Запись 4

— Альмут, в детстве кем вы мечтали быть?

— Я, как и все девочки, смотрела на популярных певиц шлягера по телевизору. Потом перед зеркалом их изображала, думала, что вырасту и тоже буду так хорошо выглядеть с микрофоном на сцене.

— И как потом к этой мечте шли?

— Как пришла к профессии, которой сейчас занимаюсь?

— Ну вот вы хотели петь на сцене, как к этому шли?

— Потом я поняла, что петь шлягеры − это не совсем для меня. Однако мне постепенно понравилось ощущение быть на людях, исполнять что-то на публику. И вот как-то так пришла к тому, чем стала заниматься. Петь популярные песни я решила предоставить профессионалом, пусть лучше они их поют.

— А как случилось так, что вы служите Штутгартской Опере?

— В школе я начала петь в детском хоре. Я пела в хоре много лет и познакомилась с жизнью на сцене, за сценой. Это всё в опере происходило − детский хор был в опере. Они набирают из школьников хоры, и вот я в этом хоре принимала участие. Я пела в хоре и видела, что происходит за кулисами. Мне даже доставались роли статистов, например, изображать народ или стоять в массовке.

— А тогда в детстве казалось, кто главный в опере?

— Люди на сцене, певцы, потому что они стоят перед публикой и вызывают резонанс. Дирижёр тоже казался мне главным, режиссёр...

— Сколько работаете уже менеджером сцены?

— Где-то двадцать два года я в этой профессии. А до этого я здесь училась. То есть я постоянно находилась в театре, получала маленькие роли и задания. А потом меня спросили, не хочу ли я стать менеджером.

— А сейчас после двадцати двух лет работы в опере ответ поменялся на вопрос «кто главный в опере»?

— У меня возникает ответный вопрос: это в художественном плане главный, или по руководству, по менеджменту главный?

— Для вас кто главный? Для того, что вы делаете в театре?

— Главное лицо, для кого мы выполняем нашу деятельность − это режиссер. Мы должны для режиссера всё предоставить. Конечно, это всё в содружестве с певцами, они тоже для меня важны. С музыкой мы, конечно, тоже связаны, но не настолько. Мы отвечаем за сцену.

— А где учат быть менеджером сцены?

— У нас в Германии не так много образовательных мест для этого. Я училась непосредственно на практике, когда я находилась на сцене − смотрела на то, что делают коллеги, тренировалась, входила в курс дела. Наша профессия − это профессия постоянной практики. В Англии, кажется, есть специальные предметы для обучения.

— А после школы вы какое-либо образование получали ещё? Есть ли диплом, в котором записана профессия?

— Я изучала театроведение, музыковедение и лингвистику в университете в Мюнхене и одновременно работала здесь. И там не закончила, оборвала обучение, потому что получила здесь предложение по работе. С учебы сразу сюда, не закончила учебу.

— А если бы закончила? Как сложилось бы ваша карьера?

— Понятное дело, закончить всегда лучше, но людей в опере я уже знала, были контакты, соответственно был лёгкий такой вход в работу. Может быть, были бы лучшие шансы, если бы я получила диплом, потом начала ходить везде на собеседования, но я так хотела и я довольна тем, как всё для меня сложилось.

— У меня в дипломе о высшем образовании написано: методист по воспитательной работе, а я сижу и разговариваю с вами.

— Такое часто бывает, и всё равно иметь диплом о высшем образовании хорошо. Здесь меня люди про диплом не спрашивали, потому что здесь меня уже знали, видели мою работу, поэтому, зная меня, они уже конкретно хотели, чтобы я у них работала. Мне и не хотелось другую карьеру. Как-то всё вот так выкладывалось, как мне подходит.

— Альмут, а что самое главное как менеджер сцены делаете вы? Что от вас зависит в театре?

— Вообще всё, что происходит на репетициях, на сцене. То есть я слежу, чтобы на сцене всё было скоординировано. Мы показываем момент старта, когда начинается действо, и на все выходы людей мы тоже даём знак, мы зовём людей, чтобы они вышли на сцену. То есть они не ждут своего выхода, сидят где-то у себя, а мы их приглашаем, вызываем, когда наступает их время выступления. Мы также подаём знак техникам, когда нужно перестроить сцену и если нужно поднять занавес, или, если кто-то должен делать фейерверк или что-то еще, мы тоже даём знак. То есть мы контактное бюро для всех происходящих на сцене актов. А во время репетиций режиссёр и дирижёр сидят в зале, они нам говорят, пожалуйста, сделайте вот это, можете ли вы вот так, чтобы это было на сцене всё в таком виде, а мы идём и всё это организуем. С артистами, с техниками − со всем, что требуется для решения задачи, мы реализуем.

