Наталья Ивановна

Жестикуляция, движение, дыхание создают иллюзию объёма. Смерть выявляет наши подлинные размеры, и они удивительно скромны. © Майкл Каннингем «Часы»

Наталья Ивановна сказала, что украсит комнату сама. Алиса и так работала всю ночь: помогала выбрать самый красивый стол, самую изящную посуду, самые модные закуски и самый уютный интерьер. А ведь ей ещё встречать гостей.

Подумать только, ещё один Новый Год вместе! Иван Иванович, конечно, не упустит шанс напомнить ей, что всё это блажь и выдумки. Но Наталья Ивановна настроена решительно. Сто свечей в виде золотых ангелочков, ещё полсотни снежинок из тонкого стекла, огромная ёлка упирается красной звездой в потолок. Елизавета Сергеевна придумала украсить её анемонами, и вышло просто прелестно.

Сегодня она выбрала окно с видом на обычный двор, зажатый однотипными пятиэтажками. В центре двора разместился спортивный каток, и там в свете покосившегося фонаря четверо ребят играли с лохматым рыжим псом. Шёл снег.

Когда дорогие настенные часы пробили девять часов вечера, за праздничным столом собрались трое. В самой этой встрече не было ничего особенного. Уже несколько лет каждый день в одно и то же время друзья навещали Наталью Ивановну. Елизавета Сергеевна как водится опаздывала, Иван Иванович делал вид, что читает электронную газету, а жена Ивана Ивановича Машенька кротко улыбалась Наталье Ивановне и смущённо тянула из тарелки лист салата.

— Наташа, ну что ты маешься, посиди спокойно хоть пять минут − сказал Иван Иванович поверх газеты, глядя как сестра переставляет с места на место салатницы.

Машенька закивала. Она никак не могла взять в толк, ради чего такие приготовления и нервы. Собрались посидеть в тесном кругу, а Наталья Ивановна целый банкет закатила. Ишь ты!

Раньше никто из них себе такого позволить не мог. Зато как весело было! У Машеньки на левой ладони до сих пор виден ожог от китайских бенгальских огней − дешевая подделка вдруг загорелась и закапала жидким огнём. Она тогда не задумываясь ладонь подставила, чтобы уберечь хозяйский линолеум. Больно было, жуть. И всё равно то был праздник − все шумели, резали варёные яйца и солёные огурцы, забывали в духовке мясо по-капитански. А сегодня просишь Алису, и она всё за тебя делает: и салаты нарежет, и гостей примет. Наталье Ивановне оно так, может, и больше нравится. Но нет в этом правды, души нет.

Сама она всегда полагалась именно на сердечную интуицию. Замуж тоже по любви вышла, молодая была, всё мечтала о чем-то. И ни разу не пожалела потом. Иван Иванович − душа её, во всём у них только взаимное: если ему тепло, то и ей, если ей горестно, то и ему, как один человек жизнь прожили. Однако как жаль, что Наташенька, бедная, уже полвека мается, с её-то статью и умом. Ах-ах. Так не хочется оставлять её одну, на Елизавету Сергеевну совсем нельзя положиться. Да и разве она вечная.

Наталья Ивановна недовольно посмотрела на часы − уже почти десять, а Елизаветы Сергеевны всё нет. Это совершенно ни в какие ворота! В конце концов Наталья Ивановна устала ждать и открыла меню быстрого набора.

— Лизка, только тебя ждём! − дождавшись ответа, воскликнула Наталья Ивановна − Долго там ещё?

Но как она ни старалась держать строгий тон, голос подруги включил какой-то особенный механизм в сердце Натальи Ивановны. Черты её лица смягчились, края губ дрогнули скрытой улыбкой, и распрощались они с Елизаветой Сергеевной совсем уж тепло.

