Как мы остались единственными людьми на Земле
Откуда взялся Homo sapiens и куда подевались наши многочисленные родственники?
Перекрывающиеся силуэты ладоней, обведенных охрой — частый сюжет пещерной живописи. Мы пока не знаем, что он означает. Фото: Shutterstock
Пересказ книги Криса Стрингера Lone Survivors: How We Came to Be the Only Humans on Earth (Times Books, 2012).
Контекст
Британский ученый Крис Стрингер – один из самых авторитетных современных палеоантропологов, его основной научный интерес – происхождение Homo sapiens, то есть один из самых сложных вопросов современной эволюционной науки. Книга «Выжившие: как мы остались единственными людьми на Земле» подробно рассказывает о первых шагах человечества и том, как мы изучаем эту невероятно далекую эпоху.
Если вы читали и любите знаменитую книгу Натана Эйдельмана «Ищу предка» (1970) – безупречную классику советской научно-популярной литературы, – то «Выживших» можно представить как максимально расширенный (и прямо скажем, гораздо хуже написанный) вариант работы Эйдельмана, но, конечно, с учетом всех концепций и открытий последнего времени.
Впрочем, и критике устаревших моделей Стрингер, закаленный ветеран жарких научных битв, тоже уделяет немало места.
Какие ваши доказательства?
Одна из таких моделей, мультирегиональная гипотеза, была популярна как раз во времена Эйдельмана. В 1970-е годы уже было понятно, что род Homo зародился в Африке – именно там жил наш последний общий предок с шимпанзе, там же были найдены и останки древнейших гоминид (некоторые из них – наши прямые предки). Но где и когда появился наш собственный вид – Homo sapiens?
Мультирегионалисты считают, что это случилось независимо в разных регионах мира – мы произошли от разных предков и развивались с разной скоростью. Скажем, в восточной Азии нашим непосредственным предком был Homo erectus (питекантроп), а в Европе и на Ближнем Востоке – неандерталец. Этим объясняется огромное разнообразие местных («расовых») черт у современного человечества: европейцы унаследовали светлую кожу и сильно выступающие носы от неандертальцев, а более плоские лица многих жителей Дальнего Востока – несомненное наследие питекантропов.
Эти локальные признаки, первоначально очень заметные, затем постепенно сглаживались в течение тысячелетий, когда разные группы Homo sapiens встречались, скрещивались, обменивались генами и передавали эту смесь следующим поколениям. Так возникли общие для всего современного человечества признаки: у всех нас достаточно субтильный («грацильный») скелет, не такой, как у наших более массивных предков; у нас более высокий лоб и округлый свод черепа; у нас почти совсем нет надбровных дуг, зато даже у младенцев имеется выступающий подбородок, которого нет у других приматов.
Эта теория прекрасна всем, кроме того, что никакой линейности и непрерывности в истории Homo sapiens проследить так и не удалось: в палеонтологической летописи слишком много «недостающих звеньев», а палеогенетические исследования исключили неандертальцев из числа наших прямых предков. Да, поздние неандертальцы (во всяком случае, некоторые из них) действительно были рыжеволосыми и светлокожими, но у них за это отвечали совершенно другие гены, чем у современных ирландцев.
Из Африки
Главная научная заслуга Криса Стрингера состоит в том, что он (вместе с коллегами) разработал гипотезу недавнего африканского происхождения Homo sapiens. Эта модель фокусируется не на различиях, а как раз на общих чертах современного человечества: мы все настолько похожи (и анатомически, и генетически), что эти общие признаки наверняка возникли в каком-то одном регионе (скажем, в восточной Африке), развивались быстро, и произошло это относительно поздно – анатомически современные люди появились примерно 130 000 лет назад (тут и в дальнейшем надо помнить, что все эти датировки не бесспорны, причем оценки разных ученых расходятся иногда на многие тысячи лет; мы приводим цифры, которые дает автор книги).
Примерно 100 000 лет назад сапиенсы выбрались из Африки и просочились на Ближний Восток (на территорию современного Израиля), где вступили в контакт с давно обитавшими там неандертальцами (именно от этой эпохи в нашем геноме сохранилось некоторое количество неандертальских генов).
Другие группы предприимчивых африканцев двинулись на восток вдоль южного побережья Азии и примерно 60 000 лет назад добрались до Австралии, постепенно вытесняя по дороге обитавших там эректусов-питекантропов. Однако в Европе люди современного типа («кроманьонцы»)появились не раньше чем 35 000 лет назад, в ходе другой волны миграции, – при этом они уже обладали изощренной, вполне современной психикой, сложным языком, развитым социальным поведением и передовыми для того времени технологиями.
Эти многократные волны миграции наших предков за пределы родного континента дали теории недавнего африканского происхождения ее второе имя – «Из Африки» (Out of Africa) – возможно, потому что первые сенсационные публикации этой гипотезы совпали по времени с выходом знаменитого одноименного фильма Сидни Поллака.
Человеческая революция
Сегодня, по словам Стрингера, гипотезу недавнего африканского происхождения разделяет большинство антропологов, однако споры вокруг Африки не утихли. Дело в том, что ранние Homo sapiens, бродившие по Африке 100–130 тысяч лет назад, и наши предки, пришедшие в Европу 35 000 лет назад, – это совершенно разные люди, резко отличающиеся друг от друга как материальной культурой, так и особенностями поведения.
