Введение (к книге "Первобытный коммунизм уже не тот. У истоков мужского господства", 2024)
(Кристоф Дарманже - Christophe Darmangeat, "Primitive Communism Is Not What It Used to Be. At the Origin of Male Domination", 2024)
Предисловие от автора русского перевода
Перед вами очень важная работа, проделанная французским антропологом Кристофом Дарманже. Особенно важна эта книга будет для читателей на постсоветском пространстве, которых издательства редко балуют хорошими книгами по охотникам-собирателям, но главным образом ещё и потому, что мысли, изложенные в ней, обязательно приведут к крушению большой иллюзии, в силу известных причин по сей день господствующей на территории бывшего СССР, - будто исторический процесс развивался «по Марксу», а труд Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» достоверно вскрывает неприглядную роль частной собственности в возникновения социального неравенства, включая и неравенство полов. Но всё это не так, и Дарманже это показывает.
Книга «Первобытный коммунизм уже не тот» посвящена критическому переосмыслению марксистских взглядов на проблему гендерного неравенства в древних обществах. Основанная на трудах Льюиса Генри Моргана и Фридриха Энгельса, классическая марксистская теория долгое время рассматривала угнетение женщин как продукт возникновения частной собственности и классового общества, однако за последние полтора века антропология накопила огромный массив данных, который не просто ставит под сомнение эту парадигму, но откровенно опровергает. Дарманже последовательно разбирает ключевые тезисы Энгельса, показывая, что древнее равенство полов - миф. Угнетение женщин не является следствием частной собственности - оно легко возникает и существует в рамках «домашнего коммунизма», свойственного охотникам-собирателям: даже у самых «эгалитарных» из них, как бушмены и мбути, мужской статус заметно выше женского.
Большим достижением автора является на данный момент, наверное, лучшая подборка фактов этнографии, показывающих всё описанное выше. До Дарманже никто не собирал такую палитру свидетельств под одной обложкой, что, безусловно, сильно облегчит дальнейшую теоретическую работу другим авторам.
Другим достоинством книги является тот факт, что её автор – убеждённый марксист. Но его исключительность состоит в том, что он оказался одним из немногих адептов учения, не только углубившихся в изучение данных этнографии и антропологии, но и прямо признавших, что данные эти противоречат тезисам Энгельса. Или скорее наоборот, тезисы Энгельса противоречат реальности. Дарманже это прямо признаёт, но предлагает не опускать руки, а попытаться интерпретировать накопившиеся данные в чисто марксисткой парадигме, просто подобрав другой ключик, сменив угол обзора с частной собственности на какой-то другой фактор, чтобы объяснить древность мужского господства с сугубо материалистических позиций. Надо сказать, у Дарманже в итоге этого не получается. Но пока не стоит забегать вперёд, и вопрос этот подробно раскрыт в Послесловии, в котором эта книга также остро нуждается.
Хотелось бы сказать, что книга эта своевременна, но, увы, она именно что запоздалая. Даже с учётом того факта, что Дарманже написал первый вариант ещё в 2008, впоследствии регулярно дополняя (в данном издании 2024 года упоминаются исследования 2023-го – то есть самые последние данные), но проблема в том, что непосредственно самой науке антропологии всё описанное было прекрасно известно на протяжение всего XX века. Учёные на Западе никогда не ориентировались на труды Маркса и Энгельса, под очарование которых там попали лишь единицы. В СССР, как известно, события развивались иначе. С 1930-х годов этнографам просто стало запрещено писать иначе, чем это предусматривали тезисы Энгельса из «Происхождения семьи и т.д.», в противном же случае - множество проблем, из которых отлучение от науки была самой мягкой. Учёные замолчали на долгие десятилетия, за которые книжные полки магазинов, библиотек и учебных заведений заполонили многочисленные издания с заголовками «Как возникло человечество», «Происхождение брака и семьи», «История первобытного общества» и других, содержание которых даже на тот момент не соответствовало реальным научным знаниям. И на этих трудах выросли поколения, миллионы человек, которые до сих пор считают актуальной марксистскую картину человеческого прошлого. К сожалению, некоторые из упомянутых книг переиздаются в первозданном виде и по сей день, благодаря чему иллюзия достоверности у граждан огромного постсоветского пространства продолжает здравствовать. Как верно пишет сам Дарманже об идее «первобытного коммунизма», «увы, книга Энгельса не только является главной марксистской ссылкой на эту тему; она осталась, так сказать, единственной. Почти полтора века спустя после её написания мало кто из считающих себя марксистами знают о первобытных обществах что-либо, кроме того, что содержится в «Происхождении семьи». Всё так, и марксисты продолжают организовывать кружки, на встречах которых зачитывают рассуждения Энгельса об «ирокезском роде», о «родовом строе» и прочих несуразностях, давно наукой отвергнутых.
