А. А. Алексеев, «Христианская терминология русского языка», 1996

Попытаемся дать классификацию христианской терминологии применительно к ее функциональному статусу в современном русском языке и христианских текстах. Всего выделяется пять лексических групп.

1. Слова, которые и при употреблении за пределами христианских текстов сохраняют полностью свой смысл и воспринимаются как религиозные термины. Сюда относятся прежде всего названия более или менее широко известных явлений и реалий: «Библия», «Евангелие», «Священное Писание», «апостол», «ангел», «Мессия», «Христос», «Апокалипсис», «причастие» и многие другие. Каждое из них за пределами специальных текстов может употребляться стилистически нейтрально или с положительными ассоциациями, может употребляться в переносном и образном контекстах, например «ангел кротости и красоты», «ангелочек».

2. Слова, которые за пределами христианских текстов неупотребительны, возможностей какого-либо иного применения у них нет. Обычно в литературном языке существуют иные способы выражения соответствующих понятий или обозначения соответствующих реалий, но без отнесения их к религиозной сфере.

Например, христианский термин «Рождество» обозначает (а) рождение Иисуса Христа, (в) рождение Богородицы, (с) соответствующие праздники 25 декабря и 8 сентября (по старому стилю). Параллельно в литературном языке существует слово «рождение», которое употребляется во всех прочих случаях, но им, как правило, не обозначают воплощение Иисуса Христа или появление на свет Богородицы.

Слово «господь» («господи») в церковных текстах переводит греческое κύριος ‘господин’. Соответствующее светское слово «господин» служит для обращения во всех прочих случаях. В переводе Нового Завета приходится давать различные эквиваленты греческому обращению κύριε, когда оно относится к Иисусу Христу, в зависимости от того, кто его произносит. Например, Петр тонет и обращается к Христу: «Господи, спаси меня» (Мф. 14: 30). Но в Евангелии от Иоанна (4: 11) самарянка говорит Иисусу: «Господин, тебе и почерпнуть нечем». Поскольку в оригинале находится одна и та же форма, различие в ее переводе не может быть убедительно обосновано.

Слово «вечеря» в Евангелиях обозначает только последний ужин, на котором Иисус установил таинство Евхаристии; в остальных случаях греческое δεῖπον переводится как «пир». Обычным соответствием греческому слову в современном русском языке является слово «ужин». Последний ужин Иисуса Христа с учениками называют также «тайная вечеря» из-за установленного на нем таинства. Однако у слова «тайный» основное значение сегодня ‘секретный’, так что в обыденном сознании возникает представление о том, что это собрание Иисуса с учениками было своего рода конспиративной сходкой. Кроме того, и слово «вечеря» является сегодня довольно темным, не все словари современною русского языка включают его в свой состав. Иногда его смешивают со словом «вечерня» ‘вечерняя церковная служба’ и неправильно произносят с ударением на втором слоге.

К этой же категории могут быть отнесены слова «акрид» ἀκρίς ‘саранча’ (Мф. 3: 4), «брение» πηλός ‘глина’ (Ион. 9: 6), «волна» ἕριον ‘шерсть’ (Апокалипсис 1: 14), «купина» βάτος ‘куст’ (Мк. 12: 26), «ложесна» и «чресла» μήτρα ‘матка’ (Мф. 1: 18, Лк. 2: 23).

3. Слова, которые за пределами христианских текстов неизвестны и не имеют соответствий в современном русском языке. Группа эта сравнительно немногочисленна, она состоит из обозначений некоторых исторических и культурных реалий, потерявших сегодня почти всякую значимость. Четыре раза в Новом Завете (Мф. 11: 21, Лк. 10: 13, Апокалипсис 6: 12 и 11: 3) употреблено греческое σάκκος, оно переведено словом «вретище», которое совершенно неизвестно современному русскому читателю. Ср. также «виссон» βύσσος (Лк. 16: 19), «ковчег» κιβωτός (Быт. 6: 14).

4. Слова, известные современному русскому языку в других значениях. Количество слов такого рода довольно велико, их появление объяснимо длительной исторической традицией языкового и культурного развития в России. Вот несколько примеров такого развития, из них первое значение употребляется в текстах Св. Писания, второе — в русском литературном языке сегодня: «глагол» ‘слово’ — ‘часть речи, обозначающая действие’; «куща» ‘дом’ — ‘листва, крона дерева’; «страсть» ‘страдание’ — ‘сильное чувство’; «поклоняться» ‘чтить как божество’ — ‘относиться с благоговением’; «восстать» ‘воскреснуть’ — ‘поднять восстание’;
«лесть» ‘ложь’ — ‘преувеличенное восхваление’.

