Старые баржи в затоне стоят здесь, сколько я себя помню. Десять минут ходу от шумного Вишнякового рынка, и окажешься у поймы Кубани. Их ржавые борта гниют, пустые черные люки слепо пялятся на водную гладь, непонятные надписи вроде «ДК-450» и «КП» соседствуют с граффити — признаниями в любви, матерными словами, иероглифами тегов. Друг с другом и с берегом их сцепляют толстые железные тросы, такие же старые и ржавые как сами баржи. Палубы завалены какими-то трубами, контейнерами и прочим металлическим ломом. Иногда на краю можно заметить одинокого рыбака, полощущего удочку в мутной заводи. Нередко днем можно увидеть подростков, пробирающихся через завалы — пофотографироваться, подурачиться. Глядя на них, я вспоминаю себя. Не так давно...
Медленно в снежном вихре проплывал за окнами зимний лес. Тускло горели лампы ночного освещения в вагонах. Пахло выпитой водкой, вареной курицей, носками и потом. Ворочались на своих полках пассажиры. Кто-то храпел, кто-то – наоборот, не мог уснуть и сквозь зубы призывал проклятия на головы храпунов. Едва-едва слышимая, будто комариная песнь, звенела музыка в чьих-то наушниках. Кто-то ковырялся в телефоне, кто-то пытался читать. Перешептывались кумушки, шлепали с молчаливой суровостью картами по столу вахтовики. Кто-то тайком курил в тамбуре. Пели свою перестукивающую колыбельную колеса. К следующей станции состав должен был добраться лишь к утру, и никто не предполагал, что остановку придется совершить раньше.
На ветровках оседала гадкая морось. По-октябрьски серое небо нехотя поплевывало вниз, попадая то на тощих дворняг, то на раскисшие мусорные кучи, то на головы пятерых подростков, что пробирались через пустырь. Последний день четверти расстроил одних и удовлетворил других, но в каждом разгоралось сладостное предвкушение целой недели осенних каникул.
В окне электрички проносились заснеженные поля; блестели как сахарные в свете придорожных фонарей. Полупустой вагон наполняло предпраздничное веселье, то и дело звучало набившее оскомину «С наступающим!»; пассажиры беззвучно чокались пластиковыми стаканчиками, шуршали подарочными пакетами, улыбались хмельно и слегка нервно — спешили домой к празднику. В теплом пуховике под мягкий перестук колес Кирилл начал было клевать носом.
Надька и Гендос расписались еще на киче, чтобы разрешили долгосрочные свиданки. Приезжала Надька всегда одна, без пацана, но оно и понятно – чего дитё на зону тащить? Да и не рассказывала она про него особо, на вопросы отвечала уклончиво, мол, «ребенок как ребенок», а Гендос лишний раз интереса не демонстрировал – с его статьей только чужими дитями интересоваться. Муж, по доброй русской традиции, «объелся груш», а большего Гендосу знать и не надо.