Война на САМОуничтожение
Начало здесь. Первой экзистенциальной войной индустриальной эпохи я склонен считать Парагвайскую войну или иначе Войну Тройственного альянса 1864-1870 гг. Между Парагваем с одной стороны и Бразилией, Уругваем и Аргентиной с другой. Маленький Парагвай имел самую бурно развивающуюся промышленность в Южной Америке и самую современную армию, простроенную на передовом тогда принципе всеобщей воинской обязанности. Кстати, примечательно, что бурное развитие происходило не в условиях рыночной экономики, а в рамках социалистического, как бы сказали теперь, планового хозяйства. Государство было ключевым собственником в стране – ему принадлежали сельхозугодья, львиная часть промпредприятий, инфраструктура (верфи, телеграфные линии, железные дороги) так же находилась в руках правительства и развивалась за счет казны. У президента Парагвая Франсиско Лопеса случилось головокружение от успехов, и он возжелал создать на континенте великую Американскую империю во главе с собой.
Для начала он решил выполнить программу выхода Парагвая к морю и создания океанского флота, как торгового, так и военного – без этого супердержавой стать невозможно. Планировалось это сделать путем инкорпорации прибрежной страны Уругвай, которая тогда пребывала в статусе несостоявшегося государства (failed state), и за власть там боролись две партии – пробразильская и пропарагвайская. Бразилия решила решить вопросов свою пользу силой и вторглась в Уругвай с целью поддержки своих прокси. Лопес в ответ объявил войну Бразилии. Но общей границы с Уругваем у него не было, поэтому до кучи он начал воевать еще и с Аргентиной, через территорию которой собирался пробиться к Уругваю. Сторонники Лопеса в Уругвае ожидаемо были разгромлены, и Парагвай оказался в состоянии войны сразу с тремя соседними странами – самим Уругваем, Аргентиной и Бразильской империей.
Уже попахивает безумием, не так ли? Но на первых парах профессиональная 38-тысячная парагвайская армия доминировала над 8-тысячной армией Аргентины и 16-тысячной армией Бразилии, состоящей в значительной части из черных рабов, которые завербовались на службу взамен получения свободы. Но у Парагвая фактически не было флота, поскольку пять заказанных в Европе броненосцев не успели прибыть в Асунсьон до начала войны, а в дальнейшем были перекуплены Бразилией. Ко всему прочему Лопес был сумасшедшим диктатором, фанатично верящим в свою мессианскую роль (никого не напоминает, а?) и потому вел боевые действия крайне пассивно, будучи уверенным, что Аргентина перейдет на его сторону. Мол, зачем уничтожать аргентинскую армию, если это армия будущего союзника? Так что свой единственный призрачный шанс победить в ходе молниеносной войны Парагвай упустил.
Специфика театра военных действий заключалась в отсутствии системы сухопутных дорог, все коммуникации осуществлялись по реке Пране, ключевые города располагались на ее берегах. Так что туда, куда парагвайские солдаты смогли добраться, они неизменно одерживали победы. Но после того, как бразильский флот взял под контроль Прану, парагвайцы в занятых ими городах оказались в ловушках. Ни героизм, ни профессионализм, ни превосходство в вооружении не стоят ничего, если солдатам нечего жрать и нет подвоза боеприпасов.
Пусть и титаническими усилиями, но союзники в течении нескольких лет перемололи парагвайскую армию, используя подавляющее превосходство на воде и достигая таким образом подавляющего численного перевеса в сражениях за счет свободы маневра силами. На этом этапе войны обычно всегда заканчивались капитуляцией проигравшей стороны. Точнее, в большинстве случаев слабейшая сторона не доводили дела до полного разгрома армии, а запрашивала мир, когда понимала, что шанс победить упущен. Но иногда доходило и до полного разгрома, что вынуждало принимать более тяжелые условия капитуляции.