— Может быть, есть какой-нибудь образ, сопоставимый с этой работой? Несколько может быть даже. С какой профессией, с какой деятельностью?

— Может быть, что-то близкое с кукольным театром? Кукловод, который эти нити в руках держит и благодаря которому начинается движение.

— У меня три образа родилось, и один из них вы назвали. То есть мы не те люди, которые говорят «сделай вот так», потому что режиссер нам говорит, а мы уже исполняем так, как мы думаем увидел режиссёр. Мы такое контактное место между режиссёром и самим действием. А еще, может быть, наша задача такая: когда люди волнуются перед выступлением, мы излучаем спокойствие и подзаряжаем их, чтобы стресс немножко заглушить.

— Альмут, а возникало ли и возникает ли желание, когда артисты все выходят для поклонов и аплодисментов на сцену уже по завершению, тоже оказаться там рядом, тоже поклониться залу?

— Нет, это уже другая профессия. Актеру должны всю акцию на сцене выдержать до конца, а мне приятно работать в тылу в спокойствии.

— Когда они на сцене получают много цветов, надо за кулисами забрать у них, чтобы они пошли за следующими! И всё-таки там за кулисами вы слышите аплодисменты? Принимаете их?

— Если представление хорошо получилось, если всё было слажено, то да. Потому что мы знаем, как это важно для актёров, чтобы всё так сложилось как пазл, чтобы наша работа была качественной. Если коллеги довольны, значит, всё хорошо было сделано. Мне совсем не обязательно купаться в овациях.

— Я про Штутгарт много чего не знаю, но я точно знаю, что в Штутгартской Опере работают представители ста двадцати четырёх национальностей. И, если я правильно понимаю, то вы как менеджер сцены как никто другой соприкасаетесь со всеми? Не только с теми, кто на сцене, но и с другими.

— Да, со многими имею дело. Я контактирую почти со всеми отделениями оперы.

— Вот скажите, есть ли какие-то различия в работе с людьми разных национальностей?

— Наверное, есть, конечно. Но чем дольше люди работают, всё это начинает перемешиваться и как-то выравниваться в работе. Все люди открытые и пробуют что-то делать. И вообще мне кажется, что художникам, деятелям искусства вообще без разницы, какой они национальности. Они все мазаны одним миром. Все люди искусства вне национальности, или они собой представляют, несмотря на то, откуда они приехали, единую национальность − артисты. Но вообще для себя делаешь вывод так: например, к нам приезжают актеры из России, у них есть общие черты, значит, ага, это что-то типично русское.

— Например?

— Наши русские певцы мужчины как правило такие большие, сильные, как медведи, поют мощно, у них очень глубокие голоса. И если говорить о личности, то тоже ощущение, что русские могучие, большие. Итальянцы, например, более экзальтированные, более подвижные.

— Вне театра, в такой бытованой, повседневной жизни есть проблема в том, что много национальностей живёт в Штутгарте, в Германии?

— Конечно, это есть в городской жизни. Об этом пишут в газетах, слышишь, как об этом люди разговаривают. Это не всегда всё гладко происходит. Я-то постоянно контактирую с разными людьми, уже привыкла. А кто впервые с этим сталкивается, кто впервые приезжает, для них это мощная встряска. Нужно оглядеться сначала. Если в театре люди собираются с общим делом, они работают на общую цель, то в городе все настолько разные, что может происходить столкновение интересов. Поэтому не так всё просто. У нас в театре проще в этом плане.

— Альмут, чего в закулисной жизни, что происходит за кулисами, не знают те, кто выходит на сцену как артисты?

— Это зависит от людей. Некоторые интересуются и знают больше, а некоторые даже не знают, что там в итоге происходит, никаких подробностей. В моей работе имеется в виду или вообще?

— Ну да. Есть ли какие-то секреты?

