У нашей Мэри есть «Вервольф»
Немецкое население не оказывало никакого значимого сопротивления войскам противника в конце войны. Все неудобства, связанные с жизнью в оккупации, перевешивал тот факт, что здесь война уже завершилась. «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». На востоке Германии это было немного не так, но те, кто решал остаться, тоже в партизаны не уходили.
Для Союзников поведение немцев оказалось неожиданным – они-то ожидали фанатичного сопротивления, что, безусловно, свидетельствует об успешности информационных кампаний Геббельса. В итоге, попытки искать партизан там, где их нет, приводили к таким казусам, как история Марии Бирганц.
Мария родилась в Кельне в семье бухгалтера; позже Бирганцы переехали в Моншау.
Моншау расположен километрах в двадцати к югу от Ахена. Один из немногих немецких городов, совершенно не тронутых войной. В конце 1944 года в нем проживало около полутора тысяч человек.
Мария была спортсменкой и отличницей, идеальной немецкой девушкой того времени. Она состояла в BDM – Союзе немецких девушек, где быстро доросла до должности шарфюрерин. Ее родители не были убежденными национал-социалистами (хотя отец состоял в НСДАП), но взгляды самой Марии абсолютно соответствовали идеологическим установкам Третьего Рейха. Даже война не поколебала ее идеализм – она охотно в свободное время работала в госпиталях, помогала переселенцам и сиротам, участвовала в ночных дежурствах на случай авианалетов.
BDM – это такой Гитлерюгенд для девочек. Там они учились вести домашнее хозяйство, занимались спортом, ездили в походы. Во время войны BDM переключился на помощь раненым и уборку урожая.
В 1944 году Марии исполнилось семнадцать лет. Осенью боевые действия шли уже не где-то вдалеке, а у самого города. 14 сентября объявили эвакуацию из Моншау, однако большинство жителей разумно рассудили, что захваченный американцами город бомбить уже точно не будут и никуда не поехали. Вечером следующего дня на Рыночной площади остановились первые американские танки.
Когда американцы входили в город, многие жители, включая семью Биргартен, спрятались в церковном склепе. К американцам с белым флагом вышел священник Герхард Рёбен; отличница Мария выступила переводчицей.
«В знак доброй воли наш пастор предложил американцам вина. Но сначала выпить пришлось нам – ведь оно могло быть отравлено. Переругиваясь и чавкая жвачкой, но в тоже время осторожно осматриваясь по сторонам, они спустились в склеп. Убедившись, что внутри только женщины, старики и дети, американские солдаты развернулись и, громко сказав «Окей!», покинули церковь. Какой же бесславный конец. Не могу и не хочу в это верить. Нам было страшно, но нашим захватчикам – еще страшнее», ― написала позже Мария в своем дневнике.
Девушку возмущали глупые взрослые, которые совершенно спокойно отнеслись к оккупации и пассивно ждали конца войны. Она наивно полагала, что они бездействуют, потому что боятся американцев. Не найдя общего языка со старшим поколением, Мария пошла играть в заговорщиков вместе со сверстниками.
Фотография Марии, к сожалению, нет. Судя по описаниям, она выглядела примерно так. Но в отличие от бедной Инге, Мария вовремя поумнела и дожила до глубокой старости.
Бирганц и еще шесть-восемь подростков, местных участников Гитлерюгенда, решили создать Секретное Тайное Общество Беспощадного Сопротивления под названием «Верность Родине». Беспощадное сопротивление заключалось в том, что они придумывали обидные прозвища американским солдатам, потешались над их внешним видом и воровали у них тушенку. Так как конспирацию в Гитлерюгенде преподавали, видимо, факультативно, шушукались они прямо перед доской, на которую вешались объявления оккупационной администрации.
Совершенно очевидно, что если у нас есть девочка-подросток и несколько ее ровесников мужского пола, неизбежно начнутся амуры, соперничество за прекрасную даму и всякие глупости с целью себя показать. Все это хорошо, но при условии, что на дворе все же не мировая война.
Один из них, Карл-Арно Пюнцелер, сумел отличиться и попался в руки американской контрразведки. В этот момент шло наступление в Арденнах, и Моншау вновь стал прифронтовым городом. Пюнцеллер, по всей видимости, показал возвращающимся из американского тыла солдатам штурмовой группы, в рядах которых были раненые, где лучше перейти линию фронта.