Лопес же принципиально отказывался капитулировать и продолжал уже безнадежно проигранную войну. Даже лишившись армии. Даже лишившись столицы (по понятиям того времени это означало абсолютный разгром). Даже когда в Парагвае КОНЧИЛИСЬ МУЖЧИНЫ в буквальном смысле слова, Лопес стал мобилизовать женщин и детей в возрасте от 9 лет. Совершенно беспрецедентное сражение произошло в 1869 г. у Акоста-Нью, где из 6 тыс. парагвайских солдат 3,5 тыс. были детьми в возрасте от 9 до 15 лет.
Завершилась война только после того, как в ходе сражения погиб сам безумный Лопес, считавший, что смерть нации предпочтительнее признания поражения. Только его гибель предотвратила полное уничтожение населения Парагвая, в котором к 1871 году от довоенного населения в 1,3 млн. осталось примерно 220 тыс. жителей, из них лишь 28 тыс. мужчин всех возрастов. На этом бы история Парагвая и закончилась, а его земли достались победителям, но те отхватили каждый по большому куску, оставив между собой буферную зону, чтобы избежать войны уже друг с другом. Бразилия опасалась столкновения с Аргентиной и потому настояла на сохранении Парагвая.
Еще один примечательный факт: после войны в Парагвае, глубоко католической стране, из-за дефицита мужчин было официально разрешено многоженство. После этой бесславной и бессмысленно-жестокой войны самая экономически развитая страна Южной Америки более 150 лет пребывает в статусе лузера, являясь одной из беднейших стран на континенте и в мире. Вопрос, какие выгоды приобрели победители, так же не имеет ответа. Ну, приросли территориями. А что, им территорий не хватало? Или на этих труднодоступных территориях было нечто особо ценное?
Парагвайцы своей позорно проигранной войной, конечно, безмерно гордятся, и дело доходит до полнейшего безумия – у них даже День ребенка приурочен ко дню битвы у Акоста-Нью.
Из этого выводим еще одно эмпирическое правило: экзистенциальная война максимально энергозатратна, то есть она требует тотальной концентрации сил социальной системы, необходимых даже не для победы (победу это никак не гарантирует), а всего лишь для поддержания процесса. К чему приходим: если война имеет рациональные экономические причины, то экзистенциальный формат становится невыгодным никому – ни агрессору, ни жертве агрессии. Первый даже в случае победы не получит тех выгод, что позволят хотя бы компенсировать затраты, второй подорвет свои силы и отстанет в развитии.
Поэтому случаи экзистенциальных войн между странами в индустриальную эпоху чрезвычайно редки, и выбор подобного формата противостояния происходит обычно по причине грубой ошибки в оценке сил противника, как это имело место в случае с гитлеровской агрессией против СССР, который фюрер счел колоссом на глиняных ногах. Либо накал противостояния объясняется мировоззренческими противоречиями противников. В этом ключе можно рассматривать японские колониальные войны, которые велись с позиций абсолютного национального превосходства или кавказскую войну, имеющую характер межцивилизационной. Впрочем, последняя не является индустриальной войной. Другой вариант: начинается война, как война за доминирование (конкурентная война), но заходит в тупик и постепенно происходит эскалация до наивысшего уровня. Таковой и стала Парагвайская война.
При этом стоит понимать, что сам по себе масштаб насилия и уровень ожесточения – еще не показатель экзистенциальности. Даже кровавая Первая мировая война, забуксовавшая в позиционном тупике, не приобрела такой характер. Экзистенциальность придает конфликту целеполагание сторон. В том случае, если речь идет не о доминировании, а именно об УНИЧТОЖЕНИИ противника, война становится экзистенциальной. В ходе Первой мировой войны ни одна из сторон не ставила цели уничтожения вражеской государственности, не говоря уж о геноциде населения. Поэтому большевики выступили инициатором сепаратного мира со странами Центрального блока и этот мир стал возможен.
