Божественное несуществование.  Часть 2, Глава 7. Принцип противоречия.

Здесь мы попытаемся опровергнуть идею, согласно которой закон не-противоречия выступает лишь одним из формальных требований, необходимых для обоснованности того или иного дискурса, и не обладает никаким онтологическим значением, тем самым не имея возможности научить нас чему-либо касательного природы наличного [nature de ce qui est]. На самом деле, этот закон сообщает нечто о наличном [ce qui est], поскольку невозможно говорить о наличном, не прибегая к нему: если дискурс претендует говорить о чём бы то ни было данном, он должен быть не-противоречивым. И напротив, если мы желаем увериться, что наша речь не относится к какому-либо сущему или выступает дискурсом ни о чём, то достаточно просто не соблюдать этот закон. Таким образом, существует связь между законом непротиворечия и бытием — связь, которая вряд ли что либо сообщит нам о конкретном сущем, но скажет о природе сущего как такового.

Однако вводимое Кантом различие между аналитическим и синтетическим суждением привносит путаницу в осмысление этой связи. Во введении к Критике чистого разума Кант заявляет, что закон непротиворечия не составляет особой проблемы, поскольку образует аналитическое суждение типа: «А=А»[27], — суждение, в котором предикат уже содержится в субъекте и, в отдельных случаях, строго тождественен ему. Действительность и необходимость этого априорного принципа не сопряжены с какими-либо проблемами, поскольку в предикате просто повторяется субъект предложения. Только априорные синтетические суждения, необходимо утверждающие больше того, что содержится в субъекте предложения, заслуживают внимания.

Такой взгляд скрывает фундаментальную проблему, скрывающуюся за принципом не-противоречия. Тот факт, что эта априорная очевидность сама собой разумеется, не должен помешать нам рассмотреть её поближе. Ведь истинное понимание необходимости возможно, если мы осмыслим её, а не воспримем как саму собой разумеющуюся. Попытка по-кантовски устранить сложность, заявляя, что мы ничего не узнаём относительно какого бы то ни было сущего посредством этого принципа, приводит к тому, что мы упускаем суть, поскольку надлежит понять, почему этот принцип изъявляет нечто о сущем как таковом безотносительно к способам существования этого сущего. Принцип непротиворечия ничего не сообщает нам относительно конкретного сущего, но сообщает нам «что-то» о сущем как сущем. Именно это «что-то» надлежит раскрыть, чтобы понять проблему модальностей сущего во всей её глубине.

Принцип фактуальности позволяет нам прояснить природу необходимости, прибегая к принципу непротиворечия: «что-то», упомянутое в предыдущем абзаце, не может быть эмпирическим, и всегда видообразующим, свойством, как и не может быть идеальным свойством, трансцендентным эмпирическому миру: принцип не-противоречия раскрывает нефактичное свойство, соответствующее любому фактичному сущему, — его необходимую контингентность. Согласно фактуальной онтологии, принцип непротиворечия утверждает, что ничто не может единовременно быть и не быть, поскольку если бы подобное существовало, оно необходимо содержало бы в себе своё иное [autre], и более не могло бы становиться.

Чтобы доказать онтологическую необходимость принципа не-противоречия, задержимся на следующем высказывании, резюмирующем суть нашего аргумента: ничего не может быть противоречивым, потому что ничего не может быть необходимым.

Мы пытаемся сказать, что существует строгая корреляция между противоречием и реальной необходимостью. Если некое сущее было бы противоречивым, то оно бы существовало и не существовало, было бы тем, чем оно не является: этот красный был бы одновременно целокупностью того, что не выступает красным. Это значит, что он бы в одинаковой мере представлял собой всё существующее и несуществующее (абсолютно всё, что не выступает этим красным), из-за чего такое сущее нельзя бы было ограничить. Никакое определение не сумело бы так стабилизировать его, чтобы для него стало возможным как просто перестать быть, так и перестать быть тем, чем он [не] является [aucune détermination ne pourrait le spécifier en sorte qu’il soit possible qu’il cesse d ’étre et cesse d'étre ce qu’il est]. И, напротив, мы видим, что тезис о реальной необходимости, если он мыслится последовательно, требует отстранения от принципа непротиворечия: утверждать, будто некое сущее необходимо, — утверждать на манер гегельянской диалектики, что Абсолют содержит в себе своё иное [autre]. На этом основании он есть то, что он не есть [28], поскольку он является безграничным, за пределами которого нет ничего. За счёт этого мы видим, что тезис о реальной необходимости по сути своей диалектичен, тогда как диалектика — единственная последовательная теория реальной необходимости. Отменяя принцип противоречия, только она довела это «разумное» положение до её явной истины, коей выступает иррациональность. Позднее мы более детально рассмотрим эту важную идею, согласной которой диалектика выступает последовательной теорией иррациональности реальной необходимости.

