Всеобуч
- Не успеем! – сказала Маша, недовольно взглянув на неслепящий низкий кружок, висевший прямо над приземистыми гаражами.
- Ну и пусть. Все равно мне за это не платят. – Лера фыркнула, тряхнув копной каштановых, буйно спускавшихся на плечи из-под синего кепи волос.
- Ты не поняла! Автобус же уедет.
- Они тут ходят до девяти, а еще без десяти восемь. Уж два подъезда точно обойдем. Если б не те многодетные, то уже сейчас бы освободились.
- Не напоминай! – простонала Маша, отшвырнув за спину тонкую плоскую сумку, болтавшуюся на ремне. – Но мы не в центре. Автобусы вообще должны тут до одиннадцати ездить, а шиш. Или ты сегодня роскошна?
- Я роскошна всегда.
- Я имею в виду денежки на такси.
Лера поджала губы.
- Есть, но тратить не хочется.
- То-то, - устало подытожила Маша, кивая на ближайший дом. – Давай разделимся? Скорее обернемся.
- Нене, нет уж! – быстро мотнула головой подруга. – Помнишь того мужика?
- Ну, мало ли что он готовил, - пожала Маша свободным плечом. – У нас сосед в ванне кур резал, чтобы не пачкаться. Под музыку. Громко.
- А этот телевизор гонял! – встрепенулась Лера, невольно оглянувшись на пятиэтажку в дальнем конце унылого серого двора. – И… видала, как на нас посмотрел?
- Лер, а ты бы как смотрела на двух фиф, которые завалились к тебе под вечер, вопрошают про каких-то детей и мешают убивааать? – Мария сделала глазами полукруг и щелкнула маленькими ровными зубами. Она и раньше, в веселые общажные годы, любила кстати и некстати попугать. Лера отмахнулась.
- Перестань! Ну, хоть не как с Алференко, ее ведь дед из частного сектора на прицел взял? А на Софью Витальевну собак спускали. Больные! Вот на кой это нам, а?
- Ну, ты и сама хороша, - усмехнулась Маша, тряхнув коротким светлым, как ее теплый берет, каре. - Лист испортила. Мужичку кровь пустила.
- А чего он на меня пялился? Я на его морду смотрела, дала ручку не глядя, вот и уколола.
- Ой, а ты будто против, чтобы пялились?
- Ну… нет. Но он-то, гад, с женой и детей четверо!
- Это не повод пускать кровь на бланк, - назидательно сказала Мария, задрала голову в густо-сизое, наполненное дымной взвесью с ближнего завода небо, обрезанное тушей дома. – Значит, вместе пойдем?
- Конечно! Дольше, но… спокойнее.
- Хорошо, - ответила Мария Романовна, учитель биологии местной средней школы, год назад ставшая своей спутнице, «химичке» Валерии Викторовне, не только подругой по студенческому общежитию, но и коллегой. - Надеюсь, хоть тут домофон сломан.
∗ ∗ ∗
Они работали всего два месяца – и то если считать с душного летнего дня приема. Детей девушки любили, но в первые же недели им пришлось учиться их ненавидеть – это помогало ставить небольших и уже довольно крупных сорванцов и озорниц на место, доказывая этим право на собственные места в душной четырехэтажной коробке, называвшейся общеобразовательной школой. Такому в вузе не учили, но девушкам, особенно Марии, помогала жизнь, проведенная в районе несколько худшем, чем этот, и крепко въевшийся в мозг опыт четырех лет общежития. Выручала и дружба, и помощь пары старших коллег. Кроме них, коллектив подобрался не самый доброжелательный, а начальство, как казалось обеим – самое требовательное. И если поначалу Маша думала, что ей всю жизнь будут сниться мельтешащие и вопящие дети, а Лера – что навек запомнит наглого старшеклассника, предложившего ей в первый день совместно покурить за забором между школой и пельменной, скоро обе разочаровались.
Им снились бумаги.
Планы работы. Планы работы долгосрочные – на год, страшно пугавшие таблицами, планы на четверть, которая все никак не кончается. И планы каждого урока – отдельные, до отвращения казенные, вовсе не отражавшие то, что девушки думали и пытались делать на уроках – рассказ, пример, доброту, веселое, меткое слово.
А еще были планы всяческого воспитания этих сотен школьников, включая и того, что хотел курить с Лерой, и планы на какие-то конкурсы, и белые, еще стерильные бланки отчетов по осуществлению этих планов…
И почти бессонные ночи и нудные дни выходных, когда старания продвигали слепую массу бумаг на капельку вперед, и удивительно скорая для молодых душ и тел усталость, и недоумение, а порой беззубая ярость.
- И нахрен нам эти дипломы? – терла лоб Лера на Машиной кухоньке.
Но обе справились. Справлялись. И отвыкали от гулянок, и тише становилось в кабинетах, когда шли химия с биологией, и аккуратно легли крупицы оценок в журналы.
Только зарплату пока не выдали. Ничего, завтра или послезавтра она будет. А если хорошо собрать данные для районного начальства – сколько в каждом доме детей, школьников и дошколят, с кем они живут, хорошо ли им или как-то не очень – то будет и премия. Людовася обещала, завуч.
Каждому учителю дали кусок пришкольного участка – по дому или два-три, и наказали обойти и собрать те самые данные. Для светлого будущего.
- Для дома, для семьи, - зевнула Маша в рукав кофты на том совещании.
Обход совершался в нерабочее время («Овцы!», - плевалась Лера), и не оплачивался. Девушкам дали два двора, прилегавших к загородному шоссе – один с дюжиной послевоенных домиков в три этажа, другой просторный и обрамленный голубиного цвета девятиэтажками. Весь процесс переписи детворы именовался всеобучем.
Осложняло дело то, что школа находилась далеко от жилья девушек, а уроки заканчивались минимум в пять вечера. Место и днем выглядело захолустным, а в темноте и свете редких фонарей становилось и вовсе мрачным. Но пришлось чертыхаться, думать о премии и идти в подъезды.
Гостей в районе не очень любили, а официальных тем более. Учительниц оглядывали подозрительно, угрюмо, а иногда насмешливо. Но это еще ничего. Говорили, что год назад на таком вот всеобуче на некоторых и впрямь кидались драться или пытались травить собаками. А трудовика из соседней школы, интересовавшегося мальчиками и девочками, вроде бы даже скрутил полицейский.
- Нам бы хоть какую бумажку выдали, – хмуро просила Маша Людовасю.
- Не нужна вам бумажка, все и так знают, кто вы и зачем, – отрезала та.
Ну и ладно.
Пройденные вчера домики населяли вполне приличные люди с неизменно талантливыми и послушными отпрысками, и так себе люди, вроде многодетных сектантов, не желавших подписывать списки детей и называть даты их рождения, или семейки алкашей, забывших, сколько у них детей и где нынче половина из них находится. Несмотря на усталость, настроение подруг в целом поднялось. Напортил стремный мужик с мясом, напугавший, признаться, обеих. Ну и уже сегодня одному, тому глазастому, Лера случайно проколола ручкой палец, и на один бланк лег красно-бурый мазок.
- А вы опасная гостья, - слащаво улыбнулся тогда уколотый.
