9 глава, Вика
Отрывок одной из глав моего будущего романа.
Дисклеймер: Все совпадения случайны, герои никогда не существовали и даже город Петербург описан из другой мультивселенной или реальности. Во всяком случае, вам всё это только кажется.
В автобусе духота, даже несмотря на весеннее утро. До сих пор не включили кондиционер. «Хотя какой ещё кондиционер в автобусе», — думаю я. Но нет, тут уже кондиционеры поставили в автобусы. Еду в «Новую Голландию» и смотрю в окно. Вика была в сети тридцать минут назад. Подтвердила встречу. Теперь я волнуюсь, как тупой школьник, который первый раз идёт на свидание. Надо было ехать на такси. Там было бы не так жарко. Ладно. Ничего страшного. Подумаешь очередная девушка. Ничего в ней нет необычного.
Долго стоим на светофоре. На соседней полосе девушка за рулем красного Мерседеса милуется с рыжей тонкой собакой. Не знаю, что за порода, но из тех, что называют — карманными собаками. Не люблю таких собак. Парень за рулем голубой семёрки с каплями ржавчины по всему кузову сидит в проводных наушниках за рулём. На зеркале заднего вида качается фигурка Бэтмена в халате. Скромная белая Z на заднем стекле патрульной машины. У кафе «Счастье», возле Исаакиевского, собирают летнюю веранду. На ветвях деревьев, сквера напротив, уже вздулись почки. Вижу их даже из окна автобуса. Скорее бы уже распустились. Хочу гулять по зелёному городу. Медленно едет карета. Цокот копыт по асфальту. Много китайских туристов с рюкзаками и камерами. Они как и везде ходят группами. На Бали точно так же, только там они арендуют большие минивэны с водителем и катаются так по знаковым местам.
— Знаете, я пострадавшая, — говорит кондуктору зашедшая в автобус бабушка, — я села на двадцать второй, думала это автобус, а это троллейбус.
— Мне надо платить? — продолжает она, — а если я не заплачу? Ну, заплачу тогда штраф. Мне ехать одну остановку. Заплатить? — достает кошелек, — а вы знаете я поеду без билета.
— Оплачивайте, — тихо говорит ей кондуктор.
— Ну, хорошо я заплачу, — отвечает она, — если вы не можете пожалеть человека.
Я выхожу у Площади Труда и иду в Новую Голландию. И чувствую, что не было тех полутора лет, когда я слонялся от одной до другой азиатской столицы: Бангкок, Сеул, Токио, Куала Лумпур, Сингапур. Даже ловлю себя на ощущении, что это было не со мной. Вспоминаю как летал на визаран с Бали в Куала Лумпур. Вспоминаю душный и липкий Бангкок. Запах том-яма и насигорена. Люмпини-парк с варанами и деревьями над водой.
Вхожу в Новую Голландию и жду у входа, когда Вика придёт. Ладони вспотели, на лбу выступили капли пота. Айфон показывает семнадцать градусов, солнце будто бы нарочно светит в глаза, ослепляя. Поздняя весна в Петербурге — то время, когда не понимаешь, во что одеваться: в куртке жарко, в кофте холодно.
На мне чёрный плащ — взял спонтанно в магазине SHU на Литейном, куда зашёл после «Подписных изданий», где набрал пачку книг, хотел просто посмотреть, какие книги сейчас продаются. Под плащом на мне чёрная рубашка, свободные брюки от Uniqlo — купил их в Токио, такая модель есть только там. Короче, мне сейчас так жарко. И меня это напрягает, и так волнуюсь.
«Я немного не туда уехала», — отвечает она, — «скоро буду».
На часах — двенадцать десять. Я вижу её издалека. Она идёт со стороны Исаакиевского. Ветер распушил ей волосы и я вижу как она ловко их поправляет.
