Жертва

Открытая дверь подъезда, деревянная, нанесённая наскоро коричневая краска, фантомный запах от которой до сих пор витает в воздухе, времена, когда домофонов ещё не ставили, а значит, что тусоваться на холодных бетонных ступенях мог кто угодно -- так оно и было. Общественному месту -- общественное личное; в мельтешащем узоре оставленных на стенах орнаментов, посвящённый в таинство человек находил что-то своё, а для постороннего этот набор частностей не представлял ничего интересного, но ведь красота в деталях и любоваться звездой, что связывает настоящее с дорогими воспоминаниями куда приятнее, чем просто звездой. Маленький Я, в помятых сандалях, которые вечно натирали пятки, коротких синих шортиках и зелёной, в катышку, футболке с облупленным принтом Микки Мауса стремительно сбегал на улицу. На втором этаже я всегда немного останавливался, потому что именно здесь я впервые вписал себя, пусть и не навсегда, в историю, накоптив, стыренной зажигалкой стену. Созерцая сие, во мне просыпалась гордость за мой смелый манифест о том, что я пришёл в этот мир для того, чтобы сжечь его!

Выбежав из подъезда, мои серо-голубые, открытые для всего нового, глаза, защурились, глядя на палящее солнце, а лёгкие наполнились сухой дорожной пылью, оставленной после себя, недавно проехавшей машиной. Жара стояла нестерпимая уже около недели: дохли птицы, с крыш капал расплавившийся гудрон, а человек себя чувствовал поджаривающейся на сковороде яичницей, хотя дома было находиться ещё хуже, ветра почти не было, я задыхался, так что выйти на улицу было необходимо. Моё внимание привлёк оранжевого цвета дым, исходящий из труб расположенного неподалёку химического завода. Грозил солнечный удар, отравление и последующая рвота, но что это на фоне того, что чутьё ведёт куда-то вдаль? Я последовал ему.

Мой путь лежал к гаражному кооперативу, что находился через железную дорогу, Быстро направившись туда, никого не встречая на пути, я чувствовал себя героем вестерна в момент, когда весь город попрятался в ожидании схватки главного героя с антагонистом. Железная дорога выходила прямиком из леса, что окружал мой городок, вглядываясь в него с возрастом пристальнее и пристальнее, обнаруживал в уральских пейзажах, истязаемых тяжёлой промышленностью, некую, присущую только этим краям и этой природе лиричность и таинственность, сохраняемую со времён первых племён, поселившихся здесь. Мистичность природы усиливалась вдвойне от созревающих по осени псилоцибиновых грибов и массовой индустриализации. Так не удивительно, что в тёмное время суток, после того как улягутся спать все в округе заводы, для впечатлительного ребёнка оживали отвесные скалы, напоминающие сгорбившуюся старуху с металлическим характером, пели болота ртами утопленников свои печальные песни, а из шахт, на которых город рос, доносились мольбы умерших шахтёров. Поросшие мхами леса перешёптывались между собой и, танцуя незатейливый танец, манили в глубину, обещая рассказать безумно интересную историю. И я шёл, и призрак лесной мне их ведал, и внимал я, развесив свои детские уши, вглядываясь в глубину дикой травы, опавший на маслянистую шапку грибочка лист, проползающего мимо ужа, и чувствовал я единство между жизнью городской и жизнью с природой. Только здесь я чувствую особого разлива воздух, что отчётливо напоминает мне о том, где находится колыбель моего разума.

Набрав в грудь этого воздуха я пришёл к гаражному кооперативу, где волей случая оказался у точки, принимающей цветной металл, цветного металла на сдачу у меня не было, но мне почему-то нравилось наблюдать за работой этих людей. Усевшись под деревом на обочине, стал наблюдать за двумя мужчинами чуть толстыми с пива, мясистыми, обожжёнными плечам и багровыми лицами. Их грузный взгляд всегда так многозначительно смотрел куда-то вдаль, так пафосно, что ребёнком легко было принять молчаливость русского человека, в купе с такими взглядами за действительно умершего в глубине души поэта. Деятельность работяг завораживала, хоть и сводилась к трём простым состояниям: что-то несу, курю, сижу, многозначительно смотрю вдаль. Своего рода ката, оточенная мастерами за годы тренировок, и я считаю, что это достойно восхищения. В любом случае, предаваться "высокому" и "утончённому" искусству, при этом игнорируя или даже порицая подобную художественность -- это непростительный финт, за который надо бить ногами по почкам.

Но что-то я отвлёкся от основной тематики. Далее я двинулся через лес к лоханке у химзавода, тем более, что выхлоп ушёл в другую от города сторону. Оказавшись на месте, мне не захотелось выходить из леса, а я уже был очень устал, так что я залез на склон ближайшего холма, растянулся на нём. Вверху проплывали облака, белки перепрыгивали с ветки на ветку, завод монотонно гудел, а лес столь же монотонно шелестел. В общем, небольшое обезвоживание и лёгкая усталость сделали своё дело. Глаза закатились, и мой мозг отключился. Последняя мысль, которая посетила меня перед сном это воспоминание о вчерашнем новостном сюжете, в котором говорилось, что в свердловской области, согласно статистике, рождаются самые слабые физически мальчики от плохой экологии. Моему возмущению не было предела!

Пока я спал, произошёл новый выхлоп, густой и резкий запах заполнил окраину, а я оказался в плену ядовитого вещества.

