Башкирский бунт, бессмысленный, но деликатный

Альтернативные российские медиа возбудились из-за волнений в башкирском райцентре Баймак по поводу приговора местному активисту националистического движения Фаилю Алсынову. Некоторые даже пафосно провозгласили, что в РФ состоялись крупнейшие протесты после начала войны. Дескать, в них 15 января участвовали до пяти тысяч человек.

Приведенная цифра – брехня. Несколько сотен человек – это, конечно, очень много для райцентра с населением менее 18 тысяч душ, но завышать число манифестантов на порядок – слишком нагло даже для альтернативных медиа. Даже не столько нагло, сколько глупо, ведь толпа недовольных снята с разных ракурсов и посчитать всех бунтовщиков можно буквально по головам. Сегодня, 17 января, в день оглашения приговора, массовка собралась еще больше, но, конечно, не 10 тысяч, как сообщают питающиеся сплетнями телеграм-каналы.

Если в первый раз менты можно, сказать, бездействовали, то сегодня отлупцевали дубинками уже пару десятков человек (по меньшей мере одна из избитых – женщина) и потравили слезоточивым газом. Ну и, чтоб другим неповадно было раскачивать лодку, силовики возбудили уголовное дело по факту «массовых беспорядков». Пяток активистов теперь обязательно посадят. На этом, я думаю, все и закончится. Ну, разве что бурчание в «протестных» телеграм-каналах будет продолжаться еще пару недель, так там всегда бурча. Меняются лишь поводы – то яйца, то коммунальные аварии, то голая вечерниа, теперь вот будут обсуждать «подавление баймакского народного восстания».

Разумеется, событие тут же обросло пышными мифами, которые живут собственной жизнью. Например, украинские телеграм-каналы объявили Алсынова противником войны. У них своя альтернативная реальность, конечно, но вообще-то противникам войны в Раше дают 8-20 лет лагерей, а этому впаяли всего четыре. И, конечно, хотелось бы получить подтверждения пацифизма сабжа. Сам он о причине притеснений со стороны властей говорит буквально следующее:

«Как я понял, «криминал» они нашли в некоторых моих высказываниях. В частности, когда я заявил, что пока наши ребята воюют в Украине, здесь — в Башкортостане — отбирают их земли. Не понравилось им также мое высказывание о мигрантах, которые приезжают в республику и занимаются здесь в том числе незаконной добычей полезных ископаемых».

Согласитесь, что контекст совершенно иной: недовольство Алсынова вызывают не «наши ребята», воюющие в чужой стране и не сама война, а понаехавшие мигранты и то, что некие анонимные злодеи у отбирают у «наших ребят» землю. Еще он написал один пост во ВКонтактике, в котором назвал войну геноцидом башкирского народа и выразил недовольство мобилизацией башкир. Геноцида украинцев автор не видит, лишь продвигает мысль, что для башкир эта война чужая. Как видим, акценты расставлены совершенно однозначно, в этноцентрическом ключе.

Заграничные либералы и сами башкиры предпочитают говорить о том, что Алсынов – экоактивист. Мол, защищал священные башкирские шиханы от производителей соды. И тем самым навлек на себя гнев самого главы республики Радия Хабирова, который лично настрочил на него донос в органы, обвинив в экстремизме. Подобный дискурс очень спекулятивен. Фаиль Алсынов – националист. Я не вкладываю в слово «националист» негативного контекста, просто констатирую факт. Поэтому экология, как таковая его совершенно не волнует, да и вряд ли он что-то смыслит в теме, ему важен лишь повод для «защиты интересов башкир». Не населения Башкирии, а исключительно башкир.

