Гроб в рай

В начале нулевых, когда блестящая пыль девяностых еще поклубливалась по вечерам, я участвовал в отмечании именин одного танцевального знакомца, по тому времени близкого. Дело было в каком-то странном полуподвале на углу Литейного и Невского с очень питерским входом изнутри двора-колодца.

Я как-то пришел раньше прочих, и виртуозно насвинячился задолго до того, как прибыл именинник, поэтому никаких подробностей не помню. Но настойчиво искал рукопашного конфликта, и то лез к гостям, то приставал к охране. Партия стремительно катилась к эндшпилю, в котором мне бы обязательно накостыляли.

Спасла меня полузнакомая, очень красивая и несносно правильная барышня. Из тех прекрасных людей, которые деятельно за все хорошее и против всего плохого. Не знаю, показался ли я ей хорошим, или она решила, что грядущее меня избиение — однозначно плохо. Но она меня из заведения вывела, и предложила прогуляться. Минут сорок я приходил в себя, а когда мы вернулись, выяснилось, что текущий угар уже ни мне, ни ей не по сердцу.

Она спросила, куда бы я хотел отправится, и я с прямотой нетрезвого человека ответил, что к ней в постель. Постель оказалась на Петроградской, в одном из великолепных исторических домов с пятком памятных табличек гениям различных, уничтоженных русской жизнью (внимание! эвфемизм!) поколений. Сплошное арт-нуво, слегка прокуренное и обоссанное, подвыбитые окна парадного и лифт.

Я питерский, я видал «компактные лифты», но этот был из чемпионов. Я не думаю, что им бы мог воспользоваться сколь-нибудь крупный человек, или даже средней крупности, но с авоськой. Мы запаковались и поехали. А барышня была статная, с формами, достаточно юная, и какая-то чудно, по-ноябрьски свежая, а запаковались мы компактно, и мое угрюмо-развратное настроение перешло на романтически-игривое. И я спросил ее: «Этот гроб в рай?» И рассмешил её тем смехом, который сводный брат оргазма.

Вот начинал писать, и не мог вспомнить её имя, только прозвище, которое ей дал. А сейчас и имя всплыло.