Адольф портит всё
Тем временем, незаметно миновал вековой юбилей неудавшегося путча Гитлера-Людендорфа, более известного в англоязычной историографии, как Beer Hall Putsch, а в русской называемого «Пивным путчем». Смешное название провоцирует снисходительное отношение: какая-то очередная попытка устроить переворот (мало ли их было в Германии двадцатых годов?) в нелепых декорациях. Событие, называемое «пивным», просто не может быть серьезным.
В Германии, где общеупотребительное название тех событий иное, отношение к путчу более взвешенное. Однако здесь дает о себе знать ушибленность нацизмом и Второй Мировой: происходившее в Мюнхене 8–9 ноября 1923 года обязательно рассматривается в контексте «начала конца» демократии; как первое значимое выступление Гитлера и нацистов на политической арене, которое десять лет спустя завершится наступлением диктатуры. События путча изучаются через призму истории прихода нацистов к власти. «Ехал Гитлер через Гитлер». Не имеющие отношения к НСДАП и Гитлеру акторы без сожаления записываются в пособники нацистов – ведь, как известно, если кто-то жал Гитлеру руку (стоял с ним рядом, жил в одной стране, писал о нем сто лет спустя), то этот кто-то почти наверняка тоже нацист.
У меня нет задачи провести какую-то ревизию путча, я просто хочу предложить посмотреть на происходящее под несколько другим углом. Дело в том, что главным итогом путча – о котором вспоминать как-то не принято – стало сохранение Баварии в составе Германского Рейха. Если бы не «неудачный путч» Гитлера, Бавария бы с очень большой вероятностью объявила бы о своей независимости. И, скорее всего, Берлин не смог бы ей помешать.
После Ноябрьской революции Бавария была, вероятно, самым спокойным и стабильным регионом Рейха. Ее пытались дестабилизировать извне, но получалось плохо. Сразу после отречения короля Людвига III власть вполне бескровно прибрали социал-демократы во главе Куртом Эйснером; при этом следует отметить, что Эйснер представлял Независимую социал-демократическая партию Германии (НСДПГ) – полумаргинальное левое крыло немецкой социал-демократии. Баварцы не испытывали ни малейших симпатий к бородатому берлинскому гному и его правительству, однако никаких выступлений не было. Просто на первых же выборах в январе 1919-го НСДПГ вынесли из ландтага вперед ногами: партия Эйснера набрала положенные ей 2,5%. Вместо того, чтобы крикнуть «Караул устал!» наплевать на буржуазные условности, вроде народного волеизъявления, Эйснер принял поражение и собирался покорно уйти в отставку. Видите, как сложно устраивать в Баварии революции – нет в людях романтики:-)
Итак, в Берлине шли уличные бои, в Бремене провозгласили «Советскую республику», а во втором государстве Рейха царил порядок и торжество законности. Трудящиеся не бунтовали, социалисты не узурпировали власть, а на вполне честных выборах побеждала центристская Баварская народная партия (БНП). Дела натурально шли к тому, что через пару лет баварцы бы и монархию восстановили. Поэтому было проведено второе вмешательство: 21 февраля, когда Курт Эйснер шел объявлять о своей отставке с поста премьер-министра Баварии, его застрелил студент Антон фон Арко ауф Валлей (я его как-то упоминал). Мотивы убийства объясняются смехотворно: дескать, Антона исключили из Общества Туле за еврейское происхождение, и тот, желая доказать, что он не еврей, застрелил еврея Эйснера. Через два часа трактирщик (а может – мясник, у таких людей всегда проблемы с самоидентификацией) Алоис Линднер пришел в баварский ландтаг и выстрелил в министра внутренних дел, главу баварских социал-демократов Эрхарда Ауэра. Думаете, хотя бы у Линднера был мотив? Да просто трудящемуся показалось, что за убийством дорогого товарища Эйснера стоит негодяй Ауэр.
(Ауэр, к слову, выжил – его спас знаменитый хирург Фердинанд Зауэрбрух. Погибли майор Пауль фон Ярайс, который пытался задержать Линднера, и депутат от БНП Генрих Озель. При этом, обстоятельства гибели Озеля не изучены до сих пор: то ли его убил сам Линднер, то ли был загадочный второй нападавший. Ну как тут разобраться? Революция – это стихийное творчество народных масс, да-да)
Совершенно внезапная и ничем не мотивированная пальба 21 февраля дала левым радикалам повод установить диктатуру. Их «Съезд советов» сделал то, на честный Эйснер всё не решался пойти: отказался признавать результаты выборов и передал власть «Центральному совету Баварской республики». В Мюнхене было объявлено осадное положение и всеобщая забастовка, введена цензура прессы. Баварский ландтаг попытался сформировать компромиссное правительство из преимущественно социалистов (не эйснеровской НСДПГ, а лицензионных – из СДПГ) с Йоханнесом Хоффманом во главе, но «Центральный комитет» отказался сотрудничать с ним. 22 марта пришли известия об установлении советской власти в Венгрии; возник проект создания красной дунайской оси «Бавария-Австрия-Венгрия». И, наконец, 7 апреля в Мюнхене была провозглашена «Советская республика», а баварский ландтаг – распущен. Хоффман и его кабинет бежали в Бамберг.
Примером Баварии очень удобно иллюстрировать тезис Галковского о революционных процессах.
«Революция это серия государственных переворотов, приводящая к общей дестабилизации общества и, что ещё важнее, к всеобщей дезориентации. Никто не видит всей картинки, в том числе потому, что после второго-третьего переворота деятели первой волны уже лежат в могиле».
Ситуация последовательно ухудшалась (очевидно искусственно и извне), причем с каждой итерацией к власти приходили всё более странные люди. Законного монарха Людвига III сменил комичный, но хотя бы известный социалист Эйснер. После Эйснера были второстепенные социалисты Эрнст Никиш (глава «Центрального совета Баварской республики») и Мартин Зегиц («Съезд советов» назначил его преемником Эйснера на посту премьер-министра, но ландтаг отказался признавать Зегица, объявив премьер-министром Хоффмана), а также, собственно, Хоффман – в общем-то, настолько же «легитимный», как и советские креатуры. Созданной в апреле Баварской советской республикой управляли совсем уже случайные люди, вроде Густава Ландауэра, Сильвио Гезелля и так далее. Нельзя ставить психиатрические диагнозы заочно, но даже краткие биографии этих джентльменов можно уместить в мем про «беды с башкой». Неудивительно, что они вошли в историю всего за неделю нахождения у власти.
