ничего не происходило. Лишь количество наших работничков заметно поредело, это очень бросалось в глаза. Не знаю, самовольно ли, либо нет, но люди исчезали. Нас осталась одиннадцать человек, номера которых я успел выучить наизусть. Большую часть рабочего времени я думал над тем, что завтра надо просто не возвращаться сюда и забыть это место. Размышлял над этим и носил камень, туда и обратно. Снова и снова. За свою историю, я наверное раз сто упомянул, что не знаю зачем и почему выходил на работу вновь, и мне действительно не дает это покоя. Я будто был одержим, и не совсем контролировал себя — это пока что единственное логическое объяснение для меня. И вот возвращаясь к злополучному ангару, и камням, что заменили коробки, я перехожу наверное к заключительной части своей истории.

Был очередной одинаковый день, мы таскали камни, я смотрел в пол и на этом вроде бы всё. И вот замечаю, что по полу бегают какие-то жуки. Не то что пара заблудших жуков, а прям целая армия. Разного размера и характера передвижения. Какие-то медленно ползли, другие хаотично сновали, третьи пытались взлететь. Все они были на моем пути, практически под ногами. Мне тогда подумалось, что они наверное где-то выползли, может из под горы с камнями, но нет. Когда я возвращался, они вновь были на моем пути, но уже на обратном маршруте. Затем я начал смотреть чуть выше, чем в пол, немного вперед. И тогда я увидел то, отчего мне стало очень нехорошо. Увидел, как эти жуки выползали из штанин идущего впереди номера «31». Они падали на пол, а он вообще не замечал этого. Страшнее всего мне было осознавать, что я не вижу его лица. Я видел только его спину, он всегда был впереди меня, и каждый раз успевал повернуть до того, как мы пересечемся, и вновь оказывался впереди, прямо передо мной. Это было каким-то абсурдом. Жуки продолжали падать из его штанин, в помещении их уже было настолько много, что они периодически неприятно лопались под ногами, я попросту не успевал их обступать. Совсем скоро весь пол превратился в месиво из ползающих и раздавленных жуков. В последние часы рабочего дня, меня уже начинало подташнивать от сладковатого хитинового запаха.

Как безвольный, я вновь пошел туда на следующий день. Помещение опять воняло хлоркой, номера «31» больше не было. Я даже какое-то время думал, что у меня уже просто начался горячечный бред от бессмысленного труда, как тут из динамиков донеслось «Номер 29, вернитесь к работе». Эта фраза словно вывела меня из небытия, и я стал вспоминать, что утром, когда искал глазами номер «31», видел двадцать девятого. Это был чуть сгорбленный мужик, который постоянно шмыгал носом. Я точно помнил, что он был утром, и был, когда мы зашли в ангар. С динамиков продолжало звучать «Номер 29, вернитесь к работе». Это было что-то новое, в принципе. Обычно, если динамики называли номер, то ничего хорошее за этим не следовало, а тут чуть ли не уговаривают, да еще не один раз… Фраза «Номер 29, вернитесь к работе» звучала практически все двенадцать часов нашего рабочего дня. Он так и не появился, и больше я его не видел. Но я точно помню, что он был с нами.

Следующий день принес еще более странный эпизод. Утром не было еще пары человек, и нас осталось уже восемь. Я завидовал им, но в то же время испытывал страх. Мне не давал покоя вопрос: сами ли они ушли, или нет? Крутил эти мысли в голове, а потом стал слышать, как сзади меня кто-то из рабочих что-то тихонько проговаривает. Сначала мне казалось, будто он поет, но он именно говорил, и говорил, скорее всего, мне. Помню, еще подумал, как это его номер не назвали, говорить ведь запрещено. Повернутся и посмотреть тоже было нельзя, тогда бы вылетел уже я. Но его номер никто не называл, и вскоре его неразборчивый, тихий голос стал громче. Нёс он бред такого масштаба, что мне начало казаться, будто он и вовсе спит, и транслирует содержимое своего сна вслух. А потом, по мере моего вслушивания в его речь, я стал понимать, что он будто рассказывает от моего лица, о том как я рассказываю о нем, рассказывающем о мне, что пересказывает всё это. Всё это было очень странным, и быстрым. Будто он пытался описывать фрактальные структуры через призму происходящего. Еще более странным было то, что никто не называл его номер. Однако самым неприятным в тот день был тот факт, что я был замыкающим, и за мной никого не было.

