Космизм Василия Чекрыгина и Георгия Якубовского
изображение с сайта Третьяковской галереи
Термин «русский космизм» в качестве философской идеи был введён советскими учёными в 1970-е годы в связи с развитием космонавтики и потребностью анализировать социальные и экологические проблемы. О «космической философии» говорил ещё Циолковский.
Вопросы космической философии, идея о единстве человека и Вселенной привлекали внимание русских художников и литераторов, в том числе гениального художника, погибшего совсем молодым, Василия Николаевича Чекрыгина (1897 -1922 гг.) и поэта, журналиста и критика, тоже ушедшего рано, Георгия Якубовского (1891–1930 гг.) В своих произведениях они по-своему воплотили космическую философию. И Василий Чекрыгин, и Георгий Якубовский были приверженцами Русского Сократа, удивительного и необыкновенного философа Николая Фёдорова.
Детские откровения и переживания юности у Николая Фёдорова вылились в грезы о преодолении коренных пороков человечества, главным из которых он считал небратство. Эти мысли претворились в мощную философскую программу, которая вызывала чувство солидарности у величайших умов того времени. Владимир Соловьев признавал Федорова своим «отцом духовным». Ф. М. Достоевский писал, что прочел его мысли «как бы за свои». С нескрываемым почтением относился к философу Л. Н. Толстой. В письмах того времени он пишет: «Ему 60 лет, он нищий, всё отдает, всегда весел и кроток». «Мне очень тяжело в Москве. Есть здесь и люди. И мне дал бог сойтись с двумя. Один — это В. Ф. Орлов. Другой — Н. Ф. Федоров». «Это был худенький, среднего роста старичок, всегда бедно одетый, необычайно тихий и скромный. Ходил зимой и летом в одном и том же стареньком коротеньком пальто. При большой подвижности умных и проницательных глаз, он весь светился внутренней добротой, доходящей до детской наивности. Если бывают святые, то они должны быть именно такими», — вспоминает сын Льва Николаевича Илья Толстой.
Федоровский замысел был проектом не только радикального переустройства мира, но и духовного преображения человека в нем. Федоров обращался к «учености» мира, признавая науку величайшим достижением. Ее возможности он считал поистине безграничными.
Голод, смерть и неродственность — вот три страшных змея, которые опутали цивилизацию и душат ее, считал Фёдоров. Эти слепые природные данности необходимо преодолеть любой ценой, иначе проект «человечество» можно считать провалившимся. По мысли Федорова, через осознавшего свой долг человека «природа достигнет полноты самосознания и самоуправления, воссоздаст всё разрушенное и разрушаемое по её слепоте…».
Эти базовые утверждения были положены в основание федоровской программы и разошлись целым веером позднейших концепций космизма: от естественно-научных до литературно-художественных.
«Mip — это то, что существует в настоящее время, когда природа господствует над чувствующим и разумным существом, когда и это чувствующее и разумное существо, рождая, т. е. бессознательно производя новое существо, само стареет и умирает вместо того, чтобы, воссозидая умерших, самому делаться бессмертным, нестареющим, т. е. самовосстановляющимся». Вселенная — лишь обитаемый мiр, ойкумена, материальная действительность. Она находится во власти неразумных, бесчувственных сил хаоса, не дающих мiру собраться воедино. В противоречивом характере «мира» Федоров видит ключ к пониманию «общего дела» человечества. С одной стороны, мiр есть целое, он един и единственен. С другой стороны, в мiре постоянно идет война, он состоит из многого, которое враждует между собой. Почему природа нам не мать, а мачеха или кормилица, отказывающаяся кормить?».
Мiр - род, который не есть мир-согласие, — это хаос. Мiр в состоянии мира — это космос. Так его понимала еще Античность. Космос — осуществленная гармония целого в противоположность хаосу. Гармония, которая снимает противоречие двоемирия. Таков исходный смысл русского космизма.
