Малые Мшары. — Что мне делать? (служебная страница)
НЕ ДЛЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОГО ПРОЧТЕНИЯ !!! — НАЧАЛО ЗДЕСЬ
— Убей ее! – хором воскликнули Малые Мшары. Убить. Как? У него с собой не то что оружия – футболки-то нет. Всего имущества – штаны, да ветровка... В кармане которой все еще покоился пакетик спидов, достаточной, чтобы обеспечить отравой весь район... Или небольшую запруду.
Разорвав пакетик, Дима всыпал весь белый порошок прямо в центр омута – туда, где вокруг огромного кокона вились в беспорядочном танце уже темно-багровые черви. Вода вспенилась, отростки жадно хватали высыпанные в воду «крошки» будто карпы, которых Дима с мамой как-то раз кормил в парке. Поглощая порошок, черви вздрагивали, но продолжали пульсировать, передавая отравленную теперь жидкость окуклившемуся в омуте созданию. Через стенки было еле-еле видно, как то дергалось, металось и корчилось, получая дозу яда. Вот побелела одна из створок гигантского яйца, за ней и вторая. Изменив цвет, они отслаивались, отшелушивались, превращаясь в скопления мелких ошметков, что растворялись в воде.
Уже через несколько минут все кончилось. То, что осталось от бабушки Зондер теперь скопилось густой грязной пеной по краям берега. Там, в центре успокоившегося теперь пруда покоилось нечто похожее на завядший цветок, в центре которого лежала, скрючившись, крошечная бледная фигурка, не больше младенца. Вскоре распалась и она – растворилась и опала сама в себя, превратившись в прах.
— Вот и усе-се-се... – раздалось эхо, но совсем рядом, над самым ухом. Дима обернулся, но за спиной никого не было. Лишь взглянув на свое отражение в воде, он увидел говорившего и застыл, не в силах пошевелиться от сковавшего конечности ужаса. Через стук зубов он смог выговорить:
— Неважно. Я из тех самых страшных русских сказок, где побеждает зло...
Отражение в грязной, неспокойной воде было нечетким, но Дима разглядел более чем достаточно – и гигантский рост неведомого собеседника, и его шубу, сшитую из жертвенных даров – мертвых мышей, воробьев и иссохших женских тел. Над дырой, заменявшей твари лицо, вздымался венец, сплетенный из веток рябины и украшенный ягодами брусники. Тонкая, гибкая кисть размяла длинные – сантиметров в двадцать – пальца и коснулась Диминого плеча, а тот, к своему ужасу почувствовал это прикосновение.
— Не дрожи, оболтус. Не трону. Хошь, покажу, як дело было?
Сам того не желая, он кивнул. Тонкий палец метнулся с плеча к глазу и вонзился в него на всю глубину так, что, кажется, мог достать до мозга. И Дима увидел.
Увидел как темно-серый грузовик застрял в топях. Как люди в черной форме со свастиками на красных повязках выходят и принимаются толкать грузовик. Как сначала с дырой в голове падает наземь сначала один, потом второй. Третий бросает оружие, пытается что-то объяснить, но вышедший из леса мужик в рубахе прерывает поток немецкой речи метким броском топора. Из-за деревьев вываливают и прочие партизаны, принимаются обыскивать грузовик, открывают кузов. Показывается уже знакомый Диме ящик. Теперь надпись видится четко и ее можно прочесть полностью – «Sonderwaffe N0S-Fer-AT“. Мужики сбивают топорами замки и открывают ящики, распахивают рты в изумлении. Один наклонился слишком близко, и из ящика на него прыгает голая девица – длинные черные волосы, бледная, с красными прожилками кожа. Глотка мужика взрывается кровавым фонтаном, остальные пытаются девчонку оттащить, но... С перегрызенной глоткой падают и второй и третий...
— От так она к нам и попала, — прошелестело у Димы в голове.
Следом картинка сменилась и перед глазами появились Малые Мшары – такие, какими Дима их знал в детстве: паслись на пригорке козы, шел мужик за водой, где-то вдалеке тарахтел трактор. Как в фильме «камера» влетела в до боли знакомый домишко – еще с незаколоченными окнами и целой крышей. А внутри была настоящая бойня – доски пола измазаны кровью, в углу лежат бледные обескровленные трупы, а черноволосая девка – уже повзрослевшая, с широкими бедрами и пудовыми грудями – обгладывает шею какого-то бедолаги. В чертах ее лица Дима узнал бабку Надью – только гораздо моложе. А в углу избы копошится девочка лет пяти – играет с какими-то самодельными куклами.