Немцам удалось прорвать фронт южнее Моншау и начать продвигаться в Бельгию. Естественно, американцы не были в восторге от того, что по их тылу бегает штурмовая группа, а потом еще и безнаказанно уходит. Взяв пионера-героя за ухо, американцы зачитали ему приговор – смертная казнь. Что именно инкриминировали Карлу, сказать сложно – текста приговора и вообще каких-либо документов не сохранилось. Полагаю, что шпионаж. После того, как Карл немного подумал о своем поведении, американцы объявили, что заменяют казнь тюремным заключением. На некоторых сайтах фотография Пюнцеллера сопровождается подписью, где утверждается, что он был приговорен к десяти годам, а в 1955-м – депортирован в Германию (вероятно, из США). Однако, как я писал выше, копии приговора не сохранилось, поэтому, сколько лет ему дали, не знает никто. Так же нет данных о том, где он отбывал наказание, как долго и в каких условиях. С одинаковой вероятностью, Карл мог отсидеть как десять лет, так и десять месяцев.
Кроме того, именно тогда имела место «Бойня у Мальмеди», когда эсэсовцы боевой группы Иоахима Пайпера расстреляли больше сотни пленных американцев. Обвиняемых после войны судили, а затем казнили. В конце сороковых американцы признали, что расследование проводилось с чудовищными нарушениями, так что смертные приговоры были аннулированы, а сроки – сокращены. Что на самом деле произошло у Мальмеди – толком неизвестно (так же, как и кто убил самого Пайпера в 1976 году). Но все это было потом – в декабре 1944 у американцев перед глазами были расстрелянные пленные, что закономерно приводило к определенной нервозности в поведении.
При задержании Карла обыскали и нашли у него при себе фотографию Марии. 6 января контрразведка уже нетерпеливо стучала в дверь ее дома. Американцы увели Марию на беседу, а затем обыскали ее дом и нашли дневник, который она вела с осени 1944 года. Он был полон Глубоких Подростковых Мыслей о настоящем и будущем Германии, а также записей в виде писем к ее другу Петеру, с которым она познакомилась в конькобежном клубе Кёльна. Петер служил в танковой дивизии СС «Гитлерюгенд», однако шансов прочитать эти письма у него не было – он погиб во время Арденнского наступления.
Мария негодовала из-за варварских бомбардировок Кёльна и войны на истощение («Американцы побеждают, потому что у них заводов больше – это же нечестно!»), а также ругала американских солдат («Трусы, неженки, слабаки»).
«8 октября. Немцы нечеловеческими усилиями обороняются от наступающих орд. И все равно, шаг за шагом, мы вынуждены отступать. Милый Петер, за что нам это? Неужели все было напрасно? Нет, Петер, я уверена, что мы – еще не испытанная, но уже закаленная молодежь, твердая как сталь – мы предназначены для того, чтобы бороться за идеалы нашего незаменимого фюрера! Когда фюрера бросят все, тогда он сможет положиться на молодежь! Мы его никогда не предадим! Ах, Петер, если бы ты был рядом, мне было бы намного легче. Мне просто не с кем поговорить. Меня никто не понимает»
«10 октября. Знаешь, Петер, низость моих соседей и бывших подруг по BDM просто безгранична. Из надежного источника я услышала, как люди в городе говорят о двух вожатых BDM, которые остались в Моншау и пошли на танцы с американцами. Петер, это уже не шутки, это беспредельная низость! <…> Сегодня вечером мы, среди прочего, обсуждали речь доктора Геббельса. Никогда ему не прощу слова о том, что люди, оставшиеся на оккупированных территориях на западе, больше не считаются немцами. <…> Петер, только теперь я постигла, что за великое счастье – иметь возможность называть себя немцем. Раньше это принималось как данность. Сейчас быть немцем означает бороться».
«19 октября. Американцы продвинулись, но дальше не наступают. Если бы у наших солдат была такая же техника, как у этих слабаков, мы бы вышвырнули американцев прямо в Америку. Они же не солдаты. <…> Такие слова, как «сражаться» и «наступать» им просто неизвестны».
И все в том же духе. Тут, пожалуй, интереснее всего разочарование девочки в Геббельсе. В одном из своих выступлений он назвал немцев, которые оказались под оккупацией Союзников «американцами и изменниками родины». В ответ Мария написала, что он тот еще паразит. Ведь Геббельс сказал сопротивляться, вот она и сопротивляется - как может. А под танк прыгать (что, собственно, господин доктор философии и имел в виду) дураков нет.
Впрочем, с дневниками не все так просто. Мария вела записи с 15 сентября 1944 года по 5 января 1945-го. Но они куда-то пропали; остался лишь сильно сокращенный перевод на английский, сделанный американской контрразведкой. Имеющиеся сейчас в Сети фрагменты на немецком – это перевод подшитых к делу записей. С английского.
Американское военное командование всерьез опасалось партизанской активности на оккупированной территории. Ее отсутствие вызывало еще большую обеспокоенность (есть такой киноштамп: «It’s quiet... Too quiet»): Геббельс же по радио обещал, что немцы будут сопротивляться. А они как ходили на работу с девяти до шести, так и ходят. Что-то здесь не так. Поэтому дневник Марии стал просто подарком для американской контрразведки.
