Пол Куртц. Гуманизм и свобода личности
Гуманизм и свобода личности[*]
Гуманизм имеет долгий, хотя и неоднозначный, путь в истории философии. Существовало много разновидностей гуманизма, соответствующих различным эпохам, в которые они появились; хотя, возможно, моменты наивысшего расцвета гуманизма можно увидеть в эллинской цивилизации классической Греции и Рима, в эпоху Возрождения, в эпоху Просвещения, во время научной революции Нового времени и в современном мире. В самом прямом смысле настоящее время можно охарактеризовать как преимущественно гуманистическое, поскольку гуманистические концепции и ценности пронизывают все стороны жизни. О гуманистическом характере можно говорить в отношении целого ряда разнообразных и часто противоречивых интеллектуальных и философских течений: натурализма, материализма, марксизма, позитивизма, аналитической философии, феноменологии и экзистенциализма. Более того, многие философы, оказавшие влияние на современную эпоху, являются глубоко гуманистическими: Маркс, Ницше, Фрейд, Милль, Дьюи, Рассел и Сартр, и это лишь некоторые из наиболее важных из них.
За последнее десятилетие гуманизм пережил заметное возрождение, как в негативном, так и в позитивном плане. Негативная критика классической религиозной системы оказалась очень эффективной. Гуманисты постоянно критиковали непоследовательность и лицемерие ортодоксальной религии. В результате, большое количество образованных людей сегодня не принадлежат ни к одной организованной религиозной секте и являются гуманистами по мировоззрению и убеждениям. Движение «Бог умер» в теологии демонстрирует, что гуманизм оказал гораздо большее влияние на основное направление религии, чем можно было представить. Многие теологи в настоящее время принимают гуманистические предпосылки: религию следует рассматривать по существу как форму человеческого опыта, выражение человеческих ценностей: она пуста, если заменяет живой идеал человеческого духа мертвым Богом.
Многие гуманисты сегодня считают, что битва против религиозной ортодоксии выиграна, по крайней мере, в интеллектуальном плане. Соответственно, недостаточно развенчивать веру и догмы, не предоставив вместо них позитивный набор этических идеалов. Многие убеждены, что мы должны заменить устаревшие символы и клише прежней эпохи протеста более значимыми принципами действия. Они настаивают на том, что гуманисты должны не обращать внимания на любые различия, которые у них были в прошлом, и вместо этого подчеркивать свои общие предположения. Проблема, с которой мы сейчас сталкиваемся, заключается в том, чтобы построить гуманистическую этику, которая выходит за рамки узких идеологических пристрастий.
В самом прямом смысле именно в нынешнем столетии человечество полностью осознало себя. Больше нет изолированных культурных регионов. Все люди (men) вовлечены в один и тот же мир и имеют общую историю и наследие. Ни одна философская или идеологическая позиция не может ускользнуть от сравнительного анализа или критического рассмотрения (critical scrutiny). Мы просто (just) сбросили оковы теистической теологической иллюзии. Мы также должны отказаться от всех секулярных идеологий, которые вырождаются в новые формы нетерпимого антигуманизма.
Отрадно обнаружить, что многие марксистские философы в Восточной Европе заново открывают для себя прочные гуманистические и экзистенциалистские основы раннего Маркса. Старой идеологии недостаточно. Не уничтожение классового общества или собственности на средства производства является единственной целью социализма, а всестороннее развитие человечества, включая каждого индивида. Последовательно отстаивая в прошлом ценность индивидуальной свободы, либеральные гуманисты на Западе сегодня являются свидетелями глубокой нравственной революции. В немалой степени это можно отнести к гуманистической критике религиозной морали. Либеральные гуманисты в настоящее время начинают осознавать настоятельную необходимость построения позитивной и ответственной морали.
Можно предположить, что участники этого марксистско-гуманистического диалога привержены неким общим принципам. В части I настоящего доклада я хотел бы обсудить принципы, которых придерживаются гуманисты, особенно либеральные демократы и марксисты. В части II я сосредоточусь на основном вопросе, который нас разделяет: на роли индивидуальной свободы. Я буду отстаивать центральный принцип либерально-демократического гуманизма, т.е. свободу личности. Слишком многие марксисты, как мне кажется, не уделяли достаточного внимания этой гуманистической ценности.
Можно ли найти точки соприкосновения между различными формами гуманизма? Должно быть ясно, что нет такой сущности, которой соответствовал бы термин «гуманизм». Скорее, любое определение гуманизма может быть дано только в общих чертах, если отсылать к определенным общим философским тенденциям, которые проявили гуманисты. Гуманисты, хотя и придерживаются разных философских убеждений, тем не менее имеют некоторые общие черты. Я утверждаю, что есть, по крайней мере, два таких обязательных принципа: во-первых, гуманисты отвергают любую сверхъестественную концепцию Вселенной; они симпатизируют той или иной форме атеизма, агностицизма или скептицизма. Во-вторых, гуманисты утверждают, что этические ценности не имеют сверхъестественного источника и не имеют смысла в отрыве от человеческого опыта (independent of human experience); гуманизм – это этическая философия, в которой человек занимает центральное место. Есть еще два принципа, к которым тяготеют многие, хотя и не все, гуманисты. В-третьих, существует определенная приверженность использованию критического мышления при анализе, оценке и вынесении ценностных суждений; и, в-четвертых, существует гуманитарная забота о человечестве, как в социальном, так и в индивидуальном плане.
