Роджер Скрутон - В чем польза пессимизма

Основные идеи

“Неумеренный оптимист” стремится создать идеальное общество, но остается безразличен к тому, чего будет стоить воплощение его утопических идей.
Вера в осуществимость утопии – это заблуждение, но никто не сможет доказать, что идеальное общество в принципе невозможно. Утописты считают, что люди готовы жертвовать собой ради осуществления их абстрактных планов.
Общество нуждается в некоторой доле пессимизма, который умерил бы излишний оптимизм, ведущий к бедам и разрушению.
Истоки наиболее серьезных опасностей, грозящих человечеству, в заблуждениях, укорененных в нашем сознании.
Ошибочно слепо верить в лучший исход.
Ошибочно полагать, что люди обретают свободу, освободившись от законов, ограничений и властных институтов.
Ошибочно видеть в любом взаимодействии “игру с нулевой суммой”. Это заблуждение – корень многих ошибок в политике и экономике.
Ошибочно полагать, что общество может быть организовано сверху, как армия.
Ошибочно считать, что нашими действиями руководит некая “движущая сила” и что в любой области неизбежны прогрессивные изменения.
Ошибочно верить, что всегда можно безболезненно сочетать противоречивые элементы. Свидетельство тому – неэффективность политики мультикультурализма.

Краткое содержание

Избыток надежд или избыток пессимизма?

Истоки самых серьезных опасностей, грозящих человечеству, – в заблуждениях, уходящих корнями в эпоху первобытного общества. Именно эти заблуждения во многом определяют социальное поведение людей. Они же вдохновляют “неумеренных оптимистов”, готовых на любое безрассудство ради воплощения своих утопических грез.

“Людям... которые любят жизнь и воспринимают ее с благодарностью, здоровый пессимизм просто необходим”.

“Неумеренный оптимист” стремится осчастливить и сделать лучше все человечество, ему мало просто приносить пользу людям, добросовестно исполняя отведенную ему скромную роль. Он отвергает такие “устаревшие” методы, как уступки и компромиссы. Его цель – усовершенствовать мир, а какой страшной ценой это будет достигнуто, ему безразлично.

“Тяга ко всему нереальному... признак наиболее опасной формы оптимизма”.

Оптимист верит во всесилие научно-технического прогресса. Ему кажется, что можно бесконечно совершенствовать природу человека – можно якобы даже достичь бессмертия, записав на компьютер всю информацию, содержащуюся в клетках мозга. Защитить традиционные ценности от оптимистов сможет только “коллективная рациональность”. А при такой модели мышления становится ясно, что неумолимый технический прогресс не только не освободит людей, но, наоборот, лишит их свободы.

“Неумеренного оптимиста невозможно переубедить логической аргументацией”.

Оборотная сторона чрезмерного оптимизма – чрезмерный пессимизм. Именно из-за него современное общество так подвержено коллективной панике. Можно вспомнить, к примеру, вселяющие ужас прогнозы гибели миллионов людей от коровьего бешенства или нелепый страх перед глобальным потеплением. Пессимизма не должно быть слишком много, – его должно быть ровно столько, чтобы умерить необоснованный, бездумный оптимизм, ведущий лишь к разрушению.

Заблуждения в политике, экономике и религии

В сознании человека немало ошибочных установок, и одна из самых вредных – “вера в лучший исход”. Это уверенность в том, что идеальный результат в любом деле не только достижим, но и практически гарантирован. При таком настрое подстраховка на случай непредвиденных обстоятельств кажется излишней.

“Пророки были убежденными пессимистами – они признавали, что человеческое общество несовершенно по определению”.

Основная сила, предохраняющая человечество от иллюзии, будто оно способно к радикальной трансформации, – это религия. В роли идейных, убежденных пессимистов выступают пророки, например Мухаммед. Однако религия подходит не с прагматической, а с сугубо нравственной точки зрения к финансовым вопросам. Так, запрещая давать деньги под проценты, ислам усматривает в процентах совсем не то, чем они являются на деле, – компенсацией за риск. Впрочем, выступая против ростовщичества и страхования, Мухаммед вполне справедливо замечал, что и то и другое “перекладывает бремя долга на будущее”.

“Радикальный пессимизм пророка Иеремии точно так же строится на заблуждениях и так же враждебен житейскому благоразумию, как и неумеренный оптимизм, против которого он направлен”.

Ислам осуждает форму общества с ограниченной ответственностью. В основе такого отношения – понятная озабоченность тем, что нечистоплотные руководители компании могут злоупотребить преимуществами “ограниченной ответственности” ради личного обогащения, разорив при этом сотрудников и акционеров. Между тем именно такая организационная структура способствовала расцвету коммерции в XVII веке и стимулировала развитие бизнеса вплоть до наших дней.

“Институты, законы, ограничения, моральная дисциплина – это не враги свободы, а ее составляющие: как только они упраздняются, свободе тотчас же приходит конец”.