Ну и финалом этой эпопеи стал четверг, он же мой последний рабочий день. Нет, я не уволился после всего что было, я довел ситуацию до абсурда. Мы как всегда зашли в ангар, а там пусто. То есть вообще пусто. Ни камней, ни коробок, что были до них. Тупо пустое помещение. Затем прозвучало знакомое «Время работы» и все двинулись в сторону области где раньше были коробки, а затем камни. Я пошел вместе со всеми. И тогда они по очереди стали брать руками воздух, так словно это коробки или камни, и нести их в противоположный конец помещения, как раньше. Я сделал то же самое. Так прошел один, может два часа. Странность происходящего просто выходила за рамки панельной шкалы, но я почему-то продолжал это делать. Внутри меня была настоящая буря из самых смешанных чувств, и мне очень хотелось увидеть в окружающих нечто похожее. Хоть обозримые намеки на ненормальность происходящего. С этими мыслями, я стал всматриваться на окружающих. Вот тут я впервые чуть не закричал. Мой взгляд случайно зацепился за разведенные в стороны руки идущего мне навстречу номера «2». Раньше, когда он что-то носил в руках, у меня не было возможности увидеть его ладони, а теперь, когда в них была пустота, я увидел «это». Увидел, что его ладони были словно отзеркаленные. Что вместо мягких подушечек пальцев, внутри его ладоней были ногти. Темные и здоровенные ногти на кончиках пальцев внутри ладоней, там где их быть не должно. Помимо них в центре как-то неправильно выделялись костяшки. Эти ладони словно были вывернуты, они были зеркальными.

Затем я присмотрелся на еще одного «человека». В нем тоже что-то явно выделялось, и по мере его приближения, я начал холодеть внутри. Над его бровями, как у муравья, торчали два пальца, а на месте глаз были ровные наросты кожи. Его тело было вывернутым и наклоненным. С ужасом я заметил, что все вокруг меня не являются людьми. Самым характерным в их лицах было то, что все изгибы их черепов и костей не были обусловлены природой. Любой изгиб надбровных дуг, высота скул, глубина и ширина челюстей имеет свою историю. Так эволюционно защищались органы взаимодействия с внешним миром, а у большинства этих тварей всё было наоборот. Их лица были словно вывернуты наружу. Головы раздутые, и визуально мягкие. Всё, что имело сходство с органами чувств, словно переваренное. Будто там, где они обитали, им ничего не угрожало, будто им не приходилось сталкиваться с враждебной внешней средой и хищниками, а быть может, они и сами были ими. Неповоротливые и уродливые, они были вокруг меня, во всей своей омерзительной красе, а что самое ужасное в этом, я не бежал. Я продолжал носить пустоту из одного края помещения в другой. Продолжал это делать вместе со всеми.

Скажу как есть, там я уже попрощался со своей жизнью, мне казалось — я уже сто процентов не жилец. Думал, что стоит мне только дернутся, и они разорвут меня на части. Еще больше я боялся, что назовут мой номер, и это будет своего рода знак для них. И весь день я носил пустоту, из одного края в другой, до момента пока все не остановились. Вместе с ними остановился и я. Так я простоял где-то минут двадцать, пока не понял — они спят. За то время успел погаснуть свет в ангаре, и от небольшой зеленой таблички «Вихiд» меня отделяли несколько десятков метров. Это были самые страшные минуты в моей жизни. Я очень медленно шел, пока сердце бешено колотилось. Затем потянул ручку на себя, и вышел. Да, я не повернулся напоследок, посмотреть, идет ли кто-то за мной или нет, и не хочу даже думать про это. Так и покинул то проклятое место, медленным и неуверенным шагом.

Уже дома, я как ошпаренный ходил по квартире, пытаясь объяснить себе увиденное. Мне всё хотелось найти себе хоть какое-то опровержение случившемуся. Что-то, что будет сильнее этих жутких событий, и главное логичнее. Такой довод, что вернет мир в прежнее состояние, до того как я безошибочно убедился в существовании неестественных жутких тварей, что лишь отдаленно напоминают людей. Которые словно собраны из всего людского уродства, назло природе и мирозданию. А потом мой телефон засветился, и в телегу пришло сообщение от Андрея Николаевича. «NНNЦNАЦNR» — инициация. Вновь то же зеркальный шрифт. Холодея внутри, я быстро написал «Извините, но я больше не смогу у вас работать», после чего долго наблюдал за «Андрей Николаевич печатает…», минуту, затем другую. Я смотрел и боялся представить что же после всего случившегося он может мне написать, а итогом стало «Сообщение удалено». Нет, не удаленное сообщение, а именно написанное сообщение с текстом «Сообщение удалено». Пока я пытался понять суть этого послания, появилось еще одно «Сообщение удалено», затем еще одно, и еще. Одно за другим оно приходило мне, до тех пор, пока я не заблокировал контакт Андрея Николаевича.