- Ага, прямо Мефистофель, - буркнула Лера, замявшись больше прежнего.
∗ ∗ ∗
Домофон был цел, и новый подъезд встретил услужливо зажегшимся светом. Переписав наскоро шесть семей, девушки поднялись на девятый этаж, позвонили в дверь. Открыла невысокая женщина с худым лицом.
- Степа учится в третьем классе у вас, - сообщила она. – А Леньке только четыре, он сейчас у бабушки… Эх! Спасибо, что напомнили, я должна ей позвонить, узнать, оставят ли его на выходные.
Попрощавшись, Лера и Мария направились в квартиру напротив – последнюю в подъезде. Звонили трижды, после вежливо стучали в грубую железную дверь. В глазке вроде мелькало, но шума изнутри не было.
- По-моему, эти Иванцовы включили свет, - сказала Лера.
И тут мелькание в глазке пропало, и саму площадку окутала темно-серая, разбавленная подъездным окошком, мгла. Учительницы разом подумали нецензурно.
- Простите, могу я позвонить с вашего телефона? – обернувшись, они чуть не наткнулись на стоявшую впритык к ним мать двух мальчишек. – Я с домашнего хотела бабушке звонить, а тут свет отключился. А этот, - она держала на весу широкий мобильник. – Едва поставила заряжаться, надо же.
- Часто у вас так? – недовольно спросила Маша, пока женщина тыкала в ее телефон. – И вы этого, Иванцова знаете? Сколько у них детей?
Женщина, слушая гудки, ответила, что Иванцовы в квартире только прописаны, а живут и учат детей в центре. Тут обитает только дедушка…
- Бах! – грохнула изнутри железная дверь. И еще раз. На темную площадку вывалился неопрятный, плохо бритый сухонький дед. В руках он держал пластиковую бутылку.
- Здравствуйте! – начала Лера. - Вы Иванцов…
- Да она же вам все сказала, - проскрипел дед, ткнув бутылкой в соседку. – Один я тут. А какая школа у мальцов, не помню.
- Ладно, потом из школы позвоним, - Маша ткнула в бок открывшую было рот подругу, приняла телефон у благодарной женщины и, сложив бланк, двинулась вниз. Двигались быстро, небо еще не потухло, и лестницы имели мягкий черно-серый вид. На середине пути, этажа с пятого, девушки услышали растерянный голос женщины
- Темно…
- Темно, - с сердитым напором откликнулся дед. И громыхнули с жутким эхом две двери.
- Пошли отсюда нафиг. – проворчала Маша.
∗ ∗ ∗
Когда они вышли во двор, в домах вокруг не было света. Дверь второго подъезда вяло приоткрылась, щиток ее домофона померк.
- И как теперь… - поморщилась Лера.
- А никак! Уже без двадцати восемь. Хочешь автобус прошляпить?
- Ну… – Лера замялась. – Давай хоть на нижние, для очистки совести.
Ворча, Маша включила подсветку – забегал по нутру дома ясный блик. Квартиры первого этажа оказались заперты, второго и третьего тоже. Только бренчали печально звоночки и быстро таял в плотном воздухе стук.
На четвертый Лере не хотелось, но Машка, злорадно крякнув, подтолкнула ее наверх – инициатива наказуема!
Три из четырех квартир так же были немы, а последняя вообще недавно сгорела – сквозь пустой проем виднелись черные, страшно вздувшиеся доски пола, маячили угрюмые бурые стены, а дальше ничего не было видно. Пахло, почему-то, шашлычной гарью. Внутри временами будто чуть шуршало и пощелкивало.
- По домам, - негромко сказала Маша.
На этот раз спускались – точнее, удирали быстро, благо включили фонарики. До Марии вдруг дошло, что весь подъезд кажется обгоревшим – слишком темными были углы и одинаково, пепельно-серыми ступени. Она направила фонарик прямо под ноги – свет даже впритык отражался не тускло, а… негативно, что ли. Край ступенек украшали полосы в три цвета, точнее, оттенка бурого. И нигде здесь не было иных цветов, хотя первый подъезд был бежевый, с салатовой каймой на ступенях.
- Серенько. Это смог сюда пролез – дверь-то открыта. Или в подъезде разбито окно. – заметила Лера.
- Ага. Ну их, - глянула Мария в телефон. – Айда! Скоро восемь.
Идти молчаливым громадным двором было неуютно. От темных стен, из прорех меж домами сочилась жидким серым дымом тоска. И еще сильнее хотелось домой. Асфальт быстро отдал скудное дневное тепло, и сквозь низкие Лерины туфли и Машины полуботы пробирался в ноги холодок.
- Успели! – торжествующе махнула Мария на короб конечной остановки.
Она стояла отдельно, через дорогу от домов. Когда-то тут была новая окраина города, а теперь была просто окраина, со всеми прелестями небогатого сорокалетнего людского жилья. Отсюда шел на юг, к домам девушек единственный, унылый, почти часовой маршрут. За коробом, к северу и востоку, расстилался бесконечный ковер омертвелых степных трав, ограниченный слева большим шоссе, справа рощей, похожей теперь, в последних красных бликах вечера на ряд растопыренных костистых рук.
Перебежали дорогу, даже чуть запыхались.
- Восемь ноль шесть! Не успели! – рассердилась Мария. – А все ты! Давай звони в такси. Ждем пять минут, а то…
- Погляди, - тихо сказала Лера, подняв голову.
Верх павильона, еще днем голубой с зеленью, был совершенно сер. И даже исчезающие багряные отсветы, падавшие на аляповатое строение, подчеркивали его однотонность.
Включили, еще не понимая толком, зачем, фонарик, посветили на стенки, наземь. На себя. Выдохнули крохотные светлые облачка. Девушки оказались прежних, самых настоящих цветов, а вот все вокруг – нет. Включая одежду.
- Ну и что это за…
- Вызывай такси! – почти крикнула Маша, огляделась. – А я попутку сейчас поймаю. Нам бы до центра… И нигде ни огонька. Выбило весь район?
Положение оказалось странным, но больше глупым. Двое взрослых, как дуры, топчутся у явно опустевшего до утра павильона, и чего-то ждут, и высматривают…
- А нет машин, - сказала через минуту Лера. И вообще, людей ты видишь?
И в самом деле не было вокруг ни людей, ни животных, ни транспорта, и обе вспомнили, что недавно, выходя с темного двора, не встретили ни души.
- Странно. Шоссе-то важное, - Маша указала в степь, где «их» дорогу пересекала трасса. – А пустота. И тихо как…
Она прошлась взглядом по окнам ближних зданий, зацепилась за что-то, проверила, глянула выше и ниже.
- Окна зашторены! – почти шепнула ей, придвинувшись ближе, Лерка. – Все!
- Даже в кухнях, - пробормотала подруга. – И в подъезде, видишь?
- Попутки нет. Звони Диме, - решила Лера. Маша чуть помолчала.
- Давай сперва вернемся на Пролетарскую. Вдруг на шоссе ремонт? По пути и позвоним.
- С Пролетарской досюда было бы слышно машины, - Лера вышла из ставшего темным и жутковатым павильона, вздрогнула, встала столбом. Подойдя к ней, встала и Мария.
Домов в той стороне не было, но пропала и знакомая степь. Вместо рощи бугрился темный холм, а простор от ног девушек и до горизонта в половину видимого мира заняло багровое в заходящем солнце ровное поле с часто торчащими из гиблых трав мохнатыми овощами. Они походили на большие, с баскетбольный мяч, кокосы, на треть вдавленные в землю, и были комковатыми, с неровными, как капустные листья, слоями темных волокон – не то перья, не то шерсть.
Солнце, спрятавшись в овощи, зашло и над полем сгустилась темнота. Дунул поздний осенний холод. А автобуса не было.
- Это что? - прошептала Лера. - Зачем?
Маша дернула ее за руку.
- Пошли назад.
С трудом отвернувшись от дивного поля и с еще большим трудом перенося внезапное жгучее давление того, что осталось позади, девушки вернулись под тень многоэтажек, шмыгнули в арку, встали под грибок на ближайшей детской площадке
Лера звонила в такси, Маша своему молодому человеку.
- Алло, а... Блин!
- Чего возишься?
- У них там звякает, соединяет, и тишина. - нахмурилась Валерия.
- Баланс же есть? Тогда странно. Звони в другие, я сейчас Димку призову. Приедет.
- Сказала б ему заранее, не торчали бы здесь.
- Ходили б по одной в подъезд, точно бы не торчали, - огрызнулась Маша. - Поднимай! У него еще музыка на звонке такая, тихая вначале, блин.
- Прелюдия.
- Сама ты прелюдия! Звони давай.
Все это говорили быстро, звонким шепотом, вдыхая покалывающий в носу и глотке заводской туман, что нынче был особенно силен.
- Дима, это я! - чуть не крикнула Маша в трубку. - Верней, мы, и мы лошары. Да, опять... Нет, слушай. Мы с этим всеобучем прозевали последний автобус, на шестом квартале, ну где степь... До ближайшей остановки два кэмэ, мы ж работаем в заднице. Ты ведь местный, знаешь... Да погоди! Тут еще весь район коротнуло, и люди попрятались... Такси не отвечают, и машин не видно вовсе. А? Не пьяная она... И не смешно! - яростно, уже в полный голос гаркнула Маша и закончила жалобно. - Дим, приезжай, забери нас.
Лера, бросив пятую безуспешную попытку, застыла, слушая Димино ворчанье.
- Хорошо, только я на доставке, и машину джипиэсом со склада палят, - он выругал слишком жадное и продвинутое начальство. - Минут через пятнадцать проеду угол бульвара с Пролетарской, идите туда.
- Где Ленин? - поняла Мария.
- Ну да. Выдвигайтесь уже, если что, на связи, не теряемся.
- А, Лерку третьей в кабину впихнем? - спохватилась Маша, но телефон уже молчал. - Приедет, слышала? Идем на бульвар. Ты так и не дозвонилась? Эй!
Лера все так же глядела вперед, на серые стены с блеклыми от вялых штор окнами, и на балконы, с которых свисали на прищепках тапочки, ботинки, туфли, детские сандалики и солдатские сапоги. Разные, разные пары, от одной до десятка. На каждом балконе. На тротуаре у подъездов тоже была обувь - ровной линейкой, чинно, в ряд, будто все жильцы двора, от верзил и стариков до малюток выстроились тут, чтоб отдать девушкам дань неизвестного почета - да и выцвели, съежились, разъелись серым дымом. Исчезли, оставив единственный знак, что все они ходили по земле.
Застучало, засеменило сбоку. Маша и Лера чуть не подпрыгнули на месте. Порыв ветра качнул обувь на балконах соседнего дома, приведя бывшие ноги в дикий такт.
- На бульвар! - скомандовала Маша. Торопливо пошли мимо серой шеренги.
Обувь как обувь. Она кончилась через два двора, не рискуя лезть к уличным фасадам. Вещи не особо пугали, но все остальное... Во-первых, людей так и не нашлось, и машин не встретилось. Конечно, у домов и на парковке машины были, но все молчаливы и пусты. Во-вторых, показавшийся из-за той самой школы завод не дымил - но холодный химический смрад стал даже гуще.
А в-третьих, пропала связь. Причем сообщения с рассылкой каких-то сомнительных бонусов и предупреждение о заморозках громко пришли, а вот звонки Диме, Людовасе и Лериной сестре не проходили. В телефоне никто не хохотал, не выл, не сопел даже. Одни гудки, будто никто не брал трубку. Лучше бы выли.
- Пять минут, и будет нам Димыч, - слишком бодро сказала Маша. - Слышь, химик, это вообще что за дым? Можешь различить?
- Карбид, смола какая-то, - втянула воздух Лера. - и, вроде, кокс.
- У, кокс разный бывает, - промычала Маша, поднимая ворот легкого пальто. - Если так, все объяснимо. А сера есть?
- Серы не чую.
- И то хорошо!
- А ты, биолог, что про травку скажешь?
- Какую?
- Вот! – Лера сошла с дорожки и опасливо пнула какую-то длинную камышину. Камышина щелкнула и гибко, завибрировав, распрямилась, блеснув серым бликом. Мария всмотрелась, нагнулась, тронула. Былинка была из пластика. Рядом, под стеной, впереди и сзади тоже поднимались тонкие, плоские заостренные палочки, некоторые ветвились на побеги, но все походили на убогие творения народных умельцев с очумелыми ручками.
- Ну, так?
- Дети нарезали, украшать, - промолвила Маша.
- Ладно. Дети, - Лера ускорила шаг, посекундно озираясь. – А остальное?
Мария вдруг подумала разом обо всем вокруг и ей впервые по-настоящему подурнело. Мгла, безлюдье, ботинки, овощи…
Весело затрезвонил телефон, жужжа и толкаясь в кармане.
- Да, Дима, что?! – хрипло вскричала девушка.
- Ну, где вы? Я на бульваре тормознул, у памятника. Вы на Пролетарской?
- Да, уже! Вот, бульвар видим! – она ускорила шаг, Лера косилась на показавшиеся за изгибом улицы голые деревья и клетки или скворечники, которых на них прежде, вроде не было. – У тебя там тоже темно?
- Ну как, одна сторона горит, та, где вы, темная. Вы скоро?
- Уже! – они сорвались на бег, одинокий бег в пустоте. Черные кроны, черная статуя чуть выше человека, на бетонном цилиндре. Бульвар.
Темный и, не считая трех легковушек у обочины, пустой.
- Вот, мы тебе машем! – запрыгала Лера, вопя над ухом подруги.
Глухой, будто удалившийся на край света Димин голос.
- Где?
- У левого угла, блин, где ларек! И нафиг ты фары погасил?!
Телефонная пауза.
- Нет тут вас.
Лера с тихим писком вцепилась в Машин локоть, дергая головой вбок, на деревья, и Маша, невольно повернувшись туда, различила в ближних клетках, неровных и ржавых, темные сухие комочки. Останки птиц.
В трубке недоуменно молчали. Мария, схватив ладонь подруги, сухо и спокойно задала Диме самый тупой и самый важный за все прожитые доселе годы вопрос.