Этот первый гуманистический принцип — отказ от сверхъестественного в мировоззрении — гуманизм разделяет с материализмом и натурализмом. Однако многие гуманисты, которые яростно отрицают, что конечная реальность является духовной или божественной, не обязательно готовы принять материалистическую или натуралистическую схему.
Существенным для всех вариантов гуманизма является отказ от принятия упрощенной космической цели или телеологии, взгляда на то, что Бог является конечным источником всего сущего и ценности, или что существует раздвоение между естественным и сверхъестественным. Гуманист не исключает трансцендентальной реальности на априорных основаниях и не обязательно отрицает, что во Вселенной могут существовать аспекты, которые, возможно, не поддаются исследованию сейчас или в будущем. Он лишь хочет сказать, что утверждения о существовании неестественного мира не подтверждены адекватными доказательствами и не подкреплены рациональными основаниями. Таким образом, попытки доказать существование Бога (онтологические, космологические, телеологические и т.д.) неубедительны, не проверены и даже бессмысленны. Гуманист не просто отмахивается от сообщений о мистическом или откровенном опыте. Но он смотрит на эти сообщения как на события, которые должны быть объяснены и интерпретированы в естественных терминах, во многом так же, как и другие данные нашего опыта. Он считает, что такие события могут быть экономно объяснены без обращения к предполагаемой трансцендентальной реальности. Во всяком случае, он требует, чтобы все притязания на знание были открыты для ответственного исследования оснований, на которых они подкрепляются, и он не считает доказательства, на которые ссылается мистик, убедительными.
Большинство гуманистов воспринимают человека как часть природы, хотя у человека есть свои уникальные измерения, такие как свобода. Нет никакого разрыва между человеческим разумом или сознанием, с одной стороны, и телом, с другой, нет особого статуса личности или «души», и особенно нет привилегированного или особого места для человеческого существования во Вселенной в целом. Таким образом, все притязания на человеческое бессмертие или эсхатологические теории истории рассматриваются как выражение исполнения желаний, напрасное считывание в природе человеческих надежд и фантазий (vain reading into nature of human hope and fancy). Природа для гуманиста слепа к человеческим целям и безразлична к человеческим идеалам.
(2) Ценность существует по отношению к человеку (Value is relative to man):
Второй гуманистический принцип, который является основополагающим, – это этическая забота о человеке и его делах. Гуманист говорит, что теория ценности не может быть выведена из метафизики божественного, что ценность существует по отношению к человеку и к тому, что люди находят ценным в опыте. Таким образом, этические нормы следует искать не вне жизни, а внутри нее. Большинство гуманистов в некоторой степени уверены в достоинстве и способности человека открыть для себя источники хорошей жизни. Таким образом, гуманист является бескомпромиссным критиком установленных этических кодексов и заповедей ортодоксальной и авторитарной религии. Теистические религии (theistic religions) часто подавляли лучшие человеческие побуждения (instincts). Они часто были нечестны и безнравственны в отношении права человека на истину; кроме того, они часто подвергают цензуре и блокируют свободное и ответственное интеллектуальное исследование. Гуманист, напротив, требует, чтобы мы, как человеческие существа, столкнулись с человеческим состоянием таким, какое оно есть. Гуманисты признают тот факт, что Бог мертв; что у нас нет возможности узнать, что он существует; или даже осознание того, что это значимый вопрос.
Они признают тот факт, что человеческое существование, вероятно, является случайным событием, существующим между двумя забвениями (between two oblivions), что смерть неизбежна, что в нашей жизни есть трагический аспект и что все моральные ценности являются нашими собственными творениями.
Конечно, были и некоторые гуманисты, которые, столкнувшись с отвержением теистического универсума ценностей, стали пессимистами. Тем не менее, большинство гуманистов находят источник оптимизма в утверждении о том, что ценность тесно связана с необходимостью также осознавать проблемы и возможности, которые нас ожидают. Это может стать основой для подлинной уверенности, а не для отчаяния и цинизма. Ведь в то время как есть смерть и неудача, есть также жизнь и успех. И вместе с жизнью приходят великие и щедрые обещания: есть радости человеческой любви, обмена опытом и товарищества, творческого воодушевления, сила разума и возможность контроля над своей судьбой, которым мы располагаем как человеческие существа. Если мы признаем, что не всех человеческих скорбей и зол можно избежать, то и в этом случае положение человека не является непоправимым; и с некоторой уверенностью в своих силах мы можем помочь построить хорошую жизнь.
