Энди Уорхол
Энди Уорхол (при рождении Андрей Вархола) сын западноукраинских иммигрантов, съебавшихся в своё время в США. Происходил из ультрапростой семьи: отец был шахтёром, а мать, за всю жизнь в Америке так и не выучившая толком ангельский, работала простой уборщицей. Но оказать невероятное влияние на личность художника при этом ей ничего не помешало: она тщательно занималась воспитанием младшего сына и всегда поощряла его тягу к искусству. Кроме того, как бы это странно ни звучало, Энди Уорхол был невероятно покладистым христианином — церковь он посещал чуть ли не ежедневно до конца жизни и, как известно, даже подкинул денег племяннику, чтобы тот выучился на священника.
Если всё идёт от семьи, становится совершенно непонятно, как из рабоче-крестьянского гнёздышка набожных восточнославянских иммигрантов получился такой богемный фрик в очках, не снимавший кастомных париков и передвигавшийся от тусовки к тусовке исключительно в окружении свиты маргиналов всех сортов: от трансвеститов до наркоманов и обратно. А, ну ещё он неплохо так встряхнул мир искусства своим поп-артом. Чуть не забыл.
Но начинал он свой путь к славе самого богемного художника поколения далеко не с мансарды-мастерской, уставленной холстами. Начинал он в качестве вполне себе обыкновенного коммерческого иллюстратора, читай — ремесленника. Делал логотипы, рекламные постеры для разного сорта брендов, дизайнил всякие штуки и периодически участвовал в оформлении журналов. В общем, жил себе и работал обычным фрилансером, при этом вполне хорошо себя чувствуя. В какой-то момент доходы даже позволили прикупить себе новую хату в Нью-Йорке. До этого, конечно, он побичевал в общагах с тараканами, но это едва ли уникальный опыт для подавляющего большинства молодых людей всего мира.
По мере того как будущее светило поп-арта плотнее закрывало базовые потребности в своей пирамиде Маслоу, становясь всё более коммерчески успешным иллюстратором, у него появлялось всё больше свободного времени, которое жертвовалось на мечту — стать настоящим художником и заниматься созданием «высокого» искусства.
Мечтал он значит себе, мечтал, и параллельно с этим сидел в мастерской — рисовал консервные банки томатного супа фирмы Кэмпбелл. Раз нарисовал, два нарисовал, то десять банок, то тридцать, то сто. Кароче, люто угорел он по этому ебучему супу, а потом случилась у него выставка (связи то за время работы уже были в порядке) — и эти иконографические изображения консервов внезапно произвели фурор под предлогом то-ли критики, то-ли реверанса в сторону культуры массового потребления. Уорхола окрестили поп-артистом и пошло-поехало.
При этом главной его целью было не просто создавать работы, как нормальный художник, а наладить массовое и беспрерывное, как на фабрике, производство. В начале карьеры Уорхол использовал трафареты, но позже переключился на шелкографию: как там точно процесс осуществлялся я не шарю, но это и похуй, главное, что маэстро достигал поставленной цели — создавал практически неограниченное количество экземпляров картин, зачастую даже не участвуя в процессе лично, а скидывая эту обузу на помощников, которых у него всегда хватало.
После первого успеха с банками супа, он переключился на портреты знаменитостей вроде Мерлин Монро и Элвиса Пресли, а в свободное уже от создания, точнее, производства, своего искусства занимался буквально ретушью фотографий: можно было прийти к Энди Уорхолу в мастерскую, сфоткаться на палароид, а потом попросить убрать всякие дефекты ебала, получив назад свой идеализированный образ. Конечно, это было уже далеко не простым ремесленным занятием ради заработка, а скорее частью создания образа не просто художника, а бизнес-художника.
Всей этой поп-артистской ебаниной герой нашего рассказа занимался не абы где, а на фабрике. Точнее, на «Фабрике» — так Уорхолл назвал свою мастерскую, представлявшую из себя выкупленное им на Манхэттене здание с выкрашенными в серебряный цвет стенами. Фабрика одновременно являлась как мастерской, так и круглосуточно работающей трэп-хатой, куда был свободный доступ представителям богемы любого разлива. Как и полагается на бесконечной массовой вписке, на Фабрике дорогие гости постоянно юзали, ебались, трахались сексом, снова юзали, иногда пиздели о высоком и всё это они осуществляли под фоновый процесс создания произведений искусства великого Энди Уорхолла.
И всё бы хорошо, но когда утопаешь в круговороте постоянных знакомств абы с кем, всегда есть риск нарваться на какого-нибудь ебанько. Так и получилось. Познакомившись с ярой фемочкой по имени Валери Солонас, когда-то случайно залетевшей на фабрику просто потусить, вряд ли Уорхол думал, что в итоге девка ёбнется окончательно и ворвётся к нему в мастерскую со стволом на перевес. Трижды харкнув свинцом в туловище художника, Валери просто вышла на улицу и сдалась первому попавшемуся копу, оставив амбассадора поп-арта валяться в луже собственной крови с развороченными кишками. Художника спасли, но мусориться он великодушно не стал, поэтому баба просто уехала чалиться по маршруту тюрьма-психушка на всего каких-то три года.
Оправившись от покушения и выйдя из больнички, на Фабрике стало поспокойнее: народу стало поменьше, появилась охрана. Уорхолл в целом стал более нелюдимым и более застенчивым (да, он был застенчивым), а в творчестве стала мелькать тематика смерти ещё более часто, чем до этого.
В конце-концов, проблемы с внутренними органами, приобретённые после нападения, дали о себе знать, и художнику потребовалось прилечь в больничку на небольшую и довольно простую операцию. Процедура прошла успешно, но через две недели после этого Энди Уорхол скончался во сне на больничной койке.