Будучи онтологическим, а не только логическим следствием необходимой контингентности сущего, принцип непротиворечия становится второй фигурой, помимо ранее упомянутого онтологического аргумента, выведенного из принципа фактуальности. В любом сущем контингентность ограничивает себя, не позволяя некоему частному сущему внедрить в себя целостность возможного, следовательно, внедряет в него возможность существовать или не существовать — придаёт ему темпоральный характер. Хотя непротиворечие, выступая эдаким сверхчувственным принципом, и не противопоставляется явному становлению сущего, оно выступает извечной манифестацией становления в сердце каждой вещи, которая встречается в нашем опыте.

Чтобы проиллюстрировать наше положение, сравним два высказывания: 1) это кресло красное; 2) это кресло не может одновременно быть красным и не быть красным.

Первое высказывание носит фактичный и опытно верифицируемый характер: красный дан или не дан мне в восприятии: кресло может быть или не быть красным, и фактически оно красное. Разумеется, дела обстоят иначе с непротиворечивостью этого эмпирического красного, которое может необходимо быть ему приписано: кресло не должно быть и не быть красным в одно и то же время. Как я могу уловить это удивительное «необходимое свойство» эмпирического сущего, если оно не дано в каком-либо опыте? Это тем более удивительно, что оно оказывается в расхождении с условиями опыта. Обстоятельство «в одно и то же время», содержащееся в каноничной формулировке этого принципа — той, что мы находим у Аристотеля —, обманчиво, поскольку «в одно и то же время» не ссылается на эмпирическую или психологическую природу времени, которой в котором нет лишённого длительности «мгновения» (эта идея и придаёт смысл нашему высказыванию о кресле). Кажется, что во времени содержатся только до бесконечности делимые моменты, где красный может всегда украдкой обернуться в голубой. Таким образом, в один и тот же момент кресло могло бы быть красным и голубым, тогда как нам бы не удалось найти никакого логического противоречия в подобном цветовом мерцании. Если «одновременно» обозначает очень краткий промежуток времени, то принцип непротиворечия не оказывается ложным: сущее всегда может поменяться за краткий промежуток времени, будучи сначала А, а затем — не А. В данном случае, можно раскритиковать только фактическую «невозможность», идущую вразрез с законами физики, но не «невозможность» де юре, которая выступает чисто логической. Следовательно, с одной стороны, чтобы помыслить непротиворечие, необходимо прибегнуть к термину «одновременно», обозначающему полностью изолированное мгновение, лишённое какой-либо длительности [sans épaisseur aucune]. Но, с другой стороны, такое мгновение нельзя выделить, находясь в измерении «переживаемого» [vecu, или «пережитого»] времени. Кажется, что подобное мгновение непосредственно отрицает само себя, поскольку обозначает отрицание всякой длительности. Следовательно, принцип непротиворечия странен во всех отношениях: ничего эмпирического не содержится в высказывании 2 («это кресло не может одновременно быть красным и не быть красным»), однако оно истинно для любого эмпирического объекта. Кроме того, в нём не содержится ничего темпорального, но всё же он ссылается на время, пытаясь локализовать мгновение, у которого нет своего места [du lieu même de l’Instant qui ne s'y trouve nulle part].

Принцип фактуальности подсказывает нам, как решить этот парадокс: принцип непротиворечия говорит о необходимой контингентности всякого эмпирического определения, о его необходимой возможности быть тем, чем оно не является, — возможности меняться. Поэтому необходимая фактичность любого предмета отсылает к его темпоральности: но эта темпоральность может быть ему приписана на основании того, что само по себе не темпорально — мгновения. Ведь мгновение — это не ложное виденье времени. Мгновение — это имя, обозначающее вечность времени как такового [Car l’instant n ’est pas une fausse vision du temps. l'Instant est le nom de léternité du temps comme tel]. Если необходимо, что предмет представляет собой факт, это значит, что его фактичность не имеет статуса фактичного свойства, которое может меняться во времени: предмет никогда не станет необходимым, всегда сохраняя свойство быть иным, нежели он есть. Отсюда следует необходимость времени как такового, если мы понимаем последнее как развёртывание сущего на уровне присущей ему контингентности — присущей ему способности меняться: темпоральность отдельного не выступает темпоральным, или фактичным, свойством предмета.