Помнится, как-то по юности они с Лизкой катались на веревочных качелях на скалистом обрыве. Летишь на верёвке над острыми скалами − страх, ужас! А потом раз − и ты снова на земле. Наташка разогналась и прыгнула прямиком в солнечный круг, а когда полетела обратно, поняла − не долетит. Покачалась туда-сюда и повисла прямо над пропастью.

Это сейчас кажется: ну какая там пропасть, метров пять, подумаешь. Но Наташенька испугалась и заплакала, а Лизка ей говорит − раскачивайся. И полезла на ветку − помогать Наташе раскачивать качели. А потом проворно спрыгнула и поймала Наташину руку, будто всю жизнь этот трюк проворачивала. Наталья Ивановна вздохнула: надо было ещё тогда сказать всё Лизке, потому что потом стало поздно и ненужно.

Спустя некоторое время Иван Иванович отложил в сторону газету, поглядел на часы и как-то нехорошо вздохнул:

— Могла бы хоть раз в жизни прийти вовремя. Эх, Наташа, сказала бы ей.

Но что именно должна была сказать сестра Елизавете Сергеевне, он уточнять не стал. Самому ему хотелось сказать сестре нечто важное, но как часто бывает с наделёнными силой словами − произнести их было то же самое, что разом выдохнуть из лёгких весь воздух, то есть остаться на мгновение в совершенно безвоздушном пространстве, эфемерном лимбе, где нет ничего настоящего, кроме секундного озарения памяти ярким прожектором ускользающего сознания.

Иван Иванович был журналистом. Из тех, кто поправляет ударения в речи собеседников и спрашивает «до скольких?», а не «до скольки?». Высокий, плотный, он был мягок и покат в плечах и ходил чуть ссутулившись и семеня − будто хотел извиниться за то, сколько пространства занимает его огромная фигура. На самом деле Иван Иванович всегда опасался, что стоит ему развернуться во всю свою широту, стоит ему, что называется, встать во весь рост, как звенящие ураганы мысли вырвутся из его черепной коробки и уничтожат освещенный лампами дневного света офис. Но на офисе они не остановятся и уничтожат улицу, где на углу пекут самые вкусные в городе пироги с рыбой, да и весь город тоже исчезнет. Сила собственной мысли − вот что пугало Ивана Ивановича. И вот что возвышало его тайно над всеми остальными людьми. Однако годы взяли своё, и огромный реестр в дальней комнате его мозга окутал плотный туман. Иван Иванович блуждал в нём изо дня в день, но туман от этого становился лишь плотнее.

Он ещё раз поглядел на часы и вновь тяжело вздохнул. Женщины переглянулись.

— Вань, попробуй салатик, а? − Машенька подвинулась к мужу и робко тронула большую мягкую ладонь.

— Ой! А открыть шампанское? − Наталья Ивановна вновь засуетилась, и из высокой прически выбились несколько седых прядей. Наконец среди огромного разнообразия салатов, заливных и закусок, она нашла бутылку игристого вина и заговорщицки подмигнула брату и невестке − Оно идеально синхронизировано, даже пьянит чуть-чуть!

— Вот скажи мне, Наташка, почему ты их всё время защищаешь? − спросил Иван Иванович. Машенька сжала своей маленькой ручкой его ладонь, и он в ответ смиренно пожал плечами.

Наталье Ивановне сделалось вдруг очень одиноко, она даже поежилась и плотнее закуталась в шерстяную шаль. Вопрос был странный и неуместный. Что значит − защищает? Вот-вот настанет Новый год, а её брат всё об одном и том же. Однако она нашла в себе силы улыбнуться:

— Ванечка, это же просто шампанское. А Они, как ты их называешь, не сделали ничего плохого ни мне, ни тебе. Они просто сделали то, что должны были. − Она подняла салатницу с сельдью под шубой, уставилась на белые и пунцовые волны ��айонеза и задумчиво добавила − А помнишь, мы вместе смотрели, как они улетают? ��акой красоты в жизни не видала.