- А что есть?
- Ты блин… Дома, машины, кабак вонючий с музыкой! Студенты вон гуляют. И ларек ваш, закрытый, – в трубке ненадолго зашумело, и Дима вернулся в эфир. – Короче, я на Пролетарскую свернул, давайте скорей! Что там у вас?
- Мы в начале Пролетарской, - упрямо сказала Маша. – И никого здесь нет.
Снова налетел ветер, клетки закачались, из одной под ноги путниц выпала мертвая серая синица, белесой грудкой вверх.
- Вы не с Юбилейной спутали? Где школа? – уже всерьез встревожился парень, которого становилось все хуже слышно. – Я уже у вашей школы, е-мое…
Мария кричала, Мария вопила в телефон, потом всхлипывала. Но звонок прервался, и телефон раз за разом сбрасывал звонки, хотя сеть и баланс были в норме.
- Он мимо нас проехал, - тупо говорила Лера, медленно вертясь на месте.
- Где вы все, бляди! – рявкнула Мария, подскочила к дому, яростно дергая рукой, освещая стену и окна фонариком. Все в его свете оставалось мутно-серым, почти без оттенков, даже реклама магазина красок «Радуга». Шторы за стеклами не шевелились.
- А ну пошли к Ленину! Кабак там у них, студенты.
Обе решительно двинулись на крохотную площадь близ перекрестка, обошли омертвевшие машины и встали перед памятником.
Вождь выглядел странным, будто лохматым, а трава на газоне густо перемешалась с торчащими из земли обрезками пластика. И вокруг ни души, ни огонька.
- Ты же их не боишься? – серьезно спросила Лера.
- Кого? – Маша подумала, что будь они целиком цветными, как положено, то выглядели бы сейчас мультяшными вставками в дурацкий фильм. Но настоящих цветов на Лере были только лицо и волосы, и оттого она стала похожей на мумию, извлекаемую из бинтов. Живую, беспокойную и…
- Боюсь! – пронзительно закричала Маша, когда шевелюра и мантия памятника зашевелились, шурша, и пеной полезли вниз. К их ногам.
Это были тощие, худые пауки на длинных ломаных лапах, вроде полевых косиножек, только размером с растопыренную мужскую ладонь. Они были быстрыми, скрипели, как сверчки, и их было много.
Что произошло в следующую минуту! Твари кинулись под ноги, вцепились в брючины и стали слабо, но тянуть. Люди завизжали уже в два голоса, отпрянули, шарахнувшись на газон, замолотили руками и ногами, жмурясь, сберегая глаза от зрелища и вражьих лап. Лера отчаянно метелила паскудных животных плотной папкой, смахивая, как совком, по три-четыре верещащих нервных тельца разом. Мария била ногой о ногу, а после пыталась давить свалившихся уродцев толстыми подошвами. Косиножки скрипели, падали, натыкаясь на острую пластиковую траву, а под тяжестью ног хрустели, как семечная лузга. Маша боялась, что враги дотянутся до лица, и тогда всему конец, но суставчатые лапы атакующих были проворны лишь на ровной земле. Ни одна шваль не долезла выше пояса, а спины девушки защитили, привалившись к деревьям.
Сваленные в суматохе клетки били по головам, давили нерасторопных пауков, вывалившихся оттуда птичек косиножки утягивали прочь. Сообразив, Лера припечатала целую группу «носильщиков», а Маша пнула одну клетку подальше, отвлекая часть врагов, схватила отломанную в запале боя длинную ветку и, орудуя ею, как веником, сгребла с себя целый десяток мелюзги. Та на миг отвалила.
- Назад!
Девушки бежали к злосчастному ларьку на углу, стряхивая с себя оставшуюся дрянь, и новые косиножки остовами сломанных гномьих зонтиков падали на мерзлый асфальт. За углом они кончились. «Вот зараза!», - прошипела Маша, снимая и отшвыривая пару замотавшихся вокруг пуговицы оторванных лап. Пострадавшая зверюшка подтянулась к своим упавшим конечностям, взяла отломанные лапы в охапку и, ворча, уползла. Лера, осмелев, даже обернулась, перебегая на дальнюю сторону улицы, увидела, как заползают пауки в трещины постамента освободившейся серой фигуры и с ужасом остановилась.
- Это не Ленин!
За малый миг Маша увидела, во что превратили памятник частые отколы цемента.
- Не гляди!
Обе запыхались, почти задыхаясь от бега обратно, к школе, и ни словом не обмолвились о фигуре. Маша смутно припомнила, что уже видела, уже знает про это из глубокого детства, но не хотела вспомнить до конца. Отдышались у школьного забора.
Зазвонил телефон. Дима. Очень, очень далекий, но ясно, что сбитый с толку и по-правильному злой. Он спрашивал, Мария отвечала, сбивчиво, сквозь слезы, а он не слышал ее. Говорил, что он у школы, ругался. Сигналил там, оттуда, и умолкал, надеясь на ответ. Наконец, он сказал.
- Зая, я вызываю ментов.
∗ ∗ ∗
Слезы высохли, и вместе с охватившей зябкостью пришел некий порядок в мыслях. Девушки мялись в каком-то дворе, думали, что же случилось, боялись статуи, снова думали, как объяснить творящееся, без толку пробовали звонить.
За это время шепотом, поминутно оглядывая двор больными глазами, успели помянуть «Книгу мертвых», Рериха, «Сайлент Хилл», Хокинга и не только.
- Н-ну, про тот свет вообще херня, - Маша зажгла сигаретку, пялясь на серое пламя. – Мы-то живые. И курить охота.
- Слушай, - встрепенулась Лера. – А ведь солнце-то настоящее! Светило до самого конца. И глянь, звезды!
Звезд Маша почти не разбирала, но поняла, что подруга имела в виду колючую оранжевую точку над крышей. Наверное, Марс.
- Не знаю я! Главное, как теперь выбираться?
- А как все началось? С тех овощей? Что это, кстати, а?
- Черт их разберет. Но точно не наше, приду домой, гляну в интернете.
- А, началось со света! Его же вырубили, - вспомнила Лера, задумалась. Вскинула голову. – может, надо к тебе домой? Вдруг там все нормально? Раз – и вернется!
- Мы уже час не можем пройти долбаную улицу, - усомнилась Мария. – И нас чуть не загрызли пауки. Может, вернемся в тот двор, где все началось? Это близко. А там уже прикинем, что да как.
Она в последний раз отметила время. Была половина десятого.
- Дай и мне, - вытянула Лера сигаретную пачку из ее кармана.
∗ ∗ ∗
Подобие плана придало сил и немного облегчило путь. Минуя школьный двор, Маша дико захотела заорать, выкрикнуть Димкино имя, но, сознавая почти очевидную глупость такого поступка, молчала.
Мир вокруг тонул в той же зыбкой, но не мешающей далеко видеть дымке, и тоже молчал. Пока не загудело сверху.
- Хоть кто-то! – заговорила Лера. – Самолет!