При этом реальное антропологическое знание, реальная научная литература живёт в параллельном мире: с начала 1990-х, с самого распада СССР, в профильных журналах опубликовано множество работ, где всё шло вразрез идеям Маркса и Энгельса, учёные наконец-то смогли называть вещи своими именами и писать о них так, как велит совесть, но беда только в том, что всё это проходило незаметно для обывателя, который продолжал хранить убеждение, что в древности всё было «по Энгельсу»… Никто из российских учёных не взялся объяснить широкой аудитории, что всё ею прочитанное прежде, было неправдой – десятилетиями неправды. И общественность так и осталась верна давнему заблуждению. Одним из исключений можно назвать только блестящую книгу О. Ю. Артёмовой «Колено Исава» (2009), где учёная-австраловед среди прочего рассказывает и о перипетиях существования советской этнографии в условиях давления марксистской идеологии. Но многие ли читали Артёмову? Наверное, только специалисты.
Возможное объяснение бездействию постсоветской науки в борьбе с заблуждением масс может заключаться уже в заблуждениях самого научного сообщества. Можно пояснить на примере. Когда в 2000-х историк-востоковед Л. С. Васильев издал свою «Всеобщую историю», в которой хорошо прошёлся по прежним марксистским догмам и концепции исторического материализма в частности, историк Л. Б. Алаев в рецензии заметил: «Представляется, что его ожесточенность несколько запоздала, особенно если учесть, что учебное пособие рассчитано на студентов, которые не проходили “Основ марксизма-ленинизма” или “Марксистко-ленинской философии”. Уже никто не проповедует теорию формаций и не пропагандирует схему формаций (“пятичленку”), уже давно забыли про “базис” и “надстройку”. Уже пора переходить от разрушения к построению. Васильев же продолжает увлеченно бороться с поверженным врагом, при этом иногда с перехлёстом» [1]. Алаев демонстрирует собственное заблуждение, полагая, будто принятие марксистских догм было характерно только для тех, кому их целенаправленно навязывали (студентам истфаков), а остального населения это якобы не коснулось. Конечно, это не так. Общественное сознание населения всех стран бывшего СССР в той или иной мере также было пронизано догмами марксизма (фразу «Благодаря разделению труда мы перешли от варварства к цивилизации» можно услышать и от электрика). Как говорят сами антропологи о своей науке, «те теории, которые себя пережили или были изначально ошибочными, редко опровергаются, скорее о них забывают как о старой игрушке после появления новой» [2], но массам же никто «новой игрушки» не предложил и потому они вынуждены носиться со старой. Именно поэтому просвещением масс необходимо заниматься даже сейчас, 36 лет спустя после развала СССР.
Подводя итог, книга Дарманже станет отличной прививкой для тех, кто не был погружен в марксистское учение, и средством долгожданного пробуждения для погруженных. При ознакомлении с работой, складывалось впечатление, как очарованный кажущейся логичностью тезисов марксизма открыл запылившуюся на чердаке шкатулку, и яркий свет озарил его лицо, позволяя увидеть то, что было скрыто прежде. После прочтения данной книги вряд ли у кого-то останутся иллюзии насчёт «древнего равенства полов».
PS. В Послесловии от переводчика будут даны обширные комментарии, почему, несмотря на все достоинства книги, предложенный Дарманже новый подход к проблеме также ничуть не помогает понять древнее мужское господство с чисто материалистических позиций.
1. Алаев Л.Б. Рецензия на: Л.С.Васильев. Всеобщая история. В 6 т. Т.1. Древний Восток и античность. Т.2. Восток и Запад в Cредние века: Учеб. пособие. – М.: Высш. шк., 2007. // «Восток», 2009, № 2, с. 209-220.
