Я люблю Эми

Моя мама считает меня неуживчивым человеком. Это не совсем так, или даже вовсе не так — исключительно вопрос терминологии. Дело не в том, что я не могу «ужиться» с тем или иным персонажем, дело в том, что понимают под уживчивостью.
В большинстве случаев, уживчивость — это умение соответствовать рамкам приемлемого, сформулированным тем, с кем уживаешься. Есть такие рамочки, красивенькие и с виньетками. Всё, что внутри — уютно и приятно, а что снаружи — говно полное и ересь анафемская.

Или вот та самая лодка, в которой мы все гребем, и не надо её раскачивать и из неё выпрыгивать. Я не выпрыгиваю, я вываливаюсь. Я «не вмещаюсь в шляпу», но я очень заботливый и хороший, и пытаюсь уместиться и не вылезать за рамки. Я искренне забочусь об остальном экипаже, и поэтому придерживаю руками ноги, чтоб коленки находились за ушами. Семьдесят процентов усилий приходится на удержание, остальными тридцатью я гребу. Но иногда случается прострел в спине, или иной геморрой, и я резко распрямляюсь. И соответственно, вываливаюсь. Всем неприятно, все обрызганы, лодочка тонет. Однако дело не в злой воле моего внутреннего Чубайса, а в том, что проект не рассчитан на меня, ни в качестве члена экипажа, ни в качестве груза.

Опять же о рамках: вот прекрасный вид, хочется его запечатлеть, и автор начинает строить композицию, апроприировать, так сказать, объект. И в эту частную композицию общее не лезет. И то, что не лезет из прекрасного становиться паскудным. На натуре было чудно, а в кадре — лишняя деталь. Так щедрость становится мотовством, веселье — разгулом, умение любить — развратом и т.д. «Сожги семерых, возлюби семерых.»
…
Вчера по телеку казали какой-то клубный концерт Эми Вайнхаус. Она не могла не помереть до тридцати. Она так поет, что всё правда. С этим не живут, так нельзя петь долго. Нет такой рамки, в которую такие поместились бы, и не такой лодки, которую они не погубили б. Я слава Б-гу существенно меньше масштабом, поэтому всё вроде бы проканывает. И я таки очень уживчивый. До поры. И после неё.