О русских и татарах он, например, высказался в своем выступлении, ставшим основанием для возбуждения уголовного дела в том ключе, что их не волнует экология Башкирии, потому что, когда эта земля в результате хищнической добычи полезных ископаемых превратится в отравленную пустошь, «русские уедут в Рязань, татары в Казань» и только беднягам-башкирам, дескать, некуда уезжать. Вообще-то русские в Республики Башкортостан составляют этническое большинство, татары – на втором месте (по крайней мере татарский язык более распространен, чем башкирский) башкир всего порядка 30%. Попутно там досталось еще почему-то армянам и «черным» мигрантам из соседних стран. То есть по Алсынову получается, что 70% населения региона, включая автохтонных татар и русских, живущих здесь несколько веков – пришлые хищники, которые заинтересованы в грабеже башкир. Повода для уголовного преследования за слова (любые) я не вижу, но гнильцой-то от алсыновского националистического популизма прет изрядно.

Дело не в том, что лично мне всякий племенной этноцентризм глубоко чужд, как проявление затхлой архаики. Я в данном случае совершенно беспристрастно оцениваю протестный потенциал в деле Алсынова. Да, такой феномен как башкирский национализм существует. Это так называемый охранительный или защитный национализм, то есть национализм маленького народа, живущего в инородном окружении. Специфику именно башкирского национализма я доступно описал здесь на примере как раз учрежденной Алсыновым организации «Башкорт» (признана экстремистской и ликвидирована). Но башкирская «национальная идея», как ее эклектично и пропагандировал «Башкорт», глубоко маргинальна и не пользуется успехом даже среди широких слоев башкир. Поэтому единственный путь для националистов хоть как-то оставаться в фокусе внимания публики – популизм, популизм и еще раз популизм. Популизм ксенофобский, религиозный, антивоенный, экологический, языковой, антикоррупционный – вообще без разницы. В общем получается бла-бла-бла за все хорошее против всего плохого, и за ним нет ни политической идеи, ни оргструктур, ни, что самое главное – социальной базы.

Почему же тогда именно в Башкирии полыхнули «самые массовые протесты после начала войны», как восторженно пишут беглые глашатаи либерализма? Давайте сначала разберемся с определениями. То, что мы видели в Баймаке – точно не протесты. Протест – публичное требование, подкрепленное действием. То есть, когда обыватели перекрывают улицу, добиваясь ремонта системы отопления в своем доме – это протест. Когда работяги останавливают конвейер, вынуждая работодателя повысить оплату труда – тоже протест. Обычно требование протестующих всегда сочетается с угрозой. Скажем, солдаты могут требовать демобилизации или ротации, в противном случае угрожая бросить позиции или отказываться выполнять приказы начальства. В данном случае заставить реагировать это самое начальство способна именно серьезность угрозы, а вовсе не само протестное действие, которое обычно выражается в публикации видеоролика с жалобами.

Теперь простой вопрос: что требовали протестующие в Баймаке? А чем угрожали в случае игнорирования своих чаяний? У всякого протеста есть субъект – стачком, оргкомитет, инициативная группа. Потому как протестующие чаще всего заинтересованы в переговорах для урегулирования проблемы. Соответственно они создают некую структуру, представляющую их интересы и уполномоченную вести переговоры. А еще протестующие заинтересованы в широкой общественной поддержке, поэтому публикуют какой-нибудь пафосный манифест, в котором формулируют свои требования и просят поддержки.

Ничего подобного мы в Башкортостане не видим. Поэтому квалифицировать происходящее нужно не как протест, а как всплеск недовольства. Можно, конечно, считать его стихийным, и даже пестовать надежды, что он еще не выгорел, и со временем имеет шанс перерасти в системное протестное движение. Но как раз в стихийности мероприятия я очень сомневаюсь. Подвоз манифестантов автобусами подразумевает некое организационное начало, вот только эти организаторы почему-то пожелали остаться неизвестными.