В таком случае, истоки одновременно темпорального или анти-темпорального понятия мгновения могут быть легко осмыслены: за счёт этого барочного понятия принцип непротиворечия апеллирует к времени как таковому, которое само не темпорально. «Мгновение», к которому апеллирует закон непротиворечия, означает, что сущее не может ускользнуть от вечного времени, заключая в себе его определения и их отрицания, ибо это сделало бы невозможным его изменение и извлекло его из времени: если бы кресло было красным и также не-красным, это означало бы, что любые определения, которыми оно владеет и не владеет, ему соответствовали бы, поэтому оно не смогло бы быть иным, нежели оно есть, поскольку это другое уже содержалось бы в нём. В таком случае оно бы утратило свой темпоральный характер. Ведь быть темпоральным не означает с необходимостью меняться (темпоральный предмет может оставаться неизменным, «вечным» [sempiternel]), но с необходимостью сохранять свою способность меняться: если отдельное сущее не меняется, оно остается таковым не в силу логической необходимости, как гегелевское Целое, но выступает неизменным фактически. Таким образом, в принципе непротиворечия дважды заявляется одно и то же: предмет может прекратить быть контингентным, а время нельзя упразднить, пребывая в нём. Поэтому в своей формулировке, мыслимой не-онтологически, принцип не-противоречия выражает не-темпоральность времени через одновременно темпоральное и а-темпоральное понятие «мгновения».

Принцип противоречия, не лишённый онтологического значения и не выступающий простой абстракцией, управляет самим существованием, указывая на источник, из которого произрастает всякая необходимость. Сущее с необходимостью контингентно — вот девиз рационального, выраженного через его центральный логический закон.

[27] Принятая нами категорическая трактовка аналитического суждения, хотя Кант эксплицитно не использует её, он в большей мере ссылается на принцип тождества, нежели на принцип непротиворечия, который мы могли бы сформулировать следующим образом: А не есть не-А. Представляется, что Кант не различает два этих принципа, которые он полагает полностью равноценными с точки зрения логики. Он пишет следующее: «В качестве универсального критерия истины мы предложим здесь 3 принципа, носящих формальный или логический характер. Таковы принцип противоречия и тождества […]»[Мейясу опускает часть цитаты, где значится третий принцип]. Фактуальная онтология будет тщательно различать два этих принципа с точки зрения их онтологического значения. В нашем тексте мы воспользовались формулировкой, не учитывающей это различие, поскольку мы критикуем кантовское положение, а не пытаемся зафиксировать наше собственное.

Фактуальная онтология будет тщательно различать два этих принципа с точки зрения их онтологического значения. В нашем тексте мы воспользовались формулировкой, не учитывающей это различие, поскольку мы критикуем кантовское положение, а не пытаемся зафиксировать наше собственное.

[28] Нам возразят, что гегелевский Абсолют не является противоречивым в пошлом смысле, поскольку он всегда содержит в себе своё иное в качестве своего необходимого и подчинённого ему момента. Тем не менее, такое уточнение лишь немного сдвигает противоречие, присущее этому Абсолюту, ведь этот «момент» сам по себе является вечным моментом (логическим, а не хронологическим) Абсолюта. Поэтому абсолют извечно оказывается тем, чем он является и не является. У Гегеля абсолют оказывается необходимым именно на этом основании.

Невозможно, чтобы один и тот же атрибут принадлежал и в то же время не принадлежал одному и тому же субъекту в одном и том же отношении.

[30] Современная логика, замещающая предикативный синтаксис Аристотеля и Канта на кванторный, устраняет упоминание времени в своей формулировке закона непротиворечия. Например: «Невозможно, чтобы p и не-p было случаем». Но такая формулировка лишь затирает проблему термином «случай», который заключает в себе всю «чтойность» p: что означает «быть случаем», если не быть констатируемым, внелогическим фактом самим по себе, который предполагается таковым в конкретное мгновение, будучи абсолютным и неделимым? Такая формулировка закона непротиворечия не решает нашу проблему. Логический формализм, сам по себе легитимный, лишь воспрещает ставить онтологическую проблему: однако он не может ни решить её, ни исключить.