— Секретов как таковых нет, но, например, многие воспринимают эту работу как данность, мол всё происходит само собой. На самом деле это зачастую большой стресс, много стрессовых ситуаций. Чтобы всё работало как часы, нужно много всего подготовить, внимательно слушать, чтобы в подходящий момент всё сработало. Есть люди, которые интересуются тем, что мы делаем, это хорошо. А есть такие, кто пятнадцать лет с нами работают и понятия не имеют, зачем мы здесь ходим, что мы здесь делаем.

— У вас среди артистов есть любимчики?

— Любимчики всегда есть. Бывают симпатичны просто по-человечески, потому что люди с тобой на одной волне, они уважают тебя и ведут себя ответственно, видят в тебе личность. Для меня это интересный вызов, если люди сложные и к ним нужно найти подход. Это, можно сказать, такой кураж.

— То есть вопрос любимчиков не в статусе, не в звёздности, а в человеческом плане?

— Для меня важно и то и другое. Конечно, голоса могут быть, которые ложатся на сердце. И в то же время важны взаимоотношения на работе, есть те, с кем приятно работать. И это не обязательно одни и те же люди. Может быть, человек прекрасно поёт и голос у него чудесный, но он не обязательно человек моей волны, с которым я бы хотела общаться в жизни.

— А расскажите о себе вне театра? Вот Альмут вне театра? Вот мы как будто смотрим немое кино и что мы видим про Альмут вне театра?

— Много дороги, много всяких дел, много спорта на природе, на свежем воздухе, активный образ жизни, танцевать танго.

— А кто в это время рядом? Не с Денисом ли танцуете танго?

— С Денисом еще не танцевала танго, нет. Я, конечно, знаю, что некоторые танцоры в опере тоже могут танцевать танго, но я танцую с другими танцорами. Но тем не менее с удивлением открываю, что там и вот там есть тоже человек, который танго танцует, как я.

— А вот вне театра кто в основном рядом с вами?

— У меня есть друзья, с которыми я вместе играю в теннис. Мой друг, с которым мы вместе, он живёт немножко далеко, на Болденском озере, но в то же время это хорошо. Когда едешь, голова немножко проветривается. И когда не так часто видишься, создаётся воздух для отдыха. Друзья моего детства, многолетняя дружба тоже со мной рядом есть.

— Что с ними делаете, о чем говорите, когда с друзьями из детства собираетесь?

— Да обо всём. Каких-то специальных тем нет. Конечно, мы говорим об общих знакомых, что там с кем происходит, кто куда путешествовал. Опять же мы много спортом занимаемся. Люблю футбол и теннис, как Катриона, мы такие же активные в этом плане. Любим вместе смотреть спортивные состязания, обсуждать спортивные события. Понятно дело, что еще обсуждаем, у кого что в профессии происходит. Мне кажется, что чем больше тем, тем лучше.

— А когда Штутгартская Опера на гастроли ездит, вы же тоже с ними там на другой сцене тоже обеспечиваете?

— У нас давно, конечно, не было гастролей. Но когда были, я ездила.

— А в России были?

— Нет, еще нет, к сожалению. Я тогда еще не была менеджером сцены.

— А не на гастролях в России не была?

— Пока еще нет.

— А что думаете о России?

— У нас есть в опере люди, которые с Россией как-то связаны. Говорят, что в России много красивых старинных зданий, что это огромная страна представляется мне и что всегда холодно. Коллеги, кто ездили в Россию, рассказывали про эту страну, было очень интересно послушать. Русские оперы у нас есть, я пытаюсь читать кириллицу, но это очень сложно. У меня представляются русские люди спокойными, не дёрганными. Мне кажется, они какие-то более уравновешенные. Нет, конечно, поговорить они тоже любят, не то чтобы они сидят все такие основательные. Еще я слышала, что они очень гостеприимные. У нас люди разные, но не такие гостеприимные, как русские.

— Альмут, сколько вам лет?

— Пятьдесят пять.

— Мне тоже.

— Вам правда пятьдесят пять? Я буду почетным пенсионером.

— И нужно уходить на пенсию, или можно?

— Не знаю, мне пришло уведомление, что нужно оформлять. У меня к этому спокойное отношение, потому что я понимаю, что обеспечивать меня будет не пенсия, а я сама.

— Здесь тоже пенсия все уменьшается и уменьшается.

— Вы продолжаете мечтать в свои пятьдесят пять? И если есть мечты, можно ли ими поделиться.