Пару раз мне пришлось поработать в Уфе, поэтому в местную специфику немного погружен. Республика относится к категории так называемых региональных султанатов. Таковыми считаются почти все северокавказские республики, а также Татарстан, Башкирия, Кемеровская область. Ранее к ним причислялись Ямало-Ненецкий автономный округ, Саратовскую область, ряд других регионов. Самый яркий региональный султанат сегодня – это, конечно, Чеченская республика. Отличие султанатов от других регионов – сильная авторитарная власть. Если в большинстве прочих субъектов федерации губернатор и правительство – это просто бюрократическое продолжение федеральной власти, то в султанатах местная власть обладает кое-какой субъектностью. И наличие этого субъекта порождает сугубо региональные противоречия.

Со стороны они редко заметны, но они есть. Например, в той же Чечне нынешний пахан Кадыров представляет влиятельный тейп Беной. Соответственно, чем больше у него власти – тем лучше его тейпу, его центороевским земляки, а ближайшая родня вообще в шоколаде. И тем больше противоречия с другими тейпами. Слово «тейп» в данном контексте, конечно, условное, можете заменить его на клан, род, группировку. Если у какой-то социальной группы есть мнополия на власть, то будут и те группы, кто ею притесняем, И они будут бороться за власть, чтобы причинить своим обидчикам ответную «справедливость».

В Башкирии тоже есть сложившиеся кланы, группировки, группы интересов, сформированные по родственному, территориальному, корпоративному, ведомственному принципу. Между собой они конкурируют за контроль над экономическими активами, за доступ к бюджетному пирогу. Высшая форма конкуренции – борьба за пост главы республики. Свою политическую карьеру Фаиль Алсынов начинал в провластной структуре «Всемирный курултай башкир», находившейся под патронажем тогдашнего башкир-баши Муртазы Рахмонова. Когда Рахмонова убрали, Алсынов покинул ВКБ и стал критиковать нового главу республики Рустэма Хамитова. А с новым хозяином республики Рдием Хабировым у него отношения совсем уж испортились. Настолько, что последний лично написал на него донос, по которому активиста и припарковали на нары.

Именно последнее обстоятельство, возможно, ключевое. Влиятельные противники Хабирова не могут открыто ему оппонировать, но не упустили шанса дискредитировать его, представив, как руководителя, допустившего на вверенной ему территории серьезный сбой, спровоцировавшего беспорядки своим глупым поведением. Почему-то посадки других активистов не сопровождались никакими всплесками общественного недовольства. Даже когда прессовали широко известного навальновскго функционера Лилию Чанышеву, которую уж точно посадили ни за что и дали куда больше – 7,5 лет лагерей. Просто потому, что в деле не был замешан Хабиров. А тут он очень неосторожно встрял, чем его недоброжелатели и воспользовались. Опять же, репрессии против либералов – тренд, исходящий из Кремля, тут не опасно даже перегнуть палку. Соответственно, главу республики трудно дискредитировать перед Кремлем. А вот национальный вопрос – тема скользкая…

Это, конечно, только версия, но она, по крайней мере, хоть как-то объясняет, почему «стихийное» недовольство вызвала посадка именно этого, малоизвестного широкой публике персонажа, в то время как других диссидентов жестоко набутыливали при безмолвии плебса. Так что, если кто-то возбудился на тему «Ну, вот – уже началось!», то можете успокоиться. Во-первых, ничего не началось, во-вторых, уже закончилось.

Да и что, собственно, началось? Все то же самое, что я наблюдал в Башкортостане еще 12 лет назад – просьбы к царю-батюшке разобраться с плохими боярами. Собственно, это единственный посыл манифестантов, ретранслированный медиа – Хабирова на мыло! Баррикад демонстранты не строили, трассу не перекрывали, против царя не высказывались, ментов коктейлями Молотова н жгли, вели себя как дисциплинированные российские терпилы, максимум, что позволили себе – громко кричать «Позор, позор!» в ответ на избиения. Увы, но Алсынов – всего лишь разменная монета в споре серьезных паханов за власть. Завтра о нем уже забудут.