— Не помню − Иван Иванович огладил рукой блестящую лысину и беспомощно посмотрел на сестру − понимаешь, Наташка, ничего не помню. Вот если бы помнил, ещё бы ничего, а так... − он огорченно махнул рукой.

В этот момент на пороге возникла сияющая Елизавета Сергеевна. Старушка собрала серебряные кудри в замысловатый пучок, который украсила прозрачной диадемой. Она держала в руках огромный белый торт.

— Здравствуйте, дорогуши! Заждались меня, небось, − Елизавета Сергеевна виновато покосилась на подругу и тут же снова засияла улыбкой, поглядев в окно − Ого! Наташка! Да это же мы!

— И правда! − Иван Иванович надвинул на нос воображаемые очки и пригляделся к детям, играющим на катке. Его лицо как-то странно дрогнуло, и он поспешил обнять жену за плечи. Все вместе друзья подошли к окну и предались воспоминаниям.

— Помните, как мы на катке ночью без родителей катались? − просияла довольная Наталья Ивановна − Ещё Граф живой был и повсюду за Ванькой волочился.

— Лаял на всех, кто в Ваню снежками кидался. На меня особенно − улыбнулась Машенька. − Ох, как Наташка ревела, когда Граф её с ног сбил!

— А мама мне из окна кричала «Лизка, вы кого там убиваете?!» − засмеялась Елизавета Сергеевна и подмигнула Наталье Ивановне.

— А я помню, как снег всё падал и падал − сказал Иван Иванович − ничего не помню, а снег − помню.

— Ничего, родной, это ничего − Машенька нежно поцеловала Ивана Ивановича в губы, как целовала, будучи молоденькой хрупкой девушкой − привстав на носочки и глядя в глаза. Иван Иванович подумал ещё, что отдал бы хоть ногу, хоть правую руку, только бы вспомнить, какого это − быть молодым и любить молодую жену. Поэт, чьё имя он забыл, завещал не уходить смиренно в сумрак тьмы, однако Ивану Ивановичу казалось, что они с Машей давно в этом сумраке − вместе и не вместе, неподвижные, разъединённые, без всякой надежды на будущее и новое счастье.

— Мы в детстве смотрели на стариков и думали − а мы тоже такими станем? И жутко становилось, до мурашек прям − задумчиво протянула Елизавета Сергеевна − И хотелось жить, жить, жить − не останавливаться никогда. А этих теперь кто пугает?

— Ох, Лизка − вздохнула Наталья Ивановна − если есть человек, найдутся и страхи. В космосе, бояться, думаешь, нечего? А нам ещё можно пожить − Алиса говорит, что ресурсов хватит на целое столетие.

Наталье Ивановне нравилось жить. Старость была ей на руку − ушли душевные терзания по сердцеедке Лизке, остались только тихие вечера и электронная библиотека книг, которую оставили новые люди тем, кого не смогли взять с собой в другой, более совершенный мир. Наталья Ивановна с удивлением и восторгом открывала не только новые книги, но их историческую связность, тонкие жизненные ниточки, которые тянулись от одной фигуры в литературе к другой. Ей казалось, что за всем этим стоит некий сверх-мозг. Может быть, Бог, а, может, кто-то вроде Алисы. Наталье Ивановне порой хотелось поделиться своими мыслями с Елизаветой Сергеевной, но её подруга какая была, такая и осталась − вечный ветер в голове.

Иван Иванович тяжело опустился в кресло и включил систему физподдержки. Безболезненный укол подарил временное ощущение мышечной силы и лёгкости, но Иван Иванович знал, что оно скоро пройдёт.

— Они просто бросили нас умирать − неожиданно для всех сказал Иван Иванович. − Неблагодарные дети, вот кто они такие.

В комнате стало так тихо, что Алисе пришлось убрать звук у настенных часов − и всё равно стрелки громогласно возвещали, что до полуночи остались считанные минуты.