История юной «партизанки» подозрительно быстро утекла в прессу (в основном, английскую), которая начала выдавать кричащие заголовки про разоблачение нацистского логова в Моншау. Из Марии («Коварной Мэри», как ее называли в таблоидах) слепили какую-то помесь Маты Хари с Распутиным, а ее подростковый кружок превратился в огромную подпольную сеть, охватывающую страны и континенты. Зато американцы быстро погрустнели, когда поняли, что у них в руках действительно лишь дневник девочки-тинейджера с соответствующим содержимым.
Никаких обвинений Марии предъявлено не было. Американские офицеры привезли ее в Бельгию и вежливо задали ей несколько вопросов («Девочка, ты эта сама написала? Точно?»), а затем, осознав, что они ни черта не разбираются в популярных сейчас у немцев молодежных субкультурах, предложили поработать у них в штабе консультантом. Мария отказалась.
Истерия вокруг Марии царила не только в англоязычной прессе. Информация о ее задержании дошла до Берлина, и в дело вступило ведомство Геббельса. Немецкие журналисты подавали эту историю в той же тональности, что и их британские коллеги – только с противоположным знаком.
По личному указанию Геббельса в рекордные сроки был подготовлен вот этот плакат. «Германия вытерпит все страдания и создаст новый мир!», сказала Мария Шульц 12 февраля 1945 года в ожидании смертного приговора». Почему Шульц? Ну не знал Геббельс, какая у нее фамилия, пришлось импровизировать. Про беднягу Пюнцелера, кстати, в немецких газетах тоже писали – он стал, кажется, Шмидтом. В пропаганде важны быстрота и натиск, а не факты.
Одновременно с плакатом Геббельс выступил с радиообращением, в котором рассказал о бедной девочке из Моншау, которую истязают американские подонки. После этого Мария сама пришла к американцам и сказала, что готова обратиться по радио к своим сверстникам в Германии, и объяснить им, что играть в героев-подпольщиков, когда вокруг война – не самая лучшая идея. Эффект ее обращения оценить сложно, но никакой значимой партизанской активности в Германии как в последние месяцы войны, так и после нее действительно не наблюдалось (за одним исключением, но о нем ниже). После войны умница Мария вышла замуж и прожила в Моншау до самой смерти в 2013 году.
Обещанное исключение. Когда рассказывают о немецком сопротивлении в конце и после войны, обычно вспоминают «Вервольф», ополчение из подростков, которые по гениальному замыслу создателей должно было прятаться по лесам и пускать под откос поезда. Большой вопрос, существовала ли эта организация вообще (не на бумаге, а на самом деле). Однако есть акция, которая приписывается именно «Вервольфу» ― убийство назначенного американцами бургомистра Ахена Франца Оппенхофа. Считается, что он был ликвидирован по личному приказу Гиммлера.
Наиболее распространенная версия выглядит как сценарий боевика: полет на захваченном B-17 к Ахену, десантирование Союзникам на головы, блуждание по американским тылам в немецкой (!) форме и прочее. Даже если все так и было, «Верфольфом» там был лишь один из шести диверсантов.
В группу входила Ильзе Хирш из Союза немецких девушек. Одной из ее задач было на месте установить адрес бургомистра. После прыжка с парашютом Ильзе добралась до Ахена и связалась со своей подругой по BDM, которая рассказала ей, где живет Оппенхоф. Если бы я снимал об этом фильм, я бы обязательно сделал этой подругой Марию.
Хотя убийство Оппенхофа – вещь довольно странная, даже если закрыть глаза на описание немецкой операции. Дело в том, что поставив Оппенхофа на должность бургомистра, американцы быстро в нем разочаровались. Он не стал убирать из городского совета всех членов НСДАП (оставил хороших специалистов), был сторонником порядка и единоначалия (вместо демократии), да и просто много пререкался с военной администрацией.
А дальше произошла загадочная вещь. Личность нового бургомистра Ахена скрывалась, например, в газетах не печатались его имя и фотографии, чтобы не пострадали его родственники за линией фронта. Но в декабре случилась американская инспекция, после который военная администрация США признала деятельность Оппенхофа на посту бургомистра неудовлетворительной. Затем в руки нацистов каким-то образом попадает информация о личности градоначальника оккупированного Ахена. И его убивают в собственном доме в Вербное воскресенье, а диверсанты исчезают так же, как пришли – чисто и бесшумно, не попавшись ни одному патрулю (но при этом умудряются забраться на немецкое минное поле). Вот такой «Вервольф». «Страшнее кошки зверя нет».