Настоящий мир — это космос, пространство цельности. В это пространство необходимо прорваться. Космос необходимо освоить. Сделать своим. Всем мiром, всем родом человечество должно совершить рывок и перейти в состояние космичности. Объединить мiр-вселенную и мир-согласие, мiр-род и мир-не-войну. Необходимо преображение пространственно-временной ткани Вселенной из первичной материи хаоса в истинный космос, в космическое отечество. (4; 10. Но для этого род должен сначала объединиться в себе. Прийти в состояние заветного «братства».
Смерть проделывает дыру в полноте мира, обрекает мир бесконечно рождаться заново.
Будучи глубоко и искренно верующим христианином, Николай Фёдоров считал, что главное в учении Христа – это весть о грядущем воскрешении всех умерших, победе над смертью – «последним врагом» человечества. Эта победа, по мнению философа, свершится при участии творческих усилий труда человечества, объединившегося в братскую семью. Книга Фёдорова «Философия общего дела» говорит о космическом будущем людей-землян. Для этого Николай Фёдоров использует поэтические образы, исторические аналогии, метафорические сопоставления. Идеи Фёдорова поражали воображение современников, что и случилось с нашими героями.
Человечеству, считает философ, придётся обратить взоры в космос и, осваивая его, овладеть методами природной регуляции космического пространства: сначала планетарно метеорологической, а затем и теллуро-солярной, осуществляемой в пределах Солнечной системы, и астро-космической, то есть вселенской. Эти оригинальные взгляды Фёдорова вдохновили Василия Чекрыгина на создание цикла «Воскресение умерших», а Георгия Якубовского на написание поэмы «Восстание погибших» и других стихотворений, посвящённых идеям космической философии, которые вошли в его книгу «Песни крови» (1925 г.). (4; 10, 12).
Графические листы Чекрыгина 1921-1922 гг. проникнуты космизмом мироощущения, в проекции которого художник осмысливает человека и время. «Восстание» Василия Чекрыгина – это упование на воскресение всех умерших в страшные годы войн и революций, это попытка противопоставить смертельному хаосу веру в бессмертие человека.
Космизмом мироощущения проникнуты стихи Георгия Якубовского. Уже в 1912 году в стихотворении «На распутьи» поэтом ощущается желание «сбросить земные цепи» и найти в себе высший, без тоски и одиночества, гармоничный космический мир:
Отчего ж мне грустно средь земных раздолий
Тихий солнечный неведомый приют?
В биографиях Василия Чекрыгина и Георгия Якубовского удивительно много общего. Оба родились на западе российской империи: Василий Чекрыгин в 1897 году в Киеве, а Георгий Якубовский в 1891 году в Седлеце Холмского уезда Люблинской губернии. Оба были шестыми детьми в многодетных семьях: в семье Чекрыгиных было десять детей, в семье Якубовских – тринадцать. Обе семьи были православные: Василий Чекрыгин учился в художественной школе Киево-Печерской лавры, а отец Георгия Якубовского был священником и получил от Николая Второго Панагию за распространение православия на Холмщине.
Василий Чекрыгин в 12 лет поступает в иконописную школу при Киево-Печерской лавре. В 14 лет уезжает в Москву и одним из первых выдерживает вступительные экзамены в Училище живописи, ваяния и зодчества. Там он подружился с Владимиром Маяковским, Давидом Бурлюкои и Львом Жегиным – сыном Фёдора Осиповича Шехтеля, знаменитого архитектора, создававшего шедевры русского модерна. Именно Лев Жегин, который был на пять лет старше Чекрыгина, стал его ближайшим другом до конца жизни, а впоследствии и первым биографом.
Георгий Якубовский также увлекался живописью, учился в художественном училище в Киеве и примерно в то же время, что и Василий Чекрыгин, оказывается в Москве и поступает учиться в университет имени Альфонса Леоновича Шанявского, который, кстати сказать, был его земляком. Становится соавтором поэтического сборника «Зигзаги в тумане» символистской направленности, подготовленного слушателями университета имени Шанявского. Слушая университетские курсы по философии, истории, филологии, одновременно занимается живописью в мастерской последователя импрессионистов, художника Константина Фёдоровича Юона.