Теист не всегда позволял человеку быть самим собой. Он смотрел за пределы природы или человеческой природы и создал идолопоклоннические религии, которые поклоняются высеченным изображениям. Он часто препятствовал независимому самоутверждению (self-assertion). Тем самым он способствовал отчуждению человека от самого себя и от природы. Человек чувствует себя зависимым от Бога, «грешником», который должен отречься от своей гордости и подавить ее. Но чем больше он превозносит Бога как образ Отца, тем больше он унижает себя. Несомненно, человек зависит от внешних сил, некоторые из которых находятся вне его контроля (например, смерть); но зачем поклоняться или подчиняться им, и зачем ослаблять или принижать человека, спрашивает гуманист? Зачем усугублять его комплекс вины и чувство греха, и зачем превозносить молчаливое согласие? Человек должен быть самим собой. Ему нужно утвердить свою мужественность, развить в себе смелость упорствовать, несмотря на все препятствия, которые могли бы его сломить; действительно, он должен превзойти себя, создав для себя новую жизнь. Задача свободного человека состоит в том, чтобы осознать свои возможности и создать новые, не прятаться в мазохистском отрицании, не отстраняться в страхе, тревоге и трепете, не искать вне человека помощи, которой нет.
Сегодня гуманизм может смотреть на облагораживание и обогащение человеческой жизни как на цель, будь то в индивидуальном плане, когда каждый удовлетворяет свои идеалы и мечты, или в социальном плане, где он стремится разработать правила и нормы справедливости. Гуманизм утверждает, что человек укоренен в почве (природе), что именно тело (flesh) (жизнь) приносит ему удовлетворение, и что именно в творческом осуществлении и общественном согласии (social harmony) («духе») он находит свое глубочайшее значение. Для гуманиста важно то, что не существует абсолютных ценностей или норм, не зависящих от того, что человек выбирает индивидуально и социально. Вместо этого, как сказал Сартр, человек обречен создавать человека; только мы несем ответственность за то, кто мы есть и что мы делаем. Возможно, это преувеличение аргументов в пользу свободы; по крайней мере, гуманист требует, чтобы человек начал сбрасывать цепи иллюзии, которые связывают его, и утверждать себя самого. То, в чем нуждается человек — не отречение, а утверждение, не смирение, но уверенность; прежде всего, не слепое благочестие и вера, а честность и истина.
Гуманист в этике обычно осторожен и не уверен (tentative) в своих суждениях, и он может даже скептически относиться к своему гуманизму, признавая его ограниченность. Он знает, что трудно найти абсолютные стандарты или категорические императивы. Тем не менее, он предполагает, что, хотя человеческое животное оказывается ввергнутым в существование без его разрешения, оно может до некоторой степени определять себя, определять, кто он есть и кем он будет. Человек может достичь удовлетворительного и подлинного (authentic) существования здесь и сейчас. Но первое, что необходимо для этого — перестать обманывать себя относительно того, что его ждет, а что нет. Гуманист признает богатое разнообразие и относительность ценностей, а также тот факт, что существуют альтернативные пути, по которым человек может пойти к достижению хорошей жизни. Он просто утверждает, что это мы должны выбирать, что бы мы ни выбрали, и что мы не должны уклоняться от ответственности за этот выбор или убегать в мир догм и мифов.
Некоторые гуманисты добавляют к этим двум принципам еще третий, что, по их мнению, является существенным для любого определения гуманизма. Они утверждают, что этические принципы открыты для рациональной критики, что ценностные суждения могут иметь некоторое эмпирическое обоснование и что научные знания могут быть применены для решения проблем человека. Такие гуманисты часто придерживаются ситуационной этики, т.е. считают, что этические принципы не являются априорными или универсальными, а лишь общими руководствами, которые должны применяться и модифицироваться в свете эмпирических обстоятельств и условий, с точки зрения средств и последствий. Эту точку зрения иногда называют научным гуманизмом (scientific humanism).
Однако не все гуманисты разделяют эту веру в силу разума; они также не уверены в возможности этической объективности. Например, некоторые экзистенциальные гуманисты и позитивисты подчеркивали субъективные составляющие человеческих ценностей и указывали на преимущественно эмоциональный характер философских теорий ценностей. Хотя все формы гуманизма разделяют критику теистической этики как полной тщетных надежд и иллюзий, гуманистическая этика, по меньшей мере, предполагает отрицание абсолютистской этики как необоснованной разумно и доказательно и, следовательно, неразумной.
Сам вопрос об эмпирической объективности и проверяемости этических суждений активно обсуждался в этике XX века, особенно аналитическими философами. К сожалению, философы-марксисты в большинстве своем не приняли участие в этом важном метаисследовании (meta-inquiry). Большинство англо-американских философов уделяли свое внимание техническим метавопросам, а не практическим вопросам. В рамках метаэтики некоторые гуманисты (например, утилитаристы и прагматики) приняли некоторую версию натуралистической этики, т.е. точку зрения, согласно которой этические суждения являются эмпирическими или могут быть подкреплены научным знанием; кроме того, у них была некоторая уверенность в том, что философия может оказать некоторую помощь в решении моральных и социальных проблем. Эта точка зрения, однако, подверглась резкой критике со стороны многих аналитических философов.