Министр образования Ландауэр запретил преподавать историю, чтобы уделять больше времени спорту и искусству. Также он попытался ликвидировать юридический и теологический факультеты Мюнхенского университета; когда это вызвало протесты, он приказал закрыть университет целиком.
Министр экономики Гезелль – автор концепции «свободных денег», решивший опробовать ее на практике в Мюнхене и устроивший тем самым беспрецедентную банковскую панику – в первый же день разрешил чиновнику, который принес ему документы на подпись, подписывать их самостоятельно, чтобы не утруждать министра подобными «мелочами».
Министр иностранных дел Франц Липп объявил войну Швейцарии и Вюртембергу за отказ продать 65 паровозов. Так же он известен, как человек, отправивший телеграммы Ленину и Папе Римскому с жалобой на бывшего премьер-министра Хоффмана, унесшего с собой ключ от правительственного туалета. Впрочем, о Липпе можно не гадать, он официально числился сумасшедшим и после разгона советской республики оказался не в тюрьме, а в психиатрической клинике Эрлангена. Учитывая, как кончили остальные, можно предположить, что как раз он безумцем не был:-)
Ну и так далее. Проблема в том, что вся эта оперетта не ограничивалась стенами пивного зала «Маттезер» (идеальное место для авангарда революции): социальная жизнь Мюнхена деградировала, росла уличная преступность, ежедневно происходили грабежи богатых домов. И только в этот момент началась ответная эскалация – реакция в обоих смыслах, которая была необходима для дальнейшей дестабилизации Баварии – путч в Вербное воскресенье (Palmsonntagsputsch), предпринятый полулегитимным бамбергским правительством, чтобы убрать советских идиотов, и вернуть в Баварию порядок. Однако действия Бамберга лишь вызвали следующую итерацию революционного процесса: теперь в дело вступили «морячки».
В самом деле, а какая может быть революция без «морячков»? Даже совершенно сухопутная Бавария, повелевающая волнами только на Штарнбергском и Боденском озерах, не стала исключением.
(На самом деле, «морячки» в баварской революции появились даже раньше.
В декабре 1918 года случился «Газетный путч»: двести автоматчиков шестьсот баварских матросов захватили типографию одной из городских газет и потребовали увольнения министра внутренних дел Эрхарда Ауэра. Путч закончился ничем: Ауэр вроде как согласился уйти, но Эйснер не принял его отставку. Что там произошло реально – неясно. Нет данных.
А 19 февраля, за два дня до убийства Курта Эйснера, в Мюнхене имел место так называемый «Путч Лоттера»: всё те же шестьсот баварских матросов под руководством обермата Конрада Лоттера попытались арестовать Эйснера. Кстати, ходили слухи, что в этот раз выступление матросов организовал уже Ауэр. Им удалось захватить телеграф и взять в заложники военное и полицейское руководство города; но после перестрелок у здания ландтага и центрального вокзала матросы разбежались, и путч сам собой сошел на нет. Лоттера арестовали и до мая – то есть, до конца «Баварской советской республики» – держали в тюрьме. А потом выпустили, даже не предъявив обвинений. Что это было? А до сих пор неизвестно. «Нет данных»)
«Шестьюстами морячками» руководил Рудольф Эгельхофер, молодой матрос с образцовой революционной биографией. Едва попав на флот в 1913 году, он дважды пытался дать деру со службы: первый случай был оформлен как «самоволка» (пожалели глупого юнгу); второй раз Эгельхофер убежал во время стоянки корабля в Италии. Возникли срочные дела;-)
Итальянский вояж завершился для него арестом, но без серьезных последствий. Во время Первой мировой Эгельхофер, как рассказывается, писал стихи о «трусости» офицеров (видимо, проклятые золотопогонники опять не дали храброму моряку дезертировать). Конец войны он, разумеется, встретил в тюрьме, куда его отправили за нарушение субординации. При этом, он сбежал во время перевозки, затем принял участие в Кильском восстании, снова был арестован, и каким-то образом опять оказался на свободе. После ноября 1918 года (точный срок установить невозможно) Эгельхофер с батальоном «морячков» прибыл в Мюнхен – добавить динамики слишком спокойному городу. Именно люди Эгельхофера играли главную роль в эскалации ситуации зимой-весной 1919 года, раскручивая спираль насилия. А после того, как его «морячки» в Вербное воскресенье пресекли попытку бамбергского правительства избавиться от советской власти, Эгельхофера назначили комендантом Мюнхена и командующим Красной армией «Баварской советской республики».
Программа у Эгельхофера была несложная, он ее озвучил еще по прибытию в Баварию:
- Так жаль вернуться в Мюнхен и увидеть столько пустых фонарей, на которых не висит по капиталисту или офицеру.
С 13 апреля красный террор в городе из спорадического стал систематическим, расстрелы велись методично и каждый день. Чем безнадежнее становилось положение БСР, на которую с севера шли фрайкоры, тем чаще и жестче становились захваты заложников из числа «враждебных классов», часто перераставшие в расправы, как это было, например, с расстрелом заложников в гимназии Луитпольда. Впрочем, внятного изложения событий апреля в Мюнхене в немецкой историографии нет, потому что в Германии со второй половины XX века действует ряд идеологических ограничителей. Казнь заложников в гимназии Луитопольда, например, обычно описывается в духе «сами виноваты». Ведь кого там расстреляли? Гнусных антисемитов из, прости господи, «Общества Туле» – будущих пособников Гитлера. Просто советские идеалисты и романтики немного перестарались, не будьте к ним слишком строги.
Интересно, что бы писали немецкие историки, если бы рыцарь революции Эгельхофер реализовал свой план по выводу всех буржуазных элементов на Терезиенвизе (это где Октоберфест проводят) и их расстрелу перед входом фрайкоров? Эгельхофер ведь честно пытался, просто немного не успел. Наверное, тоже сказали бы, что расстрелянные сами виноваты. Это же у них, нацистских баварских фашистов, Гитлер заведётся.