Появление кроманьонцев в Европе было очень мощным (возможно, самым мощным) сдвигом в истории нашего вида. Автор книги называет этот рывок «человеческой революцией», и эта революция до сих пор остается огромной загадкой – всё это сложное поведение словно внезапно возникло из ниоткуда, ведь никакого постепенного развития психики наших предков проследить так и не удалось.
Более того, в Африке полно первобытных местонахождений, которые прямо опровергают любой намек на последовательность и линейность. Стрингер сравнивает этот ход развития с мозаикой или дрожащим пламенем свечи, которая то вспыхивает ярко, то почти гаснет.
Поверх слоя сравнительно продвинутых артефактов может лежать слой с гораздо более примитивными орудиями, словно наши предки вдруг позабыли то, что знали, и разучились делать то, что умели. Но ведь находки высокой культуры – украшения, произведения искусства, символические изображения – свидетельствуют о мышлении высокого уровня, о способности к абстракции, рекурсии, долговременному планированию и так далее. Как можно было «разучиться думать»?
Деградация Тасмании
В нашей плотной, семимиллиардной цивилизации знания легко распространяются множеством разных способов, передаются из поколения в поколение и кр����йне редко теряются (напротив, мы все чаще сетуем на переизбыток информации).
Однако небольшие и рассеянные на огромных просторах популяции наших первобытных предков постоянно находились на грани выживания: какая-то группа могла полностью вымереть и унести с собой все обретенные ею знания. Или оказаться в условиях, когда эти знания оказались не нужны и были забыты.
Нечто подобное произошло, например, на острове Тасмания, до которого древние австралийцы добрались примерно 40 000 лет назад (в то время, на пике ледникового периода, уровень моря был гораздо ниже, чем сегодня, и остров отделяла от континента сравнительно узкая полоса воды).
Эти первые колонисты обладали высокой культурой, у них было много весьма продвинутых орудий для охоты и рыбной ловли (в том числе и костяных – хай-тек того времени!) и они, вероятно, даже умели шить одежду и строить жилища из шкур. Скорее всего, они приплыли на остров на бамбуковых плотах и впоследствии продолжали поддерживать контакты со своими австралийскими сородичами.
Но примерно 14 000 лет назад произошло стремительное потепление, ледниковые шапки начали таять, уровень океана поднялся, между Тасманией и Австралией теперь простирались 250 км открытого моря, и тасманийцы оказались в полной изоляции. Их культура начала постепенно деградировать, и в конце концов островитяне растеряли большинство своих прежних умений, перестали делать костяные иглы и бумеранги, плести рыболовные сети и строить бамбуковые плоты. Первые европейские колонисты, высадившиеся на острове в начале XIX века, рассказывали, что некоторые тасманийские племена даже не знали огня.
Сеть общения
Антропологи считают, что подобная культурная деградация происходит всегда, когда нарушается процесс обмена знаниями. А лучше всего этот обмен (а значит, и культурный рост) идет при взаимодействии больших групп людей. То есть недостаточно быть просто умным – надо еще активно общаться, чтобы передавать информацию соплеменникам и при этом удерживать численность группы на достаточно высоком уровне. Важно не только то, что именно вы знаете, но и скольких людей вы знаете.
Возможно, именно с этим связано исчезновение неандертальцев: у последних, пишет Стрингер, плотность населения вряд ли когда-нибудь была высокой, поэтому они, несмотря на свою физическую мощь, огромный мозг и целый ряд культурных и технологических прорывов, не смогли сохранить свои достижения и проиграли конкуренцию нашим предкам.
80 000 лет на дофамине
Но в какой же момент произошло наше «окончательное очеловечивание»? Некоторые нейробиологи выдвигают «дофаминовую» версию нашего стремительного интеллектуального прогресса. Известно, что нейромедиатор дофамин, «гормон удовольствия», играющий ключевую роль в системе вознаграждения человеческого мозга, очень важен также для нашего творческого мышления – ведь творчество невозможно без чувства удовлетворения от хорошо проделанной работы (а это чувство обеспечивает в том числе и дофамин). Сторонники этой теории предполагают, что необходимое количество дофамина наш организм научился вырабатывать около 80 000 лет назад.
Другие исследователи считают, что современная психика возникла примерно 50 000 лет назад в результате неких случайных мутаций: они каким-то образом активизировали работу мозга ранних сапиенсов, и это немедленно привело к формированию «современного» поведения, в том числе и сложной речи.
Сложный язык принципиально улучшил социальную коммуникацию, мы стали больше общаться, распространять знания, возник эффект положительной обратной связи… в общем, см. выше.
Беда с этими гипотезами в том, что у нас практически нет возможности проверить их на ископаемом материале: даже хорошо сохранившаяся черепная коробка практически ничего не расскажет нам о работе нейронных сетей.
Еще немного первобытного на Republic:
Почему мы моногамны? Лишь 5% других млекопитающих практикуют парные союзы.
Темная сторона эволюции. Убийства сделали людей менее агрессивными?