Хоррор-рассказы, обзоры, картинки, кеки, Шендеров
Уша
Это было в начале нулевых. Работал я в интернате для детишек с ТНР — ну, с неговорящими. Там, в основном, отказники жили: лёгкая, средняя умственная отсталость, глухари, немые, ну и совсем «овощебаза», кому в общество путь заказан. Эти до совершеннолетия лежат, мычат, кашу по рту гоняют, а потом, как восемнадцать стукнет — в ПНИ на пожизненное. У одного, помню, челюсть нижняя недоразвитая была, так он пальцами «жевал» — скатает еду в шарик, перетрёт и в рот. В общем, гнетущее место.
Лучший погонщик
Перед входом во дворец Амрит поправил бинты на лице. Ткань, влажная от сукровицы, липла к коже, вызывая невыносимый зуд. Дворец раджи гнездился в мангровых зарослях, окруженный несколькими расчищенными каналами. В их истоках стояли фильтрующие дамбы, превращавшие грязную болотную воду в прозрачные ручейки, однако не избавлявшие от тягучей вони разложения.
Творожное расстройство
Началось все еще когда я не умел ни ходить, ни говорить. Мою мать - девятнадцатилетнюю девчонку, совершенно морально не готовую к пестованию пиздюка, страшно пугало мое поведение. И тут ее можно понять. Описываемое поведение звучит как вполне стандартный троп для фильмов ужасов: ребенок поворачивает голову, пялится своими бессмысленными зенками в абсолютно пустой угол комнаты и начинает истошно орать. Ор продолжался, пока мою пустую голову не поворачивали в другую сторону. Из "консультантов" рядом были только охуительно "прохаванные" бабушки, которые искренне были уверены, что у шестимесячного ребенка не может быть психологических проблем, поэтому ответ был прост: "У него режутся зубки/болит животик/чешется жопа, потому что из-под нее...
Как рождаются городские легенды
Старые баржи в затоне стоят здесь, сколько я себя помню. Десять минут ходу от шумного Вишнякового рынка, и окажешься у поймы Кубани. Их ржавые борта гниют, пустые черные люки слепо пялятся на водную гладь, непонятные надписи вроде «ДК-450» и «КП» соседствуют с граффити — признаниями в любви, матерными словами, иероглифами тегов. Друг с другом и с берегом их сцепляют толстые железные тросы, такие же старые и ржавые как сами баржи. Палубы завалены какими-то трубами, контейнерами и прочим металлическим ломом. Иногда на краю можно заметить одинокого рыбака, полощущего удочку в мутной заводи. Нередко днем можно увидеть подростков, пробирающихся через завалы — пофотографироваться, подурачиться. Глядя на них, я вспоминаю себя. Не так давно...
Перегон
Медленно в снежном вихре проплывал за окнами зимний лес. Тускло горели лампы ночного освещения в вагонах. Пахло выпитой водкой, вареной курицей, носками и потом. Ворочались на своих полках пассажиры. Кто-то храпел, кто-то – наоборот, не мог уснуть и сквозь зубы призывал проклятия на головы храпунов. Едва-едва слышимая, будто комариная песнь, звенела музыка в чьих-то наушниках. Кто-то ковырялся в телефоне, кто-то пытался читать. Перешептывались кумушки, шлепали с молчаливой суровостью картами по столу вахтовики. Кто-то тайком курил в тамбуре. Пели свою перестукивающую колыбельную колеса. К следующей станции состав должен был добраться лишь к утру, и никто не предполагал, что остановку придется совершить раньше.
Приютский ангел
На ветровках оседала гадкая морось. По-октябрьски серое небо нехотя поплевывало вниз, попадая то на тощих дворняг, то на раскисшие мусорные кучи, то на головы пятерых подростков, что пробирались через пустырь. Последний день четверти расстроил одних и удовлетворил других, но в каждом разгоралось сладостное предвкушение целой недели осенних каникул.