Столь длинное вступление мне понадобилось для демонстрации контекста, в котором происходили события 1923 года. А то разговор про Баварскую советскую республику тоже любят начинать с мая – дескать, в мирный город, где романтики и идеалисты боролись с мировой несправедливостью (отменяли преподавание истории, готовились воевать с Швейцарией за паровозы, искали ключи от уборной) пришли палачи-фрайкоровцы и просто так начали стрелять. Просто так, без малейшего повода, убили рыцаря революции Рудольфв Эгельхофера и великого гуманиста Евгения Левине, а многих прочих отправили в тюрьму. Ужас же. За что?
После ликвидации советской республики, власть была возвращена квазилегитимному правительству Хоффмана, которое до августа 1919-го опасалось возвращаться в Мюнхен и управляло Баварией из Бамберга. Несмотря на неизбежные трения между консервативным и монархическим баварским истеблишментом и преимущественно социал-демократическим кабинетом Хоффмана, ситуация в Баварии даже после бурной весны 1919-го оставалась спокойной: всем сторонам уже в мае удалось договориться в рамках т.н. «Бамбергского соглашения», в соответствии с которым было сформировано коалиционное правительство и подготовлена почва для принятия конституции. Без внешнего воздействия Бавария вновь возвращалась в естественное состояние «самой стабильной части Рейха».
Из-за устроенного красными карнавала БСР, авторитет социал-демократов – и без того невысокий – упал в Баварии ниже плинтуса, поэтому премьер-министра Хоффмана и его правительство уже через полгода после возвращения из Бамберга настоятельно убедили уйти в отставку. Предлогом стал Капповский путч в Берлине весной 1920 года. Если называть вещи своими именами, то речь шла, конечно, о государственном перевороте – но бескровном, тихом, и не вызвавшем никакого осуждения у населения. Новым премьер-министром стал Густав фон Кар.
Кара обычно изображают каким-то косным мракобесом, реакционером и вообще чуть ли не фашистом. Всё это неверно. Кар был опытным чиновником эпохи Виттельсбахов, попеременно служившим в администрации главного округа королевства – Верхней Баварии – и министерстве внутренних дел; отмену монархии он встретил как раз руководителем администрации Верхней Баварии в звании тайного советника. Большую часть своей службы он занимался культурными вопросами: «сохранял баварское культурное наследие» (то есть, курировал его создание – должность ответственная, кому попало такую важную сферу не доверяли). По своим убеждениям Кар был монархистом, весьма сочувствовавшим идее баварской независимости. Социалисты – ни красные, ни коричневые – у него симпатий не вызывали.
Правительство Кара взяло курс на создание «ячейки порядка Рейха» в границах Баварии. Поскольку главными возмутителями спокойствия были коммунисты и социалисты, рестрикции касались в первую очередь их. При этом, никаких ужасающих репрессий не было: фактически, Кар просто разогнал солдатские и рабочие советы, и так не имевшие никакой легитимности.
Действия Кара не остались незамеченным на севере: его очевидные намерения добиваться независимости Баварии (или хотя бы возвращения ей статуса, которым та обладала при кайзере, когда Рейх был федерацией немецких государств, и часть из них имела довольно высокую степень автономии) вызвали серьёзное беспокойство в Берлине. В первые годы после революции Бавария всё еще слабо подчинялась федеральному центру, но это было положение де-факто, а вот де-юре с 1919 года действовала Веймарская конституция, урезавшая федерализм и отменявшая прежние, эпохи Кайзеррейха, права Баварии.
Кар отказался распускать вооруженное ополчение (которое было, конечно, никаким не ополчением, а полноценными воинскими частями, переданными в подчинение МВД). На севере роспуск фрайкоров, как известно, вылился в Капповский путч – на юге же они действовали до 1921 года. Кроме того, Кар не стал отменять чрезвычайное положение в Баварии, дававшее дополнительные полномочия его правительству. Бочком-бочком, бывшее королевство отползало от Берлина, взяв курс на славные времена, когда оно ещё не было бывшим.
В августе 1921 года был убит политик от партии Центра Маттиас Эрцбергер, бывший министр финансов. Он имел несчастье подписать от немецкой стороны документ о Компьенском перемирии, что сделало его мишенью для националистов. После убийства Эрцбергера рейхспрезидент Фридрих Эберт издал первый Акт о защите республике, требовавший ликвидации любых «антиреспубликанских» собраний, обществ, изданий и т.п. Поскольку «антиреспубликанским», в теории, можно было признать что угодно – например, де-факто не подчиняющееся Берлину правительство Баварии – Кар проигнорировал федеральное правительство еще раз. Но тут взбунтовалась правящая в Баварии БНП, которая находилась с партией Центра в примерно тех же отношениях, что сейчас баварская ХСС и общегерманская ХДС. Убитый Эрцбергер состоял в «Центре», и поведение беспартийного Кара БНП расценила как нелояльность. Баварская партия объявила, что больше не поддерживает премьер-министра и утративший доверие собственного правительства Кар ушел в отставку.
После ухода Кара премьер-министром стал граф Хуго фон унд цу Лерхенфельд. Он был явной уступкой Мюнхена Берлину: Лерхенфельд не делал резких поползновений в сторону независимости и даже отменил чрезвычайное положение в Баварии. Но год спустя, в 1922 году в Мюнхене решили, что передышку можно считать оконченной, и Лерхенфельда попросили на выход.
(На фоне происходящего в остальной Германии читать про баварскую политику ранних двадцатых не очень интересно. Все уходят с постов добровольно. Никакого экшена, только бездушные процедуры:-)
Формальным поводом для отставки стали слухи о романе супруги Лерхенфельда (кстати, американки из Нью-Йорка) с мюнхенским скульптором Фрицем Беном. Дескать, граф-рогоносец даже женой своей управлять не может, что уж говорить о Баварии? В реальности Лерхенфельду отказали в поддержке за недостаточную твердость в переговорах с Берлином. После очередного политического убийства – в июне 1922 года застрелили Вальтера Ратенау – акт Эберта о защите республики стал государственным законом. Лерхенфельд сначала отказался вводить его в Баварии, так как тот ограничивал полномочия отдельных земель, а потом просто «приостановил» его действие на территории Баварии. Взамен была принята почти дословная копия федерального закона; однако из текста баварской версии были убраны особые полномочия Рейха, а функции созданного в Лейпциге «Государственного суда по защите республики» были переданы народным судам Баварии.