— Твои родственнички... Своих она не трогала, знала, видать, что пригодятся ишшо...
И вновь изображение поменялось – теперь Дима видел убитого им деда Елизара, только молодого. Тот пробирется через какие-то непроходимые топи, то и дело проваливаясь по колено. На локте его висит лукошко, полное мелкого зверья – убитых воробьев, мышей и прочей живности. Вот он доходит до прогнившего поваленного дерева, останавливается и ссыпает в жадно раззявленное дупло свою ношу, шепча какие-то слова и мольбы.
В неразборчивом бормотании Елизара Дима разобрал часть слов: «Пробудись, батюшко, не допусти, защити. Все бери, плоть мою бери, кровь мою, только заступись...»
В глазах закрутилось, потекло. Вырос кругом ночной лес – ухает филин, шелестит листва. Идет бабка Надья по тропинке – пожилая уже, но еще бодрая – кличет корову.
— Майка! Майка, дрянь такая! Куда ты задевалася?
Еле-еле виднеются глубокие следы от копыт. Вот она поворачивает за дерево, продирается через бурелом и чавкает под ногами болотная кочка. А за ней...
— Тута я ее и подкузьмил. – шепчет другой.
Дима проваливается под землю, ныряет в черную влажную почву и чувствует, как бока щекочут черви и мокрицы. В нос ударяет тяжелый запах затхлости и плесени, расступается деревянная крышка и он оказывается лицом к лицу с покойницей. Платок подвязан с двух сторон – один прикрывает волосы, другой придерживает челюсть. А тулово, руки, ноги – все распалось, расплелось на длинные розоватые отростки, что ввинчиваются в землю и ползут-ползут куда-то к поверхности, а Дима следует за ними. Вот один обвил корень какого-то растения, запульсировал, а на стеблях его набухали болезненно-красные вздутые что утопленники плоды, сочащиеся порченой мертвой кровью. Вот малиновый червь любовно обвил собой картофельные клубни и те порозовели, наливаясь ядом бабки Надь. Вот целая стая отростков устремилась под дно колодца, проросла там и принялась выпускать цели стаи мелких, едва видимых глазом себе подобных тварей.
— Всю землю, всю водицу потравила стервь... Никого нетронутым не оставила...
Наконец, костистый палец покинул глаз парня, и тот вновь видел перед собой запруду, свое отражение в воде и, к своей досаде, фигуру за спиной.
— Долго я пытался тот сорняк вывести со своей земли, да больно упряма попалась тварь. Вот, пришлось, вишь, всю деревню уморить, шоб дальше не утекла. А ты, дурак, пришел бабку спасать, да? Ну шо, спас?
Дима не нашелся с ответом. Посмотрел на почти разложившуюся фигурку в воде. На языке вертелся вопрос.
— Но теперь-то все? – наконец, выдавил он.
— Як жеж! Гляди! – длинный палец ткнул в набухшие темные тучи, готовые вот-вот обрушиться на землю ливнем. Мазнуло заблудившимся солнечным лучом по краю одной, и та озарилась изнутри густо-малиновым. – Все здеся отравлено. Вода, земля, даже воздух. Ничего нельзя отсюда выпускать. И никого.
Услышав эти слова, Дима резко обернулся и посмотрел в пустоту – туда, где должна была стоять фигура жуткого создания. Вдалеке, над самым ухом раздался чей-то смех. А может, каркала ворона или залаяла пробегающая мимо лиса.
— А куды тебе возвращаться-то? А? Бате ты своему задаром не сдался, а мамку твою Тофик отыскал и мне подарил – вот она.
Отражение твари повернулось, будто похваляясь своей шубой. Краем глаза Дима заметил на висящее на ней еще одно женское тело – еще совсем свежее. С шеи свисал аккумулятор. Он поспешил отвернуться. Душили слезы, в горле набухал ком.
— Некуда тоби идтить. А ведь прабабка твоя еще не раз счастья попытает... Нешто не хошь за землю родную постоять? – уговаривал шепот ветвей и журчание воды. – Кроме тоби ведь некому...
— Что надо делать? – спросил Дима. Он ведь знал, что если приедет – останется навсегда. Какое чудо должно было его вытащить из этой глуши? Нет, в глубине души он знал – его путь закончится в Малых Мшарах.
