(Циолковский К. Э. «Черты из моей жизни»; 1935)

Родился я 5 сентября 1857 года.

Как сон, мне представляется, что великан ведёт меня за руку. Мы спускаемся по лестнице в цветник. Я со страхом поглядываю на великана. Думаю, что это был мой отец.

От 3 до 4 лет. Матери привозят письмо. Умер мой дедушка, её отец. Мать рыдает. Я, глядя на неё, начинаю реветь. Меня шлёпают и кладут спать. Дело было днём.

Я рассматриваю животных в книге Дараган. Фигура моржа почему-то меня устрашает, и я прячусь от этого под стол.

Смотрю, как пишет отец. Нахожу это очень просто и объявляю всем, что я умею писать.

5 — 6 лет. Не помню, кто показывал мне буквы. Но за изучение каждой буквы от матери я получал копейку.

Изумляла тележка на колёсах, потому что от малейшего усилия приходила в движение. Ощущение радостное. Такое же радостное ощущение я не мог забыть, когда в первый раз увидел много воды в пруде. Занимало также жужжание вертушки в форточке.

Игрушки были недорогие, но я обязательно их ломал, чтобы посмотреть, что было внутри их.

7—8 лет. Попались сказки Афанасьева. Начал разбирать их, заинтересовался и так выучился бегло читать.

Была корь. Была весна. Чувствовал восторг при выздоровлении.

Маленького меня очень любили — родители и гости. Отец сажал на колени, тряс на них меня и приговаривал: «еде пан, пан, пан, а за паном хлоп, хлоп, хлоп, на конике гоп, гоп, гоп». Потом я часто тоже повторял со своими детьми.

Прозвища я получал разные: птица, блаженный, девочка.

Однажды стащил медную монету со стола. Оставили без чаю. Долго рыдал и приходил в отчаяние.

Кололи с мамой на полу сахар. Я незаметно его кусочки подкладывал под подол рубашки, надеясь, улучив благоприятный момент, унести и съесть. Благоприятного момента не случилось. Разочарование.

Матери мы не боялись, хотя она бывало и потреплет, но не больно. Отец же внушал страх, хотя никогда маленьких не бил и не ругал. Никогда он даже не горячился и не кричал на нас.

Брат (старше меня на два года) показывал фокус: открывает рюмочку, в ней шарик. Закрывает рюмочку и опять открывает. Шарик исчезает. Изумление.

8 — 9 лет. Бабушка умерла. Мать уехала в деревню на похороны. Мы остаёмся одни. Я скучаю, даже тоскую.

Старший брат меня дразнит. Гоняюсь за ним и швыряю камнями. Случился отец. Что такое? — «Попал мне в висок», — говорит брат Митя. Выпороли. Дали две розги, но пребольно. Розог этих я боялся, как огня, хотя никогда не получал больше двух, трёх ударов. Отец был справедливый и гуманный человек. Как же это примирить с поркой?

Время было такое. Отца в какой-то иезуитской школе (на Волыни) пороли чуть не каждый день, а случалось и два раза в день! Меня же выпороли всего раз пять во всю жизнь — не больше. Разве это не прогресс!

Негодования не только против матери, но и против отца не осталось ни малейшего. Да и тогда не было. Думаю даже, что эти наказания повлияли на меня благодетельно. Конечно, я не сторонник наказаний, тем более розог, но надо принять во внимание время! Притом шалуны часто ушибаются, бьют друг друга и даже уродуют себя: не так уж это вредно...

Копали колодезь. Пока не появилась вода, мы — дети — спускались в колодезь. Очень было любопытно! Навалили гору песку. Зимой образовалась прекрасная гора. Впервые испытал восторг катания на санках (самокатом).

Летом строили шалаши. Было приятно вести своё хозяйство. Иногда устраивали и печи. Осенью топили и грелись около своего камелька...

Ученье шло туго и мучительно, хотя я и был способен. Занималась с нами мать. Отец тоже делал попытки преподавать нам, но был нетерпелив и портил тем дело. Помню, принесли яблоко. Мы проткнули его спицей — это был земной шар с осью. Учитель рассердился, назвал всех болванами и ушел. Кто-то из нас после съел яблоко.

Зададут на маленькой грифельной доске написать страничку, две. Даже тошно от напряжения. Зато, когда кончишь это мучение, какое удовольствие чувствуешь от свободы.

Однажды мать объяснила мне деление целых чисел. Не мог понять и слушал безучастно. Рассердилась мать, тут же отшлепала меня. Заплакал, но сейчас же понял. Опять из этого не следует делать вывода, что надо бить детей! Следует искать лучших способов возбуждать внимание...

Я страстно любил читать и читал все, что можно было достать. Помню от чтения Загоскина трепала лихорадка...

Любил мечтать и даже платил младшему брату за то, чтобы он слушал мои бредни. Мы были маленькие, и мне хотелось, чтобы и дома, и люди, и животные — все было тоже маленькое. Потом я мечтал о физической силе. Я мысленно высоко прыгал, взбирался, как кошка, на шесты, по веревкам. Мечтал и о полном отсутствии тяжести...

Любил лазить на заборы, крыши и деревья. Прыгал с забора, чтобы полетать. Любил бегать и играть в мяч, лапту, городки, жмурки и прочее. Запускал змеи и отправлял на высоту по нитке коробочку с тараканом.

На дворе у нас во время дождей и осенью была огромнейшая лужа. Вода и лед приводили меня в мечтательное настроение.

Мы пробовали плавать в этой луже в корыте, а зимой делать зимой из проволоки коньки. Их я делал, но расшибался на льду так, что искры сыпались из глаз. Наконец, откуда-то достали испорченные настоящие коньки. Поправили их. Кататься выучился в один день. Даже съездил на них в тот же день за чем-то в аптеку!

Вот скудные воспоминания о периоде моего нормального существования до глухоты (10 лет). Этот период ничем особенным не отличается от жизни обыкновенных детей. Рассказывая о нем, я и хотел это подчеркнуть. Вывод интересный, но, пожалуй, не новый — нельзя угадать, что из человека выйдет!

Мы любим разукрашивать детство великих людей, но едва ли это не искусственно, в силу предвзятого мнения. Однако бывает и так, что будущие знаменитые люди проявляют свои способности очень рано, и их современники предугадывают их великую судьбу. Но в огромном большинстве случаев этого не бывает. Такова истина, подтвержденная бесчисленными историческими примерами. Я, впрочем, лично думаю, что будущее ребенка не предугадывается. Таланты же у многих проявляются в детстве, не давая впоследствии никаких результатов...