(Федеральный закон, однако, продолжил действовать в Баварии на левом берегу Рейна, где в Пфальце – баварском анклаве – были сильны социал-демократы, пытавшиеся, не смейтесь, добиться независимости Пфальца от Баварии. Такая вот матрешка из сепаратизмов)
Тем не менее, уже в августе Берлин добился от Лерхенфельда отмены особого баварского закона, по сути выводящего Баварию из-под общей юрисдикции Рейха. Уступка стоила Лерхенфельду доверия собственной партии и поста премьер-министра. Новым главой баварского правительства стал Ойген фон Книллинг.
Теперь окинем орлиным взором ситуацию в Германии и Баварии непосредственно перед «путчем».
- В январе 1923 года Франция начинает оккупацию Рура – на том основании, что Германия не выплачивает репарации.
- Германия в ответ вообще прекращает выплату репараций, а население Рура призывает к «пассивному сопротивлению» оккупантам
- Одновременно с этим, в Германии начинает раскручиваться гиперинфляция. Она началась, безусловно, не в 1923 году – но именно после оккупации Рура кривая роста улетает «туземун»
- На фоне политического и экономического кризисов – и очевидной слабости федерального центра – разгораются сепаратистские и революционные движения
Итак, благодаря действиям французов, уже полвека мечтавших избавиться от объединенной Германии под боком, Рейх, наконец, начинает разваливаться. Но в августе 1923 года рейхсканцлера Вильгельма Куно досрочно сменяет Густав Штреземан.
Прагматик Штреземан отказался от «пассивного сопротивления», согласившись выплатить французам репарации. Для Баварии это стало отличным поводом открыто взять курс на отделение от Германии; решение Штреземана было разумным в долгосрочной перспективе, но вот «здесь и сейчас» оно вызвало бурю негодования и лишь подстегнуло центробежные силы в Рейхе. Это было очевидное окно возможностей, которым Бавария намеревалась воспользоваться, пока центр слаб.
26 сентября баварский премьер-министр Книллинг задействовал параграф 64 конституции Баварии («Бамбергской конституции», принятой летом 1919-го), которая давала правительству право «в случае непосредственной опасности» принимать меры, «необходимые для обеспечения мира и порядка внутри страны или которые немедленно требуются для противодействия опасности внешнего нападения». Книллинг создал должность генерального государственного комиссара, наделенного де-факто диктаторскими полномочиями, и вручил ее Густаву Кару, на тот момент – главе администрации Верхней Баварии (эту должность он не покидал с 1917 года).
Как я уже упомянул, Кар у историков считается «ультраправым» (что это вообще означает?), реакционером и просто пособником Гитлера. Для демонстрации почти нацистской сущности баварского чиновника вспоминают начатую им осенью 1923 года депортацию евреев. Как известно, дурные вещи против евреев совершают только очень плохие люди, а уже в Германии-то и подавно. Однако в этом случае забывается важный факт: высылали восточных евреев, «остюден». Речь шла о еврейских мигрантах, прибывших из Восточной Европы преимущественно после Первой Мировой войны. Они почти ничем не напоминали евреев немецких, имевших за плечами несколько поколений городской жизни в развитом государстве и являвшихся, собственно, немцами; зачастую даже не иудействого вероисповедания. Остюден не походили на немецких евреев, как современные мигранты с Ближнего востока не походят от немецких турок, живущих в Германии уже в третьем-четвертом поколении и зачастую отличающихся от немцев только экзотичной фамилией. Тогдашние власти Баварии видели в восточных евреях чуждый и потенциально опасный элемент, отказывая им в натурализации – а затем высылая, как нелегалов. Но раз пострадали евреи, значит это антисемитизм, вопросов нет. Осуждаем антисемита Кара! И радуемся, что в наше просвещенное время у евреев есть свое государство, где никого ни в коем случае не дискриминируют по происхождению. Даже евреев! Даже из Эфиопии!
И, конечно же, евреи – как и весь остальной цивилизованный мир сейчас – выучили горький урок: нельзя отказывать этнической группе в праве на жизнь только из-за ее отказа ассимилироваться. Ведь 80% евреев, уничтоженных во время Холокоста, были теми самыми остюден; легкость, с которой их убивали, была вызвана в том числе и тем, что в глазах европейцев они являлись «отсталыми дикарями» с «мракобесными убеждениями» и нежеланием встраиваться в современное общество. Хорошо, что мир изменился, и больше нет людей, призывающих убить, скажем, ещё два миллиона человек по таким же вздорным причинам.
Рейхспрезидент Эберт в тот же день, 26 сентября, отреагировал введением чрезвычайного положения на всей территории Рейха.
(Кар в ответ заявил, что этот указ на Баварию не распространяется)
Исполнительная власть в Рейхе была передана министру обороны Отто Гесслеру; соответственно, от его имени командиру Седьмого военного округа (расположенного на территории Баварии) Отто фон Лоссову предписывалось навести конституционный порядок на вверенном участке. Но Лоссов отказался выполнять указы из Берлина, заявив, что будет подчиняться Мюнхену – то есть Кару.
(Чтобы обеспечить хотя бы видимую легальность своих действий, Лоссов сослался на документ, согласно которому командир округа обязан содействовать баварскому правительству в случае чрезвычайного положения. Раз в Баварии объявлено чрезвычайное положение, Лоссов будет помогать Кару. А Эберту не будет, потому что чрезвычайное положение в Рейхе на Баварию не распространяется – и на это тоже есть отдельный документ:-)
Лоссов последовательно отказывался выполнять приказы из Берлина – включая закрытие редакции «Фолькишер Беобахтер», писавшей гадости про Штреземана. 19 октября командующий сухопутными силами рейхсвера Ганс фон Сект освободил мятежного Лоссова от должности. Но Лоссов, разумеется, никуда не ушел: на следующий день правительство Баварии объявило, что теперь Лоссов является командующим «баварской частью армии Рейха», а его войска (7-я дивизия рейхсвера) были приведены к присяге баварским властям. Фактически, с этого момента началась открытая сецессия Баварии.