Ключевые вопросы, которые были подняты в метаэтике, являются эпистемологическими, и они касаются определения наших основных моральных терминов и методов, с помощью которых мы обосновываем моральные принципы. Дж. Э. Мур отрицал, что мы можем определить основные моральные термины или сделать моральные выводы из неморальных предпосылок, не совершая при этом «натуралистической ошибки». Интуиционисты соглашались с тем, что этические термины не поддаются анализу и не поддаются эмпирической проверке. Позднее логические позитивисты и эмотивисты утверждали, что все этические термины являются экспрессивными и императивными, что попытки их определения убедительны и что установки, будучи оторванными от убеждений, не могут быть научно обоснованы. Многие экзистенциалисты пошли в другом направлении, хотя и утверждали, что наши основные ценности являются обязательствами, абсурдными и нерациональными, не поддающимися никакому объективному рассмотрению. В результате до недавнего времени многие немарксистские гуманистические философы, казалось, не желали говорить что-либо положительное о нравственной жизни человека или рекомендовать какие-либо предписывающие идеалы; скептицизм в отношении нормативной этики казался единственно адекватной позицией.
Есть те, кто был доволен результатами, сравнивая произошедшее с «революцией» в этике. Другие были обеспокоены и сочли это скандальным. Можно согласиться с тем, что был достигнут значительный прогресс благодаря разработке полезных аналитических инструментов, но можно осуждать то обстоятельство, что философы игнорировали практические моральные проблемы жизни. Кажется, сегодня мы являемся свидетелями сильной реакции в философии на крайний скептицизм в метаэтике, который существовал всего несколько лет назад. В настоящее время существует признание того, что этический язык, в конце концов, имеет некоторый смысл, что существует своего рода логика принятия решений, и что разум применим к некоторым случаям практики. Аналитические философы пересмотрели критику эмотивизма, а философы-натуралисты, в свою очередь, попытались предложить пересмотренные и более тщательно сформулированные теории. В настоящее время также признается, что философам лучше не удаляться от мира в лингвистическое святилище, что существуют реальные проблемы, с которыми сталкиваются человеческие существа, и что философский анализ на уровне конкретного опыта и в связи с реальными проблемами жизни может иметь некоторое значение. Тем не менее, философы сегодня расходятся во мнениях о точной роли разума в этике или степени объективности.
Упускается из виду тот факт, что, хотя философы могут спорить на техническом метауровне по лингвистическим и эпистемологическим вопросам, они, тем не менее, могут разделять определенные моральные принципы. Таким образом, многие философы, включая аналитиков и логических позитивистов, являются гуманистами в собственно этике, если не в метаэтике. Хотя философы могут различаться по методам и подходам к метаэтике, многие из них принимают в своей собственной моральной и политической жизни общую форму гуманистической этики.
Многие гуманисты также хотят добавить еще четвертый принцип к своему определению гуманизма, а именно, что гуманизм включает в себя некоторую форму гуманитаризма. Большинство современных гуманистов придерживаются той или иной формы принципа наибольшего счастья для наибольшего числа людей или принципа социальной справедливости; они считают, что высшее нравственное предписание принадлежит человечеству в целом. Этот принцип включает в себя точку зрения, согласно которой, наш долг — способствовать благополучию человечества, поскольку все люди являются членами одной человеческой семьи.
Теперь можно быть гуманистом в двух вышеупомянутых смыслах — отвергать сверхъестественное и утверждать, что ценность в основе своей человеческая, — и не принимать третий и четвертый принципы, приведенные выше, то есть ссылаться на приверженность разуму или гуманизму. Многие классические гуманисты, например, софисты, подчеркивали необходимость совершенствования собственного индивидуального счастья как высшего человеческого блага. Можно думать об Эпикуре или Ницше как о гуманистах, которые не были гуманитаристами. Тем не менее, сегодня большинство гуманистов в той или иной степени также привержены идеалу социального мелиоризма[†] и заботе о своих ближних. В самом деле, теистические теологи бросают светским гуманистам вызов: если человек является единственным источником человеческих ценностей, то каковы гарантии, что гуманисты смогут развить чувство ответственности перед своими собратьями и преодолеть субъективизм и релятивизм? Может ли гуманизм разработать не только этику хорошей жизни, применимую к отдельным людям, но и этику моральной ответственности и долга, подходящую другим людям или обществу в целом? Если Бог умер и если загробной жизни нет, имеет ли мораль смысл и есть ли у человека основа для нравственных действий? Да, настаивает современный гуманист. Действительно, представление о мертвом и воскресшем Боге, о Страшном суде и о парадоксе зла в мире божественного творения едва ли является «рациональной» основой морали, и, напротив, кажется гуманисту абсурдным. Единственный смысл, который человек может найти для нравственности, это тот, который он создает для себя самого. По крайней мере, гуманистический и светский взгляд на Вселенную более реалистичен и честен и позволяет избежать обмана и ложных надежд. Таким образом, гуманизм, не будучи основан на теистических иллюзиях или послушании, дает человеку более прочную основу для нравственной жизни.
