Кровать Восемналцатилетнего. Новелла. 4.1
Побочная история 4. Правда или ложь
Перевод выходит на каналах: BL Place и Храм Чэнь Цин
— Господи, благослови эту пищу, ниспосланную нам по Твоей благодати, и нас самих. Об этом мы молим через Господа нашего Иисуса Христа.
Тихий и чистый голос мягко опустился на стол, словно тонкая скатерть, аккуратно расстеленная поверх деревянной столешницы. Единственным некрещёным за этим столом был только я. Я неуклюже сложил руки и тупо уставился на пустую тарелку.
Неверующий Кан Джун. Аморальный Кан Джун. Что ещё оставалось делать такому еретику? Только украдкой наблюдать за молящимися.
Самой искренней молитвой были охвачены мать Го Йохана и его старший брат, Го Йосеп. Глядя на них, отчётливо понимаешь, что первый сын был внебрачным. Внешность и манеры матери и сына были схожи. Следующей по «пылу» была Го Роза. Хотя в её случае это было скорее не пылом, а притворством.
Я поднял глаза к центру стола. Но тут же резко отвёл взгляд обратно к тарелке. За это краткое мгновение холодный пот стекал по моей шее. Причина — я встретился взглядом с отцом Го Йохана.
«Блядь, почему этот фанатик, помешанный на Иисусе, сам не молится?»
Чтобы притвориться молящимся, я сжал сложенные руки. Хотя момент встречи взглядов был мимолётен, образ отца Го Йохана навсегда врезался в мою память: его поза — слегка откинувшись на стуле, голова чуть наклонена; пальцы, легонько постукивающие по столу; слегка расстёгнутая чёрная рубашка; светлые глаза и высокомерный взгляд, от которого человек чувствует себя ничтожным — всё это застыло во мне, как экспонат.
«Но почему, чёрт возьми, он смотрит на меня?»
Поистине странное дело. Эта загадочная чуждость пробудила любопытство. Любопытство раздувалось, как вот-вот лопнущий шар. Но при всей своей силе, любопытство было трусливым — я не мог поднять взгляд и посмотреть снова. Острое напряжение кололо меня под подбородком. И одновременно — пуф! — шар лопнул. Причиной стал громкий зевок, который одним махом разрушил пирамиду моего напряжения.
Я понял. В этом доме есть ещё один человек со странной верой, помимо меня.
Знакомое присутствие заставило меня настороженно поднять голову. И я осторожно взглянул в противоположную сторону. Там я ощутил напряжение совсем иного рода, чем прежде. Виновником «бомбы» был Го Йохан, который совершенно спокойно брал и ел еду со своей тарелки.
Я был абсолютно уверен: Го Йохан явно не чувствовал никакой вины за свой поступок. Иначе этот лгун, обычно такой чувствительный к слову «отец», никогда бы не совершил такое кощунство с такой беспечностью.
— Эй, ты чего? — Меня охватило дурное предчувствие, будто вот-вот должно было что-то случиться. Я ткнул Го Йохана и спросил. Но ответил не тот, к кому я обратился.
— Это ты чего так? — Голос был бесстрастным, способным лишить человека крови. Голос того странного мужчины, что сидел во главе семьи, навязывал всем религию, но сам даже не молился. Это он обратился ко мне.
Я осторожно провёл кончиками пальцев по краю стола и медленно перевёл взгляд. Длинная панорама стола проплыла перед глазами, как растянутый вид. Го Йосеп, погружённый в молитву и не ведающий, что происходит; Го Роза, бесстрастно смотрящая в неизвестную точку в конце стола; и мать Го Йохана, которая все ещё смотрела на меня, сохраняя позу для молитвы.
Странно. Я ведь точно видел, что Го Роза молилась.
Взгляд постепенно перемещался к центру стола. Туда, куда смотрела Го Роза. Там была знакомая рука. Аккуратно подстриженные ногти царапали скатерть.
Очень странно. Тонкая скатерть, увлекаемая ногтями, потянула за собой тарелку, и та с грