А.Ю. Сунгуров. Жизнь в СССР: 1951-1991 годы. Воспоминания

Глава 11. 1990 год. Начало работы в Ленсовете.

11.1. Начало года. Выборы в Ленсовет.

Новый год мы с Ларисой традиционно встретили в гостеприимной семье Корневых, а вот с программой визитов к друзьям 1 января уже начались изменения. То есть у наших бывших соседей Любы и Саши Ступниковых мы конечно побывали, а вот к Саше с Машей Савченко мы заехать уже не смогли – они уехали на постоянное место жительства в США. Такие дела.

Между тем уже с января 1990 года началась подготовка к выборам на Съезд народных депутатов РСФСР и в местные советы. Еще перед Новым годом ко мне домой пришел представитель Выборгского районного отделения Ленинградского народного фронта и сообщил, что ЛНФ готов поддержать меня на выборах в Народные депутаты РСФСР. Я же ответил, что не собираюсь туда баллотироваться, так как только в прошлом году защитил докторскую диссертацию и собираюсь всерьез заниматься дальше наукой, а работа на российском уровне подразумевает несколько иное. «Хорошо – ответил мой гость, я вас понимаю. Но от выборов в Ленинградский городской совет вы уж отказаться не сможете – работу депутатом Ленсовета вполне можно ведь сочетать с основной работой». Тут мне уже деваться было некуда и я согласился.

Но согласия моего было мало, официально ЛНФ никого никуда выдвинуть не мог, так как не был официально зарегистрированной организацией. Пути было только два – выдвигаться от трудового коллектива или от официально зарегистрированной общественной организации. Я решил попробовать идти по первому пути и для начала переговорил об этом с директором нашего института. Но ответ был предсказуем – «Мы посоветовались в райкоме партии, и там сказали, что от вашего института никто никуда выдвигаться не должен». Этот путь был для меня закрыт. Но были несколько организаций и трудовых коллективов, которые были готовы выдвинуть стоящих людей. Таким институтом был, в частности, Физико-технический институт имени А. Иоффе. Директором института был академик Ж.И. Алферов, к этому времени – уже народный депутат СССР, и он относился к подобным инициативам доброжелательно-нейтрально: «хотите- выдвигайте». Отвечал за процедуру выдвижения научный сотрудник этого института А.Л. Нездюров, который тесно взаимодействовал с ЛНФ.

Итак, я был приглашен на собрание трудового коллектива отдела прикладной математики и вычислительной техники ФТИ которым руководил профессор Э.А. Тропп, один из учредителей Ленинградского союза ученых. Вместе со мной на это собрание пришел и Леня Масарский, физик, мой коллега по ЦНИРРИ. Он представил меня, и рассказал, почему меня не выдвигает свой трудовой коллектив – потому что не было такого указания из райкома партии. Мне задали несколько вопросов, на которые я по мере своих сил ответил. И потом проголосовали – «выдвинуть».

Выдвигаться я решил по избирательному округу №39 по Выборгскому району, который полностью совпадал с моим кварталом, в котором я жил с 1974 года, то есть уже добрых шестнадцать лет. Этот квартал был ограничен с востока - улицей Руднева, с запада - проспектом Художников, с севера – Придорожной аллеей, с юга – Сиреневым бульваром. Так как в Ленсовете тогда было четыреста депутатов, то и округа были такие небольшие. По моему округу выдвинулись еще два кандидата, один – руководитель стройуправления, второй – тоже какой-то руководитель среднего звена. Избирательная кампания состояла из следующих событий – одна или две встречи с избирателями – прямо в округе, причем на одну нас из кандидатов пришло двое, на вторую – только я один. Жителей на эти встречи приходило также немного. Вторым событием была встреча избирателей с кандидатами, поддерживаемыми комитетом «Демократические выборы – 90», состоявшем из представителей ЛНФ, общества «Мемориал», ряда творческих союзов и ленинградцев – членов Межрегиональной депутатской группы народных депутатов СССР. Эта встреча проходила большом зале Дома творчества на пр. Просвещения, и на нее пришло много народу – зал был полон. Народ зазывали под выступление уже депутата Верховного Совета СССР А.А.Собчака, который был многим известен по своим полемическим выступлениям на заседаниях Съезда народных депутатов.

Я помню, как зашел за ним в его двухкомнатную квартиру в доме-корабле на ул. Кустодиева – в двух шагах от моего дома, и мы вдвоем пошли в дом творчества. Там уже собрались кандидаты в Народные депутаты РСФСР и Ленсовета. А.А. Собчак кратко выступил о своей работе в Верховном Совете РСФСР, а потом представил каждого из нас, сказав по каким округам мы баллотируемся.

Естественно, что около универсама на Сиреневом бульваре, куда ходили за продуктами все жители моего квартала-округа №39, висела информация обо всех трех кандидатах и наши фотографии. Но главной «фишкой» избирательной кампании был заброс в почтовые ящики всех жителей нашего квартала-округа листовки от имени комитета «Демократические выборы – 90», подписанной известным всем народным артистом СССР и Народным депутатом СССР Олегом Басилашвили, который от имени комитета рекомендовал избрать в Народные депутаты РСФСР – такого-то, в народные депутаты Ленсовета – А.Ю. Сунгурова, в народные депутаты Выборгского районного совета – таких-то. В моем округе было три округа для депутатов райсовета, со всем тремя мы плотно сотрудничали в ходе избирательной кампании, двое стал депутатами Райсовета (на участке третьего не набралось кворума во втором туре). С одним из этих двух, Женей Петровым, рабочим метростроя, который жил в общежитии метростроя вместе с женой и маленьким сыном тоже в пределах нашего квартала, я потом несколько раз встречался и сотрудничал. Ну и моя фамилия была в напечатанном в газете «Смена» списке кандидатов в Ленсовет, поддержанных Ленинградским народным фронтом и комитетом «Демократические выборы – 90».

Все мои расходы на избирательную кампанию состояли фактически из стоимости размножения этой листовки с текстом, причем мы раскидали их даже не в каждый почтовый ящик, а в каждый третий. Однако и этого мне хватило, и 4 марта 1990 года в день выборов я хотя и набрал менее 50% голосов, но существенно опередил второго кандидата (того, который вообще и разу не пришел на встречи с избирателями). 18 марта, на втором туре выборов, основной проблемой для меня было обеспечить явку пятидесяти процентов избирателей, иначе выборы бы не состоялись. И здесь мне (и себе) очень помог метростроевец Женя Петров, который видя, что избирателей явно не хватает, мобилизовал своих друзей в общежитии метростроя, они вместе прошлись по комнатам и стимулировали жителей общежития проголосовать. Так я и стал народным депутатом Ленсовета.

Такие спокойные выборы были связаны в частности с тем, что это был окраинный (на северной границе города) округ «спального» части Выборгского района. В центре же города были ситуации до двенадцати кандидатов на место, и избирательные компании были гораздо более горячие. В части округов выборы не состоялись из-за низкой явки избирателей, в части – был опротестованы, и победители (как правило, поддержанные ЛНФ и комитетом «Демократические выборы-90») доказывали свою победу в суде. Всего было избрано около 360 депутатов из положенных 400.

11.2. Демократическая платформа в КПСС.

Движение партклубов, развернувшееся осенью 1989 года, естественным образом переросло в движение за создание «Демократической платформы в КПСС», чтобы как то организационно оформить последовательных сторонников перестройки внутри партии. Название «платформа» было по сути эвфемизмом понятия фракция, так как создание последних было запрещено в партии резолюцией еще X съезда ВКП (б). Создание такой платформы было целесообразно по двум обстоятельствам. Прежде всего, на лето 1990 года намечался созыв XXVIII съезда КПСС, на котором сторонникам дальнейшего развития демократии было логично выступить в организационно оформленном виде, и, кроме того, предложить съезду свою «платформу» в виде программы дальнейшего развития и партии и страны в целом. Во-вторых, внутри партии к этому времени, особенно после проигрыша ряда региональных партийных руководителей на выборах на Съезд Народных депутатов, уже начала складывать ортодоксальная оппозиция курсу М.С. Горбачеву, желание повернуть перестройку вспять (например, в альтернативу Народным фронтам в поддержку перестройки в регионах начали создаваться Объединенные фронты трудящихся (ОФТ), и этим ортодоксам надо было противостоять.

Правда, у сторонников дальнейшей демократизации страны была альтернатива созданию Демократической платформы в КПСС, а именно, создание новых политических партий, что явочным порядком уже сделали диссиденты, создав «Демократический союз», сторонники социал-демократического пути развития страны также собирались, создавая свою социал-демократическую ассоциацию. Поэтому и на учредительной конференции Демократической платформы в КПСС, которая собралась в январе 1990 года в Москве в помещении Московской Высшей партшколы, руководитель которой В.Н. Шостаковский поддерживал идеи демократической платформы, также возникли предложения, ничего внутри КПСС не создавать, а просто выйти из нее и создавать что-то новое. Я в этой конференции не участвовал, но с большим интересом читал ее материалы, и полностью солидаризировался с ответом на такие призывы народного депутата СССР из Якутии Олега Бородина, который сказал (цитирую по памяти): «Я из этой партии выйду только тогда, когда смогу обезопасить наш народ от всего того, что эта партия с ним еще может сделать».

Решением учредительной конференции Демплатформы в КПСС было инициировать создание ее организаций в республиках и областях СССР, чтобы продвигать своих кандидатов на XXVIII съезд КПСС. Кроме того, был принят за основу текст самой «Демократической платформы» к съезду, чтобы его обсуждать и дополнять к ходе избирательной компании к съезду. Я в это время решил активнее подключиться к деятельности Ленинградского партклуба, ставшего организационной основой для созыва конференции Демократической платформы в Ленинграде и Ленинградской области. Такая конференция была намечена на февраль, и уже было выбрано место – Ленинградский дворец молодежи на Петроградской стороне.

Здесь самое время рассказать об одном эпизоде, связанном именно с подготовкой этой конференции Демплатформы. Ранее, в разделе 9.2 я уже упоминал о своих контактах с сотрудниками КГБ Петроградского района в рамках моей миссии в клубе «Перестройка» по развитию перестройки в этом учреждении. В начале февраля 1990 года они пригласили меня выступить на партийном собрании офицеров КГБ Петроградского района (все офицеры, естественно, были членами партии) чтобы рассказать, в чем именно заключается суть предложений Демократической платформы. Я, естественно, согласился, выступил перед ними (их было человек десять, как я помню), ответил на вопросы. Потом была их дискуссия, итогом которой был тезис о том, что фактически все участники встречи разделяют положения Демократической платформы, но не заявляют об этом публично потому, что считают, что все сотрудники структур госбезопасности должны быть полностью вне политики.

И в завершение встречи ее организаторы сказали мне: «Мы знаем, что вы собираетесь проводить конференцию Демплатформы во Дворце молодежи. На сколько нам известно, у вас есть все договоренности. Но если вдруг у вас возникнут непредвиденные сложности - вот телефон, звоните нам и мы вам поможем». Помощь эта нам не понадобилась, но, как говорится, и за ее предложение – спасибо.

Итак, в назначенное время в конференц-заде Дворца молодежи, где мы в свое время проводили первую всесоюзную школу молодого радиобиолога (см. раздел 6.7.) состоялась учредительная конференция Ленинградской организации Демократической платформы в КПСС. Большой конференц-зад был заполен до отказа. Было много знакомых людей по дискуссиям в клубе «Перестройка» и на встречах Ленинградского союза ученых, но были и новые лица, например, Дмитрий Караулов, Михаил Тылевич или особенно импозантный в форме капитана 1 ранга Андрей Годунов. Насколько я помню, конференцию вел профессор Э.А. Тропп, еще раз подтвердив свою безупречную репутацию великолепного ведущего, способного в горячей ситуации во-время пошутить, что тут же приводило в чувство отчаянных спорщиков. Было решено бороться за места делегатов XXVIII съезда КПСС разрабатывать далее положения Демократической платформы. Были избраны три сопредседателя Ленинградской организации Демократической платформы, насколько я помню, ими стали Андрей Карпов, Эдуард Тропп и я.

А далее – надо было реализовывать намеченное. Наиболее реалистичным был вариант избрания по механизму прямых выборов в делегаты съезда, который в виде эксперимента реализовывали в некоторых районах Ленинграда, так как если идти по обычному варианту, то была почти стопроцентная уверенность, что на уровне районных или областных партконференций неугодных кандидатов легко можно будет отсеять. Вскоре с получил предложение от парторганизации одно из техникумов Выборгского района Ленинграда выдвинуться от них по Академическому округа в рамках прямых выборов на съезд. В этот округ входили также три ленинградских вуза Выборгского района, самым крупным из которых была Лесотехническая академия, а также ряд более мелких образовательных структур типа техникума, коммунисты которого меня пригласили. Я пришел на партийное собрание этого техникума, рассказал там о себе и о Демократической платформе в КПСС, мне задали вопросы, обсудили и затем выдвинули в кандидаты для баллотирования по Академическому округу.

Следующим этапом был выступление в актовом зале Лесотехнической академии, где собрались все желающие члены партии Академического округа. Нас было трое кандидатов, я представлял позицию Демократической платформы, еще один кандидат представлял ортодоксальную оппозицию линии М.С. Горбачева, а третий был центрист. Все мы выступили, подискутировали между собой, ответили на вопросы. А потом все стоящие на учете в парторганизациях институтов и техникумов Академического округа имел возможность в течение двух или трех суток проголосовать за одного из кандидатов. В итоге первого тура победил я, вторым был с небольшим отрывом центрист. Ну а на втором туре этот центрист победил, так как за него проголосовали, по-видимому, и сторонники ортодокса, сочли что центрист – это наименьшее зло по сравнению с представителем Демократической платформы в КПСС.

Но что произвело на меня действительно сильное впечатление – это количество проголосовавших в первом туре – всего пятьдесят пять процентов. Иначе говоря, сорок пять процентов коммунистов, то есть почти половина, причем коммунистов из высших учебных заведений, просто не воспользовались уникальным шансом выдвинуть напрямую своего представителя на возможно судьбоносный съезд собственной партии. Из этого я сделал вывод, что борьба за реформирование такой партии – дело бесполезное, и что целесообразнее включиться в процесс создания новой партии. Однако на конференции Демократической платформы в феврале мы решили в любом случае дождаться проведения XXVIII съезда, бороться там до конца, и уж если там ничего не получится – то только потом из этой партии выходить.

Вспоминается еще дискуссия с Е.И. Калининой – относительно молодым секретарем Ленинградского обкома КПСС, которая пригласила меня как со-председателя Ленинградской демократической платформы представить ее положения в дискуссии с ней на собрании партийного актива Сестрорецкого района, в котором находился и наш институт. Причем жизнь сложилась так, что до этого мы были с нею знакомы как соседи по дачному участку в Комарово, когда мы с Ларисой иногда отдыхали там в комнате Корневых. Перед дискуссией она предложила мне быть осторожным – ведь у нее есть первый разряд по фехтованию. Сама дискуссия, как помнится, прошла достаточно корректно, причем с обеих сторон.

Делегатами XVIII съезда стали несколько моих коллег по Ленинградской демплатформе, в том числе Андрей Годунов и Дмитрий Караулов, они там выступали, но были в явном меньшинстве, и не смогли никак повлиять на принимаемые там решения. Когда же в ходе съезда Б.Н. Ельцин, ставший к тому времени Председателем Верховного совета РСФСР, вышел на трибуну и заявил о своем выходе из КПСС, то этот символический шаг стал сигналом для большинства членов Демократической платформы, что из этой партии пора уходить. Что я и сделал в июле 1990, съездив в свой институт, где был на партийном учете, и написал заявление о выходе из рядов КПСС, в которой был членом 12 лет, с 1978 года.

11.3. Первая сессия Ленсовета (апрель-июнь 1990 г.)

Итак, в начале апреля 1990 года, избранные депутаты Ленсовета соком брались на первую сессию. Уже на организационном собрании депутатов накануне открытия первой сессии мы быстро пресекли попытки председателя старого Исполкома Горсовета В.Я. Ходырева, избранного вновь депутатом, руководить ими как встарь. Было решено, что вплоть до избрания председателя совета вести сессию будут трое сопредседателей сессии, избираемых на один день. Предполагалось, что это избрание произойдет очень быстро, однако реальность оказалось много сложней - первая сессия продлилась три месяца - с апреля по июнь 1990 г.

Открыл же заседание первой сессии Ленсовета его старейший депутат – В.А. Муромцев. Как известно, первым спикером Первой государственной думы Российской империи в 1906 году был тоже Муромцев, профессор-правовед, такое вот неслучайное совпадение. Конечно же, депутаты этого Ленсовета представляли собой достаточно пестрое зрелище – от одетых в стандартные советские костюмы руководителей заводов и некоторых партийных руководителей районного уровня – до шоферов такси и молодых ребят, близких по облику к уличным бузотерам. Основу все же представляли представители интеллигенции разного типа – инженеры, профессора, педагоги. И все эти 360 разношерстных депутата собрались в Мариинском дворце, в громадном зале, переделанном в начале века из зимнего сада специально для нового состава Государственного Совета Российский империи.

Все депутаты разместились в этом зале по районным депутатским группам, как это было, наверное, ранее. Это сейчас в этом же зале (правда, после реконструкции, связанном с уменьшением числа депутатов с 400 до 50) депутаты Законодательного собрания Санкт-Петербурга сразу рассаживаются по фракциям, тогда же и сами фракции создавались самими депутатами. Так как я был избран по 39 округу Выборгского района, то и место мне отвели в нижних рядах в правой части зала. Их своих соседей по группе Выборгского района запомнил Сергея Ковалева (Округ 37), который в то время политикой особенно не интересовался и Халима Бичурина (округ № 41). Оба они были членами комиссии по делам молодежи, физкультуры и спорта. Именно из этой части зала я и наблюдал все бурные события Ленсоветовских сессий, отсюда я выходил на трибуну или к одному из микрофонов в зале.

Вскоре после открытия сессии выяснилось, что активных депутатов, то есть выступающих со своей точкой зрения на обсуждаемые проблемы, в совете около половины из избранных - около 180 человек. Из них примерно две трети считали себя демократами и реформаторами, а одна треть ассоциировали себя с блоком коммунистов и национал-патриотов. Последние объединились в виде депутатских групп (фракций) "Ленинград" и "Возрождение Ленинграда" (лидеры - Ю.Севенард, В.Яшин и В.Сазонов), а демократы - в группы "На платформе Ленинградского Народного фронта (ЛНФ) (М.Салье и С.Егоров), "Конструктивный подход" (П.Филиппов и А.Карташев) и "Антикризис" (А.Ковалев и Г.Лебедев). Было создано также несколько депутатских объединений центристской направленности, наиболее стабильным из которых оказалась Межпрофессиональная депутатская группа (С.Беляев и В.Перчик).

Определенную активность в начале сессии проявило и руководство Обкома КПСС - ведь существенно более половины избранных депутатов было членами партии. Перед началом сессии всех депутатов-членов КПСС пригласили в Дом политпросвещения и попытались организовать там фракцию КПСС - т.е. использовать тот механизм, который исправно действовал в течение десятилетий. Однако подавляющее большинство участников встречи, включая и меня, не поддержало эту идею, причем не только демократы, активисты Народного фронта, но и депутаты реально коммунистических взглядов. Они считали, что более полезным было бы их объединение в виде фракций "Ленинград" и "Возрождение Ленинграда", чем дразнить антикоммунистическое большинство Совета названием "фракция коммунистов". Именно с этими фракциями меньшинства, вскоре объединившимися в одну группу, и взаимодействовал далее Обком КПСС.

Как уже отмечалось ранее, многих депутатов демократической направленности, включая и меня, удерживала в КПСС надежда на реформирование КПСС силами "Демократической платформы" - реформаторского крыла, оформившегося в преддверии XXVIII Съезда КПСС. Когда же эти надежды не реализовались, то подавляющее большинство из них к осени 1990 вышли из компартии вслед за Б.Н.Ельциным, а наиболее активные - приступили к созданию новых партий демократической направленности.

В самом начале сессии выяснилось, что демократическое большинство склонно к объединению вокруг двух лидеров - Петра Филиппова и Марины Салье. Оба были в числе организаторов и лидеров Ленинградского народного Фронта, наиболее массового демократического объединения города, оба были избраны также и Народными депутатами России. Различие между ними было в степени их радикальности - доктор геолого-минералогических наук Марина Салье была склонна к более радикальным действиям и, главное, лозунгам, по сравнению с несколько более умеренным Петром Филипповым. Да и из КПСС Марина Салье вышла на целых шесть месяцев, чем Петр Филиппов. Главное же, что оба они были люди с ярко выраженными лидерскими позициями, и оба считали, что они вполне достойны избрания председателем Ленсовета. Договориться же «на берегу», то есть до начала полемики на сессиях, они не успели или (и) не захотели.

В итоге вокруг М.Е. Салье быстро сгруппировались демократы более радикальные, создав фракцию "На платформе ЛНФ", остальные, более умеренные (и, на мой взгляд, более склонные к серьезному анализу) члены Народного фронта и их союзники объединились вокруг Петра Филиппова в рамках "Конструктивного подхода". Читатель легко поймет, что автор этих строк вошел именно во фракцию «Конструктивный полход». Третья группа демократов - "Антикризис" - сложилась на базе активистов группы "Спасение памятников архитектуры", известных в городе, в частности, по событиям у дома Дельвига и у "Англетера" (Алексей Ковалев, Николай Журавский и др.), и её члены не питали особых симпатий ни к одному из двух лидеров, тем более, что они исходно занимали скорее лево-анархические, чем либеральные позиции.

Кроме того, ежедневная процедура выбора трех спикеров и апробирование их в роли ведущих сессию, состоящей из 250-300 достаточно активных участников ясно продемонстрировала естественные авторитарные тенденции обоих лидеров, их рейтинг при ежедневных выборах ведущих стал падать (всегда находились группы депутатов, обиженных накануне спикерами-лидерами) словом, вскоре стало ясно, что самой сессии выбрать себе председателя из своих рядов вряд ли удастся. К тому же и Марина Салье и Петр Филиппов, будучи одновременно и российскими депутатами, увидев такой расклад, вместо того, чтобы попутаться договориться друг с другом, стали просто больше времени уделять делам на российском уровне.

Наиболее удачными спикерами, способными спокойно вести сессию, не увлекаясь полемикой с депутатами, были, например, контр-адмирал, профессор В.Н. Щербаков и аспирант ЛФЭИ и один из разработчиков предвыборной программы ЛНФ А.Н. Беляев, однако никто из них не был в этот момент претендентом на должность Председателя Совета. В итоге появилось идея приглашения "варяга" со стороны, особенно настойчиво эту идею прорабатывали представители "Антикризиса". Переговоры велись с известными демократами, народными депутатами СССР - Юрием Болдыревым, Анатолием Собчаком, Александром Щелкановым. В конце концов с большим трудом согласился А.Собчак, и в середине мая он был избран депутатом Ленсовета на повторных выборах по одному из свободных округов, а затем при дружном голосовании всех демократических фракций - Председателем Ленсовета.

Первое же заседание сессии под председательством А.А. Собчака показало, что ни он абсолютно не подходит сессии, ни сессия не подходит ему. В течение одного дня он получил более пятидесяти (!) замечаний депутатов по поводу нарушения регламента ведения сессии, и это по-видимому, так подействовало на него, что воздвигло высокую стену взаимного неприятия между ним и большинством депутатов. Среди причин этого взаимного неприятия, которое наложило отпечаток на многие последующие события во властных структурах города (и не только) можно выделить следующие

·         сложившиеся за первые три месяца работы сессии традиции строгого соблюдения выработанного самими депутатами регламента;

·         принцип равенства всех депутатов, доведенный ежедневным переизбранием трех спикеров до некоего идеала;

·         восприятие ведущего сессию именно как спикера, а не как начальника;

·         невключенность А.Собчака в предшествующую жизнь сессии и непонимание им ожиданий и установок депутатов;

·         острота ума, обидчивость в сочетании с насмешливостью, переходящей в язвительность нового Председателя Ленсовета, так хорошо послужившая ему во время его острых выступлений в Верховном Совете СССР, но вызывающие отнюдь не добрые чувства со стороны тех, кого он считает подчиненными;

·         нацеленность А.Собчака на скорейшее выполнение необходимых действий, приоритет эффективного действия перед процедурой и устоявшимся порядком.

Можно понять, что ему показались безумно затрудняющими работу те пункты регламента сессии, которые были приняты до него. Но только таким образом можно было самоорганизоваться совету и, не имея постоянного руководства все же сформировать работоспособные комиссии и комитеты, определить правила своей деятельности и начать формировать исполнительные структуры власти. Избрание председателя Совета позволило завершить формирование его оргструктуры. По предложению А.А. Собчака его заместителем был избран хорошо зарекомендовавший себя в роли спикера В.Н. Щербаков, впоследствии получивший "титул" первого заместителя председателя.

Чтобы передать его манеру ведения сессии, приведу следующий эпизод, свидетелем которого я был. В.Н. Щербаков ведет заседание сессии, и тут вскакивает Виталий Скойбеда, один из наиболее радикальным молодых депутатов, и кричит в микрофон в зале, что спикер в чем то радикально не прав. Вячеслав Николаевич отвечает: «Уважаемый депутат Скойбеда! Я услышал ваше замечание и обязательно учту его в дальнейшем ведении сессии. А теперь вы разрешите мне продолжить ведение?» Посл такого ответа депутат Скойбеда садится и какое то время сидит молча. В перерыве я подошел к В.Н.Щербакову и спросил: «Виктор Николаевич, как вам удается сохранять такое самообладание в таких условиях?» - «Александр Юрьевич, знаете ли, когда я командовал атомной подлодкой которая уходила в автономное плавание на три месяца, то высшая степень моего недовольства каким то офицером заключалась в том, что я переходил в общении с ним с «ты» на «вы».

Выбор контр-адмирала В.Н.Щербакова на пост вице-спикера был удачен ещё и с той стороны, что он как бы представлял политическое меньшинство Ленсовета, и в руководстве Советом теперь были представлены и его реформаторское и консервативное (как казалось тогда многим депутатам) крыло. Два других заместителя - заместитель начальника Фрунзенского РУВД И.М. Кучеренко и зав. кафедрой ЛИИЖТа В.З.Васильев - были избраны уже на второй сессии, осенью 1990 г. (оба являлись также и народными депутатами РСФСР).

Чем же занимались депутаты Ленсовета в течение долгой первой сессии? Прежде всего, шел процесс формирования списка постоянных комиссий Ленсовета и их персонального состава. Каждый депутат мог записаться исходно в любую комиссию, но не более чем в две одновременно, а затем участвовать в выборах ее председателя, точнее, определялись два кандидата на пост председателя, итоговое же решение оставалось за сессией. Так, изначально, когда я еще надеялся что смогу сочетать работу с Ленсовете с основной научной работой в области биофизики, я принял участие в организационном заседании комиссии по вопросам самоуправления, работы Советов и государственному строительству и организации деятельности, чтобы поддержать кандидатуру Михаила Горного, своего коллеги по клубу «Перестройка» на позицию председателя этой комиссии. Однако постепенно я стал понимать, что деятельность самого Ленсовета будет требовать все же постоянного участия всех его ответственных депутатов, к которым я относил и себя. Когда же выяснилось, что в списке постоянных комиссий кроме обычной комиссии по образованию планируется создать и комиссию по науке и высшей школе, я понял, что мне стоит побороться за место председателя именно этой комиссии, ибо это соответствовало бы примеру деятельности по-прежнему значимого для меня В.И. Вернадского.

О самой комиссии, ее составе и деятельности речь пойдет несколько позже, сразу же отмечу, что при организационном собрании комиссии голосование показало наличие двух кандидатов – докторов наук – меня и доктора технических наук Л. Исакова. Его преимуществом передо мной было, что он не состоял в КПСС, чем сразу обеспечил себе поддержку радикальной части фракции «на платформе ЛНФ». С другой стороны, его позиции были близки к позициям общества «Память», что дало ему поддержку другой части депутатов. Когда наши кандидатуры были вынесены на голосование на сессии, голоса распределились так: 136 голосов за меня, 111 – за Л. Исакова, то есть вопрос был не решен, и комиссия должна была определиться снова.

Члены комиссии собрались снова, и снова поддержали меня как основного кандидата. Где то в середине мая (как я помню, именно в мой день рождения, 15 мая) вопрос был снова вынесен на сессию, и я получил уже существенно больше голосов, но до половины от списочного состава по прежнему немного не дотягивал. Тогда подняли свои мандаты несколько депутатов, у которых были неисправны электронные ключи для голосования, и которые обычно сидели слева от спикерского места – и я был избран председателем комиссии по науке и высшей школе.

Председатель Совета и его заместители не могли, однако, принимать никаких нормотворческих или персональных решений - все это относилось к ведению коллегиального руководящего органа Совета - его Президиума. По положению о Президиуме, одобренному первой сессией Ленсовета, он должен был состоять из двух частей - председателей постоянных комиссий и представителей депутатских фракций и групп (председатель Совета и его заместители входили в состав президиума по должности). Первая часть Президиума была уже сформирована - председатели постоянных комиссий были утверждены сессией. Со второй же частью ситуация обстояла сложнее – много было желающих, кандидаты во вторую часть Президиума могли быть выдвинутыми или зарегистрированной фракцией Ленсовета, или любыми двадцатью его депутатами.

Время меж тем шло к концу июня, первую сессию явно пора было заканчивать. Председатель Совета решил действовать решительно и, в этот раз, в полном соответствии с регламентом и процедурой. Он поставил на голосование все выдвинутые от фракций и депутатских групп кандидатуры в Президиум, и ни одна из них не получила необходимого большинства голосов. Сразу после этого он предложил считать выборы пока завершенными, а также предложил поручить сформированному на тот момент Президиуму, состоящему из председателей постоянных комиссий, выполнять функции «полного Президиума» вплоть до второй сессии. Это предложение было поддержано большинством депутатов, как явный выход из тупика. Забегая вперед стоит отметить, что вторая его половина так и не было доизбрана, в течение следующего года в конце каждой сессии продлевались полномочия Президиума в старом составе (менялись лишь конкретные председатели комиссий) вплоть до майской 1991 года сессии, на которой предложение о продлении полномочий не прошло. Соответственно, вплоть до мая 1991 года я являл также членом Президиума Ленсовета.

Важным моментом в завершении трехмесячной первой сессии явилось также избрание Председателем Исполкома Городского совета Народного депутата СССР А.А.Щелканова, что открывало путь к формированию структур исполнительной власти города.

11.4. Лето-осень 1990 г. Поездки в США, Францию, Германию

Вскоре после сформирования нашей комиссии по науке и высшей школе на нас вышли представители американской организации «Студенты за мир и сотрудничество», которые представляли на самом деле Преподобного Муна, корейца по происхождению, создавшего, с одной стороны, что-то вроде новой церкви, а с другой – предпринимателя, посвятившего после концлагеря в Северной Корее свою жизнь борьбе с опасностью коммунизма. Этот преподобный Мун встретился в Москве с М.С. Горбачевым, поддержал его «новое мышление» и теперь проявил готовность принять в США несколько сотен советских студентов, чтобы познакомить их с американской жизнью. Эти представители выразили желание организовать такие поездки для студентов из Санкт-Петербурга и просили в этом нашего содействия. Мы в таком предложении не увидели никакой опасности, тем более что и М.С. Горбачев их поддержал, и приняли участие в этом проекте. Сами встречи со студентами проходили на базе СПбГУ, мы там побывали, и с первой группой студентов в июле поехал я, чтобы посмотреть, как все это будет происходить. Вместе с первой группой студентов в качестве сопровождающего преподавателя поехала и Анна Аркадьевна Шароградская, так началось и наше с нею уже многолетнее знакомство и сотрудничество.

Прилетели мы вместе с группой студентов – около 100 человек – в Нью-Йорк днем, разместились на 7 авеню в громадном здании Нью-Йоркер, и сразу отправились на 102 этаж «Эмпэйр Стэйт Билдинг». До сих пор помню свои впечатления от вида на Манхэтэн с обзорной площадки этого небоскреба. Были очень интересные экскурсии по городу, потом – неделя знакомства с положениями учения Муна, которые проходили в одном из зданий Вест Пойнта – Военной Академии США.

Само учение как некий микст протестантизма и восточных учений ни на нас ни на студентов серьезного впечатления не произвели, а вот последующие пять дней в Вашингтоне были отменны: студенты посмотрели все основные достопримечательности, а мы с А.А. Шароградской вдобавок посетили штаб квартиру Американской ассоциации свободы (близкой к правым республиканцам), а потом ее председатель, который одновременно и телепроповедник, пригласил нас поучаствовать в его телепрограмме. Мы согласились и не пожалели. Прежде всего, мы увидели, как он быстро переходит из одной роли в другую. Только что – он важный глава организации, в которой один его заместитель – известный конгрессмен, а другой – сенатор. Но вот он приезжает на телестудию и он уже – послушный член команды, быстро выполняет все требования осветителя и ведущей программы. Ну и сам процесс телепередачи, вопросы, обращенные и к нему и к нам – все было очень интересно. Но самое главное – увидеть хотя бы небольшую часть США своими глазами после всего того негатива, который годами лился на нас из советских СМИ.

В процессе этой поездки выяснилось, что вскоре в Париже должна состояться большая конференция этого студенческого движения, под эгидой которого была организована наша поездка в США, и я был приглашен для участия и в поездке во Францию, в Париж. Это было для меня также первое знакомство с Парижем и со Францией. Сама конференция, на которой было около тысячи представителей из большинства стран мира напомнила мне скорее мероприятия советских партсъездов по ее помпезности, а вот знакомство с исторической частью Парижа, а также с его новым деловым центром из небоскребов, вблизи которого мы жили – все это было очень важным, и в итоге я действительно уже мог сказать: «Опять хочется в Париж!».

После Парижа организаторы пригласили нас (группы из 5 человек, я и еще четверо

преподавателей из Москвы) по своему обыкновению на трехдневный курс уже «углубленного мунизма». Было интересно, неужели они действительно думают, что мы им проникнемся. Но зато этот курс походил в окрестностях Орлеана, так что мы и эту часть Франции немного посмотрели. И еще от ярких впечатлений от этой поездки. Я разговорился с молодым водителем, который нас вез в Руан. Как выяснилось, его звали Джонатан. А далее в разговоре выяснилось, что это имя у него не от рождения, он его взял после прочтения книги Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Такие вот люди в компании мунитов…И еще, в дневниковых записях об этой поездки нахожу: «Вдруг приходит мысль, что действительно, пора возвращать нашему городу его исходное имя. Не хочется возвращаться в Ленинград».

В октябре состоялась моя поездка в Германию, на это раз – по приглашению Фонда Эберта, организованная для меня уже как председателя комиссии по науке и высшей школе. Это был индивидуальный визит, с сопровождающим из фонда. Посетили Кельн, Бонн, Бремен и под конец – Гамбург. Тема – государственная поддержка научных исследований. Отличная прогулка на теплоходе по Рейну, теплая осень. В Бремене – принимал мэр города, поселили в роскошный президентский номер. Бывает и так. Но ощущение – что в США лучше понимаю современную ситуацию в СССР, растущее напряжение между партийным руководством, не желающим расставаться с прежними рычагами управления, и возникающими Советами, не желающими более слушать партийный диктат.

Наконец, в декабре состоялась еще одна поездка в США, организованная мунитами. На этот раз – для новых политиков страны, участие в конференции политологического профиля в Вашингтоне. Я был со-организатором, чуть было не поехали все мои друзья – депутаты. В последний момент вмешался А.А. Собчак, устроил небольшой скандал. В итоге из депутатов Ленсовета было мало, помню Сергея Беляева, который еще не перешел тогда в КУГИ, была Лена Зелинская («Перестройка»), из российских депутатов – Миша Киселев, из союзных – Юрий Болдырев. В Вашингтоне были также и политики из стран Восточной Европы. Выступал ___Гор, будущий вице-президент США. На конференции было два рабочих языка – английский и русский, запомнилось начало выступления болгарского депутата Елки Константиновой, которая сказала в начале по-русски: «Я могла бы сделать свой доклад по-русски, но я не хочу говорить на этом языке, поэтому его прочтет на английском мой помощник». Я был в шоке. Потом за рюмкой чая другой участник конференции, ректор Братиславского университета сказал: «Конечно, она поступила некрасиво. Но и вы должны понять ситуацию, когда нас всех заставляли учить русский язык. Даже анекдот такой возник: Человек тонет в реке и кричит «Спасите, спасите!». Вдруг кто-то на берегу его спрашивает: «А по-русски можешь?» и в ответ слышит «Спасите!» по-русски. Тогда человек кричит утопающему: «Вот, вместо того, чтобы русский язык учить, ты бы плавать научился!».

После Вашингтона мы по пути в Нью-Йорк заехали в имение преподобного Муна, который накормил нас ужином, а потом закатил речь на два часа. Мы спросили обслуживающих, почему так долго, и получили ответ: «Что вы, он сегодня краток. Когда он в ударе, он и шесть часов подряд может говорить».

В Нью-Йорк мы добрались в итоге к полночи, поселились в том же Нью-Йоркере, уже ближе к часу ночи мы – я, Лена Зелинская и Сергей Беляев - решили прогуляться по Вест-сайду и возможно где-нибудь перекусить. Скоро нашли открытое кафе-бистро, где можно было набрать салатиков себе в тарелку, а на втором этаже были столики, где все это можно было съесть. Только мы уселись в кафе с надорванными обоями с видами мальм и океана, как Лена показывает на соседний столик. А там на столе стоит ведро, куда капает с прохудившегося потолка вода. И тут мы вдруг как засмеемся – все как у нас, в России. И стало вдруг так легко – пропали все комплексы. Все как у людей!!!

В Нью-Йорке для нас была организована неформальная встреча-беседа с американцами, желающими лучше понять, что происходит в СССР. На ней я познакомился с интересным человеком – Верой фон Вирен, внучатой племянницей последнего адмирала, командующего Кронштадтским гарнизоном, растерзанного матросами 1 марта 1917 года. В разговоре выяснилось, что у себя дома на Лонг-Айленде она хранит подписки журнала российских моряков, который издавался долгие годы в эмиграции ее родными – бывшими военными моряками, а также погон с кровью адмирала – все что удалось сохранить близким тогда, в 1917 году. Вера была награждена медалью Конгресса США за развитие связей с соотечественниками – Жаклин Кеннеди – за связи с Францией, а она – с Россией. Она пригласила меня к себе в гости, и мы поехали. Действительно – стопки журналов, действительно – память русской эмиграции. Я предложил сходить выгулять ее собаку – она сказала – идите по дорожке налево и выйдете к заливу прямо на наш частый пляж. Я удивился дойдя до него – кругом много домов, а пляж Веры фон Вирен. Она рассеяла мое удивление – пляж наш частный в смысле что он частный наших пятидесяти домов, а не муниципальный. Так я понемногу постигал жизнь частных собственников. Она меня также привезла в небольшую православную церковь, где была служба на русском – для прихожан, эмигрантов из России и СССР разных волн и их детей. На стене висела икона с новомученниками – царской семьей, а в раме оклада иконы был кусочек знамени гвардейского семеновского полка…и еще один ее рассказ врезался мне в память – как в 1983 году после гибели южокорейского Боинга, один американец убил из винтовки русскую девушку – внучку эмигранта, офицера Белой армии – за сбитый Советами Боинг…

11.5. Начало деятельности комиссии по науке и высшей школе.

Наша комиссия по науке и высшей школе состояла из примерно двадцати человек, и это были достаточно разные люди, принадлежавшие к разным фракциям, но что было важно – в основном глубоко порядочные. Пишу «примерно», так как точного списка у меня не осталось, в книге «Автобиография Петербургского горсовета, том 2» приводится список из 29 человек[1], но некоторых из них точно на заседания комиссии не ходили. С другой стороны, членом комиссии точно был Саша Серяков, а в том списке его нет. Итак, все же около двадцати, а на заседаниях участвовало от 10 до 15 человек. Сначала коротко представлю своих коллег. Как я уже сказал, моим основным заместителем стал Александр Яковлевич Винников, мой коллега по клубу Перестройка и по Ленинградскому союзу ученых, к.ф.-м.н. Он был наиболее близок мне по политическим взглядам. Секретарем комиссии стала Ольга Курносова, тоже к.ф.-м.н., с которой меня объединяло то, что мы оба закончили ФМШ при ЛГУ или Школу-интернат №45. Она как раз принадлежала к тем депутатам, которым удалось отстоять через суд правомочность своего избрания, то есть присоединилась к нам позже и я сразу пригласил ее стать секретарем комиссии. Она и тогда была молода, и ее задора хватило на то, чтобы двадцать лет спустя стать одним ли лидеров Петербургской «Солидарности», одними из главных организаторов митингов и маршей весны 2012 года. Сейчас она в эмиграции в Украине.

В процессе формирования комиссии были назначены еще два заместителя – А.В. Карасев и Ю.В. Белкин. Однако Ю.В. Белкин постепенно (после года достаточно активной работы) понял, что дела в комиссии его не интересуют, и практически перестал в ней появляться, а потом, после избрания А.А.Собчака мэром Санкт-Петербурга и А.В. Карасев перешел на работу в мэрию. Кроме них в работе комиссии активно участвовал Александр Серяков, с которым мы были вместе в клубе «Перестройка», Борис Губанов и Олег Смирнов, которые одновременно активно работали также и в комиссии по образованию. Членом нашей комиссии был также Константин Константинович Худолей, который в это время создавал в ЛГУ/СПбГУ (а потом его возглавил) новый факультет – международных отношений и Н.Е.Фирсова, с.н.с. Института проблем машиноведения РАН. В состав комиссии входили также четыре полковника, представлявших интересы военных вузов города, доктора наук - В.В. Деев из военно-воздушной академии им. Можайского, капитан 1 ранга В.И. Ильин из Высших офицерских курсов, В.Н. Вениаминов из Ленинградского Высшего военного инженерного училища связи им. Ленсовета и В.А. Сапрыкин из Военно-морского НИИ. Членами комиссии был и мой конкурент на выборах председателя, д.т.н., профессор Л.Исаков, и Юрий Гаврилович Попов, один из наиболее активных членов оппозиции в нашем демократическом Ленсовете, которого шутя мы называли Юрием Горынычем. Все члены комиссии были связаны с наукой и /или с высшей школой, но по разному. Так, равноправными членами комиссии были и О. В. Алексеев, ректор Ленинградского электротехнического института и С.А. Павлов, студент математико-механического факультета ЛГУ.

Из приведенного списка видно, насколько разнообразной была наша комиссия по происхождению ее членов и политическим убеждениям. И в то же время это была комиссия профессионалов – практически по всем сущностным вопросам развития науки и высшего образования в городе у нас оказались очень близкие взгляды, и большинство вопросов мы решали в форме консенсуса. Конечно, достигать его иногда было очень непросто.

Ну а теперь о нашей работе. Прежде всего отмечу, что наша комиссия стала первой структурой в органах государственной власти в Ленинграде, которая бы занималась сущностными вопросами развития науки и высшего образования в городе. Это мы выяснили в самом начале работы комиссии, проведя встречи и беседы с работниками Ленгорисполкома. Как и можно было предположить, все сущностные, в первую очередь кадровые вопросы обсуждались и решались в соответствующих отделах Ленинградского горкома и обкома КПСС. В структуре Ленгорисполкома мы нашли отдел науки, но он занимался только вопросами капитального строительства и капитального ремонта научных институтов города.

Поэтому мы в самом начале своей деятельности сформулировали такие основные направления нашей работы (формулировки даю по памяти, по крайней мере именно так строилась наша работа):

·        Добиваться создания в структуре исполнительной власти города подразделения, ответственного за развитие науки и высшего образования в Ленинграде

·        Содействовать сохранению и развитию устоявшихся и эффективных в условиях рыночных реформ существующих форм организации и деятельности научных учреждений, институтов и университетов.

·        Содействовать развитию новых форм деятельности научных и образовательных учреждений, в частности, негосударственных структур.

Но прежде всего нам следовало установить деловые контакты с уже существующими структурами, которые каким-то образом уже координировали деятельность науки и высшего образования. Поэтому мы (в первую очередь руководство комиссии – я и А.Я.Винников) провели встречи в руководством Ленинградского научного центра АН СССР (то есть с академиком Ж.И. Алферовым и его ведущими сотрудниками), с ректорами Ленинградских вузов. В процессе этих встреч мы узнавали, как ранее был организовано их взаимодействие с городскими властями (фактически, исключая вопроса ремонта и строительства – никак, так как по сущностным вопросам они взаимодействовали с партийными структурами, которые и были реальной властью), какие они видят проблемы сегодня, в процессе реформ, что ждут от нас, депутатов Ленсовета. Главное же, что мы достигали в этих встречах – это нормальные рабочие контакты, которые затем постоянно поддерживались.

Уже сегодня, в 2017 году, в процессе написания этого раздела, я подумал, что тогда, в 1990 году мне даже в голову не приходило, что стоило бы также встретиться с руководством отдела науки и вузов Ленинградского обкома КПСС (горком как дублирующую структуру тогда уже ликвидировали), чтобы ознакомиться с их опытом работы. «Нет, мы делаем все снова, и опыт партийного руководства нам не нужен!». Второй причиной было наверно то, что этот период был временем реального двоевластия, и мы понимали опасность того, что если наша деятельность будет безуспешной, то та, старая власть, может и вернуться.

Одним из результатов проведенных встреч стало понимание ситуации, что очень многие организаторы и науки и высшего образования в городе просто не видят еще и возможностей и опасностей в процессе перехода к рыночной экономике, который начинался уже прямо в эти дни. Поэтому мы решили организовать и провести две научно-практические конференции «Наука в условиях рынка» и «Высшее образование в рыночных условиях». Первую из них мы провели осенью 1990 года, на ней с основным докладом выступил заместитель председателя Ленгорисполкома по экономической реформе Анатолий Чубайс, вторую – в 1991 году. Это были и просветительские мероприятия и одновременно – мы черпали из них новые идеи, союзников и экспертов.

Но основными союзниками и экспертами у нас были, конечно же, члены Ленинградского союза ученых, в создании которого мы с Сашей Винниковым принимали самое активное участие. Именно оттуда мы получали и интеллектуальную и отчасти организационную поддержку, поддержку, участвуя и сами в работе его Координационного Совета. Именно опираясь на его поддержку мы инициировали, в частности, создание в структуре исполнительной власти подразделения, ответственного за науку и высшую школу. Однако это удалось не сразу – в Ленгорисполкоме, который осенью-зимой 1990 года действовал под руководством А.А.Щелканова, были в то время более важные дела, и создать отдел науки и высшей школы нам удалось уже только в рамках создаваемой мэрии год спустя. Но об этом позже.

Из стратегических инициатив, которые поддержала комиссия, на память сразу приходит решение о целесообразности создания негосударственного университета, под условным названием «Европейский университет в Санкт-Петербурге». Напомню, что это была одна из инициатив, которые мы поддержали еще в процессе создания Ленинградского союза ученых в 1989 году. Как сказал ректор-организатор этого университета Б.М. Фирсов на праздновании 20-летия этого университета в 2014 году, вручая мне памятную медаль, первым официальным документом о целесообразности создания этого университета было именно решение нашей комиссии за моей подписью.

Ну и кроме таких стратегически задач мы решали, или пытались решить целый ряд задач практических, которые постоянно ставила перед нами жизнь, реагировали на обращения в нашу комиссию представителей научных и образовательных учреждений. Так, например, к нам обратилось руководство Пулковской обсерватории с тревожным письмом по поводу планов застройки прилегающих территорий промышленными объектами, которые резко повысят ночью уровень засветки, сделав невозможным ряд важных астрономических наблюдений. Мы вместе с О.Курносовой ездили в обсерваторию, беседовали с ее руководством, в итоге а заседании комиссии было принято обращение в плановую комиссии с просьбой учесть опасения астрономов.

Другим примером может служить обращение трудового коллектива Института экспериментальной медицины, в связи с планами ее директора, Н.М. Бехтеровой, внучки знаменитого психиатра В.М. Бехтерева и народного депутата СССР, выделить из этого научного центра отдельный институт для ее сына, профессора Медведева. Здесь уже А.Ю. Винников ездил в институт встречался с лидерами трудового коллектива. Этот вопрос кстати вызвал серьезные дебаты а заседании Комиссии, тем более что сама Н.П. Бехтерева активно лоббировала свою идею, используя и свой научный и депутатский авторитет. Помню, что обсуждение этого вопроса продолжалось несколько месяцев.

11.6. Политическая деятельность осенью 1990 г.: Демократическая партия России и движение «Демократическая Россия».

Вернемся, однако, к моей деятельности в 1990 году как политика. Из КПСС я, как уже упоминалось, вышел сазу после неудачи Демократической Платформы в КПСС на XVIII съезде партии. Большинство активистов Демплатформы собирались создавать свою собственную партию. Но мне уже тогда казалось, что партия бывших коммунистов перспективы в нашей стране иметь не будет. Еще в августе мой коллега по Союзу ученых из Новосибирс­кого Академгородка советовал мне обратить внимание на ДПР - по его словам, в новой партии удачно сочетаются три компоненты - но­вые предприниматели, рабочие-профессионалы, понимающие, какой эксплуатации государством подвергались в условиях социализма, и интеллигенция, понимающая и принимающая необходимость рыночной экономики. Мой коллега рассказал также о хорошем впечатлении, ко­торое произвел на его товарищей Н.Травкин, и что он сам собирает­ся вступить в ДПР.

Затем последовали мое знакомство с небольшой тогда группой членов ДПР в Ленинграде, поездка в Москву, где я увидел людей, желающих создать партию именно на профессиональной основе - пред­седателя исполкома ДПР Валерия Хомякова и его коллег. Все это убедило меня в серьезности этого предприятия и в сентябре я всту­пил в ДПР. Вскоре, в конце октября, на первом городском отчет­но-выборном собрании, к некоторой неожиданности для меня самого, я был избран заместителем председателя ле­нинградской организации.

Председателем городской организации был избран депутат Ленсовета Анатолий Темкин, другим его заместителем - Алексей Грудинкин, оба - участники учредительной конференции ДПР в мае 1990 г. Среди ее учредителей оказались столь разные люди, как Ге­рой социалистического труда, бывший бригадир-строитель, а в то время народный депутат СССР и России Николай Травкин и чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров, Народные депутаты СССР, секретарь межрегиональной депу­татской группы Аркадий Мурашов и будущий Госсекретарь России Ген­надий Бурбулис, лидер Ленинградского Народного Фронта Марина Салье, другой ленинградец, внук «красного графа», писателя Алексея Толстого - Михаил Толстой, один из лидеров Мос­ковского "Мемориала", бывший узник брежневских лагерей и народный депутат России Лев Пономарев. Это далеко не полный перечень известных имен учредителей, основу же будущей партии составили десятки и сотни активистов демократического движения, народных фронтов и политических клубов России.

Поясню здесь обстоятельства создания этой партии, с которой связаны могие события моей политической жизни в 1990-1993 годах. Шел май 1990 г. Позади остались выборы в Верховный Совет России и местные советы. Налицо победа демократов в нескольких крупных городах, неопределенная ситуация со Съездом депутатов России и явное поражение в большинстве областных Советов, а на­верху все еще достаточно сильные союзные структуры. Развеялись иллюзии о возможности реальной реформы коммунистической партии, уже было ясно, что движение коммунистов-реформаторов "Демократи­ческая платформа" явно не получит на XXVIII съезде сколь-нибудь серьезного представительства. Участники демократического движения ясно понимали, что впереди долгий и трудный путь усилий за окон­чательный слом тоталитарной системы, за переход к гражданскому обществу, основанному на приоритете частной собственности и инди­видуальных прав человека. А для этих усилий необходима хорошо ор­ганизованная политическая сила - партия, которая смогла мы проти­востоять всей силе и мощи структур КПСС.

Как известно, на самой учредительной конференции произошел первый раскол, или, точнее, первое размежевание. Поводом для ухо­да части делегатов и образования ими позже своей, Свободной де­мократической партии, стало их несогласие с чрезмерно, по их мне­нию, жесткой организационной структурой создаваемой партии, что, в частности, выражалось в отходе от уже ставшего привычным для демократов статуса сопредседателей - трех или даже пяти, и пере­ход к одному избираемому съездом председателю. Опасались они и авторитарных черт характера основного претендента на место пред­седателя - Н.Травкина (тогда же родилась шутка –«От кого свободна Свободно-демократическая партия? - От Травкина»).

Большинство участников майской конференции, однако, решили, что опасность авторитарного перерождения не столь велика, и что в случае "загибов" председателя, его всегда можно поправить. В то же время организационная крепость партии - это как раз то, что нужно, ведь противостоять надо было не обществу любителей-кроли­ководов, а КПСС со всей ее структурой и репрессивным аппаратом. В итоге - партия была учреждена, председателем стал Н.Травкин, а его заместителями - Г.Бурбулис, А.Мурашов, М.Толстой, А.Терехов, С.Зимин, Г.Каспаров[2].

Период лета и осени 1990 г. - период бурного роста числен­ности партии, создания исполкома, укрепления организационной структуры. Очень важна в этот период роль Н.Травкина, который со­вершил ряд длительных поездок по России, с севера на юг, с запада на восток, и везде, где он проводил встречи или собрания, укреп­лялись или возникали организации ДПР. В результате, к состоявше­муся в декабре I съезду ДПР, ее организации существовали в десят­ках крупных регионах страны, а численность членов приближалась к двадцати тысячам. За полгода ДПР стала наиболее крупной из новых демократических партий, и единственной, имеющей столь разветвлен­ную структуру.

Вместе с тем такой бурный, лавинообразный рост нес в себе и серьезные опасности. Прием в партию "в порядке самозаписи", мог привести к ее "люмпенизации", а также к появлению в ее рядах лю­дей, для которых главным было не длительная, кропотливая работа по созданию гражданского общества, а исключительно самореализа­ция. Ситуацию бурного роста численности ДПР в 1990-начале 1991 годов хорошо описал бывший заместитель председателя Петропав­ловск-Камчатской городской организации ДПР Виктор Харченко в опубликованном в органе ДПР - "Демократической газете" материале,

посвященном последствиям такой самозаписи: « Помню, в январе прошлого года шла запись в партию тех, кто решил для себя этот вопрос "окончательно" на состоявшемся только что митинге. Проце­дура длилась около получаса и напоминала регистрацию в ночной очереди за дефицитом. Многие даже не читали программных докумен­тов партии и имели представление о ней только по выступлениям председателя городской организации В.Бубнова»[3].

Численность ДПР в Ленинграде никогда не была очень большой - около ста членов к концу 1990 г и около двухсот - к осени девя­носто первого. Возможно, это связано с тем, что именно наш город был и оставался центром "параллельной" Свободно-демократической партии, образованной М.Салье и Л.Пономаревым после их ухода с учредительной конференции в мае 1990 г. Вместе с тем Ленинградская организация ДПР уже тогда имела свое лицо - более спокойное, чем СвДПР, по своей экзальтированности иногда сближающейся с ДС (недаром, именно в СвДПР уходил, разочаровавшиеся в неконструктивности ДС ряд его членов). Нам импонировало определение ДПР, как «партии здравого смысла», партии профессионалов, и мы старались достойно поддерживать этот образ. Возможно, этому соответствовало осенью 1990 года и мое активное участие в этой партии (я естественно был заинтересован в росте ее фракции, и поводил беседы с рядом внушавших мне доверие депутатовно численность фракции ДПР в Ленсовете стала заметно расти и в ее составе к концу 1990 года было уже около 15 человек, причем из них – трое - председатели постоянных комиссий, ряд заместителей председателей и ответственных секретарей комиссий.

На российском уровне 20-21 октября 1990 года состоялся учредительный съезд движе­ния «Демократическая Россия», в работе которого я принял самое непосредственное участие, как депутат Ленсовета, связывающий себя с эти движением. Это движение логично продолжало деятельность пред­выборного блока на выборах весной этого года под таким же названием. Учредительному съезду предшествовала длительная работа, которую инициировали народные депутаты РСФСР - члены депутатской группы "Демократическая Россия". Хорошим примером подготовительной работы в регионе может служить деятельность Ле­нинградского комитета поддержки движения "Демократическая Рос­сия", созданного по инициативе Народного депутата России и Ленсо­вета Петра Филиппова, и уже вскоре развернувшего пропаганду своих идей[4].

Движение "Демократическая Россия" состояло из трех ветвей - объединения демократических партий, объединения фракций народных депутатов всех уровней, идентифицирующих себя с движением, а так­же объединения беспартийных участников движения, имеющее структу­ры в городах и районах и вышедшее из народных фронтов либо клубов избирателей. На российском уровне в движение также входили на ин­дивидуальной основе популярные политические деятели и публицисты. В число лидеров ДемРоссии вошли члены Межрегиональной депутатской группы Верховного Совета СССР - Юрий Афанасьев, Гавриил Попов и Аркадий Мурашов, а также народные депутаты России - Лев Понома­рев, отец Глеб Якунин, Виктор Дмитриев.

Это движение, однако, с самого начала столкнулось с труднос­тями из-за амбиций лидеров новых партий. Так, на учредительной конференции движения председатель наиболее крупной в то время оп­позиционной партии Николай Травкин выразил сомнение в целесооб­разности создания движения ("Зачем делать Дем.Россию, когда уже есть Дем.партия?") и заявил, что ДПР в Дем.Россию не войдет (правда, позже под влиянием товарищей по партии это решение было изменено). Помимо личностных амбиций, трудности движения состояли в его идейной разноплановости - в него входили как лево-, так и правоцентристские партии - от социал-демократов (а в Петербурге - и социалистов) до конституционных и христианских демократов. Из­начально различались взгляды участников движения и на националь­но-государственное устройство России, а также по вопросу о сохра­нении Союза. Если Лев Пономарев и Юрий Афанасьев однозначно высказывались за скорейший распад Союза как тюрьмы народов, а также за безусловное право на самоопределение национальных автономий России, то Николай Травкин и лидер христианско-демократического движения Виктор Аксючиц указывали, что лавинообразный распад Сою­за может привести и к развалу самой Российской Федерации, и что процесс национального самоопределения может приводить к ущемлению прав личности.

Вместе с тем в 1990-1991 гг. существовала общая цель, реально объединявшая всех участников движения - борьба за слом тоталитарной коммунистической системы, против возможности рес­таврации "руководящей и направляющей роли КПСС". А возможность эта была еще вполне реальна. Все властные структуры на уровне Союза реально принадлежали партократии. Президент Союза был по-прежнему Генеральным секретарем КПСС и испытывал постоянные колебания из стороны в сторону. И по мере усиления опасности реставрации усиливалось единство и активность Дем.России, когда же эта опасность ослабевала - усиливалось влияние внутренней не­однородности и начинались "разборки" внутри движения.

Месяц спустя, 1-2 декабря, также в Москве, в Колонном зале Дома Союзов состоялся съезд ДПР, в котором я участвовал уже как делегат от Ленинградской организации этой партии. В работе съезда приняли участие 716 делегатов, представляющих 25300 членов партии из 12 республиканских, 6 краевых и 48 областных организа­ций ДПР Российской Федерации. С докладом о роли и задачах Демок­ратической партии в возрождении России выступил председатель ДПР Н.Травкин. От Крестьянской партии съезд приветствовал Ю.Черничен­ко, от СДПР - О.Румянцев. На съезде выступили гости - А. Адамович, М. Жванецкий, Г. Явлинский. Тайным голосованием на альтернативной основе съезд избрал председателем партии Н.Травкина (его конку­рентами были А.Мурашов (Москва) и А.Лизин (Ульяновск). Заместите­лями председателя были избраны С.Зимин (Новосибирск), А.Терехов (Москва) и народный депутат РСФСР М.Толстой. Съезд утвердил устав партии и получил правлению продолжить работу над программой и представить ее следующему съезду[5].

На I съезде был без особых дискуссий принят достаточно де­мократический устав, предоставляющий широкую автономию региональ­ным организациям и включающий в себя основные программных принципов, отражающих политические позиции партии, которые в то время можно было с полным основанием охарактеризовать как после­довательно либеральные.

Следует отметить, что меня и многих других делегатов весьма встревожило, что значительная (возможно, и большая) часть зала была готова голосовать за любое предложение, лишь бы его предло­жил лидер партии Николай Травкин. Видимо, осознание опасности этой тенденции и привело Аркадия Мурашова в конце съезда к объявлению о создании в ДПР либеральной фракции. Небольшая часть делегатов поддержала это предложение, остальные же были против. К последним относился и автор этих строк.

В то время я опасался, что за идеей фракции стоит преиму­щественно игра амбиций, недовольство явным лидированием Травкина, нежелание, как говорил позже с трибуны II съезда ДПР Аркадий Му­рашов, быть в партии, которую называют "партией Травкина". Эти мотивы для меня - и, наверное, для многих других - были несерьез­ны. Я рассуждал в то время примерно так: «Чем конкретно Травкин мешает вам и нам работать? Строительство партии, учреждение орг­структур, подготовка программных документов к будущим выборам... Все это можно и нужно делать. А сильное организационное начало, стабильно работающий исполком - это как раз то, что выгодно отли­чает нашу неуклонно растущую партию от прочих расхлябанных орга­низаций... Поэтому дело надо делать, а не интриговать против ра­ботающего Травкина».

11.7. Другие аспекты депутатской деятельности. Работа с избирателями и в Президиуме Ленсовета

Естественно, что моя деятельность в то время не ограничивалась организацией работы депутатской комиссии и участием в развитии новых политических партий и движений. Каждый месяц я вел прием избирателей в своем округе №39, то есть жителей своего квартала между Сиреневым бульваром и Придорожной аллеи. Прием я вел в выделенном мне помещении ЖЭКа в соседнем (к тому, в котором я жил) доме. Конечно, это было нелегкое время, и далеко не всем я мог помочь в их бедах. Многим писал письма поддержки на своем депутатском бланке. Но, по крайней мере, проблемы людей, обострившиеся в то время, я понимал благодаря этим приемам достаточно хорошо. Помню, как один пожилой избиратель после того как я внимательно слушал его почти получасовой рассказ о жизненных невзгодах, сказал под конец: «Спасибо, сынок. Понимаю, что помочь мне ты вряд ли сможешь. Но, по крайней мере, хоть выслушал по человечески».

Заседания Президиума Ленсовета у нас проходили как правило еженедельно, ведь по регламенту работы, именно на него возлагалось приятие достаточно важных решений. А.А. Собчак и на этих заседаниях старался проводить свою линии, и это ему удавалось легче, так как среди председателей комиссий было меньше его постоянных оппонентов, часто выступавших на сессии, например, математика Андрея Болтянского, очень раздражавшего спикера своей спокойной, аргументированной речью. Однако, когда председатели комиссий по промышленности (П.С. Филиппов) или по продовольствию (М.Е. Салье) оставляли свои срочные дела в Москве как народные депутаты России и участвовали в работе Президиума Ленсовета, то их дискуссии с А.А. Собчаком бывали очень острыми.

Вспомню один эпизод, когда председатель юридического комитета Ленсовета Дмитрий Козак в чем то не согласился с проектом решения А.А. Собчака, сказав, что такое решение противоречит законодательству. В ответ тот просто издал приказ об увольнении Д.Н. Козака с его поста. Однако на ближайшем заседании президиума, которое, в отсутствие А.А. Собчака в городе, вел его заместитель В.Н. Щербаков, этот вопрос был вновь поднят. Выяснилось при этом, что А.А. Собчак просто не имел юридического права самостоятельно уволить председателю юридического комитета. И президиум своим решением отменил это распоряжение А.А. Собчака как неправомочное.

Эта высокая степень напряженности между спикером и большинством депутатов Ленсовета привели, в частности, к тому, что вокруг А.А. Собчака образовался своеобразный кадровый вакуум. Из депутатов, которых он нещадно критиковал и с трибуны Ленсовета и в городских СМИ, к нему в его небольшой аппарат мало кто хотел уходить, а с коммунистами он рассорился еще раньше. В итоге летом 1990 годе одним из его помощников стал Юрий Шутов, человек с темной биографией, отсидевший тюремный срок при Советской власти, но не за политику (об этом была статья в популярном тогда журнале «Огонек», озаглавленная «Пожар в Смольном»). Этот Ю. Шутов не микшировал, а усиливал худшие черты А.А. Собчака, растравлял его конфликты с депутатами Ленсовета. Спустя несколько месяцев тот, наконец, от него избавился. Через какое-то время после увольнения Ю.Шутов написал и издал книгу о своей работе в качестве помощника председателя Ленсовета, озаглавив ее «Собчачье сердце». Когда же вместо Шутова у нашего спикера появился другой помощник – В. Путин, то это были как небо и земля – вежливый, аккуратный, никому не хамил, помогал быстро решать нужные вопросы…

Ситуацию осложняло еще то обстоятельство, что А.А.Щелканов, избранный в конце июня председателем исполкома Ленсовета, постоянно ощущал на себе давление и А.А.Собчака, который сам хотел рулить исполнительной властью, и других депутатов, которые, находясь в оппозиции А.А. Собчаку, хотели и того же самого. Ситуацию этих множественных напряженностей пытался в частности, выправить профессор Н.А. Толстой, о котором я уже писал ранее в разделе 4.2, теперь уже депутат Верховного совета РСФСР, который устроил у себя дома ужин, на который пригласил с одной стороны, часть ведущих и в то же время, вменяемых депутатов Ленсовета (я оказался среди них), а с другой – А.А. Собчака с супругой. Как я понимаю, инициатором этой встречи был депутат Ленсовета А.А. Ливеровский, между прочим, внук министра путей сообщения Временного правительства. Там, у хлебосольного хозяина, символизирующего связи и с дореволюционной Россией, и с современной Российской властью, нам казалось, что мы достигли какого то хорошего результата… Но затем все пошло по старым рельсам.

Негативное отношение жителей Ленинграда ко всему депутатскому корпусу, который «ничего не делает, а только мешает А.А. Собчаку руководить городом» усиливал и очень известный в то время тележурналист Александр Невзоров, показывавших депутатов Ленсовета в своей популярной передаче «600 секунд» также в самом неприглядном свете. Так, после передачи последнего о том, что депутаты прячут у себя дома гуманитарную помощь, полученную для ленинградцев из-за рубежа, несколько «заведенных им» пенсионерок заявились ко мне домой, искать «украденную гуманитарную помощь». Моя жена Лариса, которая была одна дома, широко распахнула дверь в нашу однокомнатную квартиру и предложила им заглянуть «хоть под кровать…».

***

Между тем напряжение в стране нарастало. К постоянно усиливавшемуся напряжению между властью КПСС и властью Советов добавился теперь уже намечающийся раскол между властью советской – СССР, где во главе был по прежнему М.С.Горбачев, и российской, председатель Верховного совета которой уже пол года был Б.Н.Ельцин. В стране намечалось уже второе двоевластие.

В течение 1990 года ни Михаил Горбачев, ни Александр Яковлев так и не реши­лись явно поддержать реформаторов из "Демократической платформы" и реализовать давний план выделения из КПСС ее социал-демократи­ческого крыла. Реальную победу одержало другое, ортодоксальное течение, сумев, несмотря на сопротивление Генсека, реализовать свой вариант создания Компартии РСФСР. Избрание на пост ее пер­вого секретаря И.К. Полозкова, известного своими консервативными взглядами, символизировало оппозиционность этой структуры продол­жению реформ.

В своем выступлении на ноябрьском пленуме ЦК КП РСФСР И.И. Полозков прямо призвал к созданию Комитетов общественного спасения, которые должны заменить «обуржуазившиеся» советы депутатов. Наконец, в конце декабря 1990 г. Э.А. Шеварднадзе, который постоянно поддерживал М.М. Горбачева, с трибуны III Съезда народных депутатов заявил о реальной опасности установления диктатуры в стране и о связанной с этой угрозой своей отставке с поста министра иностранных дел СССР[6]. Призывы к созданию Комитетов общественного спасения звучали в Москве и Санкт-Петербурге.

Глава 12. Год 1991: от января до июля

12.1. Январские события в Вильнюсе, «ночная» сессия Ленсовета и создание депутатского блока «Демократическая Россия.

В самом начале января я поучаствовал в семинаре по проблемам региональной науки, организованном В.П. Шориным – председателем комитета по науке и народному образованию Верховного совета РСФСР, потом пообщался со старыми знакомцами по Московскому клубу «Перестройка», которые тогда работали в Моссовете. Вернулся в Питер – а тут события 13 января в Вильнюсе, расстрел демонстрантов у телебашни в Вильнюсе, 14 погибших, около 150 человек раненых. Стало ясно, что консервативные силы перешли в наступление и это наступление связано с кровью мирных жителей. Сразу же после кровавых событий в Вильнюсе в Ленинграде на заседании Президиума Ленсовета обсудили вопрос о митинге солидарности с Вильнюсом на Дворцовой. А.Собчак запретил его проведение, но он уже улетал на неделю во Францию, так что митинг мы все равно провели.

На следующий день мы повели экстренное заседание Ленинградского городского совета, на котором выступили несколько его депутатов, членов Ленинградского народного фронта, бывших 13 января в Вильнюсе. Вел заседание В.Н. Щербаков, который накануне кратко общался в Пулково с Б.Н. Ельциным. Было известно, что Б.Н.Ельцин провел экстренную встречу с лидерами Литвы, Латвии и Эстонии в Таллинне, на которой выразил солидарность с народами этих стран добиваться независимости. Но только потом стало известно, что ему не рекомендовали лететь назад в Москву на самолете. И он ночью отправился на машине вместе с верным ему тогда Коржаковым в Питер, в Пулково, откуда уже благополучно долетел до Москвы.

После бурного обсуждения на этой «ночной» сессии (она продолжалась с 7 вечера до полуночи) было принято решение потребовать от М.С. Горбачева публичного суждения деятельности Комитетов общественного спасения, где бы они не создавались (а в случае отказа это сделать – требовать его отставки!), а также направить миссии поддержки в Вильнюс, Ригу и Таллинн.

На следующий день в рамках такой миссии автор этих строк вместе с еще двумя депутатами – подполковником Советской Армии, и членом Ленинградского народного фронта Александром Трубиным, и артисткой Маргаритой Сухоцкой, а также с журналисткой, членом Ленинградского клуба «Перестройка» Еленой Зелинской отправились в Ригу. Хорошо помню, как ночью в купе поезда мы обсуждали, что будет со страной и с нами, если Комитеты общественного спасения одержат победу. Итогом обсуждения стало мнение, что без иностранной помощи этот режим просуществовать не сможет, поэтому они будут вынуждены содержать политзаключенных в относительно сносных условиях. Однако в процессе ареста и сопровождения в тюрьму к нам (а мы не сомневались, что в случае победы Комитетов спасения мы будем арестованы) могут быть применены меры физического воздействия вплоть до ликвидации. Поэтому важно было бы остаться живыми в первый после ареста период. Такими «веселыми» беседами мы и коротали время в поезде, пока все же не заснули.

Прибыв в Ригу, мы сразу поехали в Верховный Совет, чтобы завить о поддержке Ленсовета курса народа Латвии на независимость и протест против Комитетов общественного спасения. Затем были встречи с ведущими политиками как в Парламенте, так и в Совете Министров. Зная ситуацию в Риге, мы также поехали в расположение рижского ОМОНа. Нам, как депутатам Ленсовета там дали слово, но когда я начал рассказывать им о событиях, происходящих в стране, замполит Кузьмин меня прервал со словами: «Если вы не прекратите антисоветской пропаганды, мы вас расстреляем через 10 минут вот у этой стенки». Когда мы уже уходили, один из омоновцев подошел и тихо сказал «Извините нас, мы все уже не в себе, нас каждый день по секретному телефону предупреждают, что завтра нас будут убивать латышские националисты. Мы уже три месяца не спим без оружия….».

Естественно, что мы покинули их базу, но Саша Трубин затем в своей офицерской шинели, которую он надел в путь специально, чтобы показать, что есть у нас офицеры, которые поддерживают путь стран Балтии на независимость, приехал к ним снова, чтобы попытаться хотя бы немного «вправить им мозги».

Вспоминая эти дни и ночи, баррикады у Верховного Совета, люди на площади перед Домским собором, женщин, которые приносили еду и питье, бутерброды, концерты рок-групп на площади (тогда шутили, что это «неделя коммунизма» в Риге – псплатные еда и питье на баррикадах – я снова ощущаю тот аромат свободы и решимости ее отстаивать, который я тогда почувствовал всей душой. И не было тогда различия по национальности, все на площади были вместе, готовые отстаивать общую свободу…

Так в Риге все было спокойно, я на один день слетал оттуда в Москву, чтобы поучаствовать в заседании Правления ДПР. Надеялся, что мы сможем принять там резолюцию солидарности, но многие члены Правления были настроены по поводу этой ситуации несколько скептически.

19 января ситуация вроде начинала нормализоваться. Часть депутатов, присоединившихся к Комитету общественного спасения, решила вернуться в Верховный совет, даже начали разбирать баррикады, и мы взяли билеты на вечерний поезд в Ленинград. Но, когда вечером мы уже собирали наши сумки в гостинице, за окнами раздались автоматные очереди. Саша Трубин, выглянув в окно и прислушавшись, сразу определил «Стреляют пулями калибра 5,45, со смещенным центром тяжести». Мы оставили наших женщин в гостинце звонить Собчаку и Ельцину о том, что события начались и в Риге, а сами побежали сначала к Парламенту, но нам было все тихо, и нам сказали, что стрельбы идет около Министерства полиции. Мы побежали туда, но на углу бульвара нас остановили люди в штатском, представившиеся сотрудниками милиции. Точнее, остановить им удалось меня, а А. Трубин в его шинели подполковника направился прямо к машине с омоновцами, где он приложил все силы, чтобы последние не стреляли в рижан. Как мы поняли позже, мы подошли уже после того, как от Бастионной горки уехала грузовая машина, увозившая, «людей в крапчатых беретах», которые, скорее всего, начали огонь и по омоновцам и по жителям города[7].

Я простоял на углу у входа в закрытое кафе некоторое время вместе с сотрудниками милиции в штатском, затем к нам подошел Саша Трубин со словами: «Необходимо создать с другой стороны оцепление, так как оттуда молодые парни бросаются под пули омоновцев, а удерживать последних от стрельбы я уже не могу». Так как никто из стоявших рядом сотрудников милиции в штатском не пошевелился, пришлось мне, огибая два квартал, бежать к опасному месту и вместе с другими людьми выстраивать там оцепление. При мне как раз уносили молодого парня, получившего пулю в живот. Когда оцепление было сделано, я пошел к зданию Парламента, где рассказал журналистам о том, что я видел, выпил немного чая и снова отправился на прежнее место на углу бульвара. Через некоторое время к нам подошли находившиеся в здании сотрудники полиции, которых ОМОНовцы отпустили после взятия здания. Я наблюдал также, как омоновцы грузили какие-то коробки с документами в машины. Спустя несколько часов кортеж их машин уехал. Саша Трубин, который уехал вместе с ними, утром рассказал нам, что они часа полтора простояли у здания ЦК компартии Латвии, видимо руководители ОМОНа получили там инструкции.

По видимому, от дальнейшего обострения ситуации спасло то, что никого из ОМОНовцев не ранили, и повода отправиться далее на штурм Парламента уже не было. Спад напряжения привел и к тому, что к ним не пришли «на подмогу» части Прибалтийского военного округа, которых было полно в Риге. Если бы это случилось, то тогда могло так «заполыхать» по всей стране, что будущие кровавые события в Югославии могли бы показаться детскими игрушками по сравнению с тем, чем мог бы сопровождаться распад СССР.

Утром омоновцы доставили А.Трубина обратно в город, к гостинице, подарив ему на прощание несколько пуль калибра 5,45. Одну из них он передарил мне. Утром мы с ним пошли в Рижскую прокуратуры давать показания как свидетели ночных событий, а вечер перед поездом в Ленинград провели в Верховном Совете Латвии, где слушали и смотрели реакцию СМИ на рижские события и сами давали интервью различным СМИ[8]. И вдруг я слышу выступление А.А. Собчака, который уже вернулся из Франции и теперь говорил очень правильные слова о необходимости объединения все сторонников реформ перед лицом подобных событий. Но только я порадовался, что тот наконец то перестал ругать депутатов Ленсовета, как услышал: «Но мы могли бы добиться гораздо большего, если бы нам не мешали эти депутаты типа Филиппова или Болтянского!».

В Питере я рассказал обо всех событиях в вечерних теленовостях, а также позвонил начальнику ГУВД города генералу милиции А.Г. Крамареву. Тот сразу пригласил меня на утреннюю планерку со своими заместителями в «Большой дом» (Литейный. 4), на которой я, поставив на стол перед собой ту пулю калибра 5,45, рассказал о событиях в Риге и о роли рижского ОМОНа. Полковник Резинкин, командир Ленинградского ОМОНа, также присутствовавший на планерке, сразу заявил, что «в Питере ОМОН находится под контролем и повторения рижского сценария в нашем городе невозможно».

Как известно, неделю спустя М.С.Горбачев осудил действия Комитетов общественного спасения, и ситуация немного нормализовалась. Таким образом, стойкость жителей Вильнюса и Риги, солидарность с ними политиков демократической России (отметим здесь и встречу в Таллинне Б.Н.Ельцина с лидерами республик Балтии сразу после событий в Вильнюсе) – все это помогло остановить зимнее контрнаступление реакционных сил.

В целом январские баррикады в Риге были одним из первых опытов отражения натиска, в том числе и вооруженного, антиреформаторских сил. Стойкость и выдержка рижан и солидарность с ними их друзей из России и других стран помогла еще на полгода обеспечить мирное продолжение демократического перехода, что позволило, в частности, успешно противостоять попытке августовского переворота.

Что же касается меня лично, то эти несколько ночных часов, стрельба, раненные на моих глазах люди, что-то сильно изменили во мне. Мир приобрел другой оттенок и ценности несколько сместились. Другие проблемы, которые еще недавно казались такими острыми, как бы померкли перед лицом оной – стреляют ли в центре большого мирного города пулями со смещенным центром тяжести, или пока еще нет, и можно ли остановить такие события. Приехав в Питер домой я с трудом понимал там людей, словно смотревших на меня из другого измерения. Что то подобное, но в меньшей степени, я испытывал летом 1989 года, когда из Абхазии, где уже третий день не ходили поезда, а милиционеры на вокзале в Сухуми спрашивали меня, не стреляют ли уже в Очемчири, добрался до по-курортному расслабленной Хосты.

Уверен, что январские выступления в Вильнюсе и Риге были лишь первыми шагами, если бы они не встретили серьезного сопротивления, то аналогичные самозваные комитеты спасения появились бы в столичных городах. Не случайно именно 19 января в газете Ленинградского Обкома КПСС "Ленинградская правда" появилась достаточно симптоматичная статья под названием "Люмпен-интеллигенция", подписанная пятью депутатами Ленсовета, в которой резко критиковалась деятельность Ленсовета и даже предлагалось его распустить[9]. Отмечу, что четверо из пяти ее авторов были членами нашей комиссии по науке и высшей школе.

В этой ситуации тем более неуместными стали казаться прежде «принципиальные» расхождения между товарищами по демократическому движению. Поэтому именно мы, побывавшие в эти дни в столицах Прибалтийских уже, похоже, стран, выступили в конце января с инициативой создания депутатского бока «Единая Россия», включающий как депутатские фракции, так и внефракционные группы отдельных депутатов. Эта инициатива оказалось очень своевременной, 9 февраля блок, насчитывающий уже 60 человек, провел пресс-конференцию, на которой рассказал о своих основных задачах, а также о этических нормах общения депутатов между собой, которые прямо были записаны в положении о блоке: «Мы считаем необходимым соблюдать следующие правила поведения на заседаниях блока и на сессиях:

·         не выступать без особенной необходимости;

·         не повторять мысли, высказанные до вашего выступления;

·         говорить строго по обсуждаемому вопросу;

·         не допускать личных выпадов против кого бы то ни было;

·         не допускать безадресной критики;

·         не ограничиваться критикой, вносить конструктивные предложения»[10].

И эти принципы не остались на бумаге, в следующую субботу уже второе собрание блока состоялось, обсуждали ход Шестой сессии Ленсовета и совместные действия на ней. Во встрече участвовали председатель исполкома А.А.Щелканов, его заместитель по социальным вопросам А.В.Тихонов, народный депутат СССР Ю.Ю.Болдырев и другие. Я вошел в правление блока. В итоге после такой подготовки Шестая сессия прошла достаточно сжато и конструктивно, атаку на А.А.Щелканова, которую повели было А.А. Собчак в вольном или невольном союзе с коммунистами, удалось отбить, были приняты важные решения. К концу сессии в составе блока было уже 140 депутатов.

12.2. Работа в комиссии и президиуме Ленсовета, развитие ДПР и дела

институтские.

Сразу по возвращению из Риги я узнал, что два члена нашей комиссии, Л. Исаков, претендовавший на место председателя нашей комиссии в мае, и полковник В. Сапрыкин, которые 19 января выступили вместе со строителем дамбы К. Севенардом в «Ленинградской правде» с предложением распустить весь Ленсовет[11], инициировали рассмотрения вопроса о моем неэффективном руководстве комиссией по науке и высшей школе. По решению Президиума на 28 января было назначено специальное заседание комиссии с моим отчетом о работе. Вести это заседание поручили профессору В.Н. Вениаминову, который пользовался всеобщим уважением. Я сделал отчет, ответил на вопросы, среди вопросов – упреков были в основном обвинения меня в политизированности, в том, что я слишком много уделяю внимания политической деятельности, в ущерб комиссионной. Особенно активны в этих упреках были уже упомянутые Л.Исаков и В.Сапрыкин.

Все желающие в итоге высказались, ну а потом В.Н. Вениаминов подвел итог: «Ну, критику мы высказали, надеюсь, А.Ю. Сунгуров примет ее во внимание в дальнейшей работе, а теперь, наверное, как на ученом совете – диссертацию покритиковали, но рубить голову с плеч не будем, так? – пусть работает дальше!». Но Исаков был недоволен: «Не для того мы здесь собрались! Предлагаю голосовать за недоверие Сунгурову, как председателю комиссии» - «Ну что же – сказал Вениаминов – давайте голосовать! Кто за выражение недоверия Сунгурову?». И поднялись две руки – Исакова и Сапрыкина. Похоже, они ожидали другого исхода.

Между тем работа по решению задачи комиссии велась постоянно. Например, в тот же день, когда состоялось то заседание комиссии, утром была очередная встреча с академиком Ж.И. Алферовым о реальной перспективе создания Российской академии наук (РАН), о которой я узнал в начале января в Москве на семинаре с Шориным. От этой встречи в моем дневнике осталась запись: «Похоже, Жорес Иванович в принципе понимает ситуацию, но не хочет в инициативе по созданию РАН участвовать активно, чтобы «не изменять» другим вице-президентам АН СССР». Параллельно – вел работу по подготовке второй запланированной конференции «Высшее образование в условиях рынка», встречался с ректорами и проекторами. Здесь – другое дело, чем с конференцией по науке, ректора не очень то хотели свободного режима и разговоров вместе со своими преподавателями, многие из них при отсутствии партийного контроля почувствовали себя полновластными хозяевами ситуации. Но конференция все равно готовилась, продолжались встречи с ректорами вузов, а также с их преподавателями, в основном из входивших в наш Ленинградский союз ученых, который по-прежнему был надежной опорой нашей комиссии.

В одну из суббот в Мариинском состоялась встреча и беседа с Р.И. Хасбулатовым - от него осталось впечатление как о спокойном и взвешенным человеком, надежным соратником Б.Н. Ельцина. Во встрече участвовала и Г.В. Старовойтова как советник Б.Н. Ельцина, рад был знакомству с нею. Мы, в качестве правления блока «Демократическая Россия» продолжали налаживать конструктивное сотрудничество блока с исполкомом. Так, в один из вечером в феврале состоялась неформальная беседа, в которой принимали участие А.Чубайс, как заместитель председателя исполкома, и депутаты – М.Салье, Ю.Нестеров Д.Ленков и я. Был содержательный разговор о вариантах развития политических событий, об исполкоме и Ленсовете. К этому времени я уже хорошо понял, что конструктивная работа по достижению согласия между политическими акторами, имеющими серьезные стратегические или тактические расхождения, невозможна без таких неофициальных переговоров. Уже позже я нашел этому подтверждение в работе известного немецкого политолога[12].

К этому времени уже сложился устойчивый недельный график, который соблюдался всегда, если не было сессии: понедельник, утро – планерка в комиссии, в которой участвовали все освобожденные депутаты-члены комиссии, на которой мы обсуждали выносимые на заседание комиссии вопросы, распределяли между собой постоянно поступающие в адрес комиссии обращения и письма. Во вторник в 16 – заседание комиссии, в пятницу с утра – заседание президиума Ленсовета. К началу 1991 года депутат Белкин, декан кораблестроительного института, который вначале был очень активен и стал третьим заместителем председателя – предполагалось, что он будет отвечать за работу с вузами, потерял всякий интерес к работе комиссии и просто не приходил на ее заседания. Поэтому я работал с двумя заместителями – А.Винниковым и А.Карасевым, очень деятельным и инициативным секретарем комиссии была Оля Курносова, освобожденным членом был Саша Серяков, также как и Саша Винников – из клуба «Перестройка». Оба они стали также и членами ДПР.

В плане развития организации ДПР в городе – прошли встреч с активом, где я рассказал о событиях в Риге, но главное внимание в феврале-марте я уделял созданию Аналитического центра ДПР, инициативная группа которого собиралась регулярно на базе вычислительного центра психологического факультета СПбГУ, руководителем которого работал тогда Михаил Михайлович Зиберт, с которым мы познакомились в рамках деятельности клуба «Перестройка» ранее, и с которым я встретился теперь, к моей радости, в рамках ДПР. Этот человек постепенно стал для мня очень хорошим партнером по многим инициативам и даже другом. Во всяком случае, в рамках проекта «ДПР» он стал самым близким мне человеком.

В это же время на один из приемов избирателей вместо них пришла одна активистка из группы моей поддержки на выборах от Народного фронта. Пришла в связи с события в Вильнюсе и Риге. Предложила встретиться с другими участниками группы поддержки, что я с удовольствием и сделал. Они готовы помочь мне в распределении гуманитарной помощи. Хорошая инициатива, и очень актуальная. Я обошел свою парадную с вопросами о том, кто нуждается – и процесс пошел. Эта группа стала и основой для создания Северной организации ДПР, которая включала в себя изначально и Выборгский и Калининский район. Созданию этой межрайонной организации для той части города, в которой жил и я сам, я также уделал много внимания и сил. После создания, в нее вошел и Виктор Таланов, депутат Ленсовета и председатель комиссии по торговле и сферы услуг, который жил в Калининском районе, где у него также была группа поддержки. Вскоре он создаст и Калининскую районную организию, выделившуюся из нашей Северной.

Параллельно всей этой деятельности я умудрялся периодически бывать у себя в институте, где обсуждал с коллегами планы дальнейших исследований. Трудовую книжку и принес в Ленсовет сразу после моего избрания председателем комиссии – в мае 1990 г., так как мы исходно договаривались, что председатель комиссии должен работать а постоянной основе. Но в институте уговорили меня остаться там на полставки, кроме того, я оставался там членом диссертационного совета по радиобиологии. К тому же в институте оставались мои сотрудники, и я очень надеялся, что все же смогу совмещать одно с другим… Но чем дальше, тем сложнее было это делать.

В марте же были друг за другом две поездки в соседние регионы. Одна – в Великий Новгород (который был тогда еще просто Новгородом) по линии ДПР: выступление там на митинге и в городском совете, а также на кабельном телевидении, а также встреча с активом ДПР Новгородской области. Вторая – в свой родной Петрозаводск, на похороны А.Я. Ригина – друга семьи моих родителей. Был в гостях у тети Шуры, у сестер Кудрявцевых – маминых друзей. Везде споры по политике, кто лучше – Ельцин ил Горбачев.

12.3. Политическая весна 1991 г.: референдумы о сохранении СССР и о независимости Грузии.

Одной из характерных черт этого периода было появление в стране достаточно представительного движения государственников, т.е. людей, выступающих за сохранение великого государства - Сою­за ССР. В Верховном Совете Союза - это все более количественно растущая фракция "Союз" во главе с двумя полковниками – уроженцем Латвии В.И.Алк­снисом и А.В.Петрушенко; в люмпенизированных народных массах - это начало движения "Наши", возникшего на волне поддержки попу­лярного ленинградского тележурналиста, криминального репортера Александра Невзорова, выступавшего ранее с явно антикоммунисти­ческих позиций. Во время событий в Прибалтике в январе 91-го он однозначно встал на сторону комитетов спасения и сделал ряд тен­денциозных телепередач великодержавного толка. Это движение заяв­ляло, что объединяет всех сторонников сохранения сильного Союза, независимо от их партийной принадлежности. Однако связь его с фундаменталистами из КПСС, а также со структурами КГБ просматри­валась достаточно ясно.

Основным политическим событием весны 1991 г. был референдум о сохранении Союза. Эту идею, подразумевая под Союзом именно обнов­ленный СССР, построенный на договорном и добровольном начале, поддерживало большинство населения страны. Однако по настоянию М.С. Горбачева и под влиянием коммунистического большинства в Верхов­ном Совете СССР в формулировку вопроса было заложено определение «социалистический», а значит, голосуя за сохранение Союза, граж­данин голосовал бы за Союз именно социалистический. В конкретных условиях весны 1991 г. голосование «за» означало и поддержку ны­нешних высших союзных руководителей, на которых лежала вина за недавнюю кровь в Прибалтике. Исходя из всего этого движение «Демократическая Россия» и входящие в нее партии развернули кампанию против положительного ответа на первый вопрос.

В этот период ДПР вместе со всем демократическим движением боролась про­тив наступления реакции, расширяя и укрепляя при этом свои ряды и свою структуру. В связи с референдумом 17 марта за подписью Н.Травкина было опубликовано Обращение ДПР к гражданам РСФСР, в котором, в частности, говорилось: «Сограждане! Не будем своими руками уничтожать Российскую Федерацию. Мы мало хорошего оставляем нашим детям. Сохраним для них хотя бы единую Россию. Скажем «нет» лицемерию номенклатуры. Наше «нет» по поводу союзного референдума - это «да» по сохранению Российской Федера­ции».

Одновременно шла агитация за введение поста Президента России, чему был посвящен второй вопрос референдума. Реальным кандидатом на этот пост был Борис Ельцин, который в новом качестве, как мы считали тогда. смог бы более эффективно вести страну к демократии. Как известно, по первому вопросу победили сторонники Союза, однако закрепившаяся во время агитационной кампании ассоциация «Союз - социализм, Россия – демократия» четко отпечаталась в об­щественном сознании, делая все более обреченными попытки сохранения Союза. Попытки консерваторов из российского парламента при поддержке союзного руководства добиться отставки Ельцина на III съезде депутатов России привели к вводу военной техники на улицы Москвы 28 марта 1991 г., что вызвало мощные народные манифестации в поддержку Ельцина и демократии. Это была, по-видимому, вторая репетиция августовских событий теперь уже в самой Москве.

Тем временем в союзных республиках Прибалтики и Закавказья продолжался процесс постепенного оформления своей государственности. Так, Грузии, в которой референдум о сохранении СССР 17 марта проводился только в Абхазии и Южной Осетии (вопреки грузинскому руководств) прошли выборы нового Верховного Совета, председателем которого стал известный диссидент, узник брежневских лагерей Звиад Гамсахурдия. На 1 апреля новое грузинское руководств наметило проведение референдума уже о независимости Грузии. Для легитимности подобного референдума было необходимо проводить его в присутствии иностранных наблюдателей. Наши друзья из ленинградского грузинского землячества пригласили для участия в качестве таких наблюдателей и группу депутатов Ленсовета, в которую вошел и я.

Итак, 29 апреля вечером мы прилетели в Тбилиси, где нас разместили вместе с другими иностранными наблюдателя в только что открытой гостинице «Метехи». Утром мы встретились с молодым председателем Центральной избирательной комиссии Грузии. Физик по образованию и по опыту предыдущей деятельности, он сразу нашем с нами общий язык (которым тогда был еще русский, который знали практически все грузины), и стал жаловаться на районные избиркомы, которые часто по старым советским традициям давали в Центризбирком липовые цифры, теперь чтобы угодить новому руководству. Так, на выборах в Верховный Совет с одного из участков сообщили, что за кандидата проголосовали 105% избирателей. – «Мы им говорим: Что вы делаете??? У нас же иностранные наблюдатели! Как же может быть 105%?». Правда, оказалось, что в том случае все было посчитано честно – просто по этому округу шел единственный на этих выборах кандидат – азербайджанец. И поэтому многие жители Грузии – азербайджанцы, взяли у себя дома открепительные удостоверения и поехали голосовать в другой район за кандидата-азербайджанца.

Нам всем было предложено выбрать любую часть Грузии для наблюдения за выборами. Мы с Сергеем Березинским, тоже депутатом Ленсовета, выбрали Абхазию, так как понимали, что там могут быть наибольшие сложности, в связи с уже многолетним напряжением между абхазским населением и грузинским руководством. В частности, я знал, что начиная с 1956 года в Сухуми примерно каждые одиннадцать лет проходили митинги за переход абхазкой автономии из Грузинской ССР в РСФСР.

В этот же день в гостинице «Метехи» состоялась пресс-конференция Звиада Гамсахурдия для иностранных журналистов и наблюдателей. Это пресс-конференция, на которой присутствовали и мы с Сергеем, произвела на нас очень странное впечатление. Во-первых, Звиад Гамсахурдия, дипломированный филолог, который отлично знал русский язык, как бы не понимал по-русски. Все вопросы на русском языке ему переводили на грузинский, и отвечал он тоже на грузинском. Вопросы на русском задавали ему не только представители России, но и стран Балтии, которые тоже общались между собой на русском. Во-вторых, это стиль его ответов. Так, наблюдатель из Литвы задал ему вопрос: «Почему, по вашему, в разных местах Грузии возникает сегодня обострение межэтнических отношений, кто за этим по-вашему стоит?». То есть этот вопрос был с явной подсказкой, и задававший его явно ждал ответа «Это рука Москвы». Но ответ был иной: «А кто вас сказал, что в Грузии вообще где-то есть обострение межэтнических отношений? Откуда у вас эта информация? И вообще – откуда приехал этот человек, задающий такие нелепые вопросы?» - «Я приехал из Литвы.» - «Из Литвы? Странно, странно. С Ландбергисом у нас прекрасные отношения. Вы наверно приехали не от него, а от каких то других спецслужб…».

И второй пример, вопрос задает представитель московского движения «Мемориал»: «Собирается ли Грузия выполнять международные отношения, подписанные СССР?» - «Не только собирается, но и уже выполняет, в отличие от страны, откуда приехал этот человек, задающий мне такие странные вопросы!». После такого ответа никто уже более не задавал больше странных вопросов. Мне же стало ясно, что с этим политическим лидером в Грузии возникнет еще много странных вопросов. Это подтверждал также пикет у входа в гостиницу, участники которого уже протестовали против методов действия Звиада Гамсахурдия[13]. Вечером того же дня мы с Сергеем и другими наблюдателями вылетели в Сухуми. Там нас поселили в правительственной резиденции и угостили ужином со всем грузинским гостеприимством.

Рано утром 1 апреля нас уже ждала белая «Волга», шофер которой получил распоряжение ехать туда, куда мы захотим и выполнять все наши пожелания. Мы, то есть экипаж этой «Волги», состояли из четырех человек: мы с Сергеем Березинским, тот самй литовец, который задавал странные вопросы, активист «Саюдиса», впервые заподозренный в том, что он является агентом спецлужб, и депутат Верховного Совета Эстонии, задачей которого было добраться до двух деревень эстонских переселенцев, которые обосновались вблизи Леселидзе еще в начале века. Так как Леселидзе находилось уже у границы с Краснодарским краем, то такой маршрут нас всех вполне устроил, так как он позволял проехать вдоль моря примерно половину Абхазии. И мы отправились в путь на север.

Что же мы увидели как наблюдатели за выборами? В тех районах и селах Абхазии, где преобладало абхазское население, все участник было просто закрыты. На наши вопросы у местных жителей, почему не проводится референдум, следовал один ответ «А мы уже проголосовали 17 марта на референдуме по сохранению СССР! Мы хотим жить в СССР, а не в Грузии!!!». Когда мы отклонились от маршрута на север вдоль моря и решили заехать выше в предгорья, мы попали в село, в котором жили преимущественно армяне. Там тоже никакого голосования не было. На наш вопрос – почему, один из армян, который с гордостью сообщил нам, что он – дядя Тельмана Хорезмовича Гдляна, а зам Гдлян вырос в этом селе, сказал: «А нам наши друзья и соседи – абхазы сказали, что не надо голосовать на этом референдуме. А мы их всегда слушаем, дурного они нам никогда не советовали».

Зато в тех селах, где преобладало грузинское население, голосование шло в полном разгаре, у участков топился народ, и у всех было праздничное настроение. У нас же основной проблемой было то, что нас не отпускали, если мы не «присядем за стол» в задней комнате за помещением для голосования, а «присесть» - означало и выпить грузинского вина и закусить. Но до деревень эстонских переселенцев мы все же в итоге добрались, наш эстонский депутат убедился, что его соплеменники проголосовали за независимость Грузии, мы с чувством выполненного долга выпили по поднесенному нам рогу с грузинским вином – и обратной дороги в Сухуми я уже не помню.

Утром мы вылетели обратно в Тбилиси, где присутствовали при заседании Центризбиркома и поставили свои подписи под итоговыми цифрами голосования. Все было очень похоже а правду – за проголосовало 90% от имевших право участвовать в голосовании, неголосовавшая часть Абхазии, в которой в выборах участвовало около 50% всего населения и дала эту разницу в 10%.

Мы с Сергеем уже решили заранее, что мы не можем уехать из Грузии, если не посетим перед этим Цхинвали, где незадолго до этих дней грузинские власти уже пытались навести там грузинский порядок, ликвидировав перед тем Южно-Осетинскую автономную область, переименовав ее в Цхинвальский район. Эта попытка повлекла за собой и человеческие жертвы. В ответ на нашу просьбу о содействии в поездке туда нам сказали: «Ну что же, воля гостей – закон. Завтра утром вы получите в свое распоряжение машину, которая довезет вас до границы с Цхинвали, а вечером, если вы вернетесь оттуда живыми (что мы вам гарантировать не можем) – отвезет вас обратно в Тбилиси. Мы согласились, и 3 апреля утром отправились в новый путь.

Добравшись до конца территории, контролируемой грузинской стороной, а он находился над долиной, где уже стоял г Цхинвали, хорошо видный с этой возвышенности, мы увидели бронетехнику советской армии, и БТР, который стоял на дороге в Цхинвали. Сергей быстро достал пачку газеты «Невский Курьер», редактором которой он был, и раздал ее нашим солдатам, сидевшим на бронетранспортере. Мы спросили солдат, которые уже с интересом стали читать нашу газету, можем ли мы пройти в Цхинвали. Они позвали офицера, который, бегло осмотрев нашу газету приказал «Антисоветскую литературу не читать, а этих подозрительных субъектов никуда не пускать!». «Спасибо, что не арестовал», подумали мы и пошли просить содействия и начальника грузинской полиции, который расположился в доме неподалеку.

Там разговор сложился лучше; «Депутаты Ленсовета, говорите? А по образованию вы кто? Физики?! Отлично, я тоже. Я вообще-то в Институте физики твердого тела работаю, а здесь просто временно, кто-то же должен. Ну ладно, под пулям знаете как себя вести?» - мы в ответ заверили, что знаем: «Сергей в январе этого года был в Вильнюсе был, а я в Риге» - сказал я. «Тогда вот что. У меня тут сидит журналистка, она хочет своих родных проведать в Цхинвали, она наполовину грузинка, наполовину – осетинка. Одну я боюсь ее туда направить, а с вами разрешу. Только чур, возвращаться вечером все вместе и живыми!».

Ну мы и пошли втроем. Прошли грузинский пикет, потом «нейтральную зону» и «Южно-осетинский пикет». Договорись с журналисткой, во сколько пойдем обратно, и отправились прежде всего в администрацию автономной области, где рассказали, кто мы, откуда и попросили рассказать, что здесь происходило и происходит. Но многое видно было и так – сгоревшая бронемашина на улице, следы артобстрелов на жилых домах. После встречи в администрации мы посетили несколько домов, пострадавших от артобстрелов, поговорили с местными жителями. У всех – полное нежелание жить в такой недружелюбной независимой Грузии и надежда на то, что Россия их в беде не оставит. И конечно же, непосредственным началом конфликта стала ликвидация грузинским руководством южно-осетинской автономии.

Вечером мы благополучно вернулись все втроем из Цхинвали, машина в Тбилиси нас дождалась, а утром мы уже вылетели обратно в Ленинград. Эта поездка стала как бы третьим и очень зримым для меня предупреждением о высокой опасности гражданской войны. И я также вынес хороший урок, что то, что кажется очевидным глядя из Ленинграда, например, что борющиеся за независимость грузинские патриоты могут быть во всем правы, может быть горькой ошибкой – так как для других меньшинств они могут представляться носителями грузинской имперской идеи, которая для абхазов или осетин может представляться более серьезной опасностью, чем российская империя.

12.4. Апрель-июнь 1991 г.: политические события на союзном и российском уровнях.

Затишьем эти месяцы можно назвать очень относительно, в политической атмосфере по-прежнему чувствовалась сильная напряженность – зимой обострился конфликт вызванный уже втором двоевластием – между союзными и российскими властными структурами. Верховный совет и правительство России в этот период под руководством Б.Н. Ельцина постепенно перехватывал рычаги управления у союзного руководства, реализую принятую Съездом резолюцию о суверенитете. Но одновременно усиливалась и конфронтация между партийной и советской властью, то есть первое двоевластие. И лидером этой конфронтации уже был не М.С. Горбачев, а оппозиционная ему консервативная часть партийного руководства, объединившаяся вокруг ЦК КП РСФСР. Они дали бой Горбачеву на Апрельском пленуме ЦК КПСС, в ответ тот пригрозил участникам пленума своей отставкой, на которую не было согласно большинство участников. Итогом стал очередной сдвиг Генсека в сторону реформаторов, началась активная подготовка нового союзного договора (Ново-Огаревский процесс), попытка сохранения Союза на принципах демократии и консенсуса с опорой при этом на реформа­торские круги КПСС и демократов, в этом процессе принимало участие и российское руководство.

Президент снова стал тяготеть к Яковлеву, Шеварднадзе, Бакатину, и консерваторы ему этого не простили. Апрель-июнь 1991 г. характеризовался кризисом внутри самой КПСС - повторилась, но уже в более ярком виде, ситу­ация весны 1990 г. С одной стороны, консервативная часть партии начала прямые попытки добиться отставки Горбачева с поста генсе­ка. Со своей стороны Генеральный секретарь подготовил новый проект программы партии, имевший ярко выраженный социал-демократический уклон. Фундамента­листы, объединившиеся вокруг ЦК КП РСФСР и Ленинградского обкома КПСС, начали готовить свой проект.

Появилась в партии и «Вторая Демократическая платформа в КПСС» - объединение «Коммунисты за демократию», возникшее на базе одноименной фракции в Верховном Совете России, лидером которой стал недавний сопред­седатель московского «Отечества» полковник А.Руцкой. Симпатии Горбачева были уже на стороне этой группы, однако существенного улучшения отношений с лидером Российского парламента Ельциным у него не произошло, и во время выборов президента России одним из конкурентов Ельцина стал В. Бакатин - явная, хотя и неофициальная кандидатура Горбачева. (Показательно последнее место из шести кандидатов, полученное на этих выборах Бакатиным, по сути своей весьма достойного политического деятеле.)

В это же время в Москве проходила интенсивная негласная ра­бота по созданию ДДР - движения демократических реформ, которое вначале планировалось, как коалиция наиболее последовательных ре­форматоров из горбачевской команды - Э.Шеварднадзе, А.Яковлева, демократов-мэров обеих столиц Г.Попова и А.Собчака и наиболее крупной из демократических партий - ДПР. Интересно отметить, что сама ДПР о перспективе такой коалиции ничего не знала. Заявление об инициативе создания Движения демократических реформ действи­тельно появилось в начале августа 1991 года, однако фамилия Н.Травкина там не фигурировала.

Как рассказывал Н.Травкин на заседании правления ДПР 17 ав­густа 1991 г, его подпись под заявлением о создании ДДР действи­тельно предполагалась и была им снята в последнюю минуту. Причи­ной тому стала информация, что в числе инициаторов ДДР будут фи­гурировать такие крупные фигуры КПСС центристского плана, как В.Бакатин и, особенно, А.Вольский. В то время участие в одной ко­манде с зав. промышленным отделом ЦК КПСС для Н.Травкина было еще недопустимо.

В это время и наметилось изменение позиции Н.Травкина и тогдашнего руководства ДПР по отношению сохранения Союзного государства. Толчком для этого послужила поездка Н.Травкина в Приднестровье, где он познакомился с людьми, вовсе не желавшими жить в самостоятельной стране – Молдавии, к тому же имевшей шансы просто присоединиться к Румынии. В его выступлениях стала все более отчетливо проявляться мысль об опасности появления при распаде Союза еще многих других болевых точек и областей, аналогич­ных Приднестровью. Соответственно, вопросы национально-государс­твенного устройства стали приобретать в политике этой партии и ее лидера главное значение. Теперь председатель ДПР говорил уже о необходимости нового, равноправного союзного договора, пусть не со всеми рес­публиками, а, например, с девятью. Естественно, что Новоо­гаревская инициатива М.С. Горбачева нашла в Травкине своего горячего сторонника. Тогда же возникла и идея создания Объединенной демок­ратической партии (ОДП), оргкомитет которой уже начал работать, подразумевалось прежде всего объединение ДПР, ДП Таджикистана, Туркмении, возможно Украины, и создаваемой Демократической партии Приднестровья. Однако параллельно наблюдалась тенденция и к объ­единению внутри ОДП (наряду с ДПР) также и либеральных крыльев социал-демократов и республиканцев.

В это же время в выступлениях председателя партии стала появляться идея о том, что только сильное государс­тво может гарантировать соблюдение прав граждан, что позже транс­формировалось в представление о том, что ДПР - партия демокра­тов-государственников.

Следует отметить, что, несмотря на объявленное Аркадием Мурашовым на I съезде ДПР создание либеральной фракции, ничего конкретного в этом направлении сделано не было. Не было ни выработки позиции фракции, ни встреч, ни организационной структуры. Сам А. Мурашов основное время уделял работе в движении «Демократическая Россия», где был одним из соп­редседателей, а также в Верховном Совете СССР. Все это для многих служило основанием отнести саму идею фракции целиком за счет лич­ных амбиций А. Мурашева и поддержавшего его Г. Каспарова, за счет несложившихся межличностных отношений между председателем партии и его конкурентом. Эти предположения получили свое подтверждение на II съезде ДПР, который состоялся 27-28 апреля 1991 г.

Как полагается всякой уважающей себя партии, II съезд ДПР был посвящен прежде всего принятию программы. Аркадий Мурашов и Гарри Каспаров (последний был избран незадолго до съезда председателем Московской организации ДПР), рассчитывали на поддержку либераль­ного варианта программы, основанной на предложенных во время I съезда тезисах. Однако неожиданно для всех от имени исполкома бы­ла предложен краткий, яркий и также пронизанный идеями либераль­ной экономики вариант программы, подготовленный под руководством Ильи Ройтмана. Этот проект был явно не хуже, а во многом и лучше предложенного оппозицией текста.

Этот ход выбил из рук Мурашова и Каспарова «основное оружие» - критику предложенного исполкомом проекта. И в своих выступлени­ях они сконцентрировали свои усилия на личности Н.Травкина, на его авторитарных тенденциях. Выглядело это, прямо скажу, не луч­шим образом, напоминало сведение счетов, и симпатии делегатов, даже сочувствовавших оппозиции, оказались на стороне руководства. В самом деле, если в предложенном исполкомом проекте программы получили отражение большинство положений проекта либеральной фракции - значит, верные мысли победили, и надо сообща принимать­ся за конкретную работу. Если же в итоге люди заявляют о своем выходе из ДПР, то, значит, действительно первичным в конфликте были не принципы, а борьба амбиций.

В результате программа ДПР после небольшой доработки, была принята съездом. Завершением его работы стало выдвижение Б.Н. Ельцина кандидатом в президенты России. Причем получилось так, что ДПР оказалась первой организацией или партией, выдвинув­шей Ельцина в президенты. Было и выступление доверенного лица Ельцина – народного депутата СССР Геннадия Бурбулиса, обратившегося к съезду и как к то­варищам по партии, было и проведение вскоре после окончания съезда уже рабочего совещания с участием Г.Э. Бурбулиса о том, как лучше организовать в регионах агитационную предвыборную работу. Снова царила атмосфера единства действий всех демократических сил, которые в этот период сплотились вокруг единого кандидата в Президенты России

Происходившие 12 июня выборы президента России, а также мэ­ров Москвы и Санкт-Петербурга, стали пиком в подъеме авторитета партий блока «Демократическая России». Кандидатура Бориса Ельцина была выдвинута либо поддержана всеми партиями блока, и именно в этот период, равно как и во время мартовского референдума, менее всего проявлялись различия между участниками демократического движения. Как извест­но, митинги, пикеты, широкая агитационная кампания в поддержку Ельцина проходившие по всей стране, привели к избранию первого президента России. Второе место Николая Рыжкова - официального кандидата КПСС - также было достаточно предсказуемо, а вот третье место внезапно возникшего из полной безвестности Владимира Жири­новского с его право-популистско программой показало опасный настрой к люмпенизации России.

12.5. Апрель-июнь 1991 г.: дела ленинградские.

Психологическое давление на председателя исполкома Совета все же продолжалось, личные отношения двух "отцов города" испортились окончательно. Вместе с тем накапливались и объективные сложности в взаимоотношениях совета и его исполкома. Четкое разделение властей при примате представительной власти, особенно на региональном и тем более на городском уровне вообще вещь проблематичная, если же спроецировать ее на уровень российского менталитета, да еще сразу после десятилетий прежнего режима... Во взаимоотношениях Совета и его исполкома постоянно маячила возможность воспроизведения хорошо знакомой модели отношений Обкома партии и горисполкома, и желание реализовать эту модель, пусть даже и подсознательно, проявлялось во многих действиях и отдельных депутатов, и всего совета, и его председателя.

Аналогичные сложности при реализации на деле лозунга «Вся власть Советам» проявлялись и в Московском городском совете, и на российском уровне, правда, в последнем случае ситуация определялась также острым противостоянием Российского и Союзного руководства, вопросом распределения реальных политических и хозяйственных полномочий. В результате всех этих процессов весной 1991 года возникла идея выборов Президента России и одновременно с ними - выборов мэров Москвы и Ленинграда, т.е. придания исполнительной власти в России в целом и на местах определенной независимости от власти представительной, выйдя тем самым на реальное разделение властей.

В Ленинграде с идеей выборов Мэра выступил сам А.Щелканов, изумив тем самым депутатов - членов "Демократической России", которым он два месяца тому назад обещал, что в случае поддержки Исполкома против атак Председателя Совета он будет спокойно продолжать работу его председателем. Но, видимо, снова стало невмоготу..., к тому же и общая тенденция в стране шла к такому решению.

Значительная часть ленсоветовского блока «Демократическая Россия», в основном члены фракции «На платформе ЛНФ» выступили резко против выборов Мэра города, резонно полагая что на 99 процентов мэром будет А.Собчак, и это будет для города очень опасно в связи с диктаторскими тенденциями последнего. Вместе с тем более умеренная часть этого блока выступила в поддержку выборов, основываясь на том, что идея общегородских выборов мэра чрезвычайно популярна среди жителей Ленинграда, и что противодействие ей в конкретных условиях весны 1991 г. - бесперспективно, так как подавляющее большинство горожан уверено - А.Собчак знает, как руководить городом, и только «эти депутаты» ему постоянно мешают. Короче говоря: «Город хочет получить мэра - Собчака - город должен его получить, опыт реальной демократии можно получить только в реальной жизни».

Здесь стоит выделить важную роль фракции ДПР в Ленсовете в принятие решения о выборах мэра населением города. Накануне сессии Ленсовета, на котором было принято это решение, состоялась конференция Ленинградской организации ДПР, на которую мы – депутаты Ленсовета вынесли вопрос о целесообразности всенародных выборов мэра. В процессе обсуждения этого вопроса мы, депутаты Ленсовета, подробно рассказали коллегам по партии о персональных качествах А.А. Собчака, о его сильных авторитарных тенденциях и нежелании слушать другое мнение. Однако все это не возымело последствий – практически все участники конференции говорили о том, что мэра надо выбирать горожанам, и наша информация о персональных качествах и свойствах характера основного кандидата в мэры – это не основание отказываться от всеобщих выборов.

Исходя из столь четко выраженной позиции нашей городской партийной организации мы – депутаты Ленсовета и голосовали на майской сессии нашего городского совета, то есть голосовали за введение поста избираемого населением города мэра. В итоге жарких дебатов решение о такой целесообразности было принято большинством в один (!!!) голос. Отмечу, что наши коллеги по блоку «Демократическая Россия» из фракции «На платформе ЛНФ» так и не простили нам этого нашего голосования, большинство последующих рабочих встреч совета блока начиналось с воспоминаний о нашем голосовании, и в итоге механизм этого блока постепенно стал давать сбои.

Отмечу также, что 12 июня 1991 года в Ленинграде одновременно с выборами президента РФ и мэра Ленинграда проходил и городской референдум о переименовании города, решение о таком референдуме и формулировка вынесенного на него вопроса также были прияты на майской сессии Ленсовета. После долгих споров вопрос был сформулирован так: ««Желаете ли вы возвращения нашему городу его первоначального названия Санкт-Петербург». Это решение стало итогом долгой, почти годовой подготовительной работы, и жарких споров и на сессиях и кулуарах, а также итогом социологических опросов жителей, которые показали, что за третье обсуждаемое название – «Петроград» - выступают не более пяти процентов жителей. Подробно этот процесс описан в недавней статье М.Б. Горного[14] и в вышедшей при его активном участии книге[15].

В этой связи, а также в связи с вопросом об истории возвращения национального флага современной России, не могу не вспомнить здесь следующий эпизод на одной из сессий Ленсовета, который произошел, как мне кажется, именно весной 1991 года. Часть депутатов, в основном из фракции «На платформе ЛНФ» стали приносить в зал небольшие трехцветные флажки, копии будущего нашего флага. Депутаты-коммунисты сделали замечание председателю Ленсовета, что в зале присутствуют флаги несуществующего государства. Тот сделал депутатом замечание. На следующий день в ложе для публики на балконе появился Саша Богданов, известный городской активист-бузотер, издававший в 1990 году самиздатовскую газету «Антисоветская правда» и распространявший ее среди депутатов. На этот раз он вывесил на стенке этой ложи, отделявшей ее от зала, уже полноценный российский триколор. Депутаты-коммунисту нова сделали замечание А.А. Собчаку, и тот н нашел ничего лучшего, чем приказать в микрофон милиции, чтобы она удалила из ложи этого хулигана вместе с его непонятным флагом. Депутат Валерий Скойбеда, которого я уже упоминал ранее, в разделе 11.3 тут же бросился в ложу для публики, чтобы защитить от милиции и Сашу Богданова и трехцветный флаг. И тут вмешался уже Игорь Кучеренко, заместитель председателя Ленсовета, который вместе с ним вел заседание. Он, сам кадровый сотрудник милиции, понял, что в этой ситуации А.А. Собчак подставил не только себя, но рядовых милиционеров. Он объявил перерыв, и в перерыве уже помог разрулить ситуацию мирно.

Переходя теперь в деятельности нашей комиссии по науке и высшей школе, отмечу, что 14-15 июня 1991 года в Ленинграде все же успешно прошла научно-практическая конференция «Проблемы высшей школы Ленинграда в условиях перехода к рынку», в которой приняли участия более ста человек. Был хороший пленарный доклад ректора Ленинградского института авиационного приборостроения А.П. Лукошкина[16]. Выступали председатель совета ректоров, вице-спикер Ленсовета и народный депутат РСФСР, профессор В.З. Васильев, ректор Гидрометеорологического института Л.Н. Карлин и другие. Затем состоялась работа четырех секций, участники которые проявили инициативу продолжить обсуждения уже в формате постояннодействующих семинаров. На конференции прозвучала также инициатива создания союза вузовских преподавателей.

Продолжалась наша работа по созданию какого-то подразделения в структурах исполнительной власти, направленная на развитие науки и высшей школы в нашем городе. После избрания на пост Мэра города А.А. Собчака лед в этом направлении тронулся, и возникла идея создания в качестве первого шага при мэре Общественного совета по науке и высшей школе, причем предполагалось, что ответствнным за эту деятельность станет профессор А.М. Ельяшевич, один из лидеров Ленинградского союза ученых и сопредседатель Союза ученых СССР, у которого с А.А. Собчком сложились неплохие отношения, а сам А.А. Собчак также стал членом нашего профессионального союза.

В конце мая часть нашей комиссии, включая и меня, приняли участие в семинаре-тренинге по оптимизации деятельности комиссии, который был организован Центром подготовки руководителей, работающим до сего дня в особняке Кочубея, в Пушкине. Еаш семинар был проведен ими на другой базе, в Рощино. Семинар проходил в контексте психологического тренинга, методом глубоко погружения, мы работали с утра и до полуночи. Этот метод, года с небольшой группой работают два преподавателя – специалист по менеджменту и тренер-психолог, оказался очень эффективным – как с точки зрения нового взгляда на работу нашей комиссии, так и по его воздействию на каждого человека. Я, по крайней мере, почувствовал после него, что по иному стал смотреть и на свою деятельности и на других людей. Я начал снова видеть людей, так как моя ежедневная деятельность по самым разным направлениям сильно на меня повлияла.

После семинара мы собрались уже в помещении нашей комиссии, спокойно проанализировали наработанные материалы, и уже несколько по иному стали строить и нашу коллективную работу. Этот подход – тематические учебные семинары в контексте психологического тренинга мы стали позже использовать и сами, когда в 1995 уже в рамках СПб центра СТРАТЕГИЯ мы начали поводить семинар-тренинги для членов политических партий и неправительственных организаций.

В апреле-мая этого года получило неожиданное развитие и мое знакомство в декабре 1990 года в Нью-Йорке с Верой Вирен – внучатой племянницей последнего царского адмирала-командующего Кронштадтским гарнизоном и погибшего в хоте матросского бунта 1 марта 1917 года. Вера приехала в Ленинград, я представил ее А.А. Собчаку, и мы вместе с ней поехали в Кронштадт, где ее вместе со мною принимало командование современного Кронштадтского гарнизона. Вера провела в Ленинграде около месяца. В том числе и с миссией гуманитарной помощи, была в гостях у нас дома, но что интереснее всего – у нее завязался роман с капитаном первого ранга, командиром Кронштадтского гарнизона! Моряки, восстанавливая нарушенные традиции, сделали памятник погибшему адмиралу в виде символического захоронения, и в землю перед них Вера закопала погон с кровью адмирала – все, что тогда смогли сохранить его близкие. Памятник же открыли позже, 1 марта 1992 года, ровно через 75 лет после гибели адмирала.

В июне этого года я также сдавал экзамены за первый курс обучения по юриспруденции на спецфакультете, который открыл специально для депутатов Ленсовета, желающих получить второе высшее, юридическое образование, открыл юридический факультет ЛГУ, а ответственным за организацию всего процесса обучения был зам. декана юридического факультета Н.В. Кропачев.

В июне, после избрания А.А. Собчака мэром Ленинграда (а В.Н. Щербакова – вице-мэром) в Ленсовете снова встал вопрос о его председателе. Этот вопрос надо было оперативно решить на сессии, которая собралась во второй половине июня 1991 года. Кроме того, на майской сессии Ленсовета не было принято решение о продлении полномочий Президиума в составе только председателей комиссий, поэтому вместе с вопросом о председателе и его заместителе надо было избрать и утвердить новый президиум. Первый вопрос удалось решить в виде тандема А.Н. Беляев, которого все помнили как отличного спикера, и Б.А. Моисеев - его заместитель. Удалось избрать и президиум, в который на это раз председатели комиссий не вошли, а вошли представители фракций, причем основное количество мест получили представители фракций «На платформе ЛНФ» и про-коммунистических фракций, ДПР же теперь не было представлено в президиуме ни одним своим членом.

12.6. Адмиральская дача на Щучке и июль на Северном Кавказе и в Ленинграде.

В начале лета этого года у меня (точнее, у нас с Ларисой) появилось новое место для отдыха и релаксации – так называемая Адмиральская дача на Щучьем озере. На ней летом жили, а зимой часто приезжали Татьяна Корнева, с которой мы вместе учились на физфаке и в какой-то мере дружили, вместе со своим мужем, капитаном первого ранга Андреем, двумя дочерями и сыном. Это была достаточно редкая уже в наше время семья с традициями, причем традициями морскими. Дача, точнее гектар территории у Щучьего озера были предоставлены ее деду, морскому адмиралу, и для него были построены просторный дом с мезонином и домик сторожа. Женой этого адмирала была профессор университета. Это же повторилось в следующем поколении, отец Тани был также адмирал. И сама она стала женой военного моряка, уехала с ним на Кольский полуостров, а когда тот перевелся в Питер, стала работать, тем более, что дети уже подросли, по специальности, – молекулярной биофизике – в Институте акушерства и гинекологии на стрелке Васильевского острова. Пока мы с Ларисой жили в Комарово в комнате Н.Р. Корнева, мы восстановили с Таней знакомство и часто приходили к ним в гости. Как раз в этом году комната понадобилась сыну Н.Р. Корнева, и Татьяна предложила перебраться в большую комнату в мезонине, где ранее был рабочий кабинет ее бабушки. Подружились мы и с Андреем, и с Таниными детьми, особенно с младшим – 10-летним Васей, с которым я от души играл в настольный теннис.

Это прекрасное место на несколько лет стало моим пристанищем, где я отдыхал и подзаряжался энергией после депутатской и политической круговерти. Рубил дрова, поливал огурцы в парнике, купался, плавал по озеру на лодке, просто гулял по лесу – это было очень важно для меня в те годы. Именно на Щучке я на майских праздников с помощью своего дневника сформулировал для себя, что все же из всех моих тогдашних занятий для меня самым важным является участие в политической жизни страны и города, по прежнему, исходя из чувства ответственности людей науки за происходящие события (по В.И.Вернадскому), а также из понимания опасностей, подстерегающих нас при переходе к более разумному строю – демократии, опасностей, примеры которых я уже увидел собственными глазами в этом году и в Латвии и в Грузии.

В этот гостеприимный дом я перевез и пишущую машинку, на которой тоже работал, потом уже стал приезжать с ноутбуком. Единственной проблемой там было отсутствие электричества, столбы с проводами провели туда уже в конце 90-х годов, по вечерам свет был от автономного генератора, поэтому когда зарядка батареи ноутбука заканчивалась днем, я ездил на лодке на соседнюю дачу, где электричество было, и оставлял ноутбук на зарядку. Но это было уже позже, когда у меня этот ноутбук появился.

В июле был в Баксане недолго – помогал рвать смородину и возить ее в Нальчик на рынок, но выбрал время съездить в гору, на турбазу в Чегем, поднялся на Северный Приют и с местными друзьями поднялся на перевал Твибер, но дальше, как два года назад, уже не пошел – слишком много дел меня ждали.. По просьбе Н.Травкина съездил на пару дней во Владикавказ, чтобы приветствовать от имени ДПР Съезд народов Северной Осетии. Впечатление от съезда – как на машине времени путешествовал – типичный советский съезд. Но почувствовал глубину проблем отношений осетин, ингушей, русских поселенцев и белого казачества, уничтожаемого в года гражданской войны и позже.

Вернувшись в конце июля в Ленинград, снова окунался в дела Ленсовета (пошло несколько встреч у Саши Беляева – нового спикера Ленсовета – по организации работы Ленсовета, о важности объединения центристов для противодействия радикалам разного спектра. Часто встречались с Мишей Зибертом и В.Глуховым по развитию Ленинградской организации ДПР, мы видели, что Леша Темкин постепенно отходит от руководства организацией и вполне логичным будет осенью мое избрание председателем отделения партии. Множество встреч по делам партии, поиск спонсоров и серьезных союзников.

28 июля вместе с Сашей Винниковым чуть не улетел в Ереван, чтобы оттуда нас доставили в Нагорный Карабах – как «щит прикрытия» - был известно, что те села в Карабахе, куда приехали уже народные или российские депутаты – не обстреливаются азербайджанской артиллерией. Но самолет из Еревана прилетел с опозданием, обратный полет откладывали до ночи, и выяснилось, что с мотором были неполадки. На следующий день Саша все же улетел, а мне в Ленсовете объяснили, что одновременно улетать под возможные пули и председателю комиссии и его заместителю (второй заместитель – Карасев – уже успел перейти на работу в мэрию) не стоит. От этих напряженных летних дней в дневнике остались достаточно подробные записи, которые я вел в благословенном доме на Щучке.

В начале лета ко мне в Питер приехал следователь по особо важным делам Генпрокуратуры СССР, который вел расследование январских событий в Риге. В середине августа я поехал в Ригу, чтобы дать ему показания «на месте», и в процессе нашей беседы увидел видеозаписи той январской ночи, на которых обнаружил и меня самого, и Сашу Трубина. Одна из записей показывала, как отпущенные омоновцами из захваченного ими здания МВД его сотрудники подходят к журналистам, и какой то человек снимает их от углового кафе. «Дорого бы я дал, чтобы найти этого человека» - сказал следователь. «Он перед вами, а вот тот самый фотоснимок» - ответил ему я. Следователь рассказал мне также, что он расследует и дело об расстреле таможенного поста в Мединкае, и что после изучения автоматов рижского ОМОНа похоже, что это дело их рук. Я прогулялся по любимому мною рижскому взморью, а затем улетел в Москву, где участвовал в Правлении ДПР в субботу 17 августа, и остался в Москве, чтобы 19 августа принять участие в Конгрессе соотечественников, в подготовке которого также принимал активное участие. Воскресенье, 18 августа мы с коллегами по ДПР гуляли по городу, катались по Москве-реке на речном трамвайчике.

Глава 13. Августовский путч и его непосредственные последствия.

13.1. Три дня в августе

День первый, 19 августа, понедельник

19 августа рано утром меня разбудил мой двоюродный брат Андрей Тугаринов, в шей тогда словами «Просыпайся, Саша, в стране государственный переворот!». Первым делом я послал его подальше с его дурацкими шутками, но он включил телевизор, и я понял, что это – не шутка. Помню, что я сразу спросил его: «Андрей, работает ли телефон?». Телефон работает. Я встал и позвонил домой Николаю Травкину. Жена ответила, что Коля уже уехал в штаб-квартиру ДПР на Полтавской улице.

Так, подумал я, заговорщики плохо выучили уроки успешных путчей. Я помнил, что генерал Войцех Ярузельский в 1980 году в ту ночь, когда была прекращена деятельность польской «Солидарности», во-первых, отключил всю телефонную связь в Варшаве, а, во-вторых, арестовал всех лидеров Солидарности. Здесь же телефон работал, лидер крупнейшей тогда Демократической партии не арестован – значит, не все потеряно, и надо ехать к Верховному Совету, к Белому дому.

Пока я ехал по Кутузовскому на троллейбусе, мимо шли военные грузовики с солдатам Подъехав к Белому дому узнал, что пресс-конференция Ельцина состоится в министерстве печати, неподалеку. Я в группе журналистов отправился туда, но вскоре министр печати Михаил Полторанин объявил, что планы поменялись, и пресс-конференция будет все таки в Белом доме. Все пошли туда, и я вместе с ними прошел через пост охраны (было объявление, что удостоверения депутата Ленсовета, которого ранее было достаточно для входа, теперь, в связи с событиями, уже не достаточно). Я был в зале во время знаменитой пресс-конференции, на которой в частности был зачитан только то подписанный президентом России указ, о том, что все действия ГКЧП являются незаконными, что он требует возвращения М.С. Горбачева и что в это ситуации он объявляет себя главнокомандующим Вооруженными силами. А закончил он так: «Я прошу вопросы мне сейчас не задавать, а постараться передать содержание указа в свои СМИ, так как танки в настоящее время окружают Белый дом, правительственная спецсвязь отключена, и вы остаетесь единственным каналом связи с окружающим миром».

Хотя путчисты и отключили правительственную спецсвязь, обычные телефоны продолжали работать, и я, получив экземпляры указа Ельцина, оправился к ближайшему факсу, чтобы передать его на наш факс в Ленсовете, а потом на факс в штаб-квартире ДПР, чтобы они уже сами по факсам передали его в региональные организации партии. Вот так мы и прорывали информационную блокаду.

Походя по коридору Белого дома, я увидел сквозь окно 4 этажа, как на улице кто за что то говорит собравшимся вокруг, и сделал снимок из окна. Как выяснилось, это была знаменитая мизансцена «Ельцин на танке», вид сзади-сверху из окна. Послав факсы с указам по всем известным мне номерам факсов, я занялся другим делом: размножил указ на ксероксе и пошел на улицу к танкистам, чтобы раздавать им копию указа прямо в руки (договорившись с милицией на входе, что они пустят меня обратно). Раздав размноженную порцию указа, я вернулся обратно, за следующей порцией. Вдруг я вижу двух милиционеров, обвешанных мегафонами, которые все спрашивают: «Куда на улице ставить громкоговорители? Кто-нибудь ответит нам, мы уже полчаса здесь ходим?». Тут я понимаю, что надо брать ответственность (январский опыт в Риге мне здесь очень пригодился), оглядываюсь кругом и вижу рядом Народного депутата России Беллу Денисенко, из фракции Дем.России. Я ей говорю: «Белла, мы же с вами знаем, куда ставить громкоговорители?». Она сразу все поняла, кивнула, и мы повели этих милиционеров с мегафонами на улицу. Но ставить никуда не пришлось, там уже были сотни человек, которые не имели никакой информации, поэтому меня сразу куда-то поставили с мегафоном – «говори!».

Я сказал, что знал, зачитал указ, и тут ко мне обращается журналист из американской компании АBC: «Господин Сунгуров, я помню вам по Риге в январе. Мы только что прилетели в Москву. Нам бы занять хоть пять минут живого Ельцина. Помогите!!!». Я понимаю, как это важно для прорыва информационной блокады, возвращаюсь в здание и иду к приемной Б.Н.Ельцина. У входа сидит руководитель его секретариата, работавший с ним со Свердловска, В.В. Ильюшин. Я ему и говорю о журналистах из ABC. И слышу в ответ: «Ну что вы? К Борису Николаевичу надо записываться за три дня заранее!». И я вижу, что этот чиновник просто не понимает, что вокруг происходит.

Практически это же мне вдруг говорит стоящая рядом женщина и отводит меня в сторону. «А вы кто? – я руководитель секретариата Силаева. Он все понимает, и журналистов примет». Мы быстро идем в приемную Силаева, тот дает необходимые указания, я спешу на вход, нахожу журналистов, мы проходим, идем к Силаеву, а коллега из ABC говорит мне – спасибо за Силаева, но нам бы еще Ельцина». «А вы скажите об этом Силаеву после интервью» - подсказываю я. Так и получилось, и после интервью с Силаевым мы идем уже в приемную к Ельцину. В.В. Илюшин, увидев меня снова, говорит: «Ну что же, добились все же своего…».

Борис Николаевич говорит кратко, емко, и с очень большой силой. Один из журналистов, югослав, сказал мне потом, что он уже десять лет работает в ABC, многое повидал, но такой эмоциональной силы, как сегодня у Ельцина, он ее не видел. Я же сразу после интервью представился Борису Николаевичу, сказал, что я депутат Ленсовета, и спросил, что мне лучше делать – оставаться здесь иди ехать в Питер. Он ответил: «Поезжайте в Питер, здесь мы сами справимся!».

Вечером я еще заехал к Михаилу Толстому, который открывал Конгресс Соотечественников, и у него были мои билеты на поезд. Как известно, ряд эмигрантов из СССР, приехавших на этот конгресс, вместо его заседания пошли на баррикады вокруг Белого дома, защищать российскую демократию. В «Красной стреле» мы ехали в соседних купе с Иваном Арцишевским, который отвечал за петербургскую программу конгресса, пили коньяк и прогнозировали развитие событий. Никто из нас не предполагал, что все кончится за три дня, конечно.

День второй, 20 августа, вторник.

Утром, приехав в Питер, заехал домой, переоделся и взял с собой рюкзак со спальником, так как предвидел, что спасть придется следующей ночь недолго и скорее всего, у нас в комнате комиссии в Мариинском. Потом туда и отправился. Вышел из метро «Гостиный проспект» и увидел что у забора, который так долго там стоял, что у него уже привыкли толпиться сторонники КПСС-ортодоксов со своими газетами – этот забор тогда прозвали «Стена плача». В тот день там стоял один немолодой человек, за его спиной на заборе было два плаката. На одном «За Россию без коммунистов!». На втором, детский стишок, который приобрел в эти дни политический смысл: «Уронили Мишку на пол, оторвали Мишке лапу, все равно его не брошу, потому что он хороший!». Людей на Невском было мало, в этот время как проходил, как я узнал потом, многотысячный митинг на Дворцовой площади.

По пути увидел баррикады на углу Казанской и переулка Антоненко. У входа в Мариинский дворец стояла группа добровольцев в виде охраны, среди них узнал и зам. редактора журнала «Звезда» Валерия Заворотного. Я сразу вспомнил январские дни в Риге, где также у входа в латвийский Верховный совет стояли такие же добровольцы. Площадь перед Мариинским была вся в группах людей – добровольцев, по ее краям уже выросли баррикады. В Ленсовете вскоре началась объединенная сессия депутатов Ленсовета и Леноблсовета, В своих резолюциях мы потребовали освобождения из Фороса президента СССР М.С. Горбачева, объявили недействительными на территории города и области всех приказов ГКЧП и т.д. Голосовали дружно, включая и фракцию «Возрождение Ленинграда». Ее представители – члены КПСС зачитали на сессии заявление, приятое Бюро Ленинградского обкома КПСС вчера вечером, в котором требовалось немедленное освобождение М.С. Горбачева – оно показывало, что и среди руководства по крайней мере Ленинградской парторганизации не было однозначной поддержки действий ГКЧП.

Но конечно мы понимали, что основные события сейчас происходят в Москве. Оттуда поступала информация, что штурм Белого дома состоится сегодня вечером. Было ясно, что если штурм начнется. То события приобретут уже необратимый характер. В самом Ленсовета вечером все действия по его обороне возглавлял вице-мэр В.Н.Щербаков, которого гэкачеписты, не спросив его согласия, записали в члены Ленинградского комитета по чрезвычайному положению. Срочно прилетев в Ленинград из Крыма, где он отдыхал, он тут же публичной заявил, что не имеет с ГКЧП ничего общего.

Уже поздним вечером я спросил его – что надо делать. Он ответил: «Поступила информация, что в военное училище им. Бирюзовского приехала большая группа десантников, и надо проверить, не готовятся ли они к выступлению, например, на штурм Мариинского дворца. Я собрал группу депутатов, пригласил еще несколько известных мне добровольцев с площади перед Мариинским, мы поехали на Литейный, где недалеко от Большого дома (Управления МВД и ГКБ) и размещалось училище им. Бирюзовского, и начали патрулировать его окрестности. Уже было совсем темно, на улицах – пусто, только из открытых окон слышались выстрелы и крики – это по Первому каналу передавали фильм «Невозвращенец» - по повести А.Кабакова как раз о мятеже в Москве. Ощущение было не из приятных, надо сразу сказать!

Мы действительно встретили несколько накаченных спецназовцев видимо, возвращавшихся из увольнения, однако, в самом училище было тихо, моторов никто не заводил и мы поняли, что отсюда нам опасность не угрожает. Из телефона-автомата я позвонил Щербакову, за нами прислали машину и мы уехали обратно в Мариинский.

Вскоре, однако, уже далеко за полночь, В.Н.Щербаков попросил меня съездить в Сертолово, где размещалась танковая часть – оттуда сообщили, что в части отмечена подозрительная активность. Я и еще один депутат вместе с моим коллегой по «Демократической платформе в КПСС» Мишей Тылевичем, который был с машиной, решили поехать в Сертолово. По пути заехали к Мише домой за запасной канистрой с бензином. Миша жил на Петроградской, на Чапыгина, рядом со зданием Ленинграского телевидения. И у этого здания тоже была баррикада и дежурили добровольцы. От них мы и узнали информацию (которая оказалось потом неверной), что в Москве начался таки штурм Белого дома. И мы весь путь до Сертолово (а это километров двадцать от Питера по Верхне-выборгскому шоссе) и потом обратно ехали с этой информацией в голове. Настроение у нас было конечно самое поганое. Но одновременно – и ужасно хотелось спасть, как помню.

В Сертолово все было тихо, танки никто к бою не готовил, и мы поехали обратно. В Мариинский мы не попали, так как мосту уже развели, но зато у охраны и Биржевого моста мы узнали, что никакого штурма в Москве и не было. И с эти чувством громадного облегчения мы поехали к Мише домой, где поспали на полу пару часов, а потом уже рано утром я добрался до Мариинского, где меня ждал мой спальник и я еще часа три поспал.

День третий, 21 августа, среда

Утром в Мариинском дворце состоялся инструктаж депутатов, которые должны были выехать для встречи с различными воинскими частями, с целью разъяснения им (или их руководству) позиции Президента России Б.Н. Ельцина и нашего Ленсовета по поводу политической ситуации в стране. Я вызвался поехать под Гатчину, где на военном аэродроме в Сиверской остановились часть Псковской военно-десантной дивизии, шедшей 19 августа в Ленинград. Именно с призывом остановить эти части мэр города А.А.Собчак обратился к командующему Ленинградским военным округом и, по совместительству, руководителю ГКЧП в Ленинграде генералу В.Н. Самсонову, прилетев ближе к вечеру в Ленинград из Москвы.

Сначала В.Н. Самсонов ответил отказом, сославшись на приказ, но потом, когда А.А.Собчак напомнил ему, что у генералов гитлеровского вермахта тоже был приказ, но потом был Нюрнбергский процесс, тот все же остановил части. И никто сначала не знал, куда исчезли подразделения десантников из Пскова. Тогда 20 августа несколько полковников из военного училища в Пушкине, поднявшись на вертолете в Ленинградское небо, все же нашли исчезнувшую бронетехнику - как раз на военном аэродроме в Сиверской.

Пройдя инструктаж, мы вместе с председателем мандатной комиссии Ленсовета Н.И. Пальмовой отправились сначала в Пушкин, где к нам должны были присоединиться полковники-демократы. Вместе с нами поехали и две журналистки из молодежной газеты «Смена». До военного аэродрома мы добрались уже к 14 часам. Нас принял командующий авиаполком, в кабинете был также некто в джинсовом костюме, Петр Иванович, который по сути и управлял разговором. Как мы поняли, это был особист из штаба округа, который уже привез приказ об отходе бронетехники обратно в Псков. Нас же о н уверял, что у нас была неверная информация, что никаких частей псковской дивизии на территории части нет и не было. Командир полка при этом лишь послушно кивал. Далее этого кабинета нас не пустили и мы уже поехали восвояси, как, проезжая по шоссе мимо боковой дороги, мы успели увидеть, что оттуда идет колонна бронетехники. Это, собственно и была та часть Псковских десантников, уже возвращающихся домой. Мы остановились, я стал эти бронетранспортеры фотографировать, а девушки-журналистки – раздавать указы Б.Н. Ельцина солдатам. Те их охотно брали, так что один бронетранспортер даже не вписался в поворот, и его какое-то время вытаскивали. Как позже выяснилось, эти мои снимки стали единственным фото свидетельством наличия все же частей Псковской дивизии вблизи Питера.

Мы, довольные, так как судя по всему, путч уже потерпел неудачу, поехали обратно в Мариинский. Возвращаясь в комнату нашей комиссии, я шел мимо работающего телевизора и вдруг остановился. В передаче говорилось, что созванный в Праге 21 августа митинг в память о вторжении советских войск в Чехословакию в 1968 году стихийно перерос в митинг солидарности с демократией в России и протеста против ГКЧП. В этот момент я почувствовал, как камень, лежавший у меня на сердце эти двадцать три года после нашего вторжения в Чехословакию, стал понемногу исчезать.

Эту ночь я на всякий случай еще провел в Мариинском, а на следующий день, 22 августа, отправился в Щучье озеро к друзьям, чтобы там немного прийти в себя после всех событий этих трех дней.

13.2. События в Ленинграде сразу после поражения ГКЧП

Одним из важных событий или действий сразу после поражения ГКЧП в Ленинграде имело, конечно, чисто символическое значение, но тем не менее оно было важным для всех тех, что противостоял этому путчу, Оно произошло сразу после принятием президентом России Б.Н. Ельциным указа о российском национальном флаге. Им как известно стал тот самый триколор, который А.А.Собчак требовал по запросу депутатов-коммунистов удалить из зала заседаний Ленсовета. И вполне справедливым было, что поручили поднять этот флаг над Мариинским дворцом 22 сентября именно депутату Виталию Скойбеде, тому самому, который защищал Сашу Богданова и вывешенный им в ложе Ленсовета российский триколор.

Другое, более практическое дело – это опечатывание Смольного, которое произошло также в самые первые дни после поражения ГКЧП, а именно – 23 августа, сразу же после принятия решения о создании депутатской комиссии по расследованию, куда вошел и я. Я только добрался домой в 10 часов вечера, как звонок из Мариинского дворца сообщил мне, что надо срочно ехать в Смольный для участия в процедуре его опечатывания.

На следующий день утром, только я успел встретить Ларису, прилетевшую из Минеральных вод, как снова звонок из Мариинского – и я опять срочно еду в Смольный, чтобы присутствовать при том, как последний первый секретарь Ленинградского Б.В. Гидаспов забирает свои личные вещи из своего кабинета в Смольном (и присмотреть заодно, что тот не прихватил мифическое «золото партии», которое всех было тогда на слуха. В Смольный тогда поехали мы с А.Н. Беляевым, еще один депутат Ленсовета, член нашей комиссии и комиссии по образованию Б.С. Губанов и сопредседатель Ленинградской организации Свободно-демократической партии И.И. Сошников. Мы понимали все тяжесть ситуации вообще то уважаемого человека, член-корреспондента АН СССР, поэтому старались ее не усугублять, а вели между собой и с ним непринужденный разговор (я при этом с интересом оглядывался кругом, так как в знаменитом кабинете первых секретарей Ленинградского Обкома КПСС, где работали и Зиновьев, и Киров, был впервые). Поэтому на фотографии, которую фотокорреспондент сделал на выходе из охраняемой зоны у Смольного, у ворот, мы все не с натянутыми, а скорее с непринужденными лицами. Но сами по себе эти снимки оказались символическими, особенно тот, на котором Б.В. Гидаспов садится в машину со своими вещами («На выход, с вещами!»).

Наконец, примерно в эти же дни наш город вернул себе свое исходное имя. Вопрос о переименовании города был вынесен в июне на III сессию Верховного Совета РСФСР, но встретил сопротивления коммунистов, и тогда удалось принять решение – поручить Президиуму Верховного совета. Но затем случилось ГКЧП. 6 сентября 1991 года состоялось заседание Президиума и уже : «Указ Президиума Верховного Совета РСФСР о возвращении городу Ленинграду его исторического названия Санкт-Петербург». Президиум Верховного Совета РСФСР ПОСТАНОВЛЯЕТ: Вернуть городу Ленинграду его историческое название — город Санкт-Петербург. Первый заместитель председателя Верховного Совета РСФСР. Р.И.Хасбулатов, Москва, Дом Советов РСФСР, 6 сентября 1991 года № 1643-1». После данного постановления на 11 сессии Ленсовета (1 октября 1991 г.) Ленсовет был переименован в Санкт-Петербургский городской Совет народных депутатов (Петросовет)[17].

Вскоре мне пришлось вплотную заняться и судьбой бывшей Ленинградской высшей партшколы, которая годом ранее была переименована в Институт политологии, размещавшейся в Таврическом дворце. Это было связанно как с моим активным участие в Комиссии по ГКЧП, так и с тем, что я был председателем постоянной комиссии по науке и высшей школы. Прозвучавшее в это бурное время предложение «ликвидировать к чертовой матери» не получило нашей поддержки, и было принято решение реформировать этот вуз в «кузницу кадров» для свободной России. Для начала на заседании нашей комиссии в начале сентября было приято решение о создании Попечительского совета Политологического института. Спустя пару дней в Москве, уже на основании этого решения я встречался с руководством Комитета по науке и высшей школе правительства РСФСР – Малышевым и Кинелевым по судьбе этого политологического института, которые были обеспокоены горячим желанием нашего мэра оставить на посту его ректора Ю.А. Денисова, бывшего секретаря Ленинградского Обкома КПСС. Но истории преобразования этого института в Северо-Западный кадровый центр и избрании его руководителя будет посвящен один из следующих разделов последней главы.

13.3. Деятельность Комиссии по депутатскому расследованию обстоятельств государственного переворота на территории Ленинграда

Непосредственно после провала попытки государственного переворота, предпринятого ГКЧП, решением Президиума Ленсовета от 23.08.91 г., №235, была создана Комиссии по депутатскому расследованию обстоятельств государственного переворота на территории Ленинграда. В состав комиссии вошли: депутаты Ленсовета А.И.Александров, И.Ю.Артемьев, С.В.Брюзгин, О.И.Гапанович, Ю.П.Гладков, М.Р.Журавлев, Б.А.Моисеев, А.Р.Моторин, М.Е.Салье, В.К.Смирнов, К.В.Смирнов, А.Ю.Сунгуров и В.Н.Щербаков, а также депутаты Областного совета Ленинградской области В.Б.Стащенко и М.Н.Мирзалиев.

В решении Президиума Ленсовета задачи комиссии были определены так:

• восстановление объективной картины развития событий в городе 19-21 августа 1991 г.;
• оценка действий должностных лиц, общественных объединений, организаций и их органов в указанный период;
• установление фактов выполнения должностными лицами актов и распоряжений государственного комитета по чрезвычайному положению, его членов, а также созданных во исполнение его постановлений органов на местах;
• установление фактов противодействия распространению и исполнению указов Президента РСФСР, решений, распоряжений и иных актов Верховного Совета РСФСР, Совета Министров РСФСР, Ленсовета, его Президиума, Мэра и вице-Мэра Ленинграда.

Председателем комиссии стал зам. Председателя Ленсовета Б.А.Моисеев, его заместителем – депутат Ленсовета и Народный депутат РСФСР М.Е.Салье, секретарем комиссии и руководителем группы по приему и хранению материалов – С.Б.Брюзгин. В рамках комиссии были созданы еще семь общегородских рабочих групп, а также районные группы. В состав этих групп вошли депутаты Ленсовета и районных советов, военнослужащие, работники МВД, КГБ, ученые – социологи, юристы и т.д.

Перечислим здесь название семи общегородских рабочих групп и фамилии их председателей, депутатов Ленсовета и членов депутатской комиссии:

1. Группа по проверке деятельности КГБ, председатель – А.Р.Моторин;
2. Группа по проверке деятельности должностных лиц предприятий, организаций, учреждений, председатель – Ю.П.Гладков;
3. Группа по проверке деятельности должностных лиц средств массовой информации и связи, председатель – В.К.Смирнов;
4. Группа по проверке деятельности должностных лиц государственных учреждений и организаций, председатель – К.В.Смирнов;
5. Группа по изучению деятельности военного командования Ленинграда, председатель – И.Ю.Артемьев;
6. Группа по изучению деятельности чрезвычайного комитета на территории Ленинграда (Комитета по чрезвычайным ситуациям – прим. А.С.), председатель – А.И.Александров;
7. Группа по изучению деятельности организаций КПСС и иных общественных организаций на территории Ленинграда, председатель – А.Ю.Сунгуров.

Остановимся подробнее на деятельности седьмой группы, которая действовала под руководством автора этих строк. Основной целью нашей группы было, конечно же, выяснение роли и участия партийного руководства в путче. Исходя из этого и был предложен мною состав рабочей группы, утвержденный распоряжением Б.А.Моисеева, и включающий в себя представителей всего политического спектра, чтобы никто не мог говорить о ее односторонности. В эту группы вошли депутаты различной ориентации – как активные участники движения «Демократическая Россия» (в частности, О.В.Курносова, Д.Р.Грейс), к которым принадлежал и я сам, так и депутаты – продолжающие себя ассоциировать с КПСС, включая и члена ЦК КПСС, бывшего радиомеханика Морского порта Е.С.Красницкого. В состав группы вошли также депутаты Ленсовета В.К.Арро, С.А.Басов и А.Э.Ритари. К участию в рабочей группе были приглашены и представители общественности города – известный писатель и народный депутат СССР (по спискам КПСС) Д.А.Гранин, депутаты Калининского (В.Г.Рамм) и Петроградского (М.В.Смирнов) райсоветов, сопредседатель Свободной Демократической партии И.И.Сошников и сопредседатель СПб организации СвДПР В.Л.Цытович, зав. сектором Государственного музея истории Ленинграда В.Г.Авдеев, социологи А.Н.Алексеев и Я.И.Гилинский, секретарь правления Ленинградской писательской организации Г.Ф.Петров, профессор ЛГТУ С.Н.Койков, адвокат Л.К.Ступникова, н.с. Радиевого института Ю.М.Протасенко и сотрудник кооператива «Метод» Н.А.Рунушкина и другие.

Отметим также, что при нашей подкомиссии была также создана специальная рабочая группа из ученых – обществоведов под руководством писателя и депутата Ленсовета В.К.Арро, в которую вошли Т.В.Васильева, Б.М.Фирсов, О.Т.Вите, В.В.Чубинский, Д.И.Раскин, И.А.Левинская, В.Г.Узунова и Н.С.Катерли.

Одно из немногих воспоминаний о деятельности депутатской комиссии и ее отдельных групп я нашел в воспоминаниях правозащитника и историка В.В.Иофе, который отмечает, что в рамках группы по проверки деятельности КГБ распоряжением Б.А.Моисеева была создана рабочая группа по контролю за передачей архивов КГБ на государственное хранение. В частности, он пишет: «27 августа 1991 года депутатская комиссия в сопровождении членов рабочей группы от «Мемориала» В.В.Иофе и В.Я.Гельмана встретились с руководством УКГБ ЛО (начальник УКГБ ЛО А.А.Курков), после чего в присутствии начальника архивной службы А.Н.Пшеничного были закрыты и опечатаны помещения архива УКГБ»[18]. В этих же воспоминаниях В.В. Иофе пишет: «3–4 сентября 1991 года государственная комиссия по передаче архивов КГБ на государственное хранение, созданная распоряжением вице-мэра В.Н. Щербакова из работников архивной службы мэрии и сотрудников УКГБ уже без включения в ее состав представителей общественности, сняла печати с архивных помещений, после чего архив продолжил свою работу».

Здесь точно отмечен факт, который подтверждается и моим опытом – активная часть деятельности комиссии продолжалась около недели, после чего интенсивность деятельности стала снижаться в связи с явным желанием Мэра города А.А.Собчака поскорее забыть об этих трех днях, и, после переезда из Мариинского дворца в Смольный, стать полновластным хозяином города, приняв под свое крыло большинство сотрудников бывшего аппарата Смольного. Эту тенденцию я хорошо видел, так как существенную часть первой недели после путча мне довелось провести в Смольном, что было связано с тематикой нашей рабочей группы. В первые дни нашей работы все сотрудники Смольного были испуганы и подчеркнуто почтительны к деятельности нашей комиссии. Затем они стали нейтрально-отсраненны, а под конец смотрели на нас свысока и ждали, когда мы оставим их в покое. В это время было начато и прокурорское расследование обстоятельств попытки переворота, с руководителем этого расследования сначала наладилось хорошее взаимодействие, но потом все «ушло в песок».

Фактически речь шла о КПСС, как об основной общественной организации, лидеры которой активно участвовали в ГКЧП. Правда, после опубликования в СМИ информации о создании нашей Комиссии, в ее адрес пришло письмо от ряда активистов городской Ассоциации ветеранов войны и труда, в котором сообщалось, что дата заседания Президиума городской ассоциации пришлась именно на 19 августа, и от имени Президиума было принято обращение с поддержкой ГКЧП. И, хотя в письме содержалось предложение «разобраться и достойно наказать» поддержавших ГКЧП мы решили не придавать этому сигналу того значения, на которое видимо рассчитывали его авторы, и не предпринимать никаких действий по поводу этих пожилых людей.

Работа комиссии заключалась в получении информации двумя способами – из документов, извлеченных из опечатанных 22 августа кабинетов Смольного – Ленинградского обкома КПСС и из бесед, которые мы вели с руководством и ответственными сотрудниками Смольного. При этом мы постарались проводить их именно как беседы, а не как допросы. Мы специально обсуждали с коллегами как проводить эти беседы, и, как помню, мы говорили – вполне возможным итогом попытка путча был его успех. И тогда бы не мы, а с нами проводили бы подобные беседы (допросы). И мы решили проводить их так, как хотели бы, чтобы в случае иного исхода путча, их проводили бы с нами. Именно в таком стиле проходил, в частности, разговор с секретарем Обкома КПСС Ю.П. Беловым, который, в связи с болезнью первого секретаря Б.В. Гидаспова, оставался в дни путча в Смольном «за главного»[19].

После первого дня «бесед» с сотрудниками Смольного (Янин, Люлин, Новиков), судя по дневниковым записям, у меня сложилось ощущение, что «все концы прочно спрятаны в воду. Так, все секретные документы уничтожены по распоряжению, вместе с инструкцией по уничтожению этих секретных документов. В этот же день в Смольный приехала следственная бригада из прокуратуры, так как было возбуждено уголовное дело по роли Обкома КПСС в путче. Контакт со следователями был хороший – делали одно общее дело, пока была такая возможность.

В ходе бесед в Смольном нам очень помогло участие в нашей группе Е.С. Красницкого, который получал информацию и в ходе неформальных бесед с сотрудниками Смольного. Как выяснилось, еще за три недели до 19 августа в Смольном начался интенсивный процесс уничтожения документов в специально оборудованной для этого комнате. Кроме того, практически накануне событий, 16 августа в Смольном состоялось совещание первых секретарей региональных парторганизаций Прибалтики и Северо-запада России, проходившее за закрытыми дверями (официально на нем обсуждался проект нового программы КПСС, а на следующий день, в субботу, 17 августа, состоялась еще более конфиденциальная встреча на борту небольшого теплохода, принадлежащего руководителю строительства Дамбы Ю.К.Севенарду. Как отмечали наши информанты, даже капитана этого теплоходика попросили не заходить в кают-компанию, где лидеры областных и республиканских парторганизаций что-то интенсивно обсуждали.

Как было отмечено в итоговом документе Комиссии, Первый секретарь обкома Б.В. Гидаспов непосредственно участвовал в работе Ленинградского ГКЧП, проводил в Смольном совещания секретарей райкомов по разъяснению ситуации. Вместе с тем члены бюро Обкома все же приняли 20 августа заявление, в котором выражалось требование освобождения М.С.Горбачева из форосского плена, что являлось какой-то формой несогласия с действием ГКЧП (это заявление было зачитано на сессии Ленсовета 20 августа). Таким образом, в этой ситуации сказалось расслоение даже внутри высших эшелонов партийной номенклатуры, в том числе и на региональном уровне.

Между тем после нескольких дней активных действий комиссии в Смольном мэр города А.А.Собчак объявил о своем переезде в Смольный, о том, что все рядовые сотрудники Смольного смогут продолжить работу уже в Мэрии, и что «охоту на ведьм» - имелась в виду деятельность нашей Комиссии) пора прекращать. Нам дали понять, что более никаких действий в Смольном делать не надо. А.А.Собчак, уже в статусе мэра города, создал собственную, мэрскую комиссию по расследованию обстоятельств ГКЧП в городе во главе с вице-адмиралом Храмцовым. Его сотрудники пригласили 29 августа в Смольный меня и руководителя прокурорской комиссии по расследованию и давали нам инструкции, как нам надо работать, вызывая при этом невольные улыбки и у меня и у коллеги из прокуратуры. Стало ясно, что А.А.Собчак торопится занять Смольный и любые независимые расследования ему не нужны. В итоге члены рабочей группы продолжили работу над вывезенными документами уже на базе нашей депутатской комиссии, к которой были привлечены и ученые из Ленинградского филиала Института социологии АН СССР.

6 сентября 1991 года состоялось заседание нашей рабочей группы, результатом которого стал текст «Предварительного заключения комиссии Ленсовета по депутатскому расследованию обстоятельств государственного переворота на территории Ленинграда «Изучение возможной роли КПСС и общественных организаций», который нам удалось утвердить при согласии всех членов рабочей группы, то есть консенсусом. В этом тексте приводилась хронология событий в Обкоме КПСС и действий его руководства в дни путча, а также содержались следующие предварительные выводы:

1. Следов прямого, активного участия Ленинградского ОК КПСС (в целом, как структурного органа КПСС) в государственном перевороте 19-21.08.91 пока не установлено
2. Установлены факты и обстоятельства, свидетельствующие об участии в действиях, способствующих осуществлению переворота, со стороны 1 секретаря ОК КПСС и секретаря ЦК КПСС Б.В.Гидаспова.
3. Только по инициативе рядовых членов бюро Ленинградского ОК КПСС было принято заявление бюро ОК, которое может рассматриваться как определенная оппозиция инициаторам переворота.
4. Безропотно-исполнительное отношение аппарата обкома КПСС и части первых секретарей райкомов к указаниям Б.В.Гидаспова, сделанных в качестве члена комиссии по ЧП в условиях захвата власти заговорщиками при отсутствии определенно выраженной позиции к неконституционно действующему ГКЧП, объективно способствовали возможности успеха государственного переворота.
5. В ходе событий 19-21 августа отчетливо проявилась многоликость КПСС как организации – как государственной структуры с четко иерархической подчиненностью и безусловным выполнение указаний руководства; как тайной организации, с оперативным уничтожением в случае опасности всей секретной документации; как необходимого элемента системы политического сыска и надзора. В то же время часть членов КПСС в последнее время очевидна привержена парламентским тенденциям, которые, однако, не могли возобрадать при существующей структуре партии и использовались аппаратом КПСС в спекулятивных целях – в целях маскировки приверженности тоталитаризму.
6. Все вышесказанное позволяет сделать вывод о крайне малой вероятности, если не полной невозможности трансформации КПСС в том виде, какой она была к моменту путча, в партию парламентского типа, что подтверждает целесообразность действий российского руководства в отношении этой партии».

В этот же день состоялась и моя рабочая встреча с Т.А.Николаевой (ым) - руководителем группы следователей прокуратуры. Аналогичные заключения были приняты и другими рабочими группами комиссии. Затем был подготовлен и доложен на Президиуме Ленсовета итоговый отчет Комиссии, который был опубликован в Вестнике Ленсовета[20]. В целом деятельность нашей депутатской комиссии стала ярким примером работы депутатских комиссий по расследования наиболее серьезных нарушений общественно-политической жизни страны и ее регионов. К сожалению, подобная деятельность не получила затем сколь-нибудь серьезного развития[21].

Уже много позже я постарался прояснить судьбу вывезенные нами из Смольного документов, переданных затем ученым. Как сообщил мне известный петербургский социолог А.Н.Алексеев, также вошедший в нашу рабочую группу, шесть связок папок с документами, в основном посвященным работе Обкома КПСС с общественными организациями, хранились им вместе с Санкт-Петербургским архивом-коллекцией нетрадиционных периодических изданий и документов общественных движений («Алексеевский архив»), а в 2007 году были переданы вместе со всем архивом в НИЦ Мемориал. Осенью 2009 г. сотрудники НИЦ Мемориал приступили к разбору «документов из Смольного». Таким образом, эта история продолжается и сегодня.

13.4. Не были ли события 19-21 августа 1991 года инсценировкой?

Так как события августовского путча стали важным этапом в развитии нашей страны, приведя к запрету КПСС и сделав сохранение СССР в той или иной форме уже нереальным (подробнее об этом в следующей главе), то позволю себе именно здесь отойти от привычного в этой книге хронологического подхода. Я отреагирую здесь на многочисленные версии, рассматривающие события попытки августовского путча как своеобразную инсценировку. Большая часть этих версий основана на таком сомнении: «Так как одним из членов ГКЧП был и председатель Комитета государственной безопасности ___Крючков, это означает, что эти события готовились при участии КГБ СССР, а эта была очень серьезная организация, которая не могла так бездарно организовать процесс государственного переворота, что он провалился за три дня! А значит, все это было не всерьез!».

Прежде всего отмечу, что Комитет государственной безопасности СССР к этому времени уже был вовсе не такой монолитной глыбой, как многие себе его представляют и сегодня. Там были и настоящие профессионалы - разведчики и контрразведчики, часть которых обладали той информацией о реальном положении дел в стране, которая для большинства населения стала доступной лишь в годы перестройки. И многие из них понимали, что изменения не только неизбежны, но и желательны. Другое время – глубина таких перемен, здесь, конечно, мнения были самые разные, впрочем, как и у остальных жителей нашей страны. В качестве примера напомню описанные мною в разделе 11.2 события, связанные с деятельностью в нашем городе Демократической платформы в КПСС и обсуждение моего доклада об основных положениях программы Демократической платформы на партийном собрании офицеров КГБ Петроградского района. Ведь итогом этого обсуждения было заключение, что практически все участники встречи разделяют положения Демократической платформы!!!

Во-вторых, чуть раньше я упоминал о записи на кабельном телеканале ВОТ беседы о августовских события 1991 года с Ю.П. Беловым, который в дни путча фактически был руководителем Ленинградской областной партийной организации. В ходе этой беседы Юрий Иванович сказал, что ни одного четкого указания, что надо делать для успеха ГКЧП он от руководства компартии так и не получил: «Вы там держитесь, а все остальное мы сделаем сами». Потом, спустя несколько лет, он при встрече спросил ___Крючкова: «Как же так случилось, что вы так бездарно проиграли это дело?». Крючков тогда ответил: «Все дело в том, что все мы – участники ГКЧП – были воспитаны внутри жесткой иерархической системы, и все мы были исполнителями. Никто из нас не решался взять инициативу на себя». То есть это был заговор «вторых лиц»

В третьих, в Интернете доступны мемуары генерала армии ____Варенникова, возглавлявшего в то время сухопутные силы Советской армии. Он в состав ГКЧП не входил, но был убежденным сторонников решительных действий ГКЧП. Он пишет, что утром 20 августа было принято решение о штурме Белого дома, который должен был начаться поздно вечером, и он, как командующий сухопутными силами, у себя в кабинете, готовил конкретный план этого штурма – какие части будут задействованы, их дислокация к началу штурма и т.д. Он пишет, что в 18 часов была запланировано совещание членов ГКЧП, и вдруг те, уже собравшись, узнают о гибели трех молодых людей в транспортном туннеле под Арбатом. И это известие заставило их отложить штурм! «Слюнтяи - пишет в негодовании генерал Варенников – они не были готовы даже к таким жертвам среди населения!!! Ну разве так можно делать переворот?!».

Судя по воспоминаниям Варенникова, большинство членов ГКЧП действительно были уверены, что народ их поддержит, и не были готовы даже к таким пока небольшим жертвам среди населения. Ну а утром москвичи увидели, что бронетехника покидает столицу, и восприняли это как поражение ГКЧП. Гэкачеписты поехали разбираться в маршалу Язову, а тот отвечает: «Это техническая замена, войска не готовы стоять в городе столько долго, вместо них введем другие войска»… Но ввести уже ничего не успели… У путча своя динамика – если он не развивается, он гаснет.

Ну и наконец – роль всенародного избранного президента России Бориса Ельцина, роль москвичей и жителей других крупных городов, не испугавшихся репрессий, наконец, роль тележурналистов, показавших в программе «Время» 19 августа после пресс-конференции членов ГКЧП ролик с Ельциным на танке, и, конечно – крупный план с трясущимися руками И.о. президента СССР Г.И. Янаева. И все более или менее умные люди, в том числе и из КГБ, поняли: «Трясущимися руками государственные перевороты не делают! Надо переждать дня два-три». А на третий день все и развалилось. Но затевалось то все это всерьез. А далее – как могли, так и сделали.

Глава 14. Россия и Санкт-Петербург в сентябре-декабре 1991 г.

14.1. Демократическая Россия и Демократическая партия России.

Во время тревожных августовских дней и в течение сен­тября-октября, периода победной эйфории и начала трудной работы в новых условиях, было достигнуто то единство всех сторонников де­мократического, свободного пути развития страны, которое уже ско­рее всего никогда больше не повторится. Борьба "против" была в основном закончена, начиналась трудная борьба "за", а при ближай­шем рассмотрении оказалось, что конкретные очертания этого "за" у всех вчерашних соратников различные.

Осенью 91-го года размежевание среди сторонников и участни­ков движения «Демократическая России» проходило в основном по вопросу о национально-государственном устройстве страны, хотя этот вопрос и был связан непосредственно с экономической реформой. Возможно ли было начало радикальной экономической реформы, реального перехода к рынку на территории всего СССР или, как называлась в эти осенние месяцы наша страна - ССГ - союз суверенных государств? На мой взгляд, опыт откладывания начала реформ по просьбам тех или иных респуб­лик при уже заявленной готовности России явно указывал на бес­перспективность ожидания всех остальных. Кроме того, явное неже­лание Украины участвовать в ССГ делало необходимым поиск других форм объединения. Итогом этих объективных обстоятельств стали соглашения в Беловежской пуще - конец Союза и начало Содружества.

Естественно, наряду с объективными имелись и субъективные обстоятельства белорусских соглашений, не последнюю роль в кото­рых играли амбиции республиканских лидеров, не желавших видеть над собой даже полуноминального центра. Естественными были и опа­сения, что за распадом Союза последует и распад Российской феде­рации, тем более, что первый звонок уже раздался - дудаевский пе­реворот в Чечне и фактическое примирение с ним союзного руководс­тва.

Все эти обстоятельства до предела обострили отношения между лидерами трех партий, входящих в блок "Народное согласие" - Н.Травкиным (ДПР), В.Аксючицем (РХДД) и М.Астафьевым (ПКД-НС), с одной стороны, и руководством «Демократической России» - Ю.Афанасьевым, Л.По­номаревым и Г.Якуниным - с другой. Если первые говорили о недо­пустимости дальнейшего распада Союза, то вторые считали его впол­не допустимым и даже желательным. Второе серьезное расхождение между этими группами заключалось в различном видении самого дви­жения. Если лидеры партий «Народного согласия» выступали за «Демократическую Россию» как блок партий демократической ориентации, принимаю­щих согласованные решения по наиболее важным вопросам, то Ю. Афа­насьев с коллегами все более настойчиво проводил идею создания на базе движения «Демократическая Россия» политической партии с сильной партийной дисципли­ной.

Поздней осенью 1991-го года внутри «Демократической России» наметилось еще одно противоречие, проявившееся преимущественно в ее московской организации - в плане отношений с исполнительной властью. Дело в том, что Гавриил Попов, став мэром Москвы, в своей кадровой по­литике довольно прочно опирался на московскую организацию демороссов, а ряд ее руководящих членов получили те или иные должнос­ти в аппарате мэрии. Вместе с тем уже с первых месяцев работы но­вых исполнительных структур остро встал вопрос об их надуманнос­ти, недостаточной эффективности, некомпетентности, а также, от­части, и коррумпированности. Сюда же присоединились острые проти­востояния мэрии и Моссовета.

В этих условиях безоговорочная поддержка руководством мос­ковской «Демократической России» политики мэра привела к появлению альтернатив­ного демократического объединения - Коалиции демократических сил Москвы (КДСМ), в которую вошли представители семи основных партий демократической направленности, а также (на правах восьмого чле­на) представители беспартийных участников движения.

Представителей и лидеров движения назначали на ответственные посты и в ряде других российских регионов, где назначаемые Б.Н.Ельцином главы региональных администраций, как правило, из числа народных депутатов РСФСР или СССР, не имели сколько-нибудь значительных групп поддержки. Например, в одном из районов Краснодарского края главой районной администрации был назначен председатель районной организации «Демократической России», по профессии – врач-педиатр. Хорошо, что он вовремя осознал свою некомпетентность и попросил все решения принимать председателя райисполкома.

В этот период Демократическая партия России была также в наибольшей сте­пени востребован как канал рекрутирования новых личностей во властные структуры. Так, например, председатель Ставропольской организации ДПР журналист В.Красуля был назначен заместителем главы администрации края по социальным вопросам, председатель Во­ронежской организации ДПР В.Давыдкин - представителем Президента РФ в области, председатель Балтийской региональной организации Г.Полищук - советником главы администрации Калининградской облас­ти по работе с общественными организациями.

Можно считать, что наивысший уровень конструктивного взаимо­действия ДПР и Президента России сложился в ноябре 1991 г, когда председатель Демократической партии вместе с лидерами четырех других партий и движений демократической направленности РПРФ, НПСР, СДПР и РХДД, с одной стороны, и Президент РФ, с другой, подписали совместный «Протокол о намерениях политических партий, парламентских фракций и движений Российской Федерации и Президен­та РСФСР». К сожалению, в большинстве своих позиций этот протокол так и остался лишь декларацией о на­мерениях.

В Санкт-Петербурге ситуация была совершенно иной. Здесь всенародно избранный мэр А.А. Собчак никоем образом не опирался на городскую организацию «Демократической России», взаимодействуя в основном с прежними городскими управленцами. Правда, бывшее здание райкома КПСС Ленинского района этому движению все же выделили, там же разместились и исполкому новых политических партий, входивших в «Демократическую Россию». Но все же основной его политикой было: «Спасибо, дорогие петербуржцы, что выбрали меня мэром, теперь же я буду управлять городом. Правда, полностью самостоятельно депутаты Петросовета делать ему это не давали, но и мэр в критике депутатов предела практически не знал.

В этой связи стоит упомянуть запись в моем дневнике от 19 сентября о мой поездке в Песочную, где я встречался в том числе и с профессором К.П. Хансоном, который стал к этому времени директором Института онкологии. Он, на основе впечатлений о выступлении А.А. Собчака на Экономическом совете города, в котором участвовал и К.П. Хансон, дал мне в нашем разговоре существенно более радикальное определение нашего мэра, чем использовали даже наиболее отрицательно к нему настроенные депутаты Ленсовета: - «Фюрер!».

Осенний кризис внутри «Демократической России» был отражением реальных проблем этого движения, связанных как с программными, так и орга­низационными различиями во взглядах его участников. Однако Ю.Афа­насьев и Л.Пономарев заявляли, что причина конфликта - лишь им­перские, великодержавные замашки партий «Народного согласия». В соответствии с этой концепцией и был подготовлен и проведен 9-10 ноября 1991 года II съезд движения, в котором я также принимал активное участия в составе на этот раз делегации ДПР. Как рассказывал нам потом Н.И. Травкин, На заседания оргкомитета съезда предста­вителей партий блока «Народное согласия» «забывали» приглашать, либо сообщали им неверное время и место встречи. На самом съезде делегаты от московских организаций, вошедших в упомянутый выше КДСМ, были лишены ман­датов с решающим голосом. Наконец, при обсуждении устава ведущие заседание Ю. Афанасьев и Л. Пономарев до обсуждения общих вопросов устава поставили на голосование самый спорный вопрос - о коллек­тивном или индивидуальном членстве, ожидая после голосования, в итогах которого не сомневались, ухода со съезда своих оппонентов. И как только это произошло, дали указание сразу же обменять полу­ченные утром делегатами красные мандаты на заранее заготовленные новые - желтые. Вообще по виртуозности ведения собрания сопредсе­дателей этого съезда «Демократической России» можно было сравнить с ведущими Съезда народных депутатов СССР в 1989-1990 гг. М.Горбачевым и А.Лукьяно­вым[22].

Я вовсе не хочу сказать, что раскол Дем.России в Москве про­изошел только по вине ее сопредседателей. Амбиций и желания дейс­твовать самостоятельно у лидеров ДПР, РХДД и кадетов было предос­таточно. Другое дело, что раскол прошел по всем региональным ор­ганизациям, и не послужил на пользу ни той, ни другой стороне. Более того, он послужил сигналом для будущих расколов в обеих частях разошедшегося столь неэтично демократического движе­ния. События, произошедшие на II съезде «Демократической России», были отраже­нием конфронтационной политической культуры, для которой харак­терно решение спорных вопросов по принципу "кто не с нами, тот против нас". А организовать необходимое большинство на момент го­лосования - дело нехитрое, особенно при наличии большого числа делегатов от регионов, для которых "двуцветное" видение реальной ситуации связано еще и с недостатком информации о сути проблем. Опыт показывает, что переход от черно-белого мышления очень труден, пос­кольку все мы многие десятилетия жили именно в атмосфере конфрон­тации и нетерпимости к чужому мнению. И хотя многие новые полити­ки заявляли о своем резком антикоммунизме, сам дух большевистской нетерпимости искоренить в себе очень трудно.

В моем дневнике об этом съезде осталась такая запись: «Сам съезд – тягостное впечатление, впечатление хорошо разыгранного сценария, режиссерами и актерами которого были Ю. Афанасьев, Л. Пономарев, Г. Якунин и В.Боксер. Все свелось к выдавливании инакомыслящих, что и произошло на второй день, правда, не лучшим образом. Заявление об уходе со съезда делегаций трех партий сделал Илья Ройтман, он пытался перекричать толпу и сорвался на визг. Вечером того же дня – пресс-конференция на Полтавской (штаб-квартира ДПР) и хороший разговор после нее с Н.Травкиным – с выходом на взаимопонимание». Вечером в понедельник, 11 ноября, присутствовал на Шаболовке на заседании КДСМ – блока московских партий и движений, работающих по принципу консенсуса. Возможность и такого взаимодействия в политике дало мне некоторую порцию оптимизма.

Перейдем теперь к события внутри ДПР, в которых я, уже как председатель ее Петербургской организации, принимал непосредственное участие. Еще до раскола «Демократической России», 5-6 октября 1991 года я принимал участие в работе Правления ДПР, и от этого заседания в моем дневнике остались такие строки: «Наметилось расхождение по национальному вопросу. Травкин и компания гнут в свою сторону – «Россия шире, чем нынешний РСФСР». Кое-что ужалось сгладить, но ясно, что основные проблемы – впереди!».

События на II съезде ДПР и последующий уход из партии А. Му­рашова и Г.Каспарова, привели к тому, что из Московской организа­ции ДПР вышла значительная часть сторонников либеральной позиции. В других организациях в 1991 г. такого массового выхода не было, но в Москве у руководства городской организацией остались сторон­ники видения ДПР как прежде всего партии государственников. Сов­пав при этом с позицией "руководящей тройки" Травкин-Ройтман-Хо­мяков (председатель исполкома Валерий Хомяков стал в это время фактически заместителем председателя партии по орг. работе), московская организация стала определять на определенный период и направление всей партии. Так, на первом после II съезда правлении я с удивле­нием узнал , что главным для ДПР была и остается государственная идея... И, во-вторых, почти сразу после II съезда, принявшего Программу партии, под руководством Ильи Ройтмана началась работа над новой Программой, которую, опираясь на отсутствие либеральной оп­позиции, можно было принять уже практически в любом виде, вставив туда тезис о приоритетности государственной идеи.

III съезд ДПР проходил в начале декабря 1991 г. в Москве, в Колонном зале Дома Союзов, в самой торжественной обстановке из всех предыдущих съездов партии. Можно было сказать, что это был съезд победителей. В самом деле - оппозиции внутри партии уже нет. У вышедших на прошлом съезде А.Мурашова и Г.Каспарова с Ли­беральным союзом ничего не вышло, что служит хорошим уроком всем сомневающимся в верности курса Председателя. В зале полно гостей, существенная доля времени уходит на приветственные выступления "братских" консервативных партий, начиная от ХДС Германии и кон­чая чанкайшистами.

И уже допустимым кажется все, и выступление председателя Московской организации В. Полуэктова, который призывает полностью разорвать с «Демократической Россией», так как «они - наши враги, и как это еще не всем понятно, что «ДемРоссия - наши враги» и так несколько раз... И слова Николая Травкина утром второго дня съезда, в адрес проголосовавших «против» предложенной им резолюции, настаивавшей на обязательном сохранении Советского Союза (слухи о решениях в Беловежской Пуще уже дошли до Н.Травкина) «Те, кто проголосовал "против" должны покинуть этот зал. Это не их партия, и пусть они нам не мешают!».

В целом съезд прошел на высоком уровне и выполнил все возло­женные на него задачи. Был принят новый Устав, в котором, правда, после долгих баталий осталось упоминание о возможности фракций, но была существенно урезана автономия местных организаций. А са­мое главное - принята новая Программа, в ударном порядке подрабо­танная к съезду И.Ройтманом и экспертами-политологами, в которой появился тезис об ответственности ДПР и России за весь бывший Со­юз, - т.е. тезис, позволяющий сделать патерналистские идеи Пред­седателя и Московской организации программным документом всей партии. Депутаты Петросовета А.Винников и А.Серяков, делегированные С-Петербургской организацией ДПР в Политсовет и всерь­ез принявшиеся за коллективную разработку программы, были крайне шокированы, когда выяснилось, что подготовленные в Питере проекты никому не нужны, так как уже есть один - главный, который и был принят на съезде.

Из небольших, но характерных деталей съезда стоит отметить заслон из дюжины ребят, которые в перерыве стоял у ступенек, ве­дущих из зала в президиум. Не дай Бог, кто-то из делегатов захо­чет подняться на сцену и запросто побеседовать с лидерами... Я попробовал. Меня не пустили, сказав "не положено"... На вопрос, кем "не положено" - я получил ответ: «Травкиным». Закончил­ся съезд словами Председателя о том, как все мы выросли и что партия крепко стала на ноги... Академик Станислав Шаталин дружно был избран Председателем Политсовета...

А через день после III съезда Московская организация ДПР провела митинг на Манежной площади против создания СНГ, в защиту Союза, на котором выступил и Николай Травкин. И вся страна с по­мощью телевидения увидела (именно увидела, так как слов было не разобрать из-за криков на площади) говорившего что-то с трибуны Председателя ДПР, кричащих ему позор демонстрантов «Демократической России», поддерживающих идею митинга коммунистов под красными флагами и ... г-на Жириновского собственной персоной, который также стоял невдалеке, так как не мог не поддержать митинг против развала та­кого хорошего Союза...

Для большинства наших сограждан, да и для большинства членов ДПР этот митинг был совершенно неожиданным, хотя его проведение и участие председателя партии действительно прямо вытекало из доку­ментов, принятых подавляющим числом голосов на только что закон­чившемся съезде. Просто большинство делегатов уже давно привыкли не вдумываться в содержание документов, за которые они голосуют. Странным оказалось другое - и академик Шаталин, оказывается, не вполне понимал, какие документы были приняты, и Председателем По­литсовета какой именно партии он был избран на III съезде. И лишь митинг на Манежной, участие в котором Н.Травкин принял без тени сомнения и без какого-либо совета с С.Шаталиным, открыл последне­му глаза и председатель Политсовета ДПР заявил о своем выходе из этой партии.

Однако руководство партии (Травкин, Ройтман, Хомяков) по прежнему уверенны, что действуют верно («в духе одобренных съ­ездов документов» - что полностью соответствует истине) и в реги­ональные организации идет указание «о проведении в ближайшую суб­боту массовых акций протеста против минских договоренностей и создания содружества». И лишь обратная реакция с мест о непонима­нии позиции руководства, заставляет отменить указания о проведе­нии акций протеста.

28 декабря в Москве собралось Правление ДПР, на котором наше (питерской организации) предложение отметить опасность великодержавного уклона в деятельности нашей партии поддержали лишь пятеро из тридцати присутствующих членов правления. Это показало, что нашу - либеральную линию - в ДПР поддерживают лишь 15-20% от членов правления. На этом же заседании Н. Травкин сообщил о своем решении стать руководителем администрации Шеховского района Московской области, аргументируя это желанием заняться конкретной созидающей работой. Как я прокомментировал это в записи в дневнике: «Графа Монте-Кристо из меня не получилось, надо переквалифицироваться в управдомы».

Вечером того же дня в гостинице «Ленинградская», где жили иногородние члены Правления, состоялось совещание председателей и представителей семи региональных организаций ДПР, на котором было принято Обращение к товарищам по ДПР с призывом обсудить острые вопросы жизни нашей партии и собраться на совещание в Санкт-Петербурге 8-9 февраля 1992 года. Инициаторами этой встречи были мы и несколько москвичей во главе с Сергеем Байдиным. По сути с этого совещания началась история создания и деятельности второй Либеральной фракции в ДПР.

14.2. Петербургская организация Демократической партии.

В дневниковых записях сохранилось упоминание о том, что уже 27 августа, когда мы начали в Смольном деятельность нашей комиссии по расследованию, вечером состоялось заседание правления ДПР в тогда еще Ленинграде, на котором состоялся непростой разговор о его реорганизации по функциональному признаку, об ответственности членов Правления за конкретные направления работы. Разговор был непростым, потому что у многих членов правления сохранялось желание быть по сути прежней тусовкой. Судя по записям, не сорвался и нашел верные слова и тональности. Но на этом рабочий день не закончился – в 22 часа был прямой эфир на ленинградском телевидении – в программе «Прошу слова» - выступал 15 минут, говорил о необходимости развития, особенно в ситуации после путча, политических партий и конечно, о нашей Демократической партии России.

