Командовать парадом

Мои волосы не седеют. Они редеют, как последнее гвардейское каре при Ватерлоо. При пушках и знаменах, но без единого снаряда, и остается лишь последнее Merde!, и картечь, как бритва, выкосит оставшихся в строю.

“Картечь, как бритва”, или бритва, как картечь, укоротит оставшуюся “ботву”. Метафора крутится гимнастическим спортсменом, и в малой метафоре прячется большая. Как сменяет редеющую поросль бритый череп, так и мир моих редеющих иллюзий сменяется миром чеканных осознаний.

Жизнь не будет прежней;

Она даже не будет похожа на прежнюю;

В ней нет и не будет дружбы;

Скорее всего не будет любви;

Будет достаток;

Едва ли будет богатство;

Будет много труда;

Обязательно будут радости, но не те, что прежде;

Истинной ценностью останутся лишь самые короткие связи;

Я буду бесконечно счастлив, когда снова скажу: “Cuatro capas del ron negro en un vaso sin hielo, y una cygara Cohiba Robusto, por favor!”

Но и иллюзии и осознания принадлежат одному и тому же мне. “Никогда не поздно поумнеть?” Отнюдь. Чем умнеть, если ум все тот же? Мы не меняемся. Мы принимаем в себя новый опыт, и меняем систему фраз. Но процессор, способ думания — он тот же, и едва ли подлежит модернизации. Только выгоранию.

Более того, этот новый опыт настырным кукушонком выталкивает из гнезда честные, исходные переживания, не оставляя выбора иного, чем пестовать урогдливого чужака.

Мне иногда кажется, что человек живет от четырнадцати до двадцати пяти, а потом исполняет социальную функцию с переменным успехом, и иногда с удовольствием, а так называемые “творческие личности” дурят голову собравшимся, рисуя им грядущие радости “золотого возраста”. И в т.н. “развитых странах” культивируется идея прекрасной старости, чтобы облапошенные работающие, несли свои кровные в пенсионные фонды, обогащая очередных самых умных, в нелепой надежде на толковое времяпровождение в “возрасте дожития”.

Простые идеи ближе прочих к истине,  хотя и тут есть НЮАНС. Но если без него, то мы на поле Ватерлоо. Груши уже опоздал, а Блюхер уже успел. И осталось лишь последнее “Merde” — честное признание грядущих перспектив.

Что-нибудь оптимистичное я напишу в шабат.