Моральные императивы для гуманиста основаны на человеческом опыте. Они основаны на оценке последствий наших действий: какие моральные правила, спрашиваем мы, на самом деле приведут к наилучшей возможной жизни для всех заинтересованных сторон, включая нас самих? Гуманистическая мораль не обязательно должна основываться на чистом эгоизме, хотя соображения собственной выгоды являются частью обоснования, которое человек приводит для своих моральных убеждений. Скорее, мораль коренится в чуткости к интересам и нуждам других, в рациональном осознании того, что мое благо связано с благом других, и в признании того, что любое счастье, которого я желаю, предполагает некие условия порядка и правил, которые позволили бы другим человеческим существам, кроме меня, достичь своих целей. Если гуманист не признает абсолютного основания для морального сочувствия или априорного обоснования первых принципов, то он верит, что можно привести разумное обоснование в пользу нравственности, которое поймут все, кроме крайнего скептика, поскольку оно основано на общем нравственном опыте человечества.
Существует великое множество форм гуманитарного гуманизма: в том числе утопический гуманизм, либеральный гуманизм, демократический гуманизм, утилитарный гуманизм и социалистический гуманизм. Существует двойная гуманистическая проблема: (а) в индивидуальном плане – идеал развития возможностей индивида, и (б) в социальном – идеал общественного благосостояния и справедливости. Если либеральный, демократический, ренессансный и просвещенческий гуманизм подчеркивал способность человека к совершенствованию и верил в орудие разума и образования, то утилитаристский, демократический и особенно социалистический гуманизм подчеркивали, что многие или большинство проблем человека могут быть решены только путем социальных действий, изменения общественного строя, лежащей в его основе экономической структуры, производительных сил и производственных отношений (the forces and relationships of production).
Гуманисты как гуманисты нападают на все те социальные силы, которые стремятся уничтожить человека: они сетуют (deplore) на дегуманизацию и отчуждение человека в индустриальном и технологическом мире. По сути, они осуждают (condemn) противоречия современной жизни и неспособность современного человека в полной мере оценить свое потенциальное совершенство. Задача гуманиста состоит в том, чтобы создать такие условия, которые освободили бы человека от одностороннего и искаженного развития, освободили бы его от угнетающей и разлагающей социальной организации, от очернения и извращения его человеческих талантов и позволили бы ему достичь подлинной жизни. Гуманисты могут не соглашаться с методами достижения справедливого и равноправного общества. Но у них общее видение хорошей жизни и целей для ее достижения. И они заинтересованы в создании общества, в котором можно наслаждаться плодами современных технологий и автоматизации и обогащать досуг.
Тем не менее, в современном гуманизме существует важное различие между теми, кто считает, что проблема человека является по своей сути социальной, и теми, кто подчеркивает необходимость усиления индивидуальности, как либерально-демократические гуманисты .
Фундаментальной проблемой для гуманизма сегодня, как и всегда, является проблема человека. Подлинный гуманизм не должен быть привязан ни к той или иной философской идеологии, ни к особой социальной или экономической структуре данной исторической эпохи, ни к конкретной программе действий. Правда, как мы уже видели, гуманизм имеет некоторые минимальные общие принципы: он отвергает догмы; он утверждает, что ценность относительна к человеческому опыту; он использует критическое мышление; и у него есть гуманитарная забота о совершенствовании и улучшении человеческой жизни. Гуманизм должен быть противопоставлен, каким бы ни был источник, тому, что дегуманизирует или уничтожает человека. Но гуманизм не является ни окончательным в своих политических формулировках, ни абсолютным в своих этических принципах. Гуманизм должен быть готов в любой конкретный период изменить свои акценты. Если в эпоху Возрождения это был сверхъестественный хищнический капитализм, то в ХХ веке существуют и другие формы отчуждения, которые нуждаются в исправлении.
Гуманизм – это не абстрактный принцип. Ему должно быть придано эмпирическое содержание, и это содержание всегда необходимо (whenever necessary) должно быть открыто для изменений. Гуманизм не просто негативен. У него есть важный позитивный аспект. Маркс, несомненно, был прав, когда нападал на теоретический атеизм, который уже не имел никакого смысла, и защищал социальный гуманизм как позитивный и практический.[‡] Для Маркса отчуждение человека имело своим источником отчужденный труд, частную собственность и классовое общество. Отчуждение происходит потому, что труд является принудительным, а не добровольным и является внешним по отношению к работнику. Он сам становится товаром, отделенным от процесса производства. Социализм для Маркса был позитивным преодолением (transcendence) частной собственности. Хотя можно начать с атеизма, гуманизм как атеизм абстрактен (humanism as atheism is abstract).