С конца октября Баварией управлял триумвират из комиссара Кара, генерала Лоссова и начальника баварской полиции Ганса фон Зайсcера. Имея диктаторские полномочия и полный контроль над силовыми ведомствами, Кар, очевидным образом, имел возможность дать Баварии покинуть ослабший Рейх. Тем не менее, как известно, «что-то пошло не так».
Ну, вы сами знаете, «что». Я вам тут взялся про «Хитлер-Людендорф-Путч» рассказывать, а где Гитлер-то? Гитлер где?
В октябре 1923 года Гитлер являлся лидером мелкой региональной партии; однако партии шумной и очень амбициозной. НСДАП не была представлена в правительстве (хоть каком-то), но имела симпатизантов на важных постах в полиции Мюнхена (конкретно – начальника городской полиции Эрнста Пёнера и шефа политического сыска Вильгельма Фрика; следует, впрочем, отметить, что ни тот, ни другой членами НСДАП на тот момент не были) и умеренную поддержку среди части младших офицеров мюнхенского военного училища.
Силы Баварии были ограничены упомянутой Седьмой дивизией и собранной из остатков доверсальской армии полицией, чья численность и вооружение примерно соответствовали еще одной дивизии: там имелась и артиллерия, и бронетехника и даже несколько самолетов. Однако твердой уверенности, что этого хватит, если Берлин всё же решит подавить мятеж рейхсвером, не было. В Гитлере триумвират Кара-Лоссова-Зайссера видел удобного союзника, который:
- умело консолидировал т.н. «правую» оппозицию Берлину: Гитлера поддерживали как отдельные руководители фрайкоров (что позволило создать «Кампфбунд» – союз националистических боевых организаций), так и, например, герой Восточного фронта Эрих Людендорф, чье присутствие здорово повышало статус всех сопричастных, легимитизируя их в глазах общественности, как «соратников прославленного генерала». Сам Людендорф, разумеется, согласился войти в дело не из-за высоких соображений, а потому что тоже видел в Гитлере удобный инструмент для достижения своих целей.
- имел армию, которую можно было использовать в случае конфликта. Численность всех СА тогда составляла около 15 000 человек – правда, размазанных по всей Германии; в Мюнхене их было около тысячи
- был проводником популистских взглядов, выгодных баварским властям
Конечно, я знаю, о чем вы подумали: «Но ведь это же Гитлер! Гитлер! Как можно вести дела с Гитлером? С ним сотрудничали только нацисты!». Напоминаю: сейчас 1923 год. Таких Гитлеров в Германии – вагон и маленькая тележка; реваншизм, антисемитизм, рессентимент, поиски виноватых в экономическом кризисе и мечты вернуть утраченную империю являются мейнстримом. А Гитлер, на секундочку, еще даже «Майн Кампф» не написал, чтобы можно было говорить: «Вы посмотрите на его политическую программу: он же хочет начать войну и всех убить!». НСДАП до 1925 года и после – это весьма разные партии; в 1923 году там еще не было никакой платформы, кроме противоречащих друг другу «25 кретинских пунктов» «наказать евреев и ноябрьских предателей, сделать Германию снова великой, выдать каждому немцу по кружке пива и сосиске». Кар рассудил, что даже мелкий скот дает навоз и решил использовать беспокойного «австрийца» для собственных нужд. Гитлер вел дела с Каром исходя из тех же соображений: ему требовалась поддержка наверху, и ничего, выше Мюнхена, в его распоряжении не было.
Проблема заключалась в том, что нужды Кара и Гитлера сильно различались. Историки обычно рассказывают про наполеоновские планы триумвирата дойти Берлина и превратить весь Рейх в «ячейку порядка» по баварскому образцу. Как они себе это представляют, и что бы это дало Баварии, обычно не объясняется. На мой скромный взгляд, ни Кар, ни Лоссов, ни Зайссер подобной гигантоманией не страдали. Их программой-максимум была независимость Баварии, при этом не исключались и варианты поскромнее: например, восстановление полунезависимого статуса бывшего королевства со старыми привилегиями, вроде собственной армии, контроля над почтой и железными дорогами, а также сохранением дохода от налогов на пиво. О «марше на Берлин» мечтал Гитлер, который бы с удовольствием повторил прошлогодний успех Муссолини – на баварском-то горбу. Из тех же соображений Гитлера поддерживал Людендорф, пруссак и протестант, который, никогда бы не согласился на независимость Баварии – но был бы очень рад за ее счет построить политическую карьеру.
Нетрудно заметить, что разные намерения подразумевали различные же методы. Триумвирату Кара-Лоссова-Зайссера нужно было просто сидеть на месте, фиксируя статус-кво, где Бавария не подчинялась Берлину или подчинялась в ограниченной мере. Эберт и Штреземан могли им помешать только проведя силовую операцию, то есть фактически начав гражданскую войну в ослабленном Рейхе (против чего возражал фон Сект: «Рейхсвер не стреляет в рейхсвер»). И мятежная Бавария была не единственной проблемой: в Саксонии и Тюрингии натурально готовились к коммунистическому восстанию («Немецкий Октябрь»), а в Баварском Пфальце и на Рейне, как вы помните, голову поднимали собственные сепаратисты. Поэтому Кар, «мастер бездействия», спокойно ждал момента, чтобы поставить Берлин в известность об изменении формата отношений.
Гитлера же независимая Бавария не интересовала. Более того, она ему мешала, потому что тогда он и построенная им партийная инфраструктура оказывались запертыми в границах нового государства. И очевидно, что после обретения независимости (или широкой автономии) Гитлер переставал быть для Баварии полезным. Кар бы смахнул его с доски, как советы рабочих и солдат до этого. Понимая это, Гитлер непрерывно торопил триумвират, требуя срочно маршировать на Берлин и соблазняя федеральными должностями, которые их ждут после этого. В октябре он несколько выступал с призывами к восстанию против Берлина, чтобы тем самым поторопить Кара: дескать, люди рвутся в бой, не могу их удержать, давайте уже пойдем свергать Штреземана! Кар на провокации не поддавался: наступил уже ноябрь, а он все еще продолжал выжидать.
Поэтому Гитлер принял решение «угнать Баварию» у триумвирата. И, если нужно, разбить ее об Рейх – но отправить войска на Берлин и захватить власть на федеральном уровне. Выше я писал, что Бавария при Каре позиционировала себя как «ячейка порядка» в Рейхе? По-немецки это звучит, как Ordnungszelle (des Reiches). Zelle это ещё и «клетка» – в биологическом смысле. Ну, вот в этой клетке завёлся вирус. Как вирусы поступают с клетками, вы должны помнить из школьного курса биологии.