— Просто впусти мене... – ответила сама земля, сам лес и даже ветер. Фигура в отражение уже обвивалась вокруг Димы, точно собираясь слиться с ним в сладострастных объятиях.
— Хорошо. – кивнул парень, глубоко вдохнул и уже было собирался произнести заветные слова, но вдруг задумался, после чего сказал: — Только сначала одно условие.
Когда-то черный, а теперь почти серый от грязи «Гелендваген» безнадежно застрял в размытой каше, названной по недоразумению дорогой.
— Тофик, брат, да похер на этого чепушилу. Ты сам посмотри, он бы тут уже сгинул. Дауай попробую задний ход...
— Уыходи! – скомандовал Тофик, распахнул пассажирскую дверь и ухнул в грязь едва не по колено. – Его мамаша четко сказала – Малые Мшары. Больше некуда.
— А мож он все-таки у бати, а? – умоляющим тоном протянул Умар – спрыгивать в это болото ему явно не хотелось.
— Ты думаешь, она после усего нам пурги нагнала? Уылезай, билять! И стуол захуати.
По размытому тракту эти двое шли добрые полчаса. Одежду можно было выжимать, а обувь и вовсе оставалось только выбросить. Но вот, наконец, перед ними показался черный шлагбаум и замазанный указатель.
— Зашкерился, сука. Ничего, я тебя из-под земли достану. Никто не кидает Тофика дуажды. – раздувал угли ярости бандит, шагая по раскисшему большаку.
— Слушай, брат, да не живет тут давно никто, ты посмотри! – указывал Умар на явно пустые и заброшенные дома.
— Здесь он – я нюхом чую! – ткнул себя Тофик дулом ствола в сгорбленный нос.
И действительно, на краю колодца как ни в чем ни бывало сидел должник. В зубах он вертел соломинку, болтал босыми – несмотря на холод – ногами и выглядел совершенно беззаботно. От такой наглости Тофик на секунду застыл, потеряв дар речи, после чего напористо зашагал к Диме.
— Пизда тебе, сученок, билять, я тебе туои же кишки скормлю! Иди сюда, су-у-у-...
Договорить Тофик не успел. Грязь под его ногами закопошилась, и из нее возникло длинное сегментированное тело размером с собаку. Многочисленные лапки обвили ногу, верхняя часть панциря вцепилась в колено, и по нему тут же растекся новокаиновый мороз, отключая всю ногу. Тофик не растерялся и принялся палить в уродливую тварь, но пули застревали в толстом панцире, не причиняя созданию никакого вреда.
Но Умар застыл на месте, не в силах пошевелиться. Он сам вырос в небольшом поселке и часто помогал бабушке с огородом в далекой Шушановке. Именно там лет в шесть он напугался до смерти, встретив медведку. Почти года она ему снилась, он плакал по ночам, боялся ходить в огород и не желал слушать никаких увещеваний – что они безопасны, что они не кусаются. Сейчас уже взрослый мужчина, он до сих пор с нелюбовью относился к этим созданиям. И уж тем более, никогда он не видел такой огромной.
— Умар, хули ты стоишь! А, сука!
Пистолет издал сухие щелчки, а нога окончательно отключилась, и Тофик повалился спиной в грязь. Медведка наползла сверху, надавила на грудь; гадкие усики ощупывали лицо.
Но Умар уже был занят своими проблемами – огромными прыжками со стороны леса к нему неслось что-то похожее одновременно на огородное пугало и на водомерку. Нервы его сдали и он, испустив какой-то тоненький «мяв» обмочился. Про пистолет в кобуре он давно уже забыл и теперь был способен лишь бессильно наблюдать как жуткая тварь с каждым прыжком оказывается все ближе. Оставалось буквально полметра, когда...
— Стой! – раздался голос должника. Тот спрыгнул с колодца и направился к чужакам. Движения его были рваные и какие-то нескладные, как у куклы, а взгляд светился безумным торжеством. Оказавшись совсем близко к Тофику, он взмахнул рукой, точно муху отгонял, и медведка послушно сползла с груди своей жертвы. Бандит тяжело дышал и с ненавистью смотрел на одержавшего верх должника. Он же обернулся куда-то за спину и вверх, сказал:
— Помнишь условие? Своими руками.
И в стылом тумане, стелящемся над деревней, Тофик заметил за спиной у Димы какую-то многосуставчатую тень, которая, кажется, одобрительно кивнула.