Но согласитесь, совсем другой расклад возникал в том случае, если немцы, австрийцы и турки ставили бы своей целью этнические чистки и колонизацию Восточно-Европейской равнины и Кавказа. В этом случае экономические и политические соображения не имели бы решающего значения. Какая в этом случае разница, кто у власти в государстве – царь или большевики, если самого вражеское государства должно прекратить свое существоание? Как можно иди с ним на мир, тем более, в ситуации, когда возникла возможность его добить?
Вот почему экзистенциальный характер противостояния присущ именно гражданским войнам. Они обычно гораздо более иррациональны, длительны, жестоки и редко завершаются компромиссом, обычно ведутся до полного уничтожения/капитуляции/бегства противника. Но даже в этом случае, как я показал выше на примере гражданской войны в России, бескомпромиссная борьба на уничтожение ведется между ключевыми противниками, если можно так сказать, точечно, на уровне носителей идей. При этом на низовом уровне мобилизованные крестьяне или бывшие офицеры могли спокойно переходить из одного лагеря в другой. Что касается всевозможных третьих сил, то и красные, и белые считали целесообразным привлекать их пряником, а не запугивать кнутом или хотя бы идти на вынужденный компромисс. Лозунг «Кто не с нами – тот против нас» не был принципом реальной политики.
Ведутся ли экзистенциальные войны в современности? Да, ярчайший пример – конфликт между Израилем и Палестиной. Конечно, арабское государство не является полноценным, но при этом нельзя считать почти 80-летнее противостояние гражданской войной. Эта война не просто между разными социальными системами, это война носит межцивилизационный характер. Ну или даже можно сказать, что это война между цивилизацией и дикостью из-за колоссальной разницы в уровне развития противников. Тем не менее, она дает нам возможность отрефлексировать еще одну важную характеристику экзистенциальной войны: стратегия не играет в ней никакой роли.
Стратегия – это план достижения цели, в случае с войной – план победы в ней. Но суть экзистенциальной войны не в военной/экономической /политической победе над противником. Единственный возможный ее финал – устранение врага. Но поскольку палестинцы не способны ни уничтожить Израиль, ни нанести ему военное поражение, то и нужды в стратегии у них нет. Сам процесс противоборства становится целью существования. Таким образом смысл борьбы полностью утрачивается.
Однако десятилетиями вести войну, единственный смысл которой – национальное самовыражение (причем это единственная форма самовыражения) можно только в одном случае – если в нее вовлечены широкие массы населения. Не обязательно настолько широко, как это имело место в Парагвае, но суть в том, что все общество должно быть вовлечено в процесс – напрямую (непосредственное участие в боевых действиях), политически (активная, публичная поддержка войны), экономически (безропотное несение военных издержек).
Даже семья, как ячейка общества, становится кузницей войны, ведь если родители воспитывают детей в духе пацифизма и толерантности, то через одно поколение пожар тотальной войны затухнет из-за массового саботажа и неприятия ее населением. И наоборот, если ребенку с детского сада внушают, что высшее счастье – стать шахидом и подохнуть во имя святого дела, если дома у него на стене висят большие портреты погибших дедов, дядьев и старших братьев, а родители вдалбливают сынуле, что он обязан отомстить за них – только в этом случае экзистенциальный характер войны можно поддерживать десятилетиями.
В обществе, ведущем экзистенциальную войну, наблюдается консенсус относительно ее «священного» характера, оппозиция отсутствует, несогласие с общим мнением воспринимается как акт пособничества врагу с соответствующими последствиями.
Экзистенциальная война может носить как взаимный, так и односторонний характер. Те же израильтяне, например, вполне готовы сосуществовать с палестинцами, более того, они готовы сосуществовать с ними даже в рамках одного государства (более двух миллионов арабов имеют израильские паспорта), в котором меньшинства имеют привилегии (собственный суд, отсутствие воинской повинности).