События самого путча я перескажу максимально кратко – они и без того хорошо известны. Если вам интересны именно детали, рекомендую старую книгу Джона Дорнберга «Мюнхен 1923». Там происходившее расписано очень живо и буквально поминутно (что, правда, создает твердое ощущение, будто читаешь беллетристику).
Вечером 8 ноября триумвират должен был появиться в пивном зале «Бюргербройкеллер», где Кар собирался прочитать некую речь (по одной из версий – официально дистанцироваться от планов Гитлера идти на Берлин). Гитлер мобилизовал штурмовиков, окружил зал, и под дулом пистолета потребовал от триумвирата кооперации. Rush B(erlin), вотпрямщас. Баварский кабинет и правительство Рейха Гитлер объявил низложенными, назначив новым премьер-министром Баварии шефа городской полиции Пёнера. Триумвирату были предложены посты в новом правительстве Рейха: Лоссову – министра обороны, Зайссеру – министра полиции (тот потом крутил пальцем у виска: «Но такого поста не существует!»), а Кара Гитлер хотел сделать «регентом» Баварии, намекая на готовность восстановить монархию.
(Монархист Кар, кстати, категорически отказался называться регентом, заявив, что подобные назначения может делать только действующий глава дома Виттельсбахов принц Рупрехт – сын к тому времени покойного Людвига III)
Поскольку перед ними были нервные и хорошо вооруженные люди, триумвират для вида согласился на условия Гитлера и даже подтвердил их публично перед толпой, собравшейся в «Бюргербройкеллере». Однако как только троице удалось покинуть пивной зал (их, вроде как, под честное слово отпустил Людендорф, который прибыл позже и попросту не знал, что Гитлер выбил согласие у триумвирата под угрозой оружия), они немедленно связались с верными войсками, приказав им войти в Мюнхен.
Сами путчисты действовали очень неуклюже. «Это был будто второй Капповский путч, только ещё более некомпетентный», заметил Зайссер. Захватив правительство, имея в своем распоряжении целую ночь и численный перевес (почти 3 000 человек: штурмовики, фрайкоровцы из «Оберланда» и кадеты военного училища против от силы тысячи дезорганизованных полицейских), они не захватили ни узлы связи, ни вокзалы, ни казармы полиции и рейхсвера. Несколько сотен фрайкоровцев-путчистов просидели всю ночь в тренировочном зале при штабе 19-го пехотного полка – они пытались вывезти оружие с армейского склада, но дежурный офицер заподозрил неладное и заманил в зал, а потом запер. Связи у путчистов почти не было – триумвират начал перехватывать их посыльных. Пёнер и Фрик были арестованы. К утру люди Гитлера по-прежнему удерживали лишь «Бюргербройкеллер» и бывшее здание военного министерства, где располагался штаб Седьмой дивизии; причем телефонный коммутатор не контролировался путчистами почти два часа – этого времени верному офицеру хватило, чтобы предупредить войска за городом и сохранить контроль Лоссова над ними. Путчисты сумели лишь ограбить пару банков, да арестовать городскую администрацию, заседавшую в ратуше на Мариенплац. Гитлер понял, что путч провалился, но вместо того, чтобы отступить в Розенхайм, как советовал Геринг, решил пройти по городу маршем, чтобы попытаться завоевать поддержку населения и начать народное восстание.
Колонна из «Бюргербройкеллера», расположенного на правом берегу Изара, прошла через Старый город, миновала Мариенплац и направилась на север к зданию военного министерства, которое заняли люди Рема. Никакого народного восстания, конечно, не случилось, а на подходе к военному министерству, на площади Одеонсплац, их путь преградила полиция. За несколько минут путчисты были разогнаны огнём на поражение. Гитлера ранило в плечо, соратники затолкали его в машину и вывезли из города.
Схема движения путчистов утром 9 ноября. Сейчас это формат неспешной получасовой прогулки по альтштадту.
«2» – здание военного министерства, захваченное Рёмом
«3» – Фельдхернхалле на Одеонсплац, где путчистов разогнали огнём
Он добрался до Уффинга-на-Штаффельзе и спрятался в доме Эрнста Ганфштенгля. Сам Ганфштенгль, бывший одним из организаторов путча, бежал в Зальцбург; в Уффинге остались его жена и сын. Два дня спустя Гитлера арестовала выездная полицейская бригада, прибывшая из соседнего Вайльхайма. Считается, что сцена ареста выглядела максимально трагикомически: пока в дверь стучали полицейские, Гитлер, путаясь в пижаме и халате гиганта Ганфштенгля, размахивал револьвером и кричал, что сейчас застрелится. Жена Ганфштенгля выбила у него оружие и впустила полицейских. Нарядом руководил Рудольф Беллевилль, который, оказывается, лично знал Гитлера еще с 1920 года, а во время войны служил стрелком на самолете Гесса.
В сериалах тут обычно начинает играть пронзительная музыка, а затем поверх титров запускают трейлер следующего сезона :-)
Вышеописанное, кстати, как раз иллюстрирует ту самую проблему гитлероцентризма при изучении путча: повествование всегда фокусируется на лидере НСДАП. Это и проще, и интереснее публике, так как соответствует устоявшемуся формату истории с главным героем. И завершается любой рассказ о путче всегда так: Гитлера судили, посадили в Ландсбергскую тюрьму, он там написал «Майн Кампф» и решил впредь добиваться власти легальным путем, а через девять месяцев его досрочно выпустили. Вообще-то собирались депортировать в Австрию – как лицо без немецкого гражданства – но из-за яростного сопротивления Вены не получилось.
(Показательно, что после прихода к власти Гитлер с удовольствием отыгрался на Каре, как центральной фигуре триумвирата – хотя путч был подавлен в первую очередь Зайссером и Лоссовым. Если Лоссова не тронули вообще, а Зайссер отделался коротким заключением в Дахау в 1933-м, то Кара просто убили через год во время «Ночи длинных ножей».