Гуманизм как социализм был «стремящимся к действию» и приобрел «реальные» размеры в мире человека, потому что он предлагал решение проблемы отчуждения.
Позитивный гуманизм Маркса, хотя и глубоко поучителен для своего времени, не является единственной жизнеспособной альтернативой на современной сцене. Опасность состоит в том, что марксистский гуманизм станет закостенелым, абстрактным и теоретическим, формой благочестивого гуманизма, — если только он не обратит свое внимание на решение проблемы современного отчуждения. Гуманисты должны сотрудничать в решении постоянной задачи критики и восстановления. Философы-гуманисты несут особую обязанность диагностировать в каждую эпоху то, что разрушает человечество.
Если мы проанализируем некоторые существующие источники противоречий, то обнаружим, что расовые антагонизмы существуют как в социалистических, так и в несоциалистических обществах, что существуют конкурирующие национальные суверенитеты и что опасности вооруженных конфликтов и ядерной войны не могут быть объяснены только в терминах классового анализа. Есть подлинно человеческие проблемы, над которыми мы должны работать совместно: необходимость развития институтов подлинного мирового правительства, устранение неравенства между имущими и неимущими нациями, решение проблем перенаселения, загрязнения атмосферы Земли и истощения наших природных ресурсов.
Рост крупномасштабных общественных организаций представляет собой серьезную проблему во всех высокоразвитых технологическо-промышленных системах. Отчуждение индивидуума в рамках широкомасштабных безличных бюрократических структур — будь то корпорация, коммуна, коллектив, профсоюз или университет — характерно для различных экономических систем. Маркс не мог предсказать, какие новые источники отчуждения возникнут после уничтожения буржуазии. Излечение отчуждения тем более является вызовом для социалистических обществ; ибо проблема отчуждения имеет решающее значение для марксистской критики капитализма.
Наиболее чувствительной областью разногласий между марксистскими гуманистами и либерально-демократическими гуманистами является вопрос о свободе личности. Исторически гуманизм имел, я полагаю, фундаментальную заботу о творческой и самостоятельной личности — и это относится не только к греческому, ренессансному, просветительскому, либеральному и демократическому гуманизму, но и к самому Марксу. В самом деле, в этом вопросе трудно провести резкое различие между гуманизмом Маркса и другими формами гуманизма. Большинство современных либеральных и демократических гуманистов на Западе находятся под таким влиянием марксистского стремления освободить человека от несправедливого общества, что трудно провести границу между демократическим и марксистским гуманизмом, поскольку многие или большинство демократических гуманистов являются одновременно социалистическими или квазисоциалистическими по мировоззрению. Конечно, как мы хорошо знаем, существует множество интерпретаций Маркса. Возможно, реальный контраст должен быть между демократическим марксизмом и другими формами марксизма. Вопрос, который я хочу обсудить, напоминает спор между меньшевиками и большевиками или между ленинской трактовкой марксизма и другими интерпретациями. Эти дебаты продолжаются почти весь этот век. Ключевой вопрос касается использования негуманистических средств, в частности мощного тоталитарного государства, для достижения идеальных целей социалистического гуманизма. С точки зрения современного гуманизма, это приводит к вопросу, в каком смысле гуманисты, которые не могут мириться с несправедливостью капиталистического угнетения и неравенства, могут молчаливо соглашаться с социалистическим угнетением и отсутствием свободы?
Конечно, помимо всего прочего, основным принципом гуманизма должна быть защита личной свободы. Я готов утверждать, что любой гуманизм, который не заботится об индивидууме, не является ни гуманистическим, ни гуманитарным.
С точки зрения либерально-демократического гуманиста правильно сказать, что человек является социальным существом и что он актуализирует свою природу в значительной степени в социальном плане. Биологические потребности человека удовлетворяются экономическими и социальными средствами, его моральная, интеллектуальная, религиозная и эстетическая жизнь имеет социокультурное происхождение и функции. Язык, которым человек пользуется, одежда, которой он украшает себя (adorn himself), его еда и поэзия — все это социально по своему измерению. На основе первичных биогенных потребностей человека строится набор вторичных потребностей, в основном социогенных по своему характеру. Гуманные ценности могут возникнуть и процветать только потому, что цивилизация питает и поддерживает их. Однако я отрицаю то, что так называемая «сущность» человека эквивалентна сумме его общественных отношений; ибо остаются аспекты индивида, которые не могут быть приравнены к социальному. Несмотря на то, что индивид действует в социокультурной среде и по отношению к другим людям, именно индивидуальный агент по-прежнему участвует во взаимодействии, и его социальная роль или статус никогда не смогут полностью определить его природу или исчерпать его бытие. Социальность человека, без сомнения, фундаментальна; и многие или большинство человеческих проблем имеют социальное или коллективное решение, но не все. Есть личностные аспекты, которые не могут, и, разумеется, не должны быть подавлены.