— Вань... − начала говорить Наталья Ивановна и осеклась. Брат не раз говорил ей, что она готова оправдать любого головореза. Мол у каждого есть свои мотивы. Свои мотивы были и у молодых людей, оставивших стариков одних на Земле. Одного Наталья Ивановна не понимала − зачем столько драмы. Старики во все времена жили в тени смерти, передав огонь Прометея в руки молодых. А молодые никогда не спешили вернуться и подарить пожилым людям хоть немного тепла. Всегда так было.

Иван Иванович свирепо сжал подлокотники:

— Я не хочу сидеть и ждать своего последнего часа, я хочу пожить!

— Машенька, ну скажи ему... − Наталья Ивановна умоляюще обратилась к невестке, но та грустно улыбнулась и обняла мужа за плечи.

Елизавета Сергеевна ахнула и поднесла ладонь ко рту:

— Наташка, да они заодно!

Машенька покачала головой. Ей было грустно, что они расстаются с друзьями вот так, но стоит еще немного помедлить, и вся их с Ваней решимость испарится, как голограмма.

— Родненькие наши, это просто сон. Мы поспим и вернёмся. Одна нога там, друга здесь − тихо сказала Машенька.

— А если не вернётесь? − Наталья Ивановна держалась рукой за сердце. Нос её покраснел, а кожа вокруг глаз покрылась синеватыми пятнами. Неужели они бросят их с Лизкой одних?

— Я всё решил, Наташка. Не плачь.

— Мы решили − Машенька опустила руку на грудь Ивана Ивановича, и тот поймал её ладонь. Их пальцы переплелись, и они оба замолчали.

Наталья Ивановна схватилась за голову и обратилась вся к Елизавете Сергеевне. Уж Лизка-то, она же не собирается уходить. Елизавета Сергеевна тем временем смотрела в окно в одной изящной ручке удерживая бокал шампанского, а другой теребя аккуратный серебряный локон. Иван Иванович молча протянул сестре проспект с кричащим названием «Проживи свою молодость заново!» из тех, веселенькими стопками оккупировали кофейные столики в фойе. Читать проспект до конца Наталья Ивановна не стала − суть она уловила быстро.

— Вань, это же билет в один конец. Это красная кнопка. Алиса говорит − это все равно что эвта...

— Да срал я на то, что говорит Алиса − взорвался Иван Иванович. Однако он увидел на лице сестры неподдельный ужас и тут же извинился − Прости. Прости меня, Наташ. Маша вот тоже долго сомневалась, мялась, извелась вся. За тебя и за Лизку нервничала. Правда, Машунь?

— У меня от нервов остатки волос повыпадали − грустно кивнула та. Наталья Ивановна только сейчас увидела, что на голове у Машеньки парик − Но мы решили, что так будет лучше. Прожить молодость заново − это подарок для стариков вроде нас.

— Мы просто хотим пожить. Ты тоже можешь, просто скажи Алисе, что подключаешься к программе «Молодость заново». Бери Елизавету и пойдём.

Забили куранты.

— Окей, Алиса. Я подключаюсь.

Елизавета Сергеевна не отводила глаз от окна, где всё так же беспечно играли дети. Наталья Ивановна вдруг перестала чувствовать собственные ноги и тяжело опустилась на пол, будто прихожанка на причастии.

— Господи − только и смогла промолвить Наталья Ивановна.

Когда куранты закончили бить, её друзья осели на пол рядом с ней. Только Иван Иванович остался в кресле физподдержки − его рука по прежнему сжимала ладонь супруги. Из руки Елизаветы Сергеевны выплыл и завис в воздухе, рябя, бокал голографического шампанского.

— Алиса, отмена! Алиса, отмена! − закричала Наталья Ивановна.

В комнате исчезли дорогие настенные часы, богатый праздничный стол, свечи в виде ангелочков, ёлка, снежинки. Остались только белые стены и плачущая пожилая женщина.