Я до сих пор не могу понять, какой был в этом посыл — «Сообщение удалено». Но это меньшее из того, что я не могу понять. Утром, собрав вещички, я смылся из Харькова к своим друзьям в Днепр. Там, приходя в себя, рассказывал о минувших событиях почти каждому, многих успел откровенно подзадолбать. Мне уже напрямую говорили — мол, переработался ты, отдохнуть тебе нужно, с кем не бывает. Я и сам склонялся к тому, чтоб начать в это верить, пока не пересекся с одним кентом из того же Харькова. Наш общий знакомый с тем моим «другом», что порекомендовал мне ту работу. Рассказывая ему всё это, я тоже ждал очередное «переработался ты, упахался, вот и наверное почудилось», но нет. Он прям нашел родную душу во мне, и стал рассказывать с чем столкнулся пару лет назад лично он, когда наш общий знакомый, так же предложил ему работу. О том, как он был в похожем месте, где у всех были номера, только они там ничего не носили. У них был целый этаж при офисе, где в помещении с надписью «Персонал» они целый день сидели. Просто сидели и ничего не делали. Тоже всё было запрещено, никаких разговоров, обедов, туалетов и т.д. Их так же называли по номерам, когда увольняли, и так же хорошо платили. И вот мой друг проработал там пару месяцев, сидел там каждый день, с другими людьми в одной не сильно большой комнате. Смотрел в пол, на других старался не смотреть. Как и в моем случае, их осталась порядка десяти человек, и вот сидят они как обычно, и друг мой понимает, что не слышит, как они дышат. Полная тишина. А самому стало так страшно, комната маленькая, свое учащенное дыхание скрыть не может, да только и слышит его в полной тишине. Ситуация вселила в него такой ужас, что он поднял глаза, и тот час же вскочил. В этой маленькой комнате все люди смотрели на него. Просто смотрели, и не дышали. Тогда то с динамиков и назвали его номер, после чего он вылетел пулей из комнаты.

Неожиданно нашелся еще один наш общий знакомый, который имел похожий опыт, и работу, как и в наших случаях, ему дал тот мой «друг», о котором я рассказывал в начале. Тому повезло работать в колл–центре, но история там не менее жуткая. Их работа заключалась в том, чтоб звонить по номерам в базе, и как только на том конце ответят на вызов, завершать звонок. И всё как было у нас: номера, высокая зарплата, странные правила, непонятные увольнения. Наш общий знакомый хорошо справлялся с работой, вовремя клал трубку, правил не нарушал, а потом, совершая звонок по очередному номеру, задержался на одну секунду. Всего секунда, чтоб расслышать: «Пожалуйста, помогите! Не клади…», и всё вызов оборвался, после чего назвали его номер.

В начале истории я говорил, что когда мы сидели с моим «другом», который порекомендовал мне ту работу, я заметил что-то странное, и долгое время не мог понять, что. А недавно понял. Его язык. Он был не как у людей, снизу, нет, он был сверху, будто внутри его рот был перевернут. Именно это мой мозг сразу стер, а быть может, так эти твари гипнотизируют своих будущих жертв. Я не оговорился когда сказал «твари», уверен, что там давно нет человека. Мои догадки еще больше подтвердились его именем в телеге: «RРNK» — Ярик. Снова эти зеркальные буквы. Похоже, пока это единственное, что выдает этих тварей.

В том же двадцатом году, я рассказал свою историю в сети, и призвал других делиться своими случаями из жизни. Меня там знатно затролили рассказами про то, как их заставляли вилкой чистить унитаз.

Случившееся вроде как должно было оставить ожог на моей психике, сделать каким-то не таким, но нет, всё проходит, прошло и это. Потихоньку я вернулся к нормальной жизни, и вскоре устроился на новую работу. Вроде всё как бы начало устаканиваться. Мне еще периодически снились кошмары, где мы носим маленькие детские гробы из одной кучи в другую, но этим дело и ограничивалось. Другого вспомнить особо нечего.