Я предлагаю здесь не только теорию человеческой природы, которая объединяет Аристотеля и Милля с Марксом и которая обнаруживает, что творческие и автономные личности входят в мир и изменяют его, но и нормативную рекомендацию, которая предлагает, каким должно быть наше отношение к индивидуальности. Таким образом, я не просто утверждаю, что человеческие существа сохраняют за собой определенную степень индивидуальности, но что к ним следует относиться как к индивидуальностям. Всякий гуманизм, достойный этого названия, должен быть озабочен сохранением личности со всеми ее уникальными особенностями. Вместе с Марксом я говорю, что «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» (Коммунистический манифест). Нам нужно новое общество, в котором всестороннее и свободное развитие каждого индивидуума является основным принципом (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., Т. 23, с. 605). Таким образом, существование индивидуальной свободы является необходимым условием общественного блага и необходимой целью гуманизма.
Существуют определенные человеческие пороки, которые могут быть разрешены, а человеческие блага могут быть достигнуты только путем радикальной перестройки всего общества — таково марксистское послание. Тем не менее, новое и непредвиденное зло может возникнуть в любом обществе, перестроенном таким образом. Гуманисты должны быть готовы разрушить те социальные структуры, которые несправедливы, и создать новые, но, конечно, не в том случае, если это влечет за собой уничтожение тех качеств индивидуальности, которые мы хотели освободить от рабства в первую очередь.
Либерально-демократические гуманисты считают, что именно это произошло в результате некоторых социалистических революций. Моральная по своей цели, революция часто предается извращенными средствами (betrayed by perverse means), и новая антигуманистическая догматическая теология воскресает, чтобы найти оправдание новому социальному неравенству. Философы должны скептически относиться ко всем философским системам, в том числе и к своей собственной, и, в частности, они должны быть готовы критиковать философские идеи, которые закрепляются в социальных институтах и поддерживаются авторитетом государства, партии или класса, а не авторитетом разума и доказательств. Если средневековое христианство было осуждено гуманистами за то, что оно использовало принуждение и цензуру для блокирования свободного исследования, то же самое должны сделать и те идеологии, изначально гуманистические по своим намерениям, которые превращаются в официальную политику и оправдываются силой, а не разумом. Предполагать, что одна группа обладает монополией на истину и добродетель и что все, кто ей противостоит, имеют скрытые мотивы или выражают коррумпированный социальный класс (corrupt social class), значит подрывать всю основу философского диалога. Великая опасность для гуманизма заключается в превращении подлинно гуманистической философии в официальную догму и благочестивое лицемерие. Если гуманизм что-то значил, то это уважение к свободному исследованию, открытость к критике, терпимость к различным точкам зрения.
Часто приходится слышать, что нельзя давать свободу из-за борьбы с контрреволюцией и что для создания социализма нужно прежде всего разрушить все оковы старого общества, которые стремятся ему помешать. Но, допуская закрытое общество, можно уничтожить тех самых индивидуумов, которых вы хотите освободить. На смену классовому и частному праву может прийти новая бюрократия и новый класс, контролирующий устрашающую власть государства, что может привести к еще большей опасности отчуждения. Вместо плюралистических центров власти вся власть может быть сосредоточена в одном центре, и положение рабочего может быть не лучше, а может быть, и хуже, чем при старых формах общества.
В капитализме и в некоторых социалистических обществах существует неравенство, несомненно, существует опасность его повторного появления — но это не то, что здесь поставлено на карту. Реальный вопрос заключается в фундаментальном различии между демократическими и недемократическими концепциями общества и различиями в ценностях. Демократия — это не просто буржуазная уловка, не заговор лживых либералов, как утверждал Ленин, для угнетения масс, демократический идеал затрагивает источник гуманизма: обогащение человеческой индивидуальности. Индивидуальное разнообразие и творчество являются положительными благами, во-первых, потому, что они лежат в основе хорошей жизни, а во-вторых, потому что они являются предпосылкой для социального прогресса и развития. Я должен утверждать, что открытое общество в долгосрочной перспективе с большей вероятностью найдет новые и гениальные решения, чем закрытое, оно богато открытиями и изобретениями, плодотворно воображением.
Я ни в коей мере не преуменьшаю и не принижаю другие важные ценности, которые отстаивают социалистические гуманисты: необходимость поддержания достаточного уровня жизни, избавление от неравенства, уничтожение ложных классовых различий (false class distinctions), равенство и братство, социальную солидарность и общий опыт, достоинства рационально спланированной социальной системы. Это человеческие блага, которые нужно беречь и развивать. Я просто говорю: да, но не ценой индивидуальности. Это не вопрос индивидуальности или общественности, свободы или справедливости, свободы или равенства, но сочетание того и другого является моральным долгом гуманиста; ибо мы признаем, что необходимым условием свободы является равенство.