2. Берёзкин Ю.Е. (2025). Антропологические теории для XXI века. Дорожная карта // Антропологический форум, 2025, № 64, с. 49-52.
ВВЕДЕНИЕ
Прошло почти 140 лет с тех пор, как Энгельс опубликовал «Происхождение семьи, частной собственности и государства» с подзаголовком «По поводу исследования Л.Г. Моргана». Эта книга во многом была задумана как «изложение результатов» [1] этого учёного, пионера в изучении первобытных обществ. Если кратко, Морган утверждал, что такие институты, как семья, собственность и государство, не существовали в неизменном виде вечно; более того, они были продуктами социальной эволюции, и каждая из их форм, появлявшаяся на определённом этапе, была обречена исчезнуть с переходом на более высокую ступень. Сам Морган не был, строго говоря, материалистом; он не рассматривал чётко, что развитие этих социальных институтов в конечном итоге обусловлено материальными (техническими и экономическими) изменениями. Однако его теория без особых трудностей поддавалась такому направленному прочтению, через которое Энгельс и построил свою книгу.
В любом случае, в глазах Маркса и Энгельса работа Моргана была столь же важна, как и труды Дарвина. Они видели в ней яркое подтверждение теории исторического материализма [2], в которую она легко вписывалась и чью актуальность внезапно расширяла на всю человеческую предысторию — предысторию, о которой в то время было известно очень мало. Благодаря Моргану, одним махом, первобытные общества, свободные от классов и государства, вошли в сферу научного знания, открыв совершенно новый аспект социальной эволюции. Институты, ценности, мораль и даже такие, казалось бы, неизменные явления, как семья, были продуктами этой социальной эволюции, ключ к которой лежал в уровне производительных сил, достигнутом различными обществами.
Вторая часть книги Энгельса, посвящённая возникновению государства у греков, римлян и германских народов, была гораздо меньше обязана Моргану: она синтезировала исследования, проведённые по этому вопросу самими Марксом и Энгельсом, и впервые представила их в ясной и доступной форме. Это был не просто рассказ об исторических обстоятельствах, приведших к возникновению государства: Энгельс разработал подлинную теорию государства и его будущего исчезновения.
В кругах, находящихся под влиянием марксизма, «Происхождение семьи...» естественно, имело значительное влияние. Поколения активистов черпали из неё свои ориентиры в понимании первобытных обществ. И даже сегодня никто не может всерьёз утверждать, что знает марксистские идеи, не прочитав и не изучив этот шедевр.
Увы, книга Энгельса не только является главной марксистской ссылкой на эту тему; она осталась, так сказать, единственной. Почти полтора века спустя после её написания мало кто из считающих себя марксистами знают о первобытных обществах что-либо, кроме того, что содержится в «Происхождении семьи». Точнее, хотя многие, конечно, читали некоторые работы, описывающие то или иное племя, лишённое государства, основные точки отсчёта и общая схема рассуждений остаются в основном теми, что были предложены Морганом и популяризированы Энгельсом. В их глазах историческая последовательность систем родства и форм семьи, намеченная Морганом, прошлое существование более или менее ясной формы матриархата или связь между угнетением женщин и возникновением частной собственности и социальных классов на протяжении десятилетий продолжают казаться твёрдо и окончательно установленными элементами. И то, что эти читатели Энгельса сегодня, к сожалению, очень малочисленны, конечно, не является утешением.
Тем не менее, следует прямо заявить, что антропологические исследования уже давно опровергли значительную часть тезисов, разработанных в «Происхождении семьи». Многие из них, будучи блестящими интуициями на основе данных, доступных в то время, устарели благодаря прогрессу знаний и больше не могут считаться верными.