А вот палестинцы, даже когда их оставили в покое в секторе Газа, отгородившись стеной, начали копать подземные ходы, чтобы добраться до проклятых сионистов и немного с ними повоевать. И вопросы, зачем воевать, для чего, какова цель, есть ли план, моджахедов совершенно не интересуют, война для них – высшая форма самовыражения. Они ничего не умеют, ни на что не способны, только плодиться и убивать врагов. Все потому, что война для них носит экзистенциальный характер.
Нечто подобное мы наблюдаем в Афганистане. Да, там с 1978 г. идет, прежде всего, гражданская война, но как раз внутреннее противостояние имеет форму межплеменной борьбы за доминирование, а не войны на уничтожение. Если утрировать, то номадисты-пуштуны спорят за приоритет с оседлыми племенами таджиков, узбеков и хазарейцев. При этом афганцы крайне нетерпимы к любому иностранному вмешательству в свои внутренние дела, что хорошо прочувствовали на своей шкуре британцы еще в XIX веке. Их война с интервентами носила экзистенциальный характер, и потому все они были вынуждены уходить из страны.
С «шурави» афганцы воевали почти 10 лет, с коалицией во главе с США – 20 лет. Они могут считать себя победителями, поскольку не позволили оккупантам навязать свою волю. Но какова цена «победы»? Афганистан – одна из самых диких, бедных и бесперспективных стран мира. Это тот самый случай, когда поражение принесло бы больше пользы, чем победа. И к палестинцам относится то же самое. Кстати, с уходом интервентов гражданская война в Афганистане не завершилась, а вернулась к привычному формату межплеменной грызни. Сейчас она продолжается в режиме малой интенсивности, но в любой момент может обостриться, как уже не раз бывало.
Наконец можно перейти к российско-украинской войне. Понимаю, что беспристрастно и отстраненно абсолютное большинство моих читателей анализировать ее не могут, потому что принадлежат к той или иной стороне и, соответственно, находятся под воздействием украинской или российской пропаганды. В любом случае 99% людей воспринимают любой военный конфликт эмоционально, с точки зрения правоты, что, конечно, полнейшая глупость. Абсолютно все стороны во всех войнах вышивают на своих знаменах лозунг «Наше дело правое». Я не собираюсь никого переубеждать, тем более, перевербовывать. Могу лишь мимоходом посочувствовать безмозглым зомби с обеих сторон, которые ищут во мне проводника вражеских нарративов, и перехожу к безжалостному для обеих лагерей срыву покровов.
КТО ПОБЕЖДАЕТ. Для начала оценим силы сторон и их текущее положение. Когда я констатирую, что Украина проиграла, это обычно вызывает лютую истерику как у украинских переможцев так и у российских проукраинских либералов. Но суровая реальность заключается в том, что в результате войны Украина:
- Понесла территориальные потери (два региона оккупированы полностью, пять – частично);
- Понесла громадные демографические потери (по данным ООН беженцами стали семь миллионов украинцев, еще минимум 5,5 млн населения проживают на оккупированных территориях, включая Крым). То есть фактически речь идет о потери трети всего довоенного населения. Вишенкой на торте – катастрофическое падение рождаемости, только за прошедший год она составила без малого 6%. Таким образом смертность почти втрое превысила рождаемость.
- Приходит в упадок инфраструктура. Вследствие того, что боевые действия идут на украинской территории, эта зона превращается в выжженную землю. Так же происходит уничтожение тыловой инфраструктуры ракетно-дроновыми ударами.
- Экономика деградирует, население нищает. Тут все совершенно очевидно: производство и потребление падает, кабальные долги нарастают.
- Политические трансформации превратили Украину в авторитарную диктатуру, и чем дольше страна существует в состоянии войны, тем меньше шансы на послевоенный откат. Население утратило значительную часть основных гражданских прав (временно, ага).
- Утрата суверенитета происходит вследствие возрастающей зависимости от западных партнеров, поскольку Украина не способна самостоятельно вести войну с превосходящим по силе противником.