Что я имею в виду под индивидуальной свободой? Я не говорю об экономической свободе или частном предпринимательстве. Я в какой-то степени верю в общественный контроль. Я не думаю, что имеет смысл говорить, как это делают некоторые гегельянцы, что человек «свободен» лишь в той мере, в какой он реализует себя в обществе. Это кажется вопиющей двусмысленностью в отношении термина «свобода». Я хотел бы подчеркнуть интеллектуальные, художественные, моральные, политические, социальные и организационные свободы, которые, как мне кажется, совместимы с социалистическим гуманизмом.
Во-первых, я выступаю за интеллектуальную свободу, за свободу мысли и исследования, как это делали гуманисты против теистов. Это включает в себя право на ересь и инакомыслие, включая неограниченную свободу ассоциаций; оно также включает в себя художественную свободу, право индивидуумов выражать свои творческие эстетические воззрения так, как они их видят, не опасаясь общественной цензуры.
С точки зрения морали, свобода требует открытого общества, в котором люди могут выражать свои уникальные таланты и вести свою жизнь так, как они считают нужным, наслаждаться или страдать от своих вкусов, ценностей, взглядов и убеждений. Это означает общество, в котором люди будут иметь некоторую степень конфиденциальности и будут оставлены в покое. Свобода включает в себя право на критическое несогласие с господствующими социальными нормами. В последние годы это означало гражданское неповиновение; там, где общество нарушает мои основные моральные ценности, я могу не подчиняться его законам в качестве акта протеста. Вызывает недоумение тот факт, что гражданское неповиновение разрешено в западных демократиях, но не в социалистических обществах; тем не менее, мне кажется, что что общество может терпимо относиться к индивидуальному разнообразию, является показателем силы общества, а не его слабости.
В политическом плане моральная свобода не может существовать, если не существует известной степени политической свободы. Это включает в себя законное право на оппозицию, выборы, петицию, отзыв, право на собрания. Должны существовать четко прописанные механизмы контроля политического руководства и передачи власти. Должны быть установлены общие правовые процедуры или конституционная система, гарантирующая людям соблюдение процессуальных норм и равенство перед законом.
Та индивидуальная свобода, о которой я говорю, является не только моральной и политической, но также социальной и организационной. Она влечет за собой право индивидуумов в полной мере участвовать в жизни социальных организаций, в которых они живут, дышат и действуют (function). Требования самоуправления со стороны рабочих советов или участия студентов и преподавателей в делах университетов признают необходимость участия отдельных лиц в жизни своих учреждений на разных уровнях принятия решений. Без такой децентрализации демократия не функционирует в полной мере, и люди не могут быть спасены от отчуждения.
Существуют различные силы, которые стремятся ограничить и сдержать индивидуума в капиталистической, полукапиталистической или смешанной экономике. Средства массовой информации, журналистика, реклама и пропаганда имеют тенденцию ограничивать индивидуальные решения и убеждения и подавлять эффективную ересь и несогласие.
Человеческие существа превращаются в пассивных потребителей, а не в активных творческих деятелей. Как отмечал Герберт Маркузе, социалистические общества сталкиваются с аналогичной «духовной» проблемой, поскольку существуют также крупномасштабные технологически и индустриальные силы, которые имеют тенденцию дегуманизировать человека. Технологии, автоматизация и высокоцентрализованные безличные организации («organizalities», как я называл их в другом месте (Moral Problems in Contemporary Society, Essays in Humanistic Ethics, ed By Paul Kurtz, N. Y. Prentice-Hall, 1969.) все это способствует бессилию индивидуумов и подрывает свободу выбора и самоопределения. В качестве корректива нам необходимо широкое демократическое участие в организациях отдельных лиц, которые, разделяя эту власть с другими, тем не менее, должны быть хозяевами своей собственной судьбы и способны к добровольной деятельности во все более и более широких областях.
Но, повторяю, нам также нужны зоны неприкосновенности частной жизни и свободы, где не действуют никакие принуждающие органы или организации, и где люди могут сами распоряжаться своей жизнью и карьерой в соответствии со своими склонностями и желаниями. Гуманизм ничто, если он не является теорией освобождения и раскрепощения человека, если он не способствует совершенствованию индивидуального человеческого опыта. Возможно, сегодня мы можем использовать новый Гуманистический манифест, написанный как западными, так и восточными гуманистами, который утверждает права человека и критикует все те силы в современном мире, которые стремятся его ограничить.
[*] Доклады Куртца и М. Марковича, которые мы публикуем в этом номере, были прочитаны в ходе дискуссии между марксистскими и немарксистскими гуманистами, организованной Международным гуманистическим и этическим союзом в Вене, в сентябре 1968 года (Прим. Praxis). Настоящий доклад опубликован: Praxis, 3-4/1969, p. 593-605 (Прим. перев.)
[†] Мелиоризм — метафизическое воззрение, признающее реальность идеи прогресса как ведущей к совершенствованию мира. Согласно этой концепции, люди способны посредством вмешательства в процессы, ход которых иначе был бы естественным, достигать лучшего результата, чем эти процессы бы дали.
[‡] Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г.