Мы не будем подробно обсуждать причины, по которым, начиная с основополагающей работы Энгельса, судьбы марксистской теории и антропологии разошлись, и почему первая в целом оказалась неспособной интегрировать достижения второй. Скажем лишь, что учёные в области антропологии, как и их уважаемые коллеги в других социальных науках, редко были готовы принять доктрину, которая радикально бросала вызов установленному порядку. Вместо этого подавляющее большинство выбрало теоретические рамки, которые, какими бы разнообразными они ни были, явно являлись опровержением эволюционной мысли в целом и марксизма в частности. На стороне марксизма сталинизм быстро создал атмосферу, запрещающую свободную дискуссию; живая мысль Маркса и Энгельса была превращена в карикатурную догму, ни одна запятая которой не подлежала сомнению. В руках сталинистской вульгаты принятие Энгельсом тезисов Моргана стало неотъемлемой и неустранимой частью официальной марксистской доктрины [3]; бросить вызов Моргану или Энгельсу означало бросить вызов властям, которые поставили себя хранителями своего храма, утверждая, будто они скрупулезно следят за буквой марксизма, но при этом предают его дух.
Даже для тех, кто оставался вне сталинского течения - и догм, - нежелание пересматривать тезисы Энгельса было сильным и часто остается таковым и сегодня. Как уже говорилось выше, подавляющее большинство антропологов никогда не переставали представлять накопленные ими результаты как более или менее прямое опровержение марксистских идей. Поэтому признать, что эти же результаты, или хотя бы их часть, оправдывают отказ от некоторых концепций, унаследованных от Моргана, для многих марксистов означало бы уступить буржуазной идеологической реакции.
Чтобы отделить действительные от недействительных возражений против Моргана, выдвинутых его преемниками, необходимо было бы, чтобы компетентные марксистские интеллектуалы работали в атмосфере свободного обсуждения. И то, и другое очень быстро исчезло. Сталинизм наложил свой свинцовый занавес: любое серьёзное обсуждение было запрещено, в этой области, как и в других, и не только в СССР [4]. Даже если учёные, принадлежащие к коммунистическому течению, продолжали сталкиваться по некоторым второстепенным вопросам, любое «марксистское» исследование должно было уважать хронологию и рамки, определённые Морганом, даже когда они явно не соответствовали действительности. Это привело к странному результату: ценные антропологи и археологи принимали карикатурные позы, чтобы хоть как-то вписать свои находки в формы, унаследованные от «Происхождения семьи».
Конец сталинского правления в СССР, последовавшее за этим ослабление диктатуры бюрократии, по крайней мере в интеллектуальных кругах, и краткий всплеск интереса к марксизму на Западе в 1960-е и 1970-е годы - значительная часть которого пришлась на феминистское течение - ознаменовали хрупкое возрождение [5]. В частности, в связи с центральной темой «семьи» (мы бы сказали, в более современных терминах, родства), несколько авторов предприняли более или менее критическое перечитывание Моргана в свете новых знаний о первобытных обществах. Какими бы ни были оговорки относительно «марксизма» этих интеллектуалов, которые часто обучались в сталинской школе, это было лишь вспышкой на сковороде. Общий спад в рабочем движении и партиях, претендующих на звание коммунистических, привел к тому, что все они, без исключения и без какой-либо преемственности, отошли от марксизма. Тем не менее, этот период имел большую заслугу в том, что оставил несколько важных текстов. Опубликованное в 1969 году эссе Эммануэля Террая «Le marxisme devant les societes „primitives“» («Марксизм перед лицом „примитивных“ обществ») [6] не ставило своей целью составить критическую оценку текста Моргана, а скорее пролить свет на его концепции социальной эволюции через подробный анализ, который он ему посвятил.
Год спустя статья Мориса Годелье, опубликованная в сборнике CERM «О докапиталистических обществах», стала, вероятно, самым известным текстом на эту тему, по крайней мере во Франции. Хотя это и не было его центральной темой, он перечислил в нескольких абзацах основные устаревшие аспекты тезисов Моргана, ясно заявив, что: «Многие из выводов, выдвинутых в XIX веке и принятых Марксом и Энгельсом, сегодня устарели» [7]. В частности: «[...] некоторые тезисы Моргана о природе и причинах эволюции родственных отношений в первобытных обществах. С ними рушатся целые разделы "Происхождения семьи" Энгельса» [8]. Большая часть текста Годелье была посвящена прояснению того, как представления Маркса и Энгельса о первобытных обществах продолжало развиваться по мере прогресса науки их времени — что, несомненно, было способом оправдать масштаб необходимых теперь пересмотров. Более того, в нескольких десятках страниц он набросал широкие контуры эволюции первобытных обществ, как они могли быть реконструированы марксизмом, интегрировавшим знания своего времени. Акцент был сделан на возникновении и развитии экономических неравенств, от их самых зачаточных форм у кочевых охотников-собирателей до подлинных социальных классов цивилизаций. Наконец, Годелье посвятил несколько страниц реабилитации концепции «азиатского способа производства», изгнанной сталинизмом.