Вопрос о том, что приобрела Украина в ходе войны, повисает в звонкой тишине. Очевидно, что НИЧЕГО. И в принципе не сможет ничего приобрести.
Теперь рассмотрим по тем же критериям текущее положение РФ:
- Приобрела территории (на кой хрен они ей, непонятно, но формально она в плюсе).
- Нарастила демографический потенциал. Как минимум, РФ получила 5,5 млн населения на захваченных с 2014 г. территориях. Сколько точно – сказать невозможно, потому что Росстат не публикует реальных данных о численности постоянного населения. На 1 января 2025 г. она официально составила 146,03 млн чел. – почти столько же, сколько и 10 лет назад – 146,27 млн чел. Но в любом случае это больше на 2,5 млн, чем в 2013 г. Рождаемость тоже падает, но в результате войны заметного ускорения не произошло. Уровень фертильности (показатель рождений на одну женщину) снизился с 1,5 в 2021 г. до 1,4 в 2024-м. На Украине за тот же период он обвалился с 1,3 до 0,9, причем дно еще не достигнуто. Миграционное сальдо в РФ было и остается положительным, то есть приезжает в страну значительно больше, чем покидает ее.
- Инфраструктура непосредственно от войны практически не страдает. Самый болезненный урон от дроновых атак понесла нефтеперерабатывающая отрасль, однако ввод новых мощностей полностью компенсирует потери. В любом случае они остаются избыточными. Падение нефтеперерарботки на 3% за прошлый год (до этого она росла) обусловлено не дефицитом мощностей, а снижением экспорта.
- Экономика структурно деградирует, это неизбежное следствие любой войны, больно бьют по ней и санкции. Однако фактически доходы населения все же растут. Да, они растут лишь у отдельных категорий граждан благодаря военному допингу ценой перегрева экономики, в то время как остальные беднеют, но среднеарифметическое все равно выходит в плюс. Таким образом у Кремля есть еще некоторый неопределенный срок, в который экономические проблемы не будут иметь политических, военных или социальных последствий, влияющих на его способность вести войну.
- Политически РФ как была авторитарной диктатурой до войны, так ею и осталась. Население как не обладало политической субъектностью, так и не обрело ее. С точки зрения правящего режима, политически он находится в выигрыше, потому что зачистил пространство от всякого рода крамолы под ноль, да еще для надежности зацементировал сверху метровым слоем бетона. То есть слома в политическом развитии не произошло, существовавшие до войны тенденции лишь усилились и ускорились. Потеряли ли граждане рейха какие-то политические права после 24 февраля 20222 г.? Ну, разве что гулять по улице в синей футболке с желтыми штанами стало опасно для здоровья, и про родную армию можно говорить исключительно как про покойника – либо хорошо, либо ничего. Но это, согласитесь, они не сильно-то и заметили.
- Суверенитет РФ вследствие обретения ею статуса страны-изгоя лишь окреп. Я не говорю, что это хорошо или плохо, просто констатирую факт. Российское руководство может творить любую дичь, не беспокоясь о том, как все это воспримут вовне. У международного сообщества почти не осталось рычагов воздействия на кремлевских старцев. Что те могут – погрозит им пальчиком, выразить озабоченность, ввести 347-й пакет санкций?
Итак, даже из самого поверхностного анализа следует, что в результате войны у Украины шесть минусов и ноль плюсов. У РФ три плюса, один условный плюс, один ноль и один минус, да и тот проявит себя лишь в будущем. Понятно, что такой плюс, как территориальные приобретения – довольно условный. Территорию получили, но в экономическом смысле это – балласт. Однако формально Москва расширила «русский мир», отрицать это невозможно.