Троп «я не злопамятный, я запишу» был отыгран до конца. Вместе с Зайссером, к слову, в Дахау отправили барона Микаэля фон Година, молодого лейтенанта, чей полицейский отряд разогнал колонну Гитлера перед Фельдхернхалле. Годин отсидел там почти год, и выбрался лишь благодаря хорошим связам – за него похлопотал рейхсштатгальтер Баварии Франц Ксавер фон Эпп, посоветовавший тому покинуть страну сразу после освобождения, «не разуваясь»)
Но вообще-то история путча на этом не заканчивается. Взбрык Гитлера лишь эпизод в противостоянии Мюнхена и Берлина, сначала раздутый нацистской пропагандой, а потом выброшенный в масс-культуру через поствоенные исторические катехизисы. А что было дальше с триумвиратом? С попытками Баварии вернуть независимость или хотя бы старые права?
А вот что. Внеплановый разгон сторонников Гитлера (называть их нацистами некорректно, потому что, как я говорил, на Гитлере в тот момент замыкалось множество сил, объединенных неприязнью к политике Штреземана, французской оккупации Рура и красным социалистам) вызвал волну недовольства в Баварии. Кар моментально утратил всякую популярность, поскольку:
1. Он публично «поддержал» позицию Гитлера о необходимости открытой борьбы с правительством Штреземана. Тот незначительный факт, что сделано это было под дулом пистолета, никого не волновал. «Кар же обещал! Слово давал!»
2. А затем, «совершенно немотивированно», взял и «предал « народного героя, борца за всё хорошее против всего плохого, Для тех, кто уже тогда не испытывал к Гитлеру симпатий, был второй пострадавший от «предательства» Кара – герой войны генерал Людендорф. Человек проливал за фатерлянд кровь, а в него прямо в центре Мюнхена стреляли. А потом арестовали и поволокли на судилище. Легенда про удар ножом в спину оказалась самосбывающимся пророчеством;-)
3. Поскольку Кар выступил против Гитлера, который выступил против Штреземана, общественное мнение записало баварские власти в союзники берлинских «национал-предателей».
(Такова ирония: профранцузское правительство Кара записали в союзники «профранцузского» правительства Штреземана:-)
Кроме того, Кар лишился поддержки многих консервативных сил. Идея «ячейки порядка» заключалась в борьбе с коммунистами и, применив армию против Гитлера, Кар с их точки зрения нарушил правила.
Одновременно с внезапным ослаблением Баварии, позиции самого Рейха здорово укрепились. «Немецкий октябрь» в Саксонии и Тюрингии так и не состоялся, проблема гиперинфляции была решена буквально щелчком пальцев в том же ноябре введением рентной марки, рейнский сепаратизм тоже удалось усмирить. Даже в таких условиях Бавария могла бы вести уверенный торг с Берлин, но поскольку Кар лишился поддержки внутри земли, время теперь было не на его стороне. Мюнхену пришлось заключать мир с Берлином, и как можно скорее.
(Штреземан еще до конца ноября ушел в отставку, разругавшись с СДПГ, но на позициях Рейха его отставка не сказалась)
Этот негласный мирный договор известен как «Хомбургское соглашение». Формально, конфликт Рейха и Баварии был сведен к недоразумению с Лоссовым: Берлин его освободил от должности на основании федеральных законов; Мюнхен же оставил его на основании законов баварских. Дескать, вот из-за этого досадного непонимания всё и заверте… По итогу, власти Рейха согласились дать Баварии уступки в сфере армейского контроля:
1) В будущем при увольнении командующего округом следует консультироваться с правительством Баварии и, по возможности, учитывать его обоснованные пожелания;2) При использовании баварских войск за пределами Баварии надлежит как можно раньше проводить консультации с баварским правительством, а также максимально учитывать баварские интересы, особенно в отношении внутренней безопасности земли;3) Во избежание сомнений, формула присяги всех сил оборонительных сил в будущем будет сформулирована следующим образом:
«Я присягаю на верность конституции Германского Рейха и своего родного государства, и, как храбрый солдат, клянусь всегда защищать своё отечество и его законные институты и повиноваться рейхспрезиденту и своим начальникам».
(В прежней формуле «родное государство» – то есть, не Германия, а Бавария, Саксония, Гессен и т.п. – не упоминалось; солдаты присягали «почти по Хабермасу» только конституции и рейхспрезиденту; а вместо расплывчатого слова «отечество» использовался вполне конкретный «Германский Рейх». С учетом октябрьских событий в Баварии, подобная формула лишь запутывала ситуацию, потому что теперь было совершенно непонятно, кого же должен слушать и защищать военный: Рейх или отдельную землю)
Однако ничего свыше этого документа Бавария не выиграла – даже о возврате к исключительным правам эпохи кайзеррейха речи не было. Кар и Лоссов ушли в отставку, явный сепаратизм в Баварии затих до конца сороковых.
Если бы не Гитлер, триумвират мог бы общаться с Берлином с куда более сильных позиций и имел бы куда больше опций в запасе. Поэтому говорить о провали путча не вполне корректно: да, Гитлер не смог захватить власть даже в отдельно взятом Мюнхене (то есть, выступил слабее, чем БСР) – но сам факт его выступления поставил Баварии подножку. Путч Гитлера выполнил свою задачу в ту минуту, когда триумвират принял решение о его подавлении.
Поскольку тут канал ещё и про спекуляции и конспирологию, то все мы без труда можем начертить элементарную схему: профранцузкие баварские элиты на фоне ввода французских же войск в Рур и вызванного этим кризиса начинают процесс по отделению Баварии от Рейха. Потому что французы, дважды за последние полвека воевавшие с объединенной Германией, знают, что никакой Германии рядом с ними быть не должно. L'Allemagne, как говорится, c'est Rien. Но есть еще и англичане, которым сильная Германия, конечно, нужна – чтобы не допускать французской гегемонии на континенте. Я как-то говорил, что Баварию ассоциируют с нацизмом лишь потому, что Гитлер имел несчастье переехать из Австрии именно в Мюнхен; отправься он в какой-нибудь Кассель и все бы говорили про Гессен, как колыбель нацизма. Но отчего именно Мюнхен? А потому, что это столица второго государства Рейха, известного своими партикуляристскими наклонностями; и первоочередной задачей нацистов было их подавление. Именно поэтому англофил Гитлер, окруженный вереницей так или иначе связанных с Англией людей, действовал не в Берлине – хотя для политической карьеры это было бы логичнее. Как бы он из столицы Рейха мешал баварскому сепаратизму? Более того, как только баварская проблема была решена, Гитлер тут же потерял интерес к Баварии и озаботился выходом на федеральный уровень (и получением гражданства).