Это были предвоенные и предреволюционные годы. Промышленный подъём, расцвет науки, искусства и литературы. Наряду с этим, 1910-е годы порождали в наиболее чутких душах предчувствие катастрофы, «конца света», всеобщей гибели и расплаты. Живописные произведения Василия Чекрыгина 1912-1914 годов органично вписываются в духовно-философский и психологический контекст времени.
Вся атмосфера первых лет революции пронизана идеями о полном переустройстве жизни, о конце старого мира. В листах Чекрыгина мы видим и чувствуем пафос этих идей. Николай Фёдоров в своём главном труде «Философия общего дела» заявляет о космическом будущем людей-землян. Как для Циолковского идеи Фёдорова явились импульсом к обоснованию использования ракет для полёта в космическое пространство, так и для Василия Чекрыгина и Георгия Якубовского эти идеи оказались движителем создания своих произведений.
В стихотворении «Лучи всех звёзд» сознание Георгия Якубовского захвачено символом Вечного – лучами безбрежного океана Космоса. Поэт прибегает к жанру мистерии, так как, по мнению Константина Бальмонта, поэты должны властвовать над миром и проникать в его мистерии. (5, 20). Все значительные явления окружающей жизни, считали символисты, представляли собой мистерии – таинственные драматизированные действия, искупающие грех человека, воскрешающие человека к новой жизни и приводящие его к Богу. В стихотворении «Лучи всех звёзд» мы имеем типично мистериальное погружение в пространство, окружающее поэта:
Мысли Фёдорова об оживлении всех людей, когда-либо живших на земле, и о дальнейшем переселении человечества на другие планеты овладевали умами творцов: поэтов, художников, философов, изобретателей.
Учение Фёдорова о всеобщем воскрешении стало философским обоснованием графических работ Василия Чекрыгина 1921-1922 годов и многочисленных рисунков о победе света над тьмой, сделанных средствами чёрно-белых контрастов. Ознакомившись с трудами Фёдорова, Чекрыгин по- своему осознал роль художника в человеческой истории: он отводил искусству животворящую роль – художник как бы сам воскрешает из мёртвых предыдущие поколения. Вершиной творчества в представлении Чекрыгина становится фреска – высшая точка в создании высокодуховного художественного образа. На небольших листах, работая большей частью углём и графитом, он создаёт удивительные произведения, готовя себя к созданию фрески. Его графические листы проникаются космическим мироощущения, в проекции которого он осмысливает человека и время. В письме Чекрыгина к Н.Н. Пунину в конце 1920 года читаем: «… нужно влить новое содержание, наполнить живой мыслью и жизнью… мёртвую теорию… Мы идём ко всеобщему явному Воскрешению в очищенной плоти для вечной жизни. Это и есть величайший, священнейший реальный акт Вселенской жизни, и этому служат живопись, поэзия и музыка». Он трудился неистово, создавая до 30 рисунков в сутки. Именно эти рисунки стали основой его творческого наследия.
Мысли о бессмертии личности потрясли художника. Федорову Чекрыгин посвятил рукопись «О соборе воскресающего музея». Художник начал работать над воплощением своего нового замысла — созданием монументальной фрески о всеобщем воскрешении и космическом будущем человечества. Образно воплощая мысль Фёдорова о воскрешении всех когда-либо живших на земле людей, а не только праведников, художник изображает фигуры в бурном движении либо величественно «восстающими», либо еще только «освобождающимися» из плена смерти. Виртуозно используя выразительный язык графики: линию, пятно, контраст света и тени, - В.Н. Чекрыгин передает таинственную атмосферу воскрешения, высвечивая поднимающиеся из темноты небытия фигуры людей («Композиция с фонариками»). В своих лучших листах Чекрыгин, пытаясь создать «очищенный образ просветленной плоти», добивается почти полного исчезновения фигур («Композиция с ангелом»). Рисунки, исполненные прессованным углем и графитным карандашом, свидетельствуют о редком даре художника, о совершенстве его пластического мастерства. Его живопись органически пластичная, светоносная, живая. «Я бы хотел писать лучами света,.. » - говорит художник. (3; 23)
Большинство рисунков Чекрыгина посвящено сценам воскрешения из мёртвых. Живущие своим творчеством возрождают умерших. На каких-то листах люди общаются с душами, покинувших этот мир. На других – воскресшие переселяются на другие планеты. Не прошёл мимо этих тенденций и художник Константин Фёдорович Юон (875-1958 г.г.), в студии которого занимался Георгий Якубовский. Об этом рассказывает картина Юона «Новая планета». Она насыщена космогоническими и эсхатологическими прозрениями эпохи. С содержанием этого полотна созвучны стихи Велемира Хлебникова с его космическими метафорами:
В конце 1921 года Василий Чекрыгин и его единомышленники объединились в Союз художников и поэтов «Искусство – жизнь», известный больше под названием «Маковец». В литературном разделе журнала сотрудничали Велемир Хлебников и Борис Пастернак. Василий Чекрыгин написал устав. В предисловии первого номера «Маковца» читаем: «… возрождение искусства возможно лишь при строгой преемственности с великими мастерами прошлого и при безусловном воскрешении в нём начала живого и вечного. … Мы ценим то высокое чувство, которое порождает искусство монументальное… мы будем воспитывать в себе общий дух и твёрдые традиции.» (3; 35-46).