— Я вот не думаю, что я хочу вот так и вот так − не такие у меня мечты. Я мечтаю о профессиональных вещах. То есть я хочу что-то делать, но не постоянно одно и то же. Хочу, чтобы были изменения. Не думаю, что будет карьерный взлёт. Мне нравится, как всё есть сейчас. Это моя прекрасная работа, я ей полностью довольная, люблю её.

— И это главное.

— Одна из важных позиций. Думаю, чтобы быть довольным своей жизнью, нужно иметь хорошую работу, делать то, что тебе по сердцу. Это одна из важных составляющих. У меня та работа, которую я люблю, а у многих нет такой работы. Они делают то, что им не нравится, к сожалению. В этом плане я очень довольна в жизни.

— Альмут, а вот есть ли конфликтные ситуации в работе в театре, которых вы боитесь?

— Конечно, конфликтные ситуации бывают и во время производства, то есть постановки. Страх знать, что это будет и нужно с этим уметь обращаться. Стресс тоже есть. У нас постоянно меняются интенданты, то есть управляющие − это тоже сложность. Я не могу сказать, что я боюсь, но я опасаюсь за своих коллег, что с ними будет. Это не самые приятные вещи. Пять или шесть раз в своей жизни я это переживала, и это неприятно.

— Правильно я слышу, это всегда касается коммуникация, договорённостей?

— Имеете в виду, когда новый шеф приходит?

— Ну да: как договориться, понять друг друга.

— Я думаю, со временем понятно будет, что за человек. Я боюсь, что люди должны будут уйти и что их сократят, что новый шеф приведёт другую команду, другую систему. Успех новых интендантов воспринимается со страхом.

— Важно остаться на одной волне, да?

— Конечно со временем так получается, что с новыми людьми тоже нужно найти общий язык. То, что происходит что-то новое − это хорошо. И тем не менее приходится прощаться и расставиться с теми людьми, которых ты любил, и это всегда непросто. И опять же не знаешь, будет ли такая хорошая атмосфера, которая была прежде. Если говорить о страхе, то в этом случае страх о том, как будет, что получится после изменений.

— А в быту каких конфликтов больше всего опасаетесь?

— Конечно, есть вещи, которые неприятны всегда. Например, проблемы, которые нужно решать, болезни. Когда есть проблема, её можно просто решить, а болезни − это то, что от нас не зависит.

— А вот есть ли что-то в мире на нашем земном шаре, за что вы тоже сильно переживаете?

— Вообще обо всём переживаю, потому что ситуация сейчас в мире такая.

— Какая?

— Я считаю, что многое слишком обострилось, многие правители стали агрессивнее, что ли, какие-то у них странные идеи − каждый хочет что-то там разделить, что-то достичь. Возникают столкновения, это вызывает беспокойство.

— А вас это как касается?

— Всю люди должны в этом принимать участие. Может случиться атомная война, в этом случае каждый будет непосредственно участвовать. И естественно те, кто всякие боевые действия и войны развязывает, всех людей в итоге подвергает огромному риску. Остаётся надеяться на какой-то космические разум, или на свой собственный разум, чтобы всё это остановилось, и люди поняли, что это просто какое-то безумие.

— Альмут, что в жизни вас больше всего радует?

— Меня радуют много маленьких вещей: приятные события, которые мы вместе переживаем с друзьями, наши встречи, разговоры, друг мой. Меня радуют межчеловеческие отношения. Еще красивый фильм, хорошая погода, хорошее представление, спектакль. Когда сделал всё в производстве и получилось замечательно − это тоже большая радость для меня. Хорошая еда − это тоже радость. Вообще, много маленьких вещей, которые приносят радость.

— А можете описать, физически что вы чувствуете, когда радость?

— Это через тело всё проходит. По-немецки мы говорим «сердце раскрывается». Если большая радость, кажется, что сидишь в красивом каком-то месте и перед тобой красивейший ландшафт и кажется, что сердце расширяется. Такое расслабление.

— Сердечное вам спасибо. И я желаю вам больше маленьких моментов, от которых сердце расширяется. А за войну мировую не переживайте, я хочу сказать вам по секрету, что на наш с вами век мира хватит. Но от нас зависит, что там дальше.

— Если ты пытаешься делать маленькие позитивные вещи, посылать их в мир, то...

— Одну конкретную вещь вам пожелаю − станцевать танго с Денисом.

— Я танцевала с папой Дениса танго *смеются*