В почти черном небе летел, оставляя розоватый след, самолет. На его боку редко мигало зеленым. Через несколько секунд розовый след расходился в толстую пурпурную струю. Струя пухла, ветвилась, завиваясь в крученые хвосты и перья, и минутой позже на полнеба расползся пышной марганцовкой страшный, ни на что непохожий узор. Концы перьев спускались, почти скребя по крышам зданий, может, всего района, и давали тусклый мясной свет. Путницы живо отвели взгляд вниз.
Пять минут нетвердой ходьбы, поворот в знакомый двор.
- Машка! – восхищенно прошептала Лера, толкая спутницу. – Наконец! Смотри, бомж!
С радостью двинулись они к человеку с отрепьях, возившемуся к ним спиной у мусорных баков. Тот не замечал, орудуя рукой в мусоре, выдернул серую коробку из-под пиццы, открыл. Лера почти кинулась к нему:
- Извините! Вы…
Бомж, с абсолютно бомжовским, но ровно-серым лицом, включая белки припухших глаз, повернулся к ней, раскрыл коробку, уронив серый мучной треугольник на землю, вгрызся в картон. Девушки тормознули. Сжевав угол коробки, бомж уставился на них, ощерился, тряся головой, развел руки и довольно захрипел:
- Ма-аленькие, бе-еленькие.
И отдернулись шторы во всех окнах, но в окна смотреть было недосуг. Маше с Лерой хватило и вида бомжовых ног – босых, костистых, с четырьмя когтистыми пальцами буквой «икс», как у дятла.
Без оглядки бросились они от хрипящего урода на простор, прочь, к конечной. Забились в будку, долго тряслись, выискивая погоню, но никто не догонял. Стенки давали иллюзорную защиту с трех сторон, и думать, что прямо за ними может таиться нечто, никто не желал. Успокоившись, наблюдали за дорогой, где наверняка стоит уже, говоря полицейским о случившемся, вживую или в телефон Дима, плюнувший и на шефа, и на заказ. Или пытается дозвониться ей самой…
Нельзя, чтобы такое творилось с человеком! Не может быть такого! Не должно!
Дома напротив угомонились, шторы задвинулись. Но легче не стало.
- И что теперь? Ты видела того бомжа? Он весь серый, не как мы… - ожила Лера.
- Значит, он не бомж, и не человек, наверно, – не сразу ответила Мария. – Или тоже здесь застрял, как мы, и этот дым въелся в него, и превратил в своего. А мы тут чужие.
- Пока что… - ужаснулась подруга. – Что, если дым въедается в нас тоже?
- Будь спокойна, - дернула Маша углом рта. – Ты же чувствуешь его на себе и вдыхаешь.
- Нет! – зажав нос, Лера встала в угол, потом, размахивая ладонями перед лицом, шагнула наружу, на дорогу. Маша высунулась за ней, и обе забыли про дым.
Из-за спины доносилось легчайшее, почти невесомое шуршание и вздохи. Еще до того, как повернуться, обе поняли, почуяли: это поле начало шуршать и вздыхать.
Обернулись. Овощи вяло покачивались, неловко копошась и тихо пыхтя, и шелестели своими оболочками, показывая пробившиеся в верхушках клювы, походя на разбуженных сов. По полю пробегали редкие волны искорок – будто овощи быстро приоткрывали глазенки и тут же жмурились. И все шумела перистая кожура.
- Соволук, - зачарованно выдала Лера. Мария согласилась. Похожи.
Отринув страх и тревогу, забывшись на миг, они ступили на край поля – с мягкой, рассыпчатой, непохожей на позднеоктябрьскую землей. Растения все шатались, дрожали, еле слышно фыркали.
- Сфоткай, - сипло сказала Лера Маше в ухо. – Докажем…
Вспышку включить не решились, но таявшие морозным узором небесные перья еще давали каплю багрового сияния. Пока Маша снимала, Лера глядела окрест. Сделали два-три снимка посадок – овощи напоминали большие серые ананасы и шелушились твердыми, но очень гибкими перьями. А вот мигать они перестали.
Обойдя остановку сзади, углубились осторожными шагами в поле - все те же плоды, растущие до самого бугра, решили взять к бугру. Но тут на бугре появился человек.
Коренастый, непропорционально головатый, весь черный на фоне бурой мглы. И тащил мешок. Мешок был размером с Машину кухню, а сам человек, которого машина бабка точно обозвала бы «иродом», не смог бы ровно встать в обычной человеческой квартире.
Когда девушки молча понеслись, наступая на охающий соволук, к павильону, ирод остановился под холмом, выдрал из земли закряхтевший овощ, другой, сунул в мешок.
Маша и Лера влетели во тьму, под хлипкую защиту старого короба, припали, еле дыша, к щели в его углу.
Сборщик стал ближе. Он шел по прямой, и на коротких остановках рвал бешено искрящие овощи, разбрызгивая вокруг бледную сукровицу. Существа бились, вопили, летя в мешок.
Что-то коснулось Машиной шеи. Сухо и холодно. Она дернулась, стряхнула с себя какой-то мусор - и обмерла. Сверху свисали ржавые прутья кровли, один из них и задел машу, осыпав ржавчиной. Как они не заметили! Стены промялись, угловые столбы завалились кто куда и скрючились. Остановка превратилась в оплывший чешуей и ребрами труп самой себя. «Туда!» - шепнула Маша, показывая наискось, к домам – единственный путь, на котором дохлый павильон мог скрыть их от взгляда чудища-земледельца. Лера двинулась вслед, оставшийся без поддержки угол, грустно замычав, прогнулся внутрь.
Но они уже бежали. А сборщик, мигом позже – за ними.
Он молча, лишь сопя, прошел, как заводной, сквозь рассыпавшуюся остановку, в три шага перемахнул дорогу, таща за собой вопящий мешок, проворчал громко, но невнятно, с неожиданным проворством кинулся за Лерой – двое сообразили бежать в разные стороны – сшиб с нее кепи, а ее саму с ног.
Маша перестала бежать у угла дома. Лера поднялась на четвереньки, бросилась к какой-то двери, но пятерня размером с голову Леры схватила ее за шиворот.
Снова ожил, звеня, телефон. Но Мария уже побежала к подруге.
Не до конца понимая последствий, она прыгнула к отнимаемой от земли истошно вопящей Лере, но лишь потянула ее за пазуху, выдрав с непонятно откуда взявшейся силой кус ткани. Ирод, уже уходя и увлекая добычу, недоуменно зыркнул на Машу мелкими, заплывшими на квадратной харе глазенками, развернулся на пятке, мигом присел на корточки, сшиб Машу коленом и быстро сжал под мышкой до ломоты в костях.
Мешок с кричащим соволуком он так и не выпустил.
- Шалим. Шалим, непор-рядочные, - еле разборчиво сипел ирод. Лера, от которой Маша видела лишь трепыхающиеся ноги, орала не своим и вообще нечеловеческим криком, шебуршились и дико верещали в мешке плоды, мерно шевелилась перед глазами серая тряпка на чудище, и воняло порченым борщом.
- Кормиться? – ворчал давящим уши басом ирод, влезая во двор. – Хотят. Дело домашнее.
- Пустиии! – крикнула осмысленно Лерка. И затрезвонил ее телефон.