Ученые далеко не так единогласны в экономических вопросах, как пророки. Интерпретируя одни и те же факты, они нередко занимают диаметрально противоположные позиции. Например, одни эксперты продолжают отстаивать идеи Джона Мейнарда Кейнса, призывавшего правительства брать кредиты с целью стимулировать спрос во время спада; другие, напротив, утверждают, что кейнсианство только усугубило Великую депрессию и привело к серьезным ошибкам во внутренней и внешней политике США.

Рождается ли человек свободным?

“Человек рождается свободным”, – писал французский философ Жан-Жак Руссо; по его убеждению, человек станет свободным, если упразднить иерархическую структуру общества, законы и социальные институты. Увы, это глубокое заблуждение. Идеологи Великой французской революции, которая разрушила монархию и унесла два миллиона жизней, были убежденными оптимистами. Хотя Великая французская революция, по некоторым оценкам, и сыграла положительную роль, она всегда будет зловещим предостережением для тех, кто полагает, будто свобода – это “естественное состояние” человека.

“«Аль-Каида»... обещает воплотить божественный план, создать идеальное общество с четкой иерархической структурой; при этом успех иных моделей уже рассматривается как повод для возмездия”.

Карл Маркс верил, что царством свободы, заложенной в природе человека, станет коммунистическое общество. Между тем марксистская модель коммунизма весьма противоречива: государства нет, но законы в какой-то мере все же существуют; люди вкушают общественные блага, но у них нет никаких прав собственности, которые стимулировали бы их трудиться во имя общего процветания.

“Утопия так привлекательна отчасти именно потому, что ее невозможно воплотить”.

Когда происходит полное “освобождение”, события всегда развиваются по одному и тому же деструктивному сценарию: анархия – тирания – тоталитарный режим. Подлинно свободное общество, наоборот, нуждается в законах и властных институтах. Быть свободным значит добровольно отказаться от некоторой доли свободы; по-настоящему свободный человек берет на себя ответственность перед окружающими – как часть “мы”.

Утопия, центральное планирование и движущая сила

“Вера в утопическое общество” породила нацизм и коммунизм, но, несмотря на это, некоторые все еще верят в перспективу создания совершенного общества. Утопия недостижима, но никто не в силах доказать, что идеальный общественный строй в принципе невозможен. Основная опасность утопических теорий кроется в том, что стремление помочь всему человечеству отвлекает от поиска других, более скромных, но и более доступных путей решения конкретных проблем.

“[Централизованное] планирование правомерно в чрезвычайных ситуациях, во время конфликтов с нулевой суммой, например на войне. Но оно не может ни разрешить проблемы гражданского общества, ни помочь правительству правильно определить цели”.

Любое взаимодействие является “игрой с нулевой суммой”, то есть если один выигрывает, другой непременно должен проиграть, – вот еще одно заблуждение, вызвавшее целый ряд политических и экономических ошибок. Показательным примером может послужить история постколониальной Африки, где некоторые лидеры все еще винят колониальные власти в преступной деятельности независимых политических режимов.

“Это заблуждение – верить, что гражданское общество можно строить так, как построена армия”.

Следующее коренное заблуждение – уверенность в том, что общество может быть, наподобие армии, организовано сверху. Этот миф о централизованном планировании был развенчан представителями Австрийской экономической школы, показавшими, что экономическое поведение каждого индивидуума во многом зависит от потребностей и желаний окружающих. Плановая экономика не приносит хороших результатов: фиксированные цены создают перепроизводство или дефицит, что приводит к формированию теневой экономики, устанавливающей реальные цены.

“Всякий, кто изучал судьбу империй, знает, что установление господства над территорией, населенной народами, различающимися по языку, религии и брачным обычаям, – задача практически неосуществимая”.

Нелепость централизованного планирования очевидна на примере Европейского союза. Даже принцип субсидиарности, призванный обеспечить децентрализацию управления, на деле лишь устанавливает механизмы распределения власти из центра. Законы и правовые нормы, которым должны следовать члены ЕС, изложены на 170 тысячах страниц! Европейский суд, разрешающий споры между членами ЕС, следует негласному принципу защиты интересов союза. В ЕС не разработан эффективный механизм реформирования законодательства, что неминуемо приведет к игнорированию решений Европейской комиссии, а потом, возможно, и к полному развалу союза.

“Способ решения каждого вида конфликтов между людьми формируется в процессе рассмотрения индивидуальных случаев; затем он находит воплощение в законах, обычаях и прецедентах. Универсального плана действий, схемы решения проблем или идеального варианта не существует”.

При централизованном планировании нередко случается так, что решение одной проблемы сразу создает другую. В поисках идеального решения бюрократическая машина работает над каждой проблемой в отдельности, не соединяя их в одну общую картину. На самом деле чтобы построить долгосрочные планы, необходимо одновременно оценить и проанализировать самые разнообразные риски. При этом необходимо опираться на традицию, на “коллективную рациональность” – учитывать ценнейший опыт, накопленный обществом в процессе решения сходных задач на протяжении поколений.