Эта точка зрения солидарна с манифестом поэтического сборника «Зигзаги в тумане», вышедшего в 1914 году, в котором Георгий Якубовский и другие авторы заявляют также о преемственности с великими произведениями и идеями: «Грядущее немыслимо вне преемственной связи с настоящим» (2; 35-46).
Георгия Якубовского также увлекли идеи Фёдорова
«Воскрешение мёртвых». В 20-е годы Георгий Якубовский также увлёкся идеями Николая Фёдорова, несколько переосмыслив их в русле свершившейся социальной революции. В небольшой поэме «Восстание погибших», датированная 1921 годом, у него воскресают труженики, убитые непосильным трудом. Именно в это время создавал свой цикл о всеобщем воскрешении Василий Чекрыгин.
Космическая энергия у Якубовского - это всепроникающая субстанция по спасению человека и воскресению его к новой жизни. Наиболее ярко мифический путь космической энергии просматривается в поэме «Восстание погибших» 1921 года, где она действует в виде солнечного света. Художественная форма поэмы отвечает не только библейским канонам, но и эллинским, элевсинским мистериям. Если классические составляющие мистерии – это грех, смерть, очищение и воскресение, то вся поэма – мощный торжественный акт воскресения рабочего люда для жизни вечной:
Подлинная история, считал Николай Фёдоров, начнётся тогда, когда человеческое сознание сможет увидеть в окружающей действительности ростки бессмертия. Эта подлинная история будет не историей разрушения, войны и смерти, а новой историей вступления человечества в вечность, обретение им бессмертия.
Якубовский, следуя идеям Николая Фёдорова, выводит своих погибших во вселенские просторы, далеко за пределы Земли.
Семена мудрости прорастают в сердца погибших, и они тянутся вереницей, огибая Землю в Космос. Вырисовывается ритуал инициации мистерии, обряда посвящения, объединения человека с Богом, – переход погибших на новую ступень – воскресение:
Кто же инициатор, боготворящий мастер этой мистерии? Процесс воскресения погибших происходит под натиском дерзновенной воли… солнечных лучей. Пронизывая подземные и надземные сферы, сгустки солнечной энергии заставляют оживать предыдущие поколения трудовых людей. Солнечная сила в поэме собирающая и созидающая:
Картина Константина Юона «Новая планета», художественную мастерскую которого посещал Якубовский в Москве, как нельзя лучше иллюстрирует тему такого вселенского воскрешения. В стихотворении «Уголь» Якубовский пишет:
Но боготворящий мастер мистерии – не только Солнце, но и сердце самого поэта. В поэзии Георгия Якубовского сердца людей не раз называются Солнцами. Как частичка – сгусток солнечного божества - возникает в поэме-мистерии «Восстание погибших» сердце поэта, которое «…реет и кличет над каждой могилой», заклиная:
Здесь мы видим созвучную идеям Фёдорова волю самих людей, сознающих свою ущербность без присутствия на Земле предков.