В завершение (душнить – так душнить!) поговорим о такой теме, как участие Виттельсбахов в происходившем.
Хотя ликвидация монархии в Германии началась именно с Баварии (Людвиг III был низложен 7 ноября 1918 года, за два дня до Вильгельма II), баварское население и элиты продолжали быть настроены монархически. Хотя Кар и отнекивался, но де-факто он выполнял роль регента при отсутствующем короле; тем более после получения диктаторских полномочий. Курс Кара и триумвирата потенциально вел к восстановлению монархии и пользовался поддержкой сначала Людвига III, а затем его сына Рупрехта.
Насколько реальной была возможность вернуть монархию, остается только спекулировать. Для этого требовалось разрешение не Берлина, а союзников; в первую очередь – Франции. И известно, что в Мюнхене обсуждались разные варианты будущего. Например, имелся вполне серьезный проект превращения Баварии во французский протекторат. Pourquoi pas?
Никакой практической нужды поддерживать Гитлера у Виттельсбахов не было. Ну так они и не поддерживали. Гитлер бы не сделал ничего такого, чего не добился бы триумвират; тем более, что Гитлер монархистом никогда не был – он всегда позиционировал себя, как простой человек из народа, не признающий сословий – и в его путаной программе образца 1923 года о необходимости восстановить монархию не говорилось не слова. Но в то же время, Гитлер, демагог и популист, он, пытаясь склонить Кара на свою сторону, обещал тому всё, что угодно. Хоть Рупрехта – короля Баварии, хоть Рупрехта – нового кайзера Германии.
Известно, что 9 ноября 1923 года, во второй день путча, Гитлер вроде как отправил своего эмиссара в Берхтесгаден, где в тот момент жил принц Рупрехт, чтобы добиться поддержки Виттельсбахов; в этом случае, по замыслу Гитлера, монархист Кар гарантированно бы встал на его сторону.
Этим эмиссаром стал Макс Нойнцерт, очень интересный человек. Судя по его биографии, Нойнцерт был агентом Рупрехта в НСДАП, снабжавшим его информацией и выполнявшим разные поручения. Очень разные: вплоть до убийств, насколько можно судить. В 1923 году Нойнцерт стал одним из руководителей разведки «Кампфбунда», то есть, человеком, знающим о происходящем всё. В ночь путча он был одним из связных, которого, несмотря на его активные передвижения по городу, отчего-то не арестовали, как многих прочих курьеров Гитлера. Чем он на самом деле занимался в ходе путча, известно лишь с его слов; например, Нойнцерт на полном серьезе рассказывал, что большую часть времени провел, мотаясь туда-сюда по городу, чтобы переодеться (три раза за ночь, ну да :-)
Его связи с Рупрехтом секретом не были, поэтому, вроде бы, Гитлер и отправил его в Берхтесгаден – но вообще-то не исключено, что поездка была личной инициативой Нойнцерта. По неведомой причине Нойнцерт отправился туда на поезде, а не на автомобиле, поэтому он прибыл к Рупрехту, когда путч уже закончился. Впрочем, Рупрехт происходящим заинтересовался слабо и никаких договоров с Гитлером заключать не стал.
(В начале тридцатых Нойнцерт получил указание сворачивать лавочку и порвал с нацистами, после чего уехал в Австрию, а после ее аншлюса – в Швейцарию. Во время Второй мировой он ездил союзникам по мозгам, предлагая создать альтернативное немецкое правительство с Руппрехтом во главе, а после победы – восстановить в Германии монархию. Корона должна была достаться Виттельсбахам, ясное дело:-) Затем он проталкивал идею объединить Баварию и Австрию в одно южнонемецкое государство для противостояния Северной Германии, а уже после окончания войны писал письма в Лондон и Вашингтон, доказывая необходимость в независимой Баварии – и чтобы обязательно монархии, с Виттельсбахом на троне!
Но, несмотря на некую экцентричность идей – хотя вот лично я ничего неприемлемого в его проектах не вижу :-) – Нойнцерт остался нужным. После 1945 года он вновь начал выполнять поручения уже для нового баварского правительства. Например, во время Берлинского кризиса в 1948 году его отправили эмиссаром в Испанию, чтобы договориться о размещении там баварского правительства в изгнании и перевозке ценностей из Мюнхена, если Советы перейдут в наступление и оккупируют Баварию. И это, кстати, не какая-то паранойя баварской администрации – она на тот момент контролировалась американцами, поэтому очевидно, что переговоры велись с их ведома и санкции. Американцы, как я уже писал, не планировали оставаться в Европе, а уже тем более сражаться за нее с британским големом. До самого конца сороковых все стратегии США в случае полномасштабного конфликта с СССР предусматривали уход из Европы, как минимум – из Центральной)
В качестве совсем уж эпилога замечу, что хотя французы пытались оторвать Баварию от Германии не из благородных побуждений, в их действиях была железная логика, которая хорошо видна с вершины нашего послезнания. Чтобы началась Вторая мировая, Германии пришлось вернуть Саар, скормить Австрию и Чехословакию, а потом еще сдать Польшу. Даже в 1938 году Германия была еще слишком слабой, чтобы в одиночку воевать со всей Европой. Отвинченная от нее в двадцатые года Бавария ослабляла бы Германию еще сильнее, одновременно увеличивая число ступенек-аннексий, которые бы той пришлось миновать для начала настоящей войны.
Так что не стоит судить французов строго за недостаточное старание в 1940 году: они честно пытались решить проблему еще в двадцатых. Но не вышло: homo proponit, sed Londinium disponit. Да и не могло выйти. С таким-то оппонентом.
Вот все знают, что французский фельдмаршал Фош на подписании Версальского мира сказал: «Это не мир, а перемирие на двадцать лет». А он такого не говорил. Эту фразу Фошу приписал Черчилль в своих трудах об истории Второй мировой :-) Осознайте уровень островного цинизма и заодно прикиньте шансы французов, взявшихся обыграть вот этих.