Минули два года, многое изменилось, включая меня. Друзей стало намного меньше, и ответственность перед ними стала куда более настоящая. Сам то я последние пару лет жил то в Днепре, то в Киеве. В Харькове после того случая толком не бывал, а тут попросили помощи с переездом. Пришлось помочь. Вернулся туда, и как назло занесло как раз в район моей бывшей “работы”. Ангар, если что, так и стоит там. Там по прежнему горит свет в узких окнах. У меня всё так же нет ни малейшего желания даже смотреть туда.

С делами друзей я расправился довольно быстро, и решил съездить, пока в городе, отведать любимой в свое время шаурмы. Машину решил лишний раз не трогать, а проехаться на автобусе. И вот наши дни, я еду в автобусе и чувствую, что на меня кто-то смотрит. Прям сверлит взглядом, начинаю глядеть по сторонам, и не вижу никого, кто бы это мог делать. Только женщина спереди сидит спиной ко мне, сзади тоже никого нет. Но чувство, что на меня кто-то пялится, не покидает меня. Потратив много времени на поиски того, кто бы это мог быть, я вроде бы как смирился, и бросил эту затею. Мельком глянул на голову женщины, и чуть не начал лепетать от ужаса. В сгустке её накрученной из волос дули, проглядывался нос. Неправильный и тихо сопящий нос. Под ним в той же волосяной густоте виднелся рот. Искривленный, словно обиженный. И глаза. Они смотрели на меня. Жадно и как-то враждебно. Хоть почти всё лицо было сокрыто за волосами, эмоции, выраженные им при взгляде на меня, я определил безошибочно — мы тебя помним.

После этого меня и накрыло. Уже глубокая ночь, а я продолжаю писать всё это с самого утра, как одержимый. Как жаль, что в конце не появляется тот, кто волшебным образом всё объясняет, именно его в моей жизни сейчас больше всего и не хватает. Ибо сам я ни хрена не пойму, и могу строить лишь догадки. О природе и сути этих существ, о том, откуда они появились и какова их цель. Почему-то мне кажется, что речь тут идет о чем-то большем, нежели простая чертовщина. Что за этим стоит если не начало конца, то как минимум вторжение в нашу реальность. Концептуальное вторжение. Меня не покидает вопрос, что же на самом деле кроется за их бессмысленными работами? Быть может, из всех в том ангаре, я вообще был один человек, а остальные, как в танце, копировали мои движения. Или они мимикрировали под людей и потом захватывали их тела, я хз. Вторая версия больше похожа на правду, потому как для меня неясно, в какой момент тот мой друг Ярик стал «RPNKOM» — с зеркальными буквами. Тот же Андрей Николаевич… Все это слишком странно.

Другое дело природа их вторжения. Если таким образом они просто репетируют свою человечность, и на этом дело с концом, это полбеды. Мы люди, и у меня есть надежда в том, что при прямом столкновении мы выстоим. На протяжении тысячелетий у нас получалось объединятся перед лицом любого врага. Так мы выстояли как вид. Только сплотившись.

Мой страх заключается в том, что я могу ошибаться. И их цель не просто внедриться в общество, и питаться нами, а нечто большее. То самое концептуальное вторжение. Идея бессмысленного труда, ставшая нормой. Я устану перечислять все возможные ставшие нормой в жизни вещи, которые абсолютно бессмысленны. Но труд, это практически стратегическая ноша сознания, что веками делала из человека — человека. А теперь, на него покусились эти твари. В случае успеха — они будут валить подобно костяшкам домино одну отрасль за другой. До тех пор, пока человечество не уподобится их деформированному и уродливому виду. Пока не станет легкой и неприхотливой пищей для "кого-то". Вторжение уже началось. Пусть сначала очень локально, но судя по тому, что мой случай не единственный — весьма успешно. И как я вижу, никто не бьет тревогу. Как один человек я вряд ли смогу что-то сделать, и не факт, что мою историю вообще кто-то узнает. Но я буду бороться, пока бьется мое сердце и живо сознание.

Автор: Пучок Перцепций (Страница автора на Мракопедии, она же источник)

КРИПОТА – Первый Страшный канал в Telegram