***

Не знаю, сколько прошло времени, когда меня разбудил смуглый парень в кепке с логотипом ФК "Барселона", который постоянно облизывал свои губы, от того и потресканными. Кареглазый, всегда постриженный на лысо, с рассыпавшимися около глаз веснушками, вечно битыми коленками и рваными ботинками -- он был экспертом по ориентации на местности: какой гараж пустует и в нём можно переночевать, как пробраться на верх заброшенной пожарной башни, номера домов и подъездов с открытыми крышами -- всё это знал местный Маугли.

Для взрослого человека существует схематичная карта домов и общие правила, как до них добраться, для ребёнка -- сеть из неочевидных ориентиров, для каждого из которых есть определённое название: точка -- ржавая труба в конкретном дворе, крыша -- трансформаторная будка, на которую есть способ легко забраться по пожарной трубе, хата -- открытый и обжитый поколениями детей подвал, со старой мебелью и притащенным откуда-то телевизором. Мальчики лет до двенадцати вообще больше похожи на волчат, нежели на людей и дружат больше по чуйке. Поэтому мы и не здоровались, только серьёзно, немного поджав губы, смотрели друг на друга.

У меня, хоть я тогда и не представлял, как это называется, было жуткое похмелье от химического отравления, цвета воспринимались острее, а зрение стало расплывчатее, будто бы сильно надавили на глаза. Всё происходящее в дальнейшем для меня было как в тумане.

Маугли, видя, что мне не очень хорошо, взял меня за руку и решительно куда-то повёл, мысли сопротивляться ему у меня не было. Он явно торопился, а я не осмеливался произносить ни слова, потому что любой изданный звук означал рвоту. Проходив мимо работяг, принимающих цветмет, решивших, что сегодня им больше нечего работать, сидя на шинах от МАЗ'а они вальяжно, с выстраданным годами чувством такта, попи��али пиво. Здесь Маугли резко остановился и чётко задал вопрос:

-- Ты, видимо, не подозреваешь, куда тебя ведут? - На что я молчаливо кивнул.

-- Объясняю! Ты ведь видел вчера возмутительный сюжет по новостям?- поняв, о чём идёт речь, я утвердительно кивнул.

-- Это никуда не годится! И терпеть я это не собираюсь! - уже почти крича, говорил своим тонким писклявым голоском Маугли.

-- Я бы и не поверил ни за что в этот берд, не будь я прошлым летом в Керчи, местные мальчики, да и что там местные, вообще все мальчики куда крепче физически нашей породы! Нам нужно это исправить!

От этой пламенной фразы моё похмелье исчезло и я уже был готов на всё для того, чтобы воплотить эту мысль в быль. И отказаться было невозможно, так как и я искренне негодовал с этого сюжета. Впрочем, как и все остальные мальчики со двора. На крыше мы забрали трофейный нож, доставшийся Маугли от умершего деда. А на точке мы встретились с остальными мальчиками. Нас было десять человек и всех объединяло две вещи: негодование от вчерашних новостей и желание избавиться от позорного клейма. Мы уже знали, что нужно для этого делать, на такой случай был припасён вариант в кодексе мальчиков, хранившийся в хате с незапамятных времён. Позор должен был быть смыт кровью.

Но для жертвоприношения не хватало единственного -- агнца. Мы ринулись толпой к Серёжиному дому, мальчику с удивительно прелестными девичьими глазами, в которых не было, свойственной нам хищности, но была бездонная, очаровывающая тьма. Тьма звенящая и совершенно необъяснимо на нас влияющая. Серёжа не был одним из нас, но имел над нами сильную власть. Хотя, насколько этот светлоликий, кудрявый мальчик был властен над нами, настолько же и наивен. Вставши под балконом Серёжи, рассыпанные как горох, мы начали ритмично и очень слаженно кричать: "Серёжа! Выходи гулять!". На десятый раз он выглянул, озарив наши оскаленные лица своим небесно-лучезарным сияющим образом. Через пять минут он уже был с нами, мы взяли его под руки, крепко держали кисти и несли в своё логово, завывая юным волчьим голосом.

Занеся нашего агнца в хата, мы поставили его посреди оборудованной комнаты, увешанной какими-то тряпками и стащенными со свалок коврами, если бы всё наше убранство было более опрятным, то напоминало бы, без сомнения, шатёр восточного правителя. Мы раздели его догола и разделись сами, один мальчик начал бить по трубам, а остальные дёргаться под него, выбрасывая хаотично руки и виляя бёдрами, и без того наши грязные от пыли жары тела стали ещё и мокрыми от удушающей влажности подвала. Затем Маугли крикнул: "Хватит!". И мы остановились. Он приказал мне обласкать перед смертью агнца, что я с удовольсвтием сделал, чувствуя в себе звериную похоть смерти, я начал целовать его лоб, облизать кисти рук и подмышки, трогая детские соски, опускаясь всё ниже и ниже своими губами. Маугли подошёл сзади ко мне и вонзил в его артерию нож. Алая кровь омыла мою голову, а мальчики накинулись на покинутое духом тело и разорвали священную плоть на куски, наслаждаясь минутой безумия.

Мы закончили и начали медленно расползаться по домам. Было уже затемно, холодная луна, посмеиваясь над волчатами будто бы специально ярко освещала наши животные лица своими злыми лучами, на что мы выли в ответ от отчаянния, но с осознанием полной своей правоты в своём поступке. Я пришёл домой, родители ещё работали, а в квартире было холодно и пусто, прокравшись в свою комнату, разлёгся на диване и мгновенно заснул, чувствуя, как моё тело наполняется физическим здоровьем, а кожа покрываться хитиновой чешуёй.