Четвертый этаж без лифта среди всего прочего входил в его план мести. Поселившись в этой квартире, Говард словно говорил Элис: «А, ты вышвырнула меня из дома? Что ж, тогда я буду жить в трущобах Бронкса, где на четыре квартиры один туалет! Мои рубашки будут не отглажены, а галстук вечно перекошен. Видишь, что ты со мной сотворила?»

Волна выплеснула меня из мира, где птицы в небе, дети на пляже, моя мать на берегу. На какое-то мгновение меня охватило зеленое безмолвие. Потом все снова вернулось — небо, песок, дети. Я вышел из озера, меня ждал мир, в котором едва ли что-нибудь изменилось, пока меня не было. Я побежал по пляжу. Мама растерла меня полотенцем.

Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое. Лежа на панцирнотвердой спине, он видел, стоило ему приподнять голову, свой коричневый, выпуклый, разделенный дугообразными чешуйками живот, на верхушке которого еле держалось готовое вот-вот окончательно сползти одеяло. Его многочисленные, убого тонкие по сравнению с остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами.

На Севере везде так — тонкий слой мерзлой земли, под землей — лед, а под ним — ад. Что ниже, лучше вообще не думать. Лучше не думать о многих вещах. Например, о том, что человеческое тело, черт знает сколько времени пролежавшее в леднике, ничем не отличается от замороженной оленьей туши. Твердый, покрытый изморозью кусок мяса.

Все началось с того, что у меня умер дядя. Покончил с собой. Бывает, конечно. Для тех, кто его не знал.

Два года назад тринадцатилетняя Анна Гонцова попрощалась с подружками в школьном вестибюле и отправилась домой после уроков. Физрук Илья Геннадьевич помнит, что она поздоровалась с ним на пешеходном переходе. Видеорегистратор припаркованной машины зафиксировал как Аня движется по тротуару на соседней улице, задумчиво распинывая палую листву. Камера видеонаблюдения над входом в магазин бытовых товаров уловила Аню, сворачивающую к парку в паре кварталов от собственного дома.

Королевский инспектор

Когда стало известно, что Гао Синьган покидает Китай, односельчане лили горькие слезы. Молодому человеку не было равных в приготовлении ютяо. О кисло-сладкой свинине Синьгана слагали легенды. Сочиняли стихи о восковой тыкве, обжаренной с сушеными креветками и фунчозой.

Он и сейчас лежит в ящике моего стола. Пожелтевший, с полустертыми, будто пудра с женской щеки после поцелуя, буквами и цифрами, хранящий четкие складки, повторяемые уплотнившимся за многие годы пластиком файла, в который он помещен. Самый заурядный и потому – настоящий. Билет с запада на восток.

Я не верю ни в бога, ни в дьявола, ни в рай, ни в ад, ни в карму, ни в колесо Сансары и перерождения, ни в привидений. Как человек, который не стал медиком только благодаря череде случайностей, я абсолютно убеждена: все, что происходит с этим хрупким и недолговечным существом из плоти и крови, которое каждый из нас привык называть «я», имеет место исключительно в наших черепных коробках, и навсегда исчезает сразу после того, как прекращается физическая активность мозга. Но что, если понятие человека как физически ощутимого тела и мозга в черепной коробке — это лишь скудная доля от всего многообразия форм нашего существования? Что, если тем треклятым ноябрьским вечером для меня лишь приоткрылась завеса этой тайны?