На ней чёрный кожаный плащ, чёрный рюкзак. Она ниже, чем я себе представлял — хрупкая, аккуратная. Но со стороны кажется совсем обычной. Да, красивая, но как все. Позже я об этом пожалею, что принял её за обычную. Такие девушки обычно вызывают смешанные чувства, их хочется одновременно трахать и в то же время защищать. И такие, блять, цепляют почему-то больше всего. Лучше бы она была просто красивая модель с которой не о чем говорить и которые наскучивают после второго-третьего секса.
— Привет! — говорит она. Первый раз слышу её голос в реальности. Видно, что она смущается. Я тоже.
— Привет, — ответил я. И тут же почувствовал, что лицо залило красным, зрачки, наверное, расширились, ладно я в очках. Подкатило возбуждение. Хорошо, что я в длинном плаще. «Блять», — мне уже не нравится это чувство, что я испытываю. Что-то что давно не испытывал. Я будто бы отмерзаю. Видимо от того, что солнце. Чувствую возбуждение — не только физическое, оно телесно-душевное, инстинктивное, первобытное. Нет, надо гнать от себя эти мысли. Она просто обычная девушка. Мы обнимаемся, и я чувствую аромат её волос — лёгкий запах шампуня. И что-то ещё. Видимо её запах. Который я запомню надолго. Но я не могу определить, что это. Как вообще можно сказать, чем пахнет человек? Нет для этого определения и слова. И это проблема.
Всем давно известно, что запах определяет, подходит тебе человек или нет. Всё дело в генах: если они достаточно разные, чтобы не получились ненужные мутации, — значит, запах будет притягивать. Бессознательно, без всякой логики, просто вдыхаешь — и понимаешь: моё. Хватит!
Мы видимся впервые. Она — как будто сошла с витрины инстаграмма, из тех сторис, где блондинки с идеальными чертами улыбаются в камеру в ожидании вечеринки в Дубае: светлые волосы, большие голубые глаза, длинные ресницы, розовые тени на веках, идеальный овал лица, высокие скулы, ровные жемчужные зубы и улыбка — не просто милая, а обволакивающая, трогательная. Это всё про неё, а те в инсте, какая-то жалкая копия друг друга. Порой можно перепутать. Она совпадает точь-в-точь.
У неё «няшная» мимика, как говорят, — ужимки, она кажется милым ребенком в теле взрослой девушки. Ей тридцать лет. Она как плюшевый зверёк, но с тайной в глубоком взгляде.
Когда она прислала мне видео, где просто поправляет волосы и смотрит в камеру, слегка склонив голову и отводя глаза, я вдруг понял: если бы я и мог на ком-то жениться — то только на ней. Но это было тогда. Тогда я не верил, что мы с ней вообще когда-то встретимся. Просто понял это и всё. А сейчас она стоит передо мной.
И в ту же секунду стало не по себе. Странно, липко, тепло. Потому что вместе с этим ощущением пришло другое — страх. Страх быть привязанным. К телу. К голосу. К человеку. К месту. Я понял, что она может стать якорем. И я не уверен, что к этому готов. И я нихуя к этому не готов. Меня это злит, прямо сейчас, в этот момент. Но в то же время и не могу это сопротивляться. Это злит ещё больше. Какие же мы ведомые и без всякой логики.
Я беру её за руку, боясь как бы она не почувствовала мои влажные ладони. Она не против. Это ещё хуже. Лучше бы она отстранилась и пошла рядом. Ведь если девушка пускает вас в своё личное пространство, то значит она уже не против с вами переспать. Пусть она будет против. Но мы идем в сторону аллеи, которая прикрыта распустившимися деревьями. И идём за руку.
Познакомились мы в инсте, в ту странную осень двадцать второго, когда в воздухе чувствовалась тревога, а по новостям шли кадры мобилизации. На аватарке у неё стояла фотография, где она в маске для сноуборда. Я не знал, как она выглядит, и не ожидал ничего особенного. Фотографий с лицом в её профиле тоже не было. Она добавилась от кого-то из общих подписчиков. Но мы не переписывались, я просто добавил её в ответ.
Я тогда смотрел сериал «Ходячие мертвецы» или выложил трейлер спин-офа про Дерила Диксона. Того, крутого парня с арбалетом. Она на это ответила.