Наиболее подробный комментарий к тезисам Моргана был сделан Раулем и Лорой Макариусами. Будучи марксистами, не жалевшими своей критики структурализма Клода Леви-Стросса, они заслужили поводов для изгнания из антропологического сообщества [9]. Неблагоприятные обстоятельства не помешали им оставаться верными своим идеям и линиям исследований на протяжении всей жизни, в частности, написать работу, которая имела определённое влияние в 1960-х годах: «Экзогамия и происхождение тотемизма» [10]. Когда «Древнее общество» впервые было опубликовано на французском языке, Рауль Макариус написал длинное критическое введение [11], в котором резюмировал и обсуждал основные тезисы Моргана.
Тот факт, что главная книга Моргана была переведена и опубликована на французском языке только спустя почти столетие после её публикации — в 1971 году — говорит о недостатке интереса, если не сказать презрения, с которым она была встречена. В своём введении Макариус, конечно, указал на некоторые устаревшие аспекты работы, но его текст в целом оставался скорее представлением и данью уважения, чем критикой.
Четырнадцать лет спустя новое издание включало введение, написанное Аленом Тестаром. На нескольких замечательных страницах последнему удалось обозначить вклад Моргана в антропологическую мысль и подчеркнуть силу его тезисов, одновременно выделив масштаб их устаревших частей [12]. По необходимости, этот синтез не вдавался в детали рассуждений и в результате оставался относительно трудным для понимания неподготовленным читателем.
Вскоре после введения Р. Макариуса к «Древнему обществу» другой марксистский антрополог, американка Элеонора Ликок, также опубликовала замечательное введение — на этот раз к новому изданию «Происхождения семьи» [13]. Как и Р. Макариус, Ликок стремилась защитить Моргана (и, шире, марксизм) от его критиков, а не указывать на его ошибки. Однако это не помешало ей выявить несколько из них, особенно по вопросам семьи и систем родства. Но по сложному вопросу о статусе женщин, которому посвящена большая часть этой книги, Ликок продолжала придерживаться основных позиций, отстаиваемых Энгельсом в своё время. Остальная часть этого текста попытается показать, что эти позиции были в значительной степени опровергнуты этнографическим материалом, накопленным за более чем столетие.
Книга «Девы, еда и деньги», написанная в 1975 году Клодом Мейясу [14], была направлена на теоретизацию «домашней общины». Продолжая линию мысли, открытую Энгельсом, автор стремился показать, что эта община должна была организовывать как процесс «производства», так и «воспроизводства», то есть циркуляцию женщин из одной общины в другую через узы брака и распределение их потомства в принимающей общине. Хотя этот сложный текст дал много инсайтов из изучения африканских обществ, он оставался уклончивым в вопросе о том, как общие рассуждения Энгельса выдержали испытание временем. Прежде всего, «домашняя община», которую он изображал, оставалась довольно абстрактной; хотя её универсальный характер и предполагался, он не был утверждён, не говоря уже о том, чтобы быть аргументированным. Эта община противопоставлялась столь же абстрактным охотникам-собирателям, которые также характеризовались весьма сомнительными обобщениями.
В течение того же десятилетия вопрос о происхождении и причинах мужского господства породил обильную продукцию в Соединённых Штатах. Однако синтетических работ по-прежнему было относительно мало, и ещё меньше тех, что были вдохновлены материалистическим методом. Даже для англоязычного читателя, не являющегося специалистом в области антропологии, количество текстов, предлагающих рассмотреть эту тему с марксистской точки зрения, оставалось довольно небольшим — что, конечно, не означает, что эта огромная масса книг и статей не представляет интереса [15]. Что касается немногих текстов, созданных в активистских кругах, все они страдают от тех или иных слабостей. Одним из наиболее значимых был длинный текст, написанный Крисом Харманом, лидером британской SWP, под названием «Энгельс и происхождение человеческого общества» (1994). В этом тексте Харман предпринял работу, подобную той, что сделал Макариус, но посвятил значительную часть биологическому развитию человечества. Здесь снова, хотя некоторые второстепенные моменты и подвергались критике, многие из фундаментальных тезисов Моргана о родстве были в значительной степени — и неоправданно — пощажены. Масса этнологических свидетельств, противоречащих убеждениям Энгельса по вопросу о женщинах, была просто проигнорирована.