“Ограничения есть и в самоорганизующемся обществе – они выражены в форме традиций, обычаев и моральных устоев”.

Следует остерегаться и идущей из глубины веков веры в “движущую силу”. Это заблуждение о предопределенности наших действий, подчиняющихся судьбе, сопровождается слепой верой в прогресс. В действительности же прогресс в буквальном смысле этого слова можно наблюдать лишь в сфере науки, но никак не морали или политики. История знает немало великих перемен – реформ, революций, – и отнюдь не каждое из них следует понимать как шаг вперед. Многие “достижения” в политической сфере, равно как в архитектуре и искусстве, в высшей степени сомнительны, однако людям свойственно превозносить все новое. Мало у кого хватит смелости отрицать художественную ценность неубранной постели Трейси Эмин или акул в формальдегиде Дэмьена Хёрста или же критиковать архитекторов, возводящих на месте старинных зданий многоэтажки.

“Мы должны размышлять о своей человеческой природе как цивилизованные существа, способные к диалогу... и учиться мириться с тем, что у нас есть”.

Стремиться к сочетанию несочетаемых элементов – еще одна ошибка, широко распространенная в обществе. Например, идеалист считает, что политика мультикультурализма решит все проблемы, связанные с массовой иммиграцией. Бесспорно, каждая культура сама по себе достойна внимания, но возможность прочного симбиоза разнородных культур вызывает сомнения. Еще одна попытка сочетать несочетаемое – борьба за равноправие, которая неизбежно ущемляет свободу. Так, законы о защите прав меньшинств существенно ограничивают свободу выбора для работодателей, а политика компенсации дискриминации посягает на свободу личности, создавая преимущества для представителей тех этнических, социальных и других групп, права которых прежде ущемлялись.

Способы бегства от реальности

Чтобы придать вес своим фантазиям, оптимисты прибегают к четырем основным методам.

“Псевдонаучная экспертиза”. Осуществляется поддержка якобы научных исследований в таких областях, как, например, гендер, гомосексуализм или мирное сосуществование. Основная цель подобных изысканий не поиск объективной истины, а опять-таки борьба за равноправие различных социальных групп.
“Перенос обвинения”. Полезная стратегия, позволяющая атаковать оппонентов как виновников проблемы. Выступая против ядерной войны, Движение сторонников мира возложило вину за гонку вооружений на Запад и призвало его к разоружению – что было, разумеется, активно поддержано СССР. Такая позиция подразумевала, что противники коммунистического режима по определению агрессоры.
“Создание непроницаемой оболочки”. Эффективный способ избежать столкновения с объективными фактами – поместить свои идеи в непрозрачную упаковку, выразив их витиеватым, перенасыщенным заумной терминологией языком. Здесь можно вспомнить в первую очередь активистов майских событий во Франции в 1968 году и их идейных последователей – таких как кинорежиссер Жан Эсташ, философ Ги-Эрнст Дебор и его единомышленники-ситуационисты.
“Поиск козла отпущения”. Когда британский политик Энох Пауэлл заговорил об опасности бесконтрольной иммиграции, оппоненты обвинили его в расизме и добились его отставки с поста министра. Другой пример. Критика ислама часто расценивается как исламофобия. Во многих странах существуют законы, направленные против языковой агрессии. Проблема состоит в том, что подобные ограничения, в какой-то мере бесспорно полезные, часто доводятся до абсурда и препятствуют открытому обсуждению актуальных вопросов. У этих защитных механизмов есть одна общая черта – их практически невозможно оспорить.

Происхождение заблуждений

Многие фундаментальные заблуждения восходят к первобытной эпохе, когда задачи выживания группы подчиняли себе все – от контроля над территорией до борьбы с соперниками. Консенсус или компромисс были немыслимы; членам племени оставалось только подчиняться. Следы этого мировоззрения, вероятно, и определяют одномерное мышление “неумеренного оптимиста”.

Современный цивилизованный человек живет уже не племенами или кланами, а в сложившемся обществе, которое управляется законами. В каждой социальной или территориальной группе существует множество негласных норм, регламентирующих жизнь всех ее членов. Этот неписаный кодекс, концентрирующий в себе опыт многих поколений, приносит людям огромную пользу. Так, в Великобритании и США действует развитая система прецедентного права, формировавшаяся на протяжении столетий. Надежность этой системы говорит о способности людей разрабатывать действенные механизмы посредством компромисса и адаптации. Общество крайне нуждается в компромиссах и полумерах, равно как и в снисхождении к несовершенной человеческой природе. Такой настрой намного полезнее, чем слепая вера в утопию или приверженность политической или религиозной догме. Чтобы достичь успеха, нам нужно отбросить необоснованный оптимизм и принять действительность такой, какая она есть.

Об авторе

Роджер Скрутон – британский философ, известный своими трудами по эстетике. Автор около 30 книг, среди которых “Искусство и воображение” и “Смысл консерватизма”.