5. Слова, которые при полном семантическом тождестве с соответствующими словами русского литературного языка имеют некоторые фонетические и морфологические различия. Например: «древо» — «дерево», «град» — «город», «дщерь» — «дочь», «матерь» — «мать» и т. д. Это самые обычные и широко употребительные слова. Варианты, известные текстам Св. Писания, обладают стилистической возвышенностью, однако их употребление в современных литературных текстах почти невозможно, оно отдает дурным вкусом, напоминая устаревшие литературные опыты предпушкинской поры.

Предложенная классификация имеет интерес прежде всего применительно к характеристике текстов Св. Писания, в которых функционирует эта лексика. Едва ли будет грубой ошибкой сделать предсказание, что большая часть слов, входящих в группы 3–5, обречена на то, чтобы раньше или позже потерять всякую значимость для перевода священных текстов. Сегодня их присутствие в русских текстах Св. Писания, в религиозном обряде придает тому и другому сильный налет архаичности. Более того, темные в смысловом отношении слова воспринимаются как непременная принадлежность священного текста, как его обязательная номенклатура. Такого рода «терминологизация» русских священных текстов сильно отдаляет их от среднего человека и в какой-то мере выхолащивает их смысл, сдвигая вопрос из области семантики в стилистику. Возникает представление о существовании специального жреческого языка, таинственного языка авгуров, что-то скрывающих от непосвященных, о невозможности непосредственного восприятия Св. Писания.

Интересно отметить, что уже при первом переводе Нового Завета на русский язык (1823 г.) часть церковнославянских терминов была заменена простыми обиходными словами, что привело к большей ясности текста.

Например, греческое χάρις является одним из важнейших специальных понятий Нового Завета. В церковнославянской Библии оно во всех случаях было оценено как термин и переведено «благодать». Есть однако места, где такой перевод является ошибкой, ср. например, «И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность?» (Лк. 6: 32, Синодальный пер.). Церковнославянский перевод даст здесь «благодать» вместо «благодарность», что безусловно неверно.

Греческое ὁμολογέω значит ‘исповедовать’ и ‘признавать, признаваться’. В первом случае это важный новозаветный термин, и церковнославянский перевод знает только его. Ср. «И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас» (Мф. 7: 23, Синодальный пер.). В церковнославянском тексте вместо «объявлю» использовано «исповедаю».

Таким образом, уже Синодальный перевод встал па путь детерминологизации Св. Писания, подбора лексического соответствия в зависимости от условий контекста. Напротив, на пути буквального перевода, традиционного для церковнославянской письменности, каждому слову священного текста придается терминологическая значимость, его перевод почти не зависит от контекста. Этот принцип перевода нарушает жанровую природу Евангелий, которые, за исключением нескольких пассажей, являются не богословскими трактатами, а живой беседой по этическим вопросам.

В судьбе второй группы слов могут быть различия, и те из них, которые поддерживаются православным богослужением («Рождество», «купина» как обозначение Богородицы и др.), сохранят свое существование во всяком случае до литургических реформ, которые раньше или позже будут произведены. Но славянизмы, не имеющие литургической значимости («брение», «волна» и т. п.), уже и сегодня можно считать навсегда потерянными для русской литературной речи.

Вполне понятно, что отказ от терминов первой группы в новых переводах может повести только к нежелательному разрыву с исторической и культурной традицией. Совершенно невозможно отказаться от тысячелетней традиции словоупотребления, с которой связано гораздо больше того, чем можно ожидать в будущем от какого бы то ни было ее обновления. Обновление религиозной терминологии первой группы возможно только в результате специальной богословской аргументации, одних литературных или стилистических мотивировок для этого недостаточно. Манера перевода, лексический состав и уровень терминологизации священного текста находятся в тесной взаимной связи. Сегодняшняя задача русских переводчиков Св. Писания — изменить эти соотношения в пользу рядового человека, а это значит, в частности, осторожно и обоснованно использовать приемы сакрализации и терминологизации лексики.