В начале сентября в Москве состоялся мой обстоятельный разговор по развитию ДПР с Н.Травкиным и В.Хомяковым, причем по их приглашению. По-видимому, они понимали, что в Ленинградской организации я уже стал лидером (А.Темкин уже практически отошел от руководства городской организацией), и хотели пообщаться со мною поглубже. В субботу, 14 сентября, состоялась отчетно-выборная конференция уже Петербургской организации ДПР. Все прошло спокойно, конструктивно. Были и выборы председателя на альтернативной основе. Я получил 38 голосов, Виктор Таланов – 26. Виктор стал моим заместителем, другими заместителями – Саша Серяков и Юрий Левенцов, председателем исполкома избран Михаил Зиберт.

Вместе с Михаилом Зибертом мы настойчиво действовал в направлении создания Аналитического центра питерской ДПР, активную роль в этой инициативе осенью 1991 года играл Вениамин Марковский, один из членов клуба «Перестройка». В конце сентября в рамках ДПР возникла инициативная группа по созданию Дискуссионного клуба ДПР, мотором которой был профессор Лавров. Порадовался людям, которые приходят в нашу организацию. Первое заседание этого дискуссионного клуба, совместно с бизнес-клубом состоялось 21 октября, основное сообщение тогда сделал А.Ципко из Москвы.

В это же время, встречаясь на различных приемах, начал вести переговоры с достаточно серьезными людьми типа Григория Томчина, о возможном переходе их из создаваемой на базе Демократической платформы Республиканской партии к нам в ДПР. Ну, и, конечно – постоянные встречи с потенциальными спонсорами нашей партийной организации. Обещаний было много, конкретной поддержки – существенно меньше.

22 октября по приглашению Петербургского Бизнес-клуба был в Таврическом дворце на открытии «Восточного экспресса» - международной конференции бизнеса. С докладами выступали Маргарет Тэтчер, вице-президент России Александр Руцкой, академик Станислав Шаталин. У Маргарет Тэтчер отметил слова о том, что для демократического общества необходимо наличие сильных партий.

23 октября – вторая попытка создания Аналитической группы ДПР, но теперь уже на профессиональной основе. Участвовали – профессор Н.П.Лавров, Е. Емельяненко, В.Марковский, А.Шведов, В.Смирнов, М.Зиберт и я. Пессимизм Вениамина Марковского и оптимизм Лаврова и Шведова, мои надежды, что наконец все получится…

26-27 октября попытались собрать в Осиновой Роще председателей региональных организаций ДПР Северо-Запада, но приехало очень мало народа. Зато познакомил своих заместителей с работой и возможностями центра в Осиновой Роще. Приезжал и Илья Ройтман из Москвы, с которым мы в воскресенье хорошо пообщались по планам развития нашей партии.

2 ноября весь день участвовал в городской конференции движения «Демократическая Россия». Опять наблюдал картину, очень похожую на ситуацию в нашем депутатском блоке с тем же названием: представители Свободной Демократической партии хотят проводит свои идеи под флагом движения «Демократическая Россия», пользуясь своим преимуществом и некорректными методами. Анатолий Голов, как социал-демократ, не выдержал и заехал по физиономии одному такому «свободному демократу» в ответ на то, то тот обозвал Голова провокатором. Я там выступил по этому конфликту.

Пятого ноября вечером – очередное заседание правление Питерской ДПР, на него приходили гости из Военкомата города и Народно-трудового союза Российских солидаристов. Все хотят с нами взаимодействовать и дружить. 16 ноября в Москве участвовал в заседании предсъездовского правления ДПР, на котором обсуждали проект Устава. В горячей дискуссии все же удалось отбить наиболее централистские предложения – запрет фракций и утверждение кандидатур председателей региональных отделений правлением ДПР.

Конечно же, после показа по всем каналам митинга в Москве против беловежских соглашений, когда Н. Травкин оказался в одной компании с В. Жириновским, нам, сторонникам либеральных преобразований было нелегко. Часть товарищей по партии просто из нее вышла, других поддерживала моя позиция поддержки создания СНГ. Другие, наоборот, критиковали мою позицию, считая, что Н. Травкин абсолютно прав. Сторонники поддержки Н.Травкина постепенно сгруппировались вокруг моего заместителя, Виктора Таланова и поддерживающей его Калининской районной организации ДПР. Теперь, при реализации планов создания новой либеральной фракции внутри ДПР надо было считаться и с появлением анти-либеральной оппозиции уже внутр нашей Питерской организации. Партийная жизнь продолжалась.

14.3. Комиссия по науке и высшей школе и Петросовет в целом.

Практически через неделю после августовских событий состоялась запланированная уже давно поездка группы депутатов в г. Турку, для посещения там технопарка. Поездка была организована Ю.П.Савельевым, ректором Военно-механического института, ставшего уже стал университетом «Военмех», который продвигал идею создания технопарка в нашем городе, в который должны были войти и здания смого Военмеха, и комплекс зданий расположенного неподалеку Варшавского вокзала, который предполагалось по планам закрыть как вокзал. До Хельсинки и обратно мы плыли на теплоходе «Константин Симонов», и эта морская прогулка и помещение самого технопарка помогли несколько отойти от накала политических событий предшествующего времени.

Среди важных инициатив, направленных на поддержку научных исследований в нашем городе, которыми мы занимались в комиссии, нельзя не отметить участие городских властей в проекте российского правительства по со-финансированию региональных конкурсов научных исследований. Предполагалось, что если региональные власти выделяют на финансирование таких исследований определенную сумму, то и правительство выделит такую же сумму. Нам вместе с руководством ЛНЦ РАН удалось убедить городские власти выделить определенную сумму, и такой конкурс состоялся как раз осенью 1991 года. В моих дневниковых записях осталась отметка, что вечером 17 сентября, уже после вечернего правления ДПР, я выступал на телевидении с информацией о начале такого конкурса.

В конце сентября в комиссии состоялась очень интересная встреча с профессором А.И. Юрьевым – зав. Кафедрой политической психологии СПбГУ и его коллегой В.К. Васильевым, которая касалась как из центра тренинга руководителей, который они создали на базе бывшей Обкомовской дачи в Осиновой Роще, так и политико-психологических консультаций. Наше и конкретно мое сотрудничество с этой продолжалось достаточно тесно в последующие пару лет, вплоть до распада этого тандема. Вскоре я посетил их центр в Осиновой роще – бывшая дача Романова, на которой жили и Киров и Сталин (!), участок 2,5 гектара, прекрасное место для различных встреч. В субботу 12 октября я организовал визит туда А.Н. Беляева, и мы провели там в очень полезной беседе с Юрьевым и Васильевым очень полезные несколько часов.

Интересно, что встретившись на следующей недели у Саши Руденко в его ресторане на Фонтанке, А.И. Юрьев сообщил мне, что уже через пару дней после моего визита в Осиновую Рощу информация об этом уже лежала на столе у А.А. Собчака. То есть или за ним или за мной уже существовала слежка.

И снова о делах комиссионных. Приведу здесь запись из своего дневника о заседании нашей комиссии 3 октября: «На заседании решили много вопросов, и при этом практически не спорили. Похоже. Вышли на консенсус по широкому кругу проблем. Или – просто все уже устали?». И еще несколько примеров моей работы, как председателя комиссии. Так, в пятницу 18 октября участвовал в работе двух связанных с наукой заседаний. С утра был на собрании социологической ассоциации, где с докладом о задачах социологов в новых условиях выступал А.В. Тихонов, было интересно, в дискуссии выступил и сам. В два дня – собрание сотрудников институтов АН СССР – хотят сливаться с создаваемой Российской Академией наук. С основным докладом выступил Ж.И. Алферов, а я вспоминал нашу встречу с ним 28 января этого года, когда я рассказывал ему о перспективах создания Российской Академии наук. На этом собрании возобновил свое знакомство с Андреем Финкельштейном, который был одним из активистов физфаковского комсомола (см. раздел 4.3.), а теперь работал директором Института прикладной астрономии. Договорились встретиться многое обсудить. Эта встреча имела свое очень интересное предложение, но об этом – позже.

28 октября нашей комиссией были проведены открытые слушания «О вкладе науки в решение задач города», получилось очень конструктивно, 30 октября – активно участвовал в конференции по технопаркам. А 1 ноября состоялась депутатская свадьба – Оля Курносова, секретарь нашей комиссии, и Дима Грейс, тоже депутат Ленсовета венчались в Казанском соборе, а потом играли свадьбу в ресторане в Петропавловской крепости.

4 ноября – на заседании комиссии рассматривали конфликт между обществом «Знание», которое, кроме своего дворца на Литейном, претендует также и на здание на Невском проспекте, где находился ранее Ленинградский дом научно-технической пропаганды (в котором летом 1987 года прошли две первые дискуссии Ленинградского клуба «Перестройка», см. раздел 8.3). Вопрос был сложный, но мы все же вышли на конструктив – действительно, идея создания в этом здании Дома науки и техники с офисами научных научно-технических ассоциаций, может оказаться очень перспективной. А на следующей неделе – состоялась первое собрание Общественного совета по науке и высшей школе, все же созданного при мэрии Санкт-Петербурга, и я там выступал с приветствием от имени Ленсовета и нашей комиссии.

Будучи в Москве 11 ноября – весь день взаимодействовал и вел переговоры в Верховном совете РСФСР и Госкомитете по науке, продвигая там различные проекты нашей комиссии. Затрагивалась там тема и ситуации с Политологическим институтом, конечно. Вернувшись в Питер, провел очень конструктивную беседу с председателем Фона Имущества Э.Г. Бурэ о перспективах влияния на вузы через его Фонд имуществ, путем инвентаризации фондов вузов и институтов и контроля за их использованием.

В Москве 15 ноября будучи в Верховном Совете РСФСР, присутствовал на его историческом заседании, когда Б.Н. Ельцин представлял депутатам свои команду министров-реформаторов. Сильное было впечатление. А в самом конце ноября – участвовал в семинарах-тренингах для представителей Президента РФ в субъектах РФ, которые были организованы на базе центра А.И. Юрьева в Осиновой Роще. Выступал там сам и организовывал выступление Саши Беляева. В это же время – по приглашению А.В. Федотова – приезжал и в Особняк Кочубея в Пушкине, где тот прочел мне лекцию о его работе и провел экскурсию по особняку. Он также предложил мне инициативу по созданию Ассоциации центров по подготовке кадров, которую полностью поддержал. В конце декабря у нас в помещении комиссии уже собрался оргкомитет такой ассоциации.

14.4. От Политологического института – к Северо-западному кадровому центру.

Этот раздел посвящен началу процессу трансформации Политологического Института (бывшей Ленинградской Высшей партийной школы) в Северо-Западный кадровый центр, который позже стал Северо-Западной Академией государственный службы при Президента РФ. Ранее уже упоминалось, что начальным этапом такой трансформации было решение комиссии по науке и высшей школе о создании Попечительского совета этого института. 30 сентября состоялась первая встреча этого совета в составе вице-мэра В.Н.Щербакова, народного депутата РСФСР и Ленсовета Ю.М.Нестерова, профессора, д.ю.н. Я.И.Гилинского, социолога, бывшего заместителя председателя Ленгорисполкома по социальной политике А.В. Тихонова и директора Экономико-математического института РАН Б.Л. Овсиевича. Разговор был непростой и связанный с необходимостью согласования всех решений с А.А.Сочаком, который по прежнему настаивал на сохранении на посту ректора обсуждаемого института бывшего секретаря Ленинградского обкома КПСС по идеологии Ю.А. Денисова.

На следующий день состоялась вторая встреча Попечительского совета. Выяснилось, что А.А. Собчак издал свое распоряжение о Политологическом институте – то есть он сам хочет все решать. Мы решили добиваться письма от Председателя Госкомитета РСФСР по вопросам науки и высшей школы Н.Г. Малышева А.А. Собчаку и А.Н. Беляеву о том, чтобы состав Попечительского совета представили в Комитет по науке и высшей школе РСФСР в согласованном виде. С тем и послали Юру Нестерова в Москву, но вернулся он ни с чем, ни Н.Г. Малышев ни его заместитель В.Г. Кинелев его не приняли…В итоге за это дело взялся я и 4 октября я получил от Н.Г. Малышева требуемое письмо по Попечительскому совету Политологического института. Я не помню точно дальнейших событий по утверждению состава Попечительского совета, помню только, что Ю.М.Нестеров и А.В.Тихонов из него выпали на этапе согласования его состава с мэром города. От заседания этого совета во главе с В.Н. Щербаковым, которое состоялось в Таврическом дворце 31 октября, в дневнике осталась запись: «Тягостное впечатление – Лебедь, рак и щука…». Следующее заседание этого совета состоялось 13 ноября, мы разбирались в ситуации, возникшей после приказа Ю.А. Денисова о ликвидации Политологического института. Нелегко мне приходилось на этом заседании в отсутствие Ю.М. Нестерова и А.В. Тихонова, приходилось озвучивать одному то, что мы могли бы втроем.

Ситуация сдвинулась с мертвой точки в конце ноября, когда в Москве я познакомился с Х. Бековым, который только что был назначен директором департамента кадров Совета Министров РСФСР. Он предложил создание сети региональных кадровых центров, входящих на ассоциативной основе в Кадровый центр при Президенте РФ. В этой ситуации появилась и возможность провести в руководители Северо-западного кадрового центра профессора В.В. Чубинского, несмотря на сопротивление нашего мэра. Я получил определенные полномочия от Х. Бекова для дальнейших действий и с оптимизмом вернулся в Питер.

Результатом открытия «окна возможностей» стало проведение 4 декабря выборов ректора пока – Политологического института – но с перспективой преобразования его в Северо-Западный кадровый центр, как часть единой сети подобных центров в России. Срочно был объявлен конкурс на эту должность. Конкурсной комиссий стали члены существовавшего на тот момент члены Попечительского совета, ее председателем стал В.Н.Щербаков, а заместителем – автор этих строк. Я уже не помню, сколько человек подали документы, но к участию в итогом голосовании было допущено шесть человек. Два из них были хорошо предсказуемы – это нынешний директор Политологического института Ю.А. Денисов и профессор этого же института, В.В. Чубинский-Надеждин, известный в нашей стране ученый и представитель либеральной части преподавателей института, которого поддерживала демократически настроенная часть Ленсовета. Третья кандидатура возникла достаточно неожиданно. Начальник Петербургской милиции, генерал-майор А.Г. Крамарев, который пользовался большим авторитетом практически у всех политических и иных сил в городе (кроме, разумеется, мэра А.А. Собчака) как честный профессионал, предложил кандидатуру Э.П. Теплова, подполковника МВД, а до этого сотрудника внешней разведки. По словам А.Г. Крамарева, его протеже мог бы стать вполне нормальной кандидатурой в ситуации, если у профессора В.В. Чубинского-Надеждина не будет шансов на избрание. Среди его остальных деталей его характеристики Э.П. Теплова была такая: Теплов, также, как и сам Крамарев уже полтора года тому назад вышли из рядов КПСС, считая, что силовики-профессионалы должны быть вне любых политических партий.

Кроме них, к конкурсу в виде выборов членами попечительского совета было допущено еще трое, это Потемкин, и еще двое, фамилии которых начинались на Б. и Е. Рассмотрев все кандидатуры, и заслушав кандидатов, мы, члены попечительского совета, решили провести тайное голосование. Голосовали все двенадцать членов попечительского совета, или кадровой комиссии. Итоги первого тура голосования (привожу по дневниковым записям): Ю.А. Денисов: 5 - за, против – 7: В.В. Чубинский-Надеждин : за – 5, против – 7; Э.П. Теплов: за – 9, против- 3; Е.: За- 1, против – 11; Б.: За- 0, против – 12; Потемкин: за – 0, против – 12. На второй тур выходят Ю.А. Денисов и Э.П. Теплов. Они получаю такие голоса: Ю.А. Денисов: за – 3, против – 9; Э.П. Теплов: за - 8, против – 4. Таким образом, по итогам работы конкурсной комиссии для утверждения предлагается кандидатура Э.П. Теплова, которую и повез в Москву на утверждение Х. Бекову его сотрудник, участвующий в процедуре конкурса.

Эта кандидатура и была вскоре утверждена, несмотря на достаточно сильную отрицательную реакцию мэра Санкт-Петербурга, а Э.П. Теплов мог приступить к работе, но… он не мог получить печать института от Ю.А. Денисова. Сейчас это звучит скорее юмористически, но тогда, в декабре 1991 года, все было всерьез. Эрнст Петрович Теплов звонит мне по телефону и жалуется, что не Ю.А. Денисов публично сказал, что никогда печать мне не отдаст. Ну что было мне делать в такой ситуации? Я звоню Ю.А. Денисову, договариваюсь с ним о встрече и спрашиваю: «Уважаемый Юрий Алексеевич, я с уважением отношусь к вашему решению не отдавать печать Э.П. Теплову. Ну а мне-то, председателю комиссии Петросовета вы печать отдадите?» - «Вам, Александр Юрьевич, конечно же, отдам». Хорошо, я приглашаю обоих в кабинет ректора института, сажусь на его места, слева сидит Э.П. Теплов, справа – Ю.А. Денисов. Денисов по моей просьбе передает мне печать. Я повертел ее в руках, и передал Э.П. Теплову – «А теперь, руководите!».

Сейчас трудно такое себе представить, но тогда, в декабре 1991 года, некоторые проблемы и игры амбиций разрешались именно подобным образом.

14.5. Некоторые итоги уходящего 1991 года.

Бурный и тревожный 1991 год подходил к концу. Конечно, в этих главах я о многом не успел сказать. Так, например, я продолжал учиться уже на втором курсе спецфакультета СПбГУ, чтобы получить высшее юридическое образование и даже успевал иногда слушать там лекции. Но к зачетам и экзаменам приходилось готовиться всерьез. Почти каждую неделю – или раз в неделю я умудрялся ездить в свой институт в Песочный, где обсуждал итоги исследований, участвовал в планировании будущей работы, но все сильнее ощущал, что это уже – не мое, что я уже выбрал себе иной путь…

Наконец, я продолжал читать на физфаке для нашей специальности – молекулярная биофизика – курс лекций по радиобиологии, на который приходило достаточно много студентов. По просьбе А.И. Юрьева я начал также небольшой курс лекций уже в области политологии для студентов психологического факультета СПбГУ.

Если же обратиться к итогам уходившего года, то для меня он стал годом моей профессионализации как политика, причем в самое критическое время для нашей страны. Опыт, полученный мною в Риге в январе, потом – впечатления от событий и ситуации в Грузии, включая Абхазию и Южную Осетию, наконец, мое участие в отражении путча – все это до определенной степени изменило меня, так как я получил опыт, про который ни в какой книге не прочитаешь. Ну и, конечно, опыт партийного строительства и участия в развитии и Демократической партии России и движения «Демократическая Россия», все это приводило, в том числе, и к избавлению от определенных иллюзий, которые были у мен еще год тому назад.

Если же обратиться к нашей стране в целом, то 1991 год был годом завершения фактически двух двоевластий. Первое двоевластие - власти КПСС и власти советской – завершилось в конце августа этого года, после провала путча, который скрывался под аббревиатурой ГКЧП, что привело и к запрету самой КПСС. Второе двоевластие – между властью советской (то есть структур СССР) и властью российской, закончилось фактически примерно в то же время, но ССГ (союз суверенных государств) все же существовал, причем более на уровне международной, чем внутренней политики. Это двоевластие завершилось в декабре 1991 года подписанием беловежских соглашений.

Сегодня, в 2017 году, когда я пишу эти строки, уже стало почти повсеместно принятым словосочетание «развал Советского Союза», которое подразумевает, что был кто-то, кто сознательно его разваливал. Однако для меня по прежнему гораздо точнее звучит «распад Советского Союза», как некоторый естественный процесс, особенно если вспомнить закономерность, что все империи рано или поздно распадались (или разваливались). Конечно же, СССР был империей особенной, империей «положительного действия», в которой по крайней мере в двадцатых и начале тридцатых годов, ресурсы не выкачивались из периферии, а наоборот, направлялись туда. Тогда же распад СССР уже казался для меня и моих друзей чем-то естественным, по крайней мере процессом мирным, так как попытки сохранить СССР силой все время приводило к кровопролитию. Наконец, неготовность среднеазиатских республик начать переход к рынку приводил и к оттягиванию этого начала и в России. Знаковым событием для всех политически активных людей стал референдум о независимости Украины, состоявшийся 3 декабря 1991 года, после его итогов теряли всякий смысл любые попытки реанимировать новоогаревский процесс.

Можно было бы предотвратить распад хотя бы части СССР? Очень сложно ответить на это. Возможно, некоторый шанс был бы, если б в свое время М.С. Горбачев решился бы на всенародные выборы президента СССР, эти выборы стали бы важным символическим шагом. Решающим же событием, сделавшим процесс распада СССР уже необратимым, стала, на мой взгляд, попытка вернуть старую форму власти, предпринятая в августе гэкачепистами. После этого события процесс уже стал необратимым.

Итак, два двоевластия, в ситуации которых жила наша страна, завершились в 1991 году. Однако оставалось и продолжало развиваться третье двоевластие – советской власти, которая олицетворялась депутатами этих советов – и властью исполнительной, во главе с Президентом России, который, наряду с Советами, обладал теперь уже и собственной легитимностью. Это же относилось уже отчасти и к избранным мэрам двух российских столиц. Острота проблемы на российском уровне была связана с тем, что по действовавшей тогда Конституции РСФСР, в соответствии со статьей 104, Съезд народных депутатов был «правомочен решить любой другой вопрос, относящийся к компетенции РСФСР», а Президент РСФСР такой возможности не имел, хотя легитимность последнего уже была выше. Это третье двоевластие стало причиной острого политического кризиса 1993 года, но эти события уже относятся к «жизни вне СССР», то есть не являются темой этой книги.

[1] Автобиография Петербургского горсовета. 2-й том.– СПб: Издательство Александра Сазанова, 2011. – С. 194.

[2] Новейшие политические партии и течения в СССР (документы и материалы). - М., 1991.

[3] Демократическая газета, март 1992 г., N 11(41), с.2.

[4] Сборник информационных, аналитических и методических мате­риалов Ленинградского комитета поддержки движения "Демокра­тическая Россия", Вып.1, июль 1990 г.

[5] Демократическая газета, 22 декабря 1990 г., N 3, с.1.

[6] Именно этим известием встретила нас страна после нашей поездки в США, описанной в разделе 11.4.

[7] Отъезд этого грузовика с людьми «в крапчатых беретах» я увидел на пленке уже в августе этого года, когда поехал в Ригу давать показания следователю Прокуратуры СССР, у которого была большая коллекция видеозаписей этой ночи. На двух из них, кстати, я увидел и себя.

[8] См., например, интервью со мною в: В.Савичев. ОМОН наводит шмон.//Аргументы и факты, 1991 г., №4.

[9] Исаков Л., Попов Ю., Сапрыкин В., Севенард Ю., Фадеев А. Вместо демократии - диктатура "люмпен-интеллигенции" // Ленинградская правда, 19 января 1991 г.

[10] Адель Калиниченко. Перед угрозой переворота создан блок депутатов «Демократическая Россия».// Невское время, 12 февраля 1991 года ( в тексте – мои, как «одного из инициаторов создания блока» ответы на вопросы А.Калиниченко).

[11] Исаков и др, 1991.

[12] Сарцинелли Ульрих. Личность и политика. // Политика и личность. / под ред. Й.Поллака, Ф.Загера, У. Сарцинелли, А.Циммер. – Харьков: Гуманитарный центр, 2012. – C.17-35.

[13] Как известно, уже год спустя он был свергнут своими бывшими сторонниками.

[14] Горный М.Б.25 лет демократии в Санкт-Петербурге: «Ленсовет-21» и возвращение городу его исторического названия.// Публичная политика - 2015. Сборник статей. / Под редакцией М.Б.Горного и А.Ю.Сунгурова. – СПб: Норма., 2016. C. 8-31.

[15] На круги своя…К 25-летию возвращения исторического имени Санкт-Петербургу. – СПб.: Издательство Александра Сазанова, 2016.

[16] Год спустя А.П. Лукошкин станет одним из учредителей Российского союза ректоров

[17] Подробнее о деталях этого процесса см.: Горный, 2016.

[18] В.В.Иофе. Что делать с архивами КГБ?. // Персональная страница В.В.Иофе на сайте общества «Мемориал», http://www.memorial-nic.org/iofe/51.html. О работе группы по изучению роли КГБ рассказывает также в своей книге (Цена свободы. – СПб.: Изд-во “Библиополис”, 1998) депутат Ленсовета А.Я.Винников

[19] Спустя шестнадцать лет, в 2007 году, когда я вел передачи на кабельном телеканале «ВОТ» - «Ваше общественное телевидение», меня попросил заранее записать передачу на август, чтобы потом показать ее в записи. Я решил тогда посвятить события ГКЧП в августе 1991 года в провести ее в виде диалога с Ю.П. Беловым. Запись состоялась, при этом она содержала достаточно важную информацию об обстоятельствах ГКЧП, о которых я упомяну несколько позже. После ее окончания Ю.П. Белов сказал мне, что он неважно себя чувствовал и не хотел приходить на запись, но пришел только потому, что хорошо помнит и ценит ту тональность, в котором я провел ту беседу с ним в Смольном в ходе нашего депутатского расследования.

[20] Отчет комиссии по депутатскому расследованию обстоятельств государственного переворота на территории Ленинграда. // Вестник Ленсовета, 1991. N 6. С. 4-16.

[21] А.Ю.Сунгуров. Депутатские комиссии по расследованию как пример реализации контрольной функции парламента. //Российский парламентаризм: региональное измерение: материалы III Всероссийской конференции с международным участием. - Томск: Изд-во Том.гос. ун-та, 2014 г. – С. 11-15.

[22] Карпов М. Афанасьев и Пономарев манипулировали II съездом "ДемРоссии". //Независимая газета, 14 ноября 1991 г.