Затем мы перекинулись несколькими фразами про игры на плейстейшен. Проходил тогда «Ласт оф ас», она сказала, что играла в неё во время ковида. Когда не было работы из-за закрытия ресторанов.
Мы начали болтать чаще — сначала ненавязчиво, короткими комментариями и реакциями, потом уже каждый день.
Я предложил перейти в общаться в телеграм. Она прислала фотографию — и я тогда реально охуел. Это было попадание во все те критерии, которые мне нравятся в девушке. Как если бы взяли всё лучшее от разных девушек и собрали в одной. Вот это я тогда почувствовал. Я никогда ещё так глубоко не общался с такими красивыми девушками. Более того, я думал, что это и невозможно в силу стереотипов о их поверхностном характере. Здесь всё оказалось куда глубже. Наверное уже тогда я начал падать в ту пропасть, в которое окажусь через год спустя, после нашей первой встречи.
Она каким-то образом стала частью моей повседневности. Она тогда жила в Петербурге, её парень, спасаясь от повестки, уехал в Грузию и оставил её одну. «Ну и я от него уже ничего не жду», — бросила она однажды. Как можно уехать от любимой девушки оставив её одну, я до сих пор понять не могу.
Пока я был на Бали мы даже по видео не созванивались. Но каждый вечер я ловил себя на мысли, что жду от неё сообщения. Между нами словно натянулась красная нить — не роман, не дружба, но что-то хрупкое и быстро разрастающееся. Мы решили, что обязательно увидимся, когда я вернусь в Петербург. По зуму мы не созванивались, только «кружки» в телеге и немного голосовых.
Выходим из аллее и проходим по мосту в сторону детской площадки. Держу её за руку. Говорим о путешествиях. Она морщится от солнца и я вижу лёгкие морщинки у неё на лбу. Как тональником она замазала тонкие синие венки на висках.
В Новой Голландии многолюдно — выходной, вся поляна с подросшим газоном занята, мы ходим кругами. Ловлю себя на мысли, что не замечаю ни лиц, ни голосов вокруг. Если бы рядом прошёл кто-то из знакомых — я бы его не узнал. Внимание сузилось, стянулось в точку, в тонкие моменты: её голос, черты лица, как она дышит и перебирает пряди волос аккуратными тонкими пальцами с выкрашенным чёрным ногтями.
Говорю в основном я, она слушает, не перебивает, кивками подталкивает меня дальше. Мы общаемся будто это не первая встреча, а знаем друг друга лет десять. Просто какое-то время не виделись, пространство растащило на сотни километров. Мы всё ещё держимся за руки пока гуляем кругами.
— Я раньше работала шеф-поваром, — говорит она, — но после ковида стало всё сложно. Рестораны закрывались, часы урезали… Захотелось стабильности и удалёнки.
Её голос ровный, почти будничный, как будто всё это — уже прожитое и уже неважное.
— В общепите никакой жизни нет, — добавляет она. — Только плита, жара, кухня, вечные заказы и усталость. Я хотела путешествовать, и не терять по два часа в день на дорогу. Поэтому и выбрала дизайн.
Вокруг немного людей. Я подхожу к ней сзади и обнимаю. Прижимаю к себе. Она разворачивается и обнимает в ответ. Смотрит на меня снизу вверх, встает на цыпочки. Я чувствую вкус её влажных губ. Первый раз. Затем неловко, смеясь, идём дальше.
Она то и дело поглядывает на меня украдкой. Этот взгляд и жест как она отводит глаза я теперь никогда не забуду. Злюсь на себя за это. От того, что мне это непривычно, это что-то новое и я не понимаю, как на это реагировать. И чувствую, что она каким-то образом сумела пробить все мои защиты, пробить нечувствительность и пробраться в самое сердце. Там и поселиться. Без спроса. Резко.
— Я просто приезжала домой в одиннадцать вечера, и больше ничего не хотела, — продолжает она. — А завтра нужно было ехать туда же к десяти. У меня совсем не оставалось свободного времени на себя.