Что касается литературы, доступной на эту тему на французском языке, то её количество весьма невелико. Хотя несколько эссе затрагивали отдельные моменты, среди которых «Создание великих мужчин» (The making of Great Men) Мориса Годелье или «Руки, инструменты, оружие» Паолы Табет являются важными ссылками, общий синтез можно пересчитать по пальцам одной руки. Работы, которые ставили бы себя на почву марксизма, практически отсутствуют; читателю остаётся лишь выбирать между теми, что повторяют в той или иной форме утверждения Энгельса, как будто ничего, что могло бы их поставить под сомнение, не было открыто с 1884 года, и теми, что избегают этой ловушки, но чья краткость может лишь оставить желать большего [16]. Таким образом, из всех основных тем «Происхождения семьи» место женщин в первобытных обществах представляется той, где попытки переформулировать марксистскую теорию в соответствии с этнологическим и археологическим материалом, накопленным за последнее столетие, наиболее остро отсутствуют.
Следующий текст предлагает исследовать предысторию гендерных отношений в свете этих элементов, даже если это исследование будет означать пересмотр значительной части рассуждений Энгельса. Он начнётся с рассмотрения различных аргументов, выдвинутых в поддержку «первобытного матриархата» — подчеркнув, насколько этот термин мог принимать разные значения в зависимости от случая (Глава 1). Затем будет задействован этнологический материал, чтобы показать, что даже там, где женщины занимают видное социальное положение, оно никогда не является доминирующим. В буквальном смысле «матриархат» никогда нигде не наблюдался (Глава 2). С другой стороны, первобытные общества предоставили многочисленные примеры, демонстрирующие, на основе экономики типа «домашнего коммунизма», иногда весьма выраженное мужское господство (Глава 3). Эти наблюдения заставляют нас подвергнуть сомнению многие элементы рассуждений Энгельса, продолжая искать объяснение в экономических структурах (Глава 4), а ключ к загадке - в модальностях полового разделения труда (Глава 5). Это объясняет доминирующую политическую позицию, занимаемую мужским полом. Это также проливает свет на то, как возникновение и развитие экономических неравенств могло повлиять на социальное положение женщин (Глава 6). Археология, которая предоставляет очень мало элементов, непосредственно отражающих отношения между полами, подтверждает общую схему рассуждений, а именно древность и универсальность наиболее общих характеристик полового разделения труда (Глава 7). Заключение вернётся, в частности, к революционной роли капитализма и к тому, как экономические структуры этой системы позволили впервые в истории человеческих обществ поставить вопрос о подлинном равенстве полов.
Эта демонстрация поднимает важный методологический вопрос, который необходимо рассмотреть в самом начале. Центральный аргумент, представленный здесь, заключается в том, что этнологические наблюдения, накопленные с тех пор, как были предприняты работы Моргана и Энгельса, делают некоторые из их основных тезисов устаревшими. В частности, это означает отказ от идеи, будто доисторический период обязательно игнорировал любое доминирование одного пола над другим, и что угнетение женщин стало лишь относительно недавним явлением, обусловленным развитием экономического и классового неравенства.
Однако эта аргументация порой наталкивается на возражение, которое, как предполагается, дисквалифицирует её в самом принципе. Согласно ему, было бы незаконно основывать реконструкцию доисторического прошлого, каким-либо образом, на наблюдении за современными обществами, живущими охотой, собирательством или мелким земледелием. Будучи по определению продуктом истории столь же длинной и столь же специфичной, как и любое развитое общество на планете, эти современные общества, даже если они не имели государства, классов или материальных неравенств, не говорили бы нам абсолютно ничего о прошлом человечества. Таким образом, любая параллель между ними и доисторическими обществами была бы изначально ошибочной из-за фундаментальной методологической ошибки.