Для Украины же потеря территорий очень болезненна – как морально, так и экономически, поскольку разрушаются складывавшиеся десятилетиями экономические связи. С потерей Донбасса, например, рухнула энергетическая безопасность страны, уголь приходится аж из Африки везти. Серьезный удар нанесен по главной экспортной отрасли – металлургии. Страдает сельское хозяйство – как от потери значительной части сельхозугодий, утраты мощностей по производству минеральных удобрений, так и от сложностей с экспортом. В минусе электроэнергетика, транспорт, потребительский рынок. Да вообще все, кроме собственно военного производства.
Это – следствие территориальных потерь и утраты минимум 20% населения. Населения стало меньше в том числе из-за потерь территории. А население эвакуированное (внутренние беженцы) – еще одна проблема. Тенденция носит нарастающий характер. Чем дальше продвигается агрессор, как бы медленно он не продвигался – он оставляет за собой выжженную обезлюженную землю, уничтоженный жилой фонд и промышленные активы. Соответственно демографические, инфраструктурные и экономические потери Украины будут нарастать, ведь война идет на ее территории.
Пропаганда буквально с лопаты кормит украинцев перемогами, из которых главная – якобы миллион уничтоженных оккупантов. Это подразумевает вывод, что еще чуть-чуть, и у Путина закончатся орки, ему нечем будет воевать. Ага, нечто похожее говорилось и про экономику, которая вот-вот развалится под гнетом санкций, и про крылатые ракеты, запас которых иссякнет через несколько недель и про снаряды. На то он а и пропаганда, чтоб вливать людям в голову кубометры тупого говна.
Дело даже не в том, что людские потери оккупантов завышаются примерно в пять раз. Проблема в том, что анализ последствий этих потерь принципиально неправильный и базируется исключительно на культивации фактора национального превосходства: мол, мы их сильнее в пять раз, а раз сильнее – значит победим. Увы, подходить надо совершенно по другим меркам. Для отдельной семьи потеря кормильца – отца, сына, брата – трагедия, особенно если тот был в цветущем возрасте. Но для социальной системы в целом – всего лишь избыточная смертность. То есть смертность вообще-то норма, все люди смертны. Отклонение от нормали происходит только в том случае, если в какой-то период времени умирает больше людей, чем должно умереть по естественным причинам.
Так вот, избыточная смертность в РФ за 2024 г. по всем причинам составила 130 тыс. чел. Много это или мало? В ковидном 20-м году сверхсмертность в РФ составила 360 тысяч, а в 2021-м достигла рекордных 609 тысяч. Это, кстати, красноречиво подтверждает мой вывод о том, что безумная борьба с эпидемией влечет больше жертв, чем уносит сам вирус. А потом наступает военный 2022-й год и избыточная смертность… падает до 70 тысяч. Причем подчеркиваю, это избыток смертей по всем причинам, а не только в результате военных потерь. Понятно, что война здесь не при чем, но факт остается фактом.
Что такое для РФ потеря 50-60 тысяч на фронте в год? Да это просто ничто! Например, в 2010-м году избыточная смертность в стране составила 57 тысяч. Основная причина – лесные пожары, наложившиеся на аномальную жару, что привело буквально к мору людей от обострения легочных и сердечных заболеваний. Причем этот мор был очень чувствительным еще и потому, что в июле-августе сильно перегрузил систему здравоохранения. А военные потери более-менее равномерно размазаны по году, так что таких неудобств не создают.
Я уж молчу про начало 90-х, когда избыточная смертность реально зашкаливала. Официальных данных на тот период нет, но оценочные цифры варьируют в пределах 200-400 тысяч в год. Мне, кстати, посчастливилось побывать в морге в 1994 г. Штабеля трупов встретили меня еще во дворе. В помещении тела лежали прямо в коридоре вдоль стен. Духан стоял, можно себе представить, какой. Перегрузка была вызвана всего лишь новогодними праздниками.