— Представляю, — отвечаю я. — А сколько времени ты работала так?
— Шесть лет. Но за это время хотя бы купила себе машину, которую потом продала, и купила квартиру. Родители сказали, мол, давай ты машину продашь, а мы тебе с квартирой поможем.
— На бэхе гоняла, — смеется она.
Мы медленно обходим вокруг «Бутылки», и она рассказывает, как училась целый год. Проходила курсы всевозможных школ — дизайн-курсы, интенсивы, онлайн-марафоны. Выстроила себе чёткую структуру. Вика говорит, что просыпалась ровно в семь утра, шла в душ, делала зарядку, завтракала кашей или тостами с авокадо и ровно в восемь садилась за учёбу. Начинала с самых азов: фотошоп, иллюстратор, фигма, слои, автолейаты и первые заказа от клиента с Бали. Делала оформление для соцсетей, цветастые баннеры — самая неблагодарная работа для джуна. Это был крипто-проект, платили USDT, делала сайт и этими же работами наполняла себе портфолио. Чтобы потом пробиться в студию, устроиться наконец «по-настоящему». Но были — только письма-отказы.
Она всё это рассказывает, а у меня внутри расцветает странное, светлое восхищение. В мире, где все больше людей не знают, чего хотеть, куда себя деть, она точно знает, чего хочет. Она знает это так спокойно и четко, что мне самому становится стыдно за свою расхлябанность.
Но вот передо мной человек, который точно понимает, что она хочет.
С каждым её словом у меня попросту рушатся все другие пути. Никогда ни о ком ещё не думал так просто и так безысходно. Мы останавливаемся у забора напротив Мойки. Серые доски влажные от недавнего дождя. Я осторожно прижимаю её спиной к ним. Чёрный плащ на ней и он нагрелся на солнце. Солнечное тепло. Люблю весеннее солнце, когда ещё только греет, а не обжигает. Смотрю ей в глаза — глубокие, весенние.
— Меня как-то назвали анимешкой, — писала она мне однажды. Теперь я понимаю почему. В аниме у главных героинь такие глаза. Глаза всегда рисуют с максимальной детализацией, чтобы показать их бескрайность. И чувствую я сейчас то же чувство, будто бы далеко заплыл в океан, что не видно берега. Но меня это не пугает.
Она снимает с меня очки, надевает их на себя, кривляется — и взрывно смеётся. Не время тонуть. Не уплывай. Погоди. Её звонкий смех, слегка хрипловатый. Я улыбаюсь ей и морщусь от яркости солнца. Хочется убавить экспозицию. А ещё убрать заплаткой отсюда всех людей, которые сейчас для меня не более, чем надоедливые NPC. Хочу быть с ней сейчас один. Тем более в этот миг всё вокруг сливается в единый свет — тихий шум реки, весенний ветер с воды, — и нет никаких желаний, кроме неё.
Сейчас не нужно ничего. Никаких планов, амбиций, страхов. Я никогда не чувствовал себя таким смертельно живым.
— Пойдём в «Бутылку», я хочу поесть, — говорю я, стараясь не сломать этот хрупкий момент.
— Пойдём, — говорит она просто.
Я беру её за руку и сжимаю влажную ладонь. У неё тонкие пальцы. Не хочу отпускать.
— А я не был здесь целых три года, — говорю я, когда мы заходим внутрь. — Пойдём посмотрим, что на втором этаже?
Поднимаемся по винтовой каменной лестнице. Твердые ступени под ногами. Я вспоминаю, что Новая Голландия была когда-то фортом, а внутри — тюрьма. Мрачное место, где пытали и мучили людей. А теперь — уютное пространство для влюблённых, которые в ресторанах, пьют вино, признаются друг другу в любви, и даже не думают о прошлом этих стен. Впрочем, и влюблённость иногда бывает пыткой. Об этом я буду осведомлен дальше по сюжету и вот остановиться бы мне здесь, прекратить это свидание, но нет, я, блять, пойду до конца, чтобы увязнуть в болоте чувств.