- Шумят? – удивился ирод. Уронил мешок, уронил на него с двухметровой высоты пленниц, Сжал обеих в ручищах, сдвинув головами так, что Машина щека взмокла от пота мелко трясущейся подруги.
У бритого черепа размером с колесо джипа был жабий рот с человечьими, но огромными зубами. Остальное было не лучше. Лера снова дико завизжала, а потом ее стошнило. Трепыхнулся и захныкал под спиной соволук. «Немного. Можно», выдавил урод, побегав глазами по девушкам, и сунул меж бортов грязной куртки Леры длинный колючий пластиковый цветок. Сощурился, вздохнул глубоко и вонюче, выдернул цветок и понес все полученное этой ночью дальше.
В подвал. Глубокий, лестница была длинная – Маша отмечала. И высокий – чудовище шло темным заплесневелым проходом почти в полный рост. Там воняло гарью, потом и какой-то острой приправой. Свернули в дверной проем, еще проем – черные, пузырящиеся плесенью потолки, целая анфилада. И пришли.
Громадную комнату освещало светло-серое пламя. Мелькнула сбоку длинная печь с несколькими жерлами, частью открытыми, частью под заслонками – но во всех пылало. Стало сразу до одури жарко.
Из угла вылезла еще одна туша – шире ирода, дряблая, женская. Ирод курлыкнул что-то, положил Леру и Машу на пол, придавил тяжеленным шевелящимся мешком – Маша успела повернуть голову и спасла шею от давки, заметив, как оскалилась женская туша на их угол, а ирод вручил ей тот самый цветок, что совал Лере. Туша затопала, встряхнулась холодцовой массой килограммов в двести, заурчала мягче.
Ирод сдернул с пленниц груз, ссыпал охающие мячи в короб. Заломил девушкам руки, перемотал длинными пластиковыми жгутами. Чмокнул губищами, пристально посмотрел на ничком лежащую Леру. Вышел, пятясь с… кухни? Женская туша заухала, взяла с печи длинный нож, взяла серый ком, швырнула в кадку с водой, потом еще и еще один. Плоды перестали нервничать. Туша, брезгливо фыркая, прогудела шагами к девушкам, осмотрела, больно потыкала горячей босой ножищей Маше в бок, сорвала чудом уцелевшую на ней сумочку, осмотрела, кинула в кадку. Приподняла за волосы скорчившуюся Леру, презрительно рыкнула, бросила и вернулась к печи.
Маша приподнялась, осмотрелась. Рядом лежала щекой в бетон заплаканная и грязная Лера, без толку дергала скрученными за спиной кистями рук. А дальше, до самой стены…
В той же позе, что Лера, лежал человеческий костяк, серый, как все вокруг. На краю грудины и вдоль бедра присохла аккуратно-прямоугольная полоска мышц. За ним громоздились ровным рядом кучи и кучки костей, от почти целых до совсем рассыпанных. Их покрывали белесые и черные наросты, а из наростов где редко, где буйно росли красивые, бледные, будто вырезанные из пластика цветы, вроде эдельвейсов. Это от них шел удивительный пряный аромат.
- Смотри на меня, - прошептала Мария, но Лера, поймав ее взгляд, извернулась, завалилась набок и, забившись, начала выть.
Иродиха подтопала, дала Лерке под дых, и Лерка смолкла.
На шум приперся ирод, шумно заморгал, глядя на сожительницу, которая сердито отчитывала его, а потом кивнула на связанных. Ирод похлопал ее по плечу и подтащил к бетонной тумбе бадью с плодами.
Хозяйка вынула притихший мокрый плод и воткнула в него нож. Соволук пронзительно запищал, тут же подняли шум, расплескивая воду, его собратья. Хозяйка покрикивала, хозяин рычал. Подвал наполнился дикой какофонией. Ирод, кося на Леру, снова буркнул что-то напарнице, получил в ответ более медленный кивок.
Треснули, разлетаясь под ножом, хрустящие перья, брызнул в потолок бурый фонтанчик и убитый плод отправился в железный таз на печи. Уродка разделывала второе орущее тельце, а хозяин, сдвинув оцепеневшую Машу вбок и отпихнув цветущие кости, навалился на Леру. Затрещала материя, и от Лериной куртки остались одни рукава. Девушка закричала, извернулась, плюнула в нависшую над ней рожу, получила страшный удар, от которого щелкнула спина, и больше роже не мешала, распластавшись игрушкой, и только изредка глухо мыча. Ирод с хлюпаньнем сопел и облизывал – Лерины волосы, потом свои губы. Хозяйка бухтела свое, нож стучал, соволуки орали, гудел огонь. Дикая возня окружила Машу со всех сторон.
Из носа потекла кровь. Мария тупо растерла ее о пол, повернулась вправо. В дюжине сантиметров от нее, глядя ей в глаза, дергалось на грязном бетоне белое Лерино лицо, почти бессмысленное и неживое. Маша хотела зажмуриться, но не могла, и все думала, что Дима рядом, может, над этим подвалом, что он плечист и силен, и что, не задумываясь, отметелил бы игравшуюся ими смрадную тварь. Или попытался отметелить. И пытался бы до конца.
Лера закрыла глаза первой, ткнулась в Машу, содрогаясь и сипло дыша. Чудовище удалилось к печи и урча, помогало подельнице готовить ужин. Почти все соволуки были забиты и ободраны, начала шуметь, вскипая, вода в тазу.
Что же теперь? Как быть?!
Лера не двигалась, жива – не жива, но сознание точно потеряла. Что же насчет тебя? Разрежут? Сварят? Оставят на подкорм цветам? Ответ вырисовался один – так или иначе. используют. Маша забилась, задергалась, как могла. Пока уроды стояли к ней спинами, подвигала ногами – они были свободны, а руки… Лента пластика дала на руках заметную слабину. Это ирод потянул ее за руки, когда сграбастал Леру, а потом так же дернул в прежнее положение.
У Леры лента была всего одна, значит, и тут похожая. Ослабив в двух местах. Хорошенько напрячься, потом опрокинуться на спину и втихую стащить… а потом?
Ты не сумеешь выйти, и главное – ты не одна.
Но ты не Дима. Он точно прорвется, поборет, ударит. А ты? Что сможешь ты?
Визжащий ком выпрыгнул из бадьи, расправил кривые крылья, покатился, подлетая, адским колобком по коридору. Ирод кинулся его ловить, хозяйка орала, настала суматоха.
Из таза повалил удущающий пар.
Ну и что? Что теперь?
Маша, обезумев, рванула путы, и они почти подались. Нажим сбоку – и вялая лента слетит с запястий. А хозяева вернутся. И тогда тебе точно конец. Не трогай ленту!
Лера очнулась, стонала, барахталась на животе. Наверное, они начнут с нее.
Ты все-таки не Дима. Как же тогда…
Еще раз посмотрев в сторону истерзанной подруги, Маша поняла. И в тот же миг решилась. Пустяк? Да! Но неужели это и есть самое нужное в выпавшую ночь?
Хозяйка притащила беглеца, хлестко бросила на тумбу. Указала на свернувшуюся комочком Марию, взяла в лапу нож. Сожитель подковылял к Маше, дернул за шиворот – и замер. Дрогнули его замусоленные складчатые одежды, капнула на ногу вязкая слюна.