Со стороны людей, отрицающих, что эволюция социальных форм подчиняется общим законам, этот аргумент, если и не убедительный, то по крайней мере последовательный. Когда же он выдвигается марксистами с целью сохранить букву работы Энгельса от любого столкновения с этнологической реальностью, это не лишено определённой иронии. Если ирокезы были представительны только сами по себе, если их общество, наблюдаемое с XVI века, действительно не отражало ничего из прошлого более развитых цивилизаций, то всю работу Моргана и, вместе с ней, первые главы «Происхождения семьи», их метод, как и их выводы, пришлось бы выбросить целиком. И остаётся только гадать, на каком основании, если не на априорном, можно было бы тогда основывать убеждение, что угнетение женщин появилось лишь позже, с частной собственностью. Если прочитать или перечитать Энгельса, всё рассуждение о доисторическом прошлом исходит из идеи, что общество ирокезов, по крайней мере в своих существенных чертах, представляло собой живое воплощение этапа социальной эволюции, через который должны были пройти все народы, достигшие более высокого уровня.
Проблема соотношения современных так называемых «первобытных» обществ и доисторических обществ, очевидно, сложна; нельзя без дальнейших рассуждений отождествлять одни с другими. Но, с другой стороны, отказ использовать наблюдения над живыми обществами для рассуждений о социальных формах прошлого — это принцип, который, если его твёрдо придерживаться, привёл бы к запрету думать и говорить что-либо о рассматриваемом прошлом, за пределами плоского и сухого описания его материальных остатков. Итак, каким образом мы можем рассматривать связь между примитивными и доисторическими обществами?
Первый случай — это когда черта, наблюдаемая в примитивном обществе, может быть связана, более или менее тесно, с материальными элементами, способными оставить археологический след: определённый тип жилища, способ обработки камня, погребения умерших и т.д. Даже если на практике могут возникнуть многие трудности, это самый простой случай. Археологические свидетельства тогда устанавливают, с большей или меньшей степенью вероятности, параллель между элементом социальной структуры прошлого общества и этим элементом в современных обществах. Именно так, например, мы можем с разумной уверенностью установить преемственность основных черт полового разделения труда от доисторических времён до первобытных обществ современной эпохи.
К сожалению, гораздо чаще бывает, что изучаемый социальный факт не может быть связан с каким-либо материальным археологическим элементом. Это относится к относительному положению полов, для которого женские статуэтки, «Венеры» или «Богини-матери», составляют, как мы увидим, весьма сомнительную подсказку. В таких случаях этнологические наблюдения являются драгоценным средством для рассуждений о прошлом. Они позволяют исключить определённые возможности или, наоборот, открыть другие, которые могли бы казаться закрытыми [17].
Таким образом, сам по себе факт, что нигде не удалось найти ни одного живого примера матриархата, конечно, не опровергает его возможного существования в прошлом. Однако это делает его крайне маловероятным. Чтобы поддержать его реальность, потребовалось бы предоставить очень веские доказательства, а также объяснить, почему этот матриархат исчез повсюду в современных обществах, даже в самых эгалитарных. Напротив, тот факт, что так много первобытных обществ сочетают эгалитарную экономическую структуру с более или менее выраженным мужским господством, может быть объяснён только двумя способами. Либо, и это точка зрения, высказанная в этой книге, эти примеры доказывают, что мужское господство и экономическое равенство вовсе не являются несовместимыми; что мужское господство — это возможность, открытая теми же экономическими структурами, которые также обеспечивают и материальное равенство. Поскольку мы можем сделать вывод, что эти структуры существовали аналогичным образом и в доисторическом прошлом, мы должны заключить, что они могли порождать мужское господство (и что, статистически, это обязательно происходило у определённого числа народов). Либо, и это единственная другая возможная опция, необходимо постараться доказать, что угнетение женщин в современных первобытных обществах является либо недавним артефактом, либо оптической иллюзией. В этом случае, и только в этом случае, становится незаконным делать вывод, что такое угнетение могло существовать в доисторические времена. В этом заключается суть многолетней борьбы Элеоноры Ликок. Следующие страницы не согласны с её аргументацией; тем не менее, они признают её последовательность. Если эта учёная посвятила столько энергии оспариванию аборигенного характера мужского господства в современных эгалитарных обществах или даже самой его реальности, то это потому, что она понимала, что подтверждение таких наблюдений равносильно нанесению смертельного удара по некоторым из основных тезисов Энгельса.