На втором этаже — чёрно-белая плитка на полу, строгая и холодная как шахматная доска. Тёмно-серые стены, зелёные, почти малахитовые двери с тяжёлыми ручками. На стенах шары света, на потолке лампы в виде таких же шаров, но крупнее. Большие зеркала в стильных белых рамах.
Она подходит к зеркалу. Наклоняется вперёд, поправляет волосы, взгляд строго оценивает лицо. Поправляет, что-то на лице. Я подхожу сбоку и смотрю на нас. Она ниже меня на голову, чем-то похожа на меня. Говорят влюбленные становятся через какое-то время на одно лицо. Ну, не так скоро же. Я вижу, как её глаза пробегают по моему отражению, и она чуть улыбается, прижимается ко мне.
Мы стоим, неловко прижавшись друг к дружке, будто пара школьников, для которых это первая влюблённость. Настоящая, наивная, бесстыдная в своей робости. И которые думают, что всё, что было до этого — вычеркнуто, сожжено. Да и не было на самом деле ничего серьезного. Жизнь как будто обнулилась. Такой максимализм. Гиперболизация чувств. И я, шатаясь от неожиданного счастья, падаю в эту новую реальность. Она — не знаю. Хочу верить, что тоже.
Но именно здесь в эту весну, я будто бы начал чувствовать пробуждение внутри. Как это пошло говорить, что весной расцвели и мои чувства и вместо высохшего на экваториальном солнце распустилось, что-то новое. Перерождение. Возобновление жизни. Это я сейчас чувствую внутри. Но на деле это просто гормоны. Эндорфины. Здесь должен выехать экран со справкой, где будет написано:
Основную роль играет дофаминергическая система, в частности мезолимбический путь (вентральная тегментальная область — nucleus accumbens). При взаимодействии с объектом влечения активируются центры удовольствия, повышается уровень дофамина, что вызывает ощущение эйфории, мотивации и предвкушения. Именно это состояние субъективно воспринимается как “вдохновение” или “магнетическое притяжение”.
Одновременно снижается уровень серотонина, что коррелирует с навязчивыми мыслями и повышенной тревожностью, характерными для ранней стадии влюблённости. Активируются также симпатическая нервная система и гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковая ось, что приводит к увеличению концентрации адреналина и норадреналина — учащённому сердцебиению, повышению давления и потливости.
По мере формирования эмоциональной связи усиливается секреция окситоцина и вазопрессина — гормонов, регулирующих социальную привязанность и доверие. Они способствуют укреплению межличностной связи и переходу от фазы романтического возбуждения к устойчивой привязанности.
Вся магия может быть объяснена и раскрыта через чат GPT, но я предпочитаю забыть это и поддаться ощущению. Я весь теперь в этом. Я чувствую как сдаюсь и падаю в её ауру.
Начался дождь. Мы засиделись в одной из камер, ныне японском ресторане и решили продолжить гулять — поехать в «Подписные издания». Добежали до такси и чёрная Киа увезла нас к следующей локации.
Заходим внутрь. С улицы — промозглый дождь, гул машин по мокрому асфальту Литейного проспекта, а тут тепло, душно приятно и пахнет раскрытыми книгами. Сквозь высокие окна падает серый свет, здесь вязнет время. Всегда шумно, уютно: разговоры, шуршание страниц, люди у кассы заворачивают подарки, оплачивают книги.
Мы ходим между полок. Людей тьма. Суббота. Выходной. Весна, небо серой ватой грозовых облаков — дождь нагнал народ в помещения. Держу её за руку. Боюсь потерять в этой толпе. Будто бы сейчас вот мы с ней расстанемся и сон растворится, волшебство рассеется. Я проснусь в апартаментах до сих пор на Бали. За окном белёный забор, за ним нескончаемый «полуденный ужас» азиатской преисподней. Щипаю себя украдкой — не проснулся.
Полки стоят почти до потолка, книги на них лежат и стоят в два ряда, на центральной «аллее» в два, а то и три слоя, горой, упорядоченным хаосом, создающим атмосферу модного книжного.