Хозяйка, собрав морду гармошкой, встала на цыпочки, тюкнулась макушкой о потолок.
А Мария через силу глядела на обоих, прижимая к груди длинный пластиковый цветок.
Туша швырнула в тупую рожу мужика полумертвым плодом, а потом с оглушающим ревом кинулась на него, махнув ножом. Ирод увернулся, ударившись всем телом в задрожавшую стену, но второго удара не избежал – хлестанула из плеча черная струя. Заскрипев, он сам бросился в атаку. Два чудовищных тела столкнулись, полетели вбок, врезавшись в печь, раздробили ее край. Вареный соволук окатил их черным градом. Но туши, уже не видя ничего, сшиблись снова, проломили стену с входом и общей, с полтонны, массой покатились по коридору прямо, до дальнего конца, выдирая друг из друга куски. Дом сотрясался, летела на пол седая пыль. И Лера очнулась.
- Где… кто? – еле прошелестела она.
- Мы. К сожалению, еще тут, – ответила чужим голосом Мария, подбирая нож. – Выход свободен. Пока. Идти можешь?
∗ ∗ ∗
Из соседней комнаты они чуть не сбежали обратно. В четырех ее углах сидели, копошась. маленькие ироды с мордами кретинов и, скалясь, метали от одного к другому соволучину. У самого мелкого, с габаритами упитанного семиклассника, ерошился на башке клок светлых волос. Каждый, не отрываясь от игры, провожал взглядом сперва попятившихся в кухню, потом медленно пересекших заваленную бетонным крошевом комнату беглянок. Все деловито пыхтели, но не трогали, да и на не умолкающий вдалеке рев и грохот драки не реагировали.
Лера была плохая. На подвальную лестницу ее пришлось сначала вкатывать, затем обходить и тащить почти как тот мешок. Разведав беглым нездоровым взором как оказалось, знакомый двор, Маша выволокла подругу в неживой колючий палисадник, где самодельная трава особенно густела, и утянула за угол, к глухой торцовой стене.
- В голубятне укроемся, она пустая, - тяжело дышала Маша. – Помнишь, через двор?
Вряд ли Лера помнила теперь хоть что-то. Она осела наземь, молчала и тряслась.
Телефон в кармане Маши уцелел. Как она боялась, что он зазвонит там, при побеге! Вытащив, она испугалась другого. Не мог телефон больше звонить. Он разрядился.
На Машу накатил черный медленный ужас, сменившийся паникой, когда ее толкнули в спину. Она извернулась, чуть не сломав шею, встав, пригнувшись, между Лерой и…
- Мвы? – промычал страшный ребенок из подвала. Тот, что со светлым вихром.
- Уйди, - прошипела сквозь выступившие слезы Мария, стиснула в руке прижатый к земле нож.
- Мвыы! – довольно вежливо сказал уродец и отступил на шаг. – Ам! Там!
Он указал пухлой лапой на дом, а другой положил перед Машей бумажку.
- Мвы!
- Слышишь? – хрипло зашептала девушка. – Он нас на «вы» зовет.
- Ам, – кивнул собеседник. – Адо!
Махнул лапой и убежал за угол. Мария на автомате схватила бумагу, обхватила Леру, помогая встать, и странная пара поковыляла к укрытию.
Голубятня оказалась заперта, да и торчала высоко, втащить туда Леру было нечего и думать. Но ее низ укрывала ржавая жесть. а почти впритык стояла на сдутых шинах серая «Тойота». Если что, есть два пути бегства и некоторый обзор…
О котором Маша забыла, прочитав бумагу.
«Распределение школьного микрорайона между сотрудниками…»
Края листа обгорели и в то же время пахли тлением и сыростью, будто чудом миновали растопки бомжацкого костра в гнилом подвале. Ниже читалось отвратительно, но угадывалась таблица. Под которой – полусмазанная Людовасина подпись.
- Нам! – пискнула Маша. – Поняла? Он сказал сейчас – «Вы, вам!». Он знает нас, а мы… мы там уже были.
- И что? – тускло спросила Лера. Ей было очень худо.
- Как что? Это наши дома, мы сегодня, или вчера были в них! И потеряли наш листок, помнишь, это ты его стащила и скопировала, чтобы у нас была бумажка, чтобы жильцы не серчали, ну?
- Наверно, - скукожилась подруга. На холодной земле, меж холодного металла. Плохо.
- Где ты ее выронила? Парень нам ее вернул! Он знает, не меня, так тебя точно!
- Кровь. – удивилась Лера. потрогав себя. На ее пальцах она была уже не совсем красной, скорее темно-розовой. Значит…
- Сколько было детей у того мудака? Которого ты ширнула в палец?
- Четверо…
«Держи голову в холоде», - наверно, мудрые слова. Через четверть часа мысли стали ясными, а подгоняемые страхом – ускорились. Но знать бы, в нужную ли сторону…
Еще чуть позже Маша придумала, а Лера начала примерзать. Мария отдала ей свою кофту. Потерла свои начавшие бледнеть щеки, потерла, стиснув в ладонях, Лерино лицо.
- Да смотри же! Наша вещь с их кровью перебрасывает получившего эту кровь сюда. Ведь ты отерла ручку, а бланк с кровью дала подержать мне, верно? Значит, мы обе коснулись. Это вроде билета.
- И?
- И где-то через час все это началось, постепенно, помнишь ведь?
- Нет…
- Зато я помню! Вспомнила! И дед, и свет, который потух, и шторы! Всего час, Лер! А вещь отсюда, если пустит нам кровь, то… ну? Надо проколоть хоть палец.
- Я не смогу… сил нету, – пробормотала Лера.
- Тогда ты первая, - встрепенулась Маша. – В нас уже попала эта дрянь, и чем дольше мы здесь… Давай! – она сунула Лере нож хозяйки, и нож заплясал в ее руках, но не только от слабости.
Далеко-далеко, от бульвара, грохнуло. Подпрыгнула слегка земля, над домами разнесся искаженный, резкий соволучий писк. Немного позже ударило еще раз. Кто-то шагал.
- Скорее! – велела Маша, но Лера выронила нож, вяло подняла ладонь.
- Подожди… Вдруг нож наш… а не отсюда…
- Бруух! – ближе, уже у Пролетарской. Ленин жив? Да нет, такая масса явно посолидней монумента… И ближе запел на разные тревожные тона соволук.
- Нет! Некогда проверять! – закричала уже Маша. – Если я ткну тебя первой, ты будешь еще слабее, дура!
Она втиснула нож в пальцы подруги, и снова топнули, и обеих оглушило громкое неживое квохтанье и верщанье. Маша плюхнулась лицом в Лерины ноги, вспомнила что-то рваное, косматое, с огнем... да! Гроза в Москве. Прошлым летом, когда Дима возил ее на каникулы. Молнии бьют, кажется, прямо в угрюмые длинные дома и могучие башни, рокочет, катится гром, и машины на улицах и парковках беспокойно визжат. Сигнализация.
Подняла голову. Да, встряхнутая чудовищными шагами «тойота» орала. На весь двор.