При оценке эффекта, который оказывают боевые потери на способность социальной системы выдерживать военное напряжение, надо оценивать, прежде всего, показатели избыточной смертности. Не хочу расстраивать упоротых переможников (надеюсь, они вообще не дочитали до этого места), но усилия ВСУ по уничтожению оккупантов – что булавочный укол медведю. Беспристрастный анализ показывает, что мирные 90-е и начало 20-х годов для России были многократно смертоноснее.
Наконец, давайте оценивать и общий демографический баланс: Россия теряет на фронте, пускай даже 80 тысяч человек в год, но приобретает она все равно больше. С октября 2023-го по октябрь 2024 г. более 80 тысяч граждан Украины въехали на территорию РФ через Шереметьево и еще какое-то количество – через сухопутный пропускной пункт Лудонка. Как утверждает российская пропаганда, большинство из них – возвращенцы, преимущественно, в Мариуполь.
Украинцы признают факт возвращения украинцев на оккупированные территории, но цифры не называют. Москва говорит о пяти миллионах украинцев на своей территории, что очевидно неправдоподобно. Судя по объему выделенных Минфином средств на предоставление единовременной помощи, в 2022 г. получателями пособия стали 1,2 млн украинских граждан. Однако далеко не все регистрировались в качестве беженцев. А из указанного числа кто-то покинул РФ. Более менее определенно можно говорить лишь о том, что из всей этой массы 303 тысячи украинцев получили за первый год войны российское гражданство. И эта цифра уже перекрывает суммарные потери РФ убитыми в войне.
Я столь подробно останавливаюсь на вопросе демографии затем, чтобы показать несостоятельность тезиса о том, что боевые потери (якобы большие) могут заставить Москву прекратить агрессию. Утверждать подобное могут только, мягко скажем, некомпетентные специалисты. Если называть вещи своими именами – то тупые пропагандоны. Для социальной системы нет разницы, погиб индивид на войне, в ДТП или эмигрировал. Для ее функционирования имеет значение лишь то, сколько в ней экономически активных лиц, иждивенцев, потребителей и налогоплательщиков. А закопали их в землю или они стали частью другого социума (эмигранты), имеет значение исключительно для родных выбывшей «демографической единицы».
В этом контексте Россия однозначно находится в плюсе, в то время как Украина понесла громаднейшие потери. Население СССР в 1941 г. составляло 194 млн чел, а к 1946-му сократилось до 170 млн. Таким образом демографические потери за все годы войны составили 13% от численности довоенной популяции. Украина с 1992 по 2013 г. потеряла официально 6 млн чел, сократив численность населения до 46 миллионов. Сегодня на подконтрольной Киеву территории находится 29 млн чел по данным украинских же источников. То есть с момента начала российской агрессии в 2014 г. страна потеряла 37% населения. Миграционное сальдо за 2024 год – минус 442 тысячи граждан, причем этот показатель вырос втрое по сравнению с 2023 г. Статистика не учитывает тех, кто бежал из страны в обход пунктов пропуска.
Вот наглядная иллюстрация моему тезису о том, что само продолжение войны, даже если она завершится победой (в фантастической реальности) наносит Украине больший ущерб, нежели признание поражения. В этом случае страну ждет парагвайский сценарий обезлюживания территории в результате абсолютно бесперспективной войны, только растянутый на десятилетия.
Так кто там еще осмелится горланить, что Украина побеждает или хотя бы то, что не проигрывает? Демографические потери, уже втрое превышают советские во Второй мировой войне, и это всего лишь промежуточный итог бойни за три года. Какой смысл стране даже побеждать в войне, если итогом станет утрата ею способности к развитию? Напомню, что эта участь постигла Парагвай, который так и не оправился за полтора столетия от последствий войны за реализацию безумных планов Лопеса стать императором всея Латинской Америки. Но паргвайцы хотя бы восстановили популяцию. Украине же для этого придется вернуться ко второму типу воспроизводства населения, характерному для Центральной Африки, сектора Газа и Афганистана, что представляется нереальным.