Она останавливается у стеллажа с философией, проводит пальцем по корешкам. Я смотрю на неё со стороны. Она берет какую-то книгу. Я не вижу обложку. Открывает, листает. Достаю телефон и фотографирую её. Она это замечает и смеётся, отворачивается, смотрит как перелистываются страницы. Светлые волосы спадают на плечи, контрастируют с чёрным плащом.
Девушка консультант в очках куда-то спешит, лавируя между посетителями с высоким стаканом кофе, пахнет корицей и карамелью из кафе. Все столики, ожидаемо заняты.
— Поедем ко мне? — говорю я. На часах доходит четыре часа дня.
Вызываю такси и думаю, что смотреть мы явно ничего не будем.
Она входит. Снимает плащ. Проходит в белых носках по светлой плитке. Подходит к зеркалу, поправляет волосы. Проверяет всё ли в порядке.
— Ну, показывай, — говорит она.
Я начинаю экскурсию по квартире. Чувствую стеснение. Не от того, что не убрано или раскиданы вещи — я не из этих. У меня всегда порядок, чистота и все вещи на своих местах. Некая неловкость от того, что я привел её в свой мир и теперь она будет меня оценивать. Первое знакомство с моим миром.
— Здесь я собственно и живу, — мы проходим в комнату. — Полка с книгами, диван на котором я ненавижу спать, стол за которым иногда работаю. Ну ты видишь сама.
— У тебя светло, — говорит она, — хоть и двор колодец.
— Ага, солнечная сторона. Но летом может быть жарко.
— Ой прикольно. Это ты из Японии привез? — показывает Вика на статуэтку белого кота с поднятой лапкой. Я привез его из храма Готокудзи в Токио, храм кошек, приносящих удачу. Отстоял за ним очередь и смог купить только одного, потому что — только одного в одни руки. Такие правила.
— Ага, в Токио купил, в храме котов. Специально ездил.
— Называется «Готокудзи» и там делают эти статуэтки — манэки-нэко.
— Красивый такой, — Вика вертит в руках керамического кота.
Храм этот считается одним из самых популярных храмов для любителей кошек. Потому что там масса этих статуэток. Они там на каждом окне, на каждой специальной стойке. Многие запыленые, потому что стоят тут не один сезон. Фигурки кошки это символ удачи, привлекают в дом счастье и деньги, короче такой ультра позитивный и оптимистический настрой задают. Они стали популярными благодаря легенде, связанной с этим храмом.
— Про этот храм есть легенда, — говорю я. Зря я что ли в Японию ездить, чтобы сейчас повыёбываться фактами. Да и история милая всё же.
— Когда-то в этом храме жил бедный монах. Денег не было даже на еду, но у него была кошка — белая, с чёрным пятном у уха. Монах делился с ней последней миской риса, разговаривал с ней, как с другом, — говорю я, Вика смотрит на меня с интересом. — Однажды неподалёку от храма проезжал самурай — знатный лорд по имени Наотока Ии. Началась гроза, молнии били в землю, и он укрылся под деревом рядом. Вдруг кошка из храма подняла лапу и будто поманила его внутрь. Самурай пошёл за ней — и через минуту молния ударила именно в то дерево, где он стоял. Так кошка спасла ему жизнь.
В благодарность лорд стал покровителем монастыря, обеспечил его деньгами и славой. А кошку после смерти похоронили с почестями и сделали её символом удачи. Так и появился манэки-нэко — кот, что машет лапой, зовёт счастье и, возможно, спасает кого-то от грозы, которую ты даже не заметил.
— Ммм, — отвечает она. — Интересно.
— Это тебе, — говорю я. Она гладит фигурку рукой. Белый котик с нарисованной мордочкой, красным носом, зелёными зрачками, красным ошейником, на котором золотая медаль. Привез его для себя. Но мне не жалко его для неё. Тем более, когда будем жить вместе он ко мне вернётся. Пусть пока поживёт у нее. Здесь я ловлю себя на мысли, что стоило мне отпустить себя, как я тут же рухнул в романтизм и начал растворяться в другом человеке.