Вопросы бессмертия и связанный с ними акт воскрешения в поэме Якубовского «Восстание погибших» в то время был очень актуален. Эта идея-мифологема, существовавшая со времён библейских пророчеств, ярко высветилась в революционном воздухе России, возникнув в учении Николая Фёдорова. Необыкновенно ярко и образно иллюстрирует Якубовский идею воскрешения предыдущих поколений из их праха:
Влияние философии Николая Фёдорова чувствуется в стихотворении
«Из горячего пепла», где Георгий Якубовский представляет себя на месте воскресшего из праха:
Проходили полки трудовых поколений.
Проводами преемственной жизни.
Как пролетарский поэт с особой струёй космизма Якубовский снова погружает читателей в трудовую мистерию: в стихотворении «Под мусором веков» происходит воскрешение огромного исполинского пролетария, который призван явить миру «красные иероглифы»:
Последний пласт бездушных глыб,
В последующем развитии философии, искусства и литературы идея коллективного воскресения претерпела не одну трансформацию, материалистически окрепнув в трудах К. Циолковского и манифестах биокосмистов. Если биокосмисты торопили события, считая такое будущее не за горами, то другие учёные-материалисты высказывались сдержаннее относительно времени наступления такого будущего. С такими учёными был солидарен и Якубовский. Очень осторожно и неопределённо высказывался он о времени прихода физического порога бессмертия. Победа над смертью для него прежде всего означало то, что «наслаждение искусством и познание новых областей в природе заполнят жизнь бессмертного человека» (5, 75). Якубовский считал искусство высшим смыслом человеческого существования, высшей формой общественного сознания, а основным критерием литературного произведения считал его художественные достоинства. Если писатель талантлив, дарование его богато, то к какой бы литературной группировке он ни принадлежал, самые важные стороны общественных процессов не смогут ускользнуть из его сочинений. (5, с. 177,179).
Георгий Якубовский предложил читателю своеобразный пролетарско-мифологический эпос, заглядывая далеко за пределы Земли, в космическое пространство.
Творчество Василия Чекрыгина таинственно, мистично и загадочно. Его произведения не поддаются полной расшифровке. Сущность персонажей многих своих работ художник охарактеризовал так: «Не принимайте эти фигуры за тела, в них не должно быть ничего телесного, это только образы, духи». Имя Василия Чекрыгина стоит в ряду таких художников, как П.Н. Филонов, К.З. Малевич, В.В. Кандинский. Как и они, он создал своё неповторимое самостоятельное направление в изобразительном искусстве, нашёл своих единомышленников и последователей, вписал яркую страницу в историю мирового искусства.
Произведения Георгия Якубовского и Василия Чекрыгина, созданные почти в одно и то же время, перекликаются и дополняют друг друга. То, что гениально воплотил художник изобразительными средствами, подкрепляется поэтическими образами и повествованием поэта, давая нам интереснейшую картину мировоззренческих пристрастий жизни в России в 20-е – 30-е годы прошлого века.
1. Якубовский Георгий. Песни крови. 1913-1924. М.: Государственное издательство, 1925. – 100 с.
2. Чернов Дмитрий, Якубовский Георгий, Яхонтова Нелли, Семеновский Дмитрий, Овагемов Фёдор. Зигзаги в тумане. Стихи. Москва: МСМ ХIY, 1914. – C. 21-33.
3. Елена Мурина, Василий Ракитин. Василий Николаевич Чекрыгин. Издательство «RA». Москва, 2005. – 285 с.
4. Оносов А.А. Крестьянский вопрос философии общего дела. // Крестьяноведение. – 2024. Том 9. № 3. С. 7 – 22.
5. Колчанов Владимир Викторович. Г.В. Якубовский – поэт и критик. Диссертация на соискание учёной степени кандидата филологических наук. Тамбовский государственный университет имени Г.Р. Державина. Тамбов. 1996. – 225 с.
https://zmclub.ru/avtory/72-yakubovskaya-vera-markovna/1707-kosmizm-vasiliya-chekrygina-i-georgiya-yakubovskogo