- Мааленькие! – сунулась в просвет рожа давешнего бомжа. И грязная, тонкопалая рука.
- Иди на хер! – Маша всадила мертвецки сжимаемый нож бомжу в переносицу, и он с дивной легкостью прошел хрящ и кости, утонув по ручку в страшной башке.
- Нельзяа! – заревел бомж, сверля одним мутным глазом Машу, а вторым кося на нож. Шумно икнул. Грохнулся навзничь и замер. Машина орала.
- За ним придут пауки! – взвизгнула Мария, толкая Леру подальше от тела. – Сейчас возьму ножик…
Но бомж уже запузырился и разбух дрожжами, и теперь лопался ленивой пеной. Нож согнулся, как пластилиновый, и утонул в пузырях. Когда Маша оттащила Леру к забору палисадника, тело пропало, оставив на земле только свои рваные одежки. Пропал и нож.
- Все правильно... – выдохнула Лера, видя это.
- Не совсем… Ты верно сказала, нож был не их.
- А нам что?
Неведомая шагающая дрянь уже топала по Пролетарской. В окнах дергались шторы. но обитатели не показывались. Оно и к лучшему. Но как теперь…
Обе оглохли разом, даже вой машины пропал, перекрытый чудовищным толчком и ревом, где смешались звуки дробящегося камня, лопающегося металла и стекла. Дальний дом, выходивший на Пролетарскую, треснул по швам многих плит, во всю ширину, и половина крайнего подъезда, откалываясь, повалилась во двор, хороня все и вся под выдавливающим уши гулом и тяжелыми тучами пыли.
Миг – и Маша перемахнула заборчик, укрывший слегка от летящих осколков. Еще секунда – неведомо какой силой перетащила Леру. Проморгалась, кашляя. В палисаднике торчали неживые травы. Маша вырвала одну, на вид саму острую, из земли – та сразу подалась, будто просто воткнутая в землю. Сунула подруге.
- Коли! Ты первая, помнишь?!
∗ ∗ ∗
- Ну, хоть не теракт, - протер платочком жирную шею заместитель главы районной управы. Но вид из окна черной массивной машины был соответствующий. С холма, где ехали, хорошо просматривался массив слишком густо для обычной ночи горящих окон, а в его центре чернело пустое пятно, разбавленное тонким оранжевым пламенем и покрытое серым, с желтыми отсветами дымом.
- Так и сообщайте прямым текстом, как Володька-спасатель сказал, - проворчал заместитель пресс-секретарю. – Цитируйте. Причина установлена, причина бытовая. Взрыв газа. И пусть не елозят. Если что, пожарный штаб и МЧС уже там. Нам нечего таить!
- Это да, - кивнул секретарь, тыкая в планшет. – Начали писать, как есть. Даже десятый канал уже разочарован. Тем более, никто не погиб.
- И слава бо… - заместитель пресекся, подумав, что славить бога при взрыве все же не стоит, а миг спустя – увидев двоих, выскочивших на дорогу. Полуодетых, грязных и смертельно бледных в свете фар женщин. Одна опиралась на другую. Водитель ругнулся, объехал.
- Зря мы так, - сказал секретарь.
- Чего? – приподнял брови чиновник. – Мы спешим! Там дело, и пострадавшие, и пресса.
- А если это те самые пострадавшие, то пресса расскажет и про них, или они прессе про вас, будьте спокойны, – сухо сказал секретарь. – А ведь можно выручить, да и электорат нам нужен…
Лера и Маша перестали ломиться в машину далеко не сразу. Потом, втиснувшись, плакали, ныли и выли, пропитав весь салон странной гарью и наконец-то заставили заместителя сначала растрогаться, после нахмуриться, а потом покрутить пальцем у виска.
- Нам надо в полицию! – яростно прервала его Мария. – А ей – в больницу! Или наоборот… Там Дима ждет, он настоящий!
- Ну и езжайте, - бросил заместитель. Охранник не очень любезно передал девушек людям из автомобиля с мигалкой, и через пять минут Маша увидела в окне серое, но с желтыми окнами и синей неоновой надписью, здание участка, а рядом, у крыльца –машину Димы, а Лера не видела ничего.
∗ ∗ ∗
Никто не знает, как Диме удалось заставить пару патрулей выехать на поиски, которые по закону должны были начаться через три дня. Хотя Димин дальний родственник, капитан в том самом участке, что-то, может, и знал.
Оперативники и следователь, молодой и удивительно аккуратный в разговоре и записях, долго и внимательно слушали – сначала Машу, потом, в больнице и на выписке – Леру. А собрав все, что можно, оперативники мягко и вежливо направили Машу к своему шефу, а тот, всучив ей пару тонких папок - обратно. Аккуратный следователь осерчал и посоветовал не сбивать поисков, иначе психиатрическая экспертиза будет грозить не только Валерии.
Тогда Маша написала новое. Семью грабителей и насильников искали с месяц, обходили все подъезды, проверяли не всех, конечно, но многих, включая жильцов расселенного после взрыва газа дома. Не нашли ни насильников, ни грабителей.
Лера удивила тем временем докторов. У нее обнаружили все признаки тяжелого токсикоза, но признаков беременности – нет.
- А так вообще бывает? – насупилась Маша, навещавшая Леру вместе с ее родней.
- У нас, в наших широтах – нет, - серьезно ответил врач. – Но если беднягу заразили чем-то экзотическим, что нам неизвестно, да еще с учетом тех травм… Возможно всякое. Мы проверяем.
- Спасибо.
Маша пошла домой, готовить ужин, но не смогла прикоснуться к капустным головам. Дима месяц держался на голодном пайке, зато научился готовить хоть что-то сложнее жареной картошки. Вернувшись как-то с работы пораньше, он застал Машу гладящей баклажаны и приговаривающей:
- Вы не виноваты, это все те. Там…
С того дня они начали готовить вместе.
Чуть позже пришло время психиатров. Маша экспертизу прошла, а Лера – нет. Доктора причин странной болезни так и не обнаружили, а симптоматика тем временем ослабла, хоть и не прошла совсем. Леру увезли в родной поселок, где к новому году она умерла.
Маша продолжила работать в школе, но в другой, ближе к дому и с зарплатой побольше. Все вокруг еще долго мусолили слухи о страшной доле молодых учительниц, которых ненавистное начальство заставило таскаться ночью по дворам, где их оприходовала неизвестная банда. А могли и убить! Но всеобуч не отменили.
Ровно через год Маша, проехав свою остановку, укатила на автобусе к конечной, на край города, неспешно побрела к одинокой на фоне оживленного двора руине в полтора подъезда – дом обещали разобрать через год, но, как всегда, затянули.
Все тут было скучно, уныло и тускло, кроме единственной яркой детали, заметив которую, Маша покинула двор и до сих пор старается не ездить в ту сторону.
В давно вытоптанный пожарными, брошенный и окаменевший слой палисадной земли кто-то любовно всунул красивые, вырезанные из зеленого и белого пластика цветы.
Автор: Novomestskii (страница автора на Мракопедии)
Источник
КРИПОТА - Первый Страшный канал в Telegram