Поэтому мы считаем, что бескомпромиссная оценка тезисов «Древнего общества», изложенных в «Происхождении семьи», не является оскорблением ни гения Моргана, ни обоснованности марксистского метода. То, что мы знаем сегодня о далеком прошлом человечества, вопреки тому, что может показаться на первый взгляд, ни в коей мере не ослабляет фундаментальных основ марксистской перспективы. Только самые поверхностные умы могут прийти к выводу, что Энгельс ослабел под воздействием этого вызова. Конечно, некоторые его утверждения, не в последнюю очередь, должны быть отвергнуты. Но как могло быть иначе, когда разработанные им общие рассуждения могли основываться лишь на скудных элементах, собранных в его время зарождавшимися доисторическими и этнологическими науками? Работа Энгельса, как и работа Моргана, была работой первопроходца. И если что и примечательно, так это, напротив, то, что постановка вопроса и метод, разработанные на основе столь скудных данных, и сегодня столь проницательны, что помогают нам ориентироваться в бесчисленных достижениях знаний, которые произошли с тех пор.
На самом деле, эволюционная схема Моргана не более необходима марксистской теории, чем трансформизм Ламарка был необходим биологии, или ньютоновская концепция сил, действующих мгновенно на расстоянии, была необходима физике. Как и любая научная дисциплина может интегрировать, а затем отвергнуть определённые теории, не отрицая себя как науки, марксизм вполне может отвергнуть некоторые устаревшие элементы, которые он когда-то принимал, не отрицая себя как науки социальной эволюции. Нельзя путать схему Моргана или тезис Энгельса, которые исторически датированы, с самим историческим материализмом.
Марксизм, конечно, больше, чем просто метод рассуждения: это также совокупность знаний. Он сочетает, если угодно, подход и выводы, сделанные из этого подхода; теорию эволюции и реконструкцию этой эволюции. Но основатели марксизма всегда доказывали свою способность, во имя своего собственного метода, пересматривать элементы, которые казались им устаревшими. Маркс и Энгельс внимательно изучали научные и исторические открытия своего времени, никогда не колеблясь тщательно их исследовать, интегрировать в свои предыдущие выводы или более или менее значительно перерабатывать последние. Достаточно посмотреть, как сам Энгельс представлял себе здравый подход в предисловии к четвёртому изданию «Происхождения семьи»:
«С момента появления первого издания прошло семь лет, в течение которых наши знания о первобытных формах семьи сделали важные шаги вперёд. Поэтому было много работы по улучшениям и дополнениям (...) Соответственно, я подверг весь текст тщательному пересмотру и сделал ряд дополнений, которые, надеюсь, должным образом учитывают современное состояние знаний». [18]
Каждый может видеть, читая его текст, в какой степени автор этих строк смог интегрировать эти «важные шаги вперёд», произошедшие за семь лет. Разве можно представить, что за почти полтора столетия необходимые изменения в столь новой для того времени области остались минимальными? Следовать сегодня по стопам Энгельса означает относиться к его работе не как к мумифицированной реликвии, а как к всё ещё острому инструменту, который нужно использовать, чтобы очистить теперь уже мёртвые ветви рассуждений и, как материалисты и марксисты, «должным образом учитывать современное состояние знаний».
Вперёд: Глава 1. Искатели утраченного матриархата
[4] Исключением, подтверждающим правило, является статья Б. Дж. Стерна 1948 года, в которой он попытался учесть достижения этнологии, сохранив при этом позицию, твердо претендующую на марксистскую.
[5] Обзор работ советской школы в десятилетия после смерти Сталина см. в Fluehr-Lobban et al. 1979 и особенно в M. Bloch 1983/2004. Обзор, сделанный «изнутри» исследователем, обязанным уважать господствующие догмы, см. в Bromley 1979.
[15] Однако здесь следует упомянуть работу Мориса Блоха 1983/2004. Не претендуя на роль марксиста, автор посвящает целую главу оценке «Происхождения семьи», которая одновременно бескомпромиссна, честна и относительно благожелательна.
[17] См. аргументы, выдвинутые Федиганом 1986, с. 43-46, и Тестаром 1988, 2008, 2009, не забывая о более древнем вкладе Чайлда 1946 года.