— Спасибо, — говорит она и целует меня в губы.
Когда мы будем жить вместе, кот всё равно будет со мной. Так что теперь он не мой — он наш.
Она проходит по комнате. Заглядывает в окна. Подходит к балкону и смотрит во двор. Я подхожу сзади и обнимаю её. И понимаю, что я давно так кого-то не хотел. Она по-любому это чувствует. Я прижимаю её к себе, она поворачивается ко мне и я целую её держа ладонями за лицо. Прислоняю к дверному проёму у окна. Она не сопротивляется.
Сейчас я смотрю на неё, как солнце освещает её лицо. Голубые глаза, большие зрачки, значит я ей нравлюсь, курносый аккуратный нос, широкий рот, пухлые губы, но не сделанные, а свои. Длинные ресницы. Розовые тени на веках.
Первая встреча часто проходит по двум сценариями: ты встречаешься либо с реальным человеком, который выглядит не так как на фото или ты выдумал для себя. Тогда сталкиваешься с реальностью и она может разочаровать. Либо есть второй путь: ты встречаешься с областью идеального — она совпадает или превосходит тот образ, который возник в уме.
— Так, давай покажи мне остальное, — чуть отстраняется она.
— Да, пойдем, — беру её за руку и веду её показывать квартиру.
После беглого осмотра оставшихся помещений: ванной, туалета, кухни. Мы вернулись в комнату. За окном с переменным успехом то заканчивался, то проливался дождь. Капли то высыхают на окна, то снова бегут по стеклу.
Я сел на диван и притянул её к себе. Она села на меня сверху. Понимая, что теперь мы в пространстве, где нам никто не помешает я перестал себя сдерживать и позволил всем эмоциям выплеснуться наружу: мы начали сосаться, как школьники у которых родители придут только к шести, а сейчас на часах два часа дня. Значит можно не бояться, что кто-то застукает и придется объясняться. Я чувствую как моё сердце сходит с ума. Она это тоже слышит по-любому. Ещё она точно чувствует, как я её хочу. У меня сбивается дыхание. Жарко. Чувствую, что у меня краснеют щеки.
— Если не хочешь, ничего не будет, — говорю я кое-как остановив себя и перестав её целовать.
— Я понимаю, — говорит она и мы продолжаем.
Я стягиваю с неё свитер. Под ним светлая майка. У неё совсем небольшая грудь, соски чуть выпирают. Я запускаю свои руки под майку и глажу её спину продолжая целовать. Здесь стоит отметить, что я не могу не сравнивать. У Маши, которая осталась на Бали, грудь была сделанная и третьего размера. Большая и красивая. У Вики совсем иначе и я на миг даже немного отстранился. Блять, зачем я сравниваю?! Ненавижу себя в эти моменты. С тобой сейчас сидит любовь всей твоей жизни, а ты думаешь о каком-то прошлом романе, которые не продержался и двух месяцев.
— Тише, тише, — говорит она. Тем самым приводит меня в чувство и в момент.
Кое-как сдерживаю себя. Она сидит на мне и двигается чуть вперед и назад. Дальше не даёт себя раздеть. Теперь у меня в голове ни единой мысли. Сравнения ушли. Я даже не помню, что мы делали сегодня до того как оказались у меня. Дзен, как его описывают в медитативных практиках. Только там этого состояния пытаются достичь через многочасовые медитации с контролем ума. Я достиг этого состояния совсем иным путём.
Я сижу с прямой спиной. Она сидит на мне. Всё моё внимание на её дыхание, чувствую горячий воздух под носом и над верхней губой. Просто наблюдаю дыхание: как воздух входит и выходит. Как дышит она и как дышу я. Стараюсь синхронизировать наши дыхания, чтобы совсем войти в единый резонанс. Губы мокрые.
«Не изменяй дыхание — не контролируй. Просто осознавай ощущения, которые возникают в этой зоне», — обычно говорят учителя медитации.
«Ум будет отвлекаться — мягко возвращайте внимание к дыханию», — сейчас я совсем не могу ни на что отвлечься.
«Ощущайте своё тело. Когда ум стал спокойнее, начинай сканировать тело вниманием. Никаких мантр, визуализаций или религиозных представлений — только наблюдение реальности».
Чувствую тепло её кожи своей. Гладкая. Моментами шероховатая. Касаюсь каждого миллиметра. Ощущаю вкус её мокрых губ. Широкий язык. Кончик языка. У меня закрыты глаза.
«Не реагируй. Не цепляйся за приятное, не отталкивай неприятное. Просто наблюдай с равновесием ума. Ощущения приходят и уходят — всё непостоянно».
Я же хочу, чтобы это стало постоянным. Не хочу, чтобы это проходило.
Вдыхаю запах её волос. Одной рукой беру её за шею и ещё настойчивее продолжаю её целовать. Она постанывает. Ей явно нравится, когда я прикасаюсь руками к её шее. Лицу. Я не открываю глаза. Чувствую, что она тоже.
Дыхание. Ощущение. Равновесие.
Вновь запускаю руки ей под майку и глажу грудь. Она не сопротивляется. Обнимает меня за шею. Если что-то приятнее этого? Когда все ожидания совпадают? И даже превосходят. О такой я мечтал с детства. Можно замедлить время? Именно сейчас я хочу сохраниться, занять все слоты и память сохранениями, ещё одно и ещё, резервное, запасное, только чтобы никак это не стерлось и можно было в случае провала откатить назад и начать сначала.
«Сохранить?» Всплывает табличка. «Да», нажимаю я.
«Воспоминание сохранено» 3 мая 2024, 16:55:43.
Надо сделать ещё одно. И ещё. Чтобы наверняка. Мир замирает и я всё стараюсь сохранить происходящее.
Снимаю с неё майку. Она поправляет распушившиеся волосы. Я приглаживаю их. Затем кладу руки ей на грудь. Мягко касаясь небольших сосков. Затем провожу ниже по плоскому животу. Начинаю расстегивать ей брюки. Расстегиваю тугую пуговицу.
— Нека, — говорит она. И не дает дальше раздевать её.
— Ну, хорошо, — говорю я и снова принимаюсь её целовать.
Она снимает с меня майку. Целует мою шею и грудь. Дальше не спускается. Я терплю. Не хочу напугать, не хочу спешить. Хотя вру. Спешить сейчас очень хочется и это единственное, что сейчас хочется. Когда субъект всех твоих желаний на тебе, то все стремления сливаются в одно. Кажется, что я сейчас даже готов умереть. Как бы это глупо не звучало, как бы это не звучало продиктовано гормонами и инстинктом размножения, вот сейчас, здесь, с ней — я четко понимаю, что она тот человек, с кем я мог бы прекратить это бессмысленное существование.
Я как-то задал себе этот вопрос, когда был на яхте с друзьями и мы попали в шторм. Хотел бы я сейчас умереть с этими людьми? Тогда ответ был точно — нет. Сейчас с ней, и если бы она была там со мной, то мне было бы не страшно. И сейчас мне не страшно отвечать на этот вопрос, потому что ответ был бы — да.
— Ладно, — надо успокоиться, — говорит она и целует напоследок в губы.
— Я понимаю, — смеется она и слезает с меня. Прикрывает грудь руками.
Они ищет майку, которая упала и валяется где-то на полу. Встает и смотрит на меня. Нисколько не смущается. Мне кажется, что мы знаем друг друга уже не первую, не вторую и не третью жизнь. Мы были знакомы всегда и всегда будем.
Ученые нашли у нас в мозге определенный отдел, который отвечает за переживание «божественного», мол если его простимулировать электродами, то испытуемый чувствует, что он переживание «откровение», что с ним говорит Господь бог. Близкое к этому испытывают монахи, когда достигают определенного уровня медитации и входят в то самое состояние просветления.
Я уже готов поверить в родственные души, перерождения, сансару, что там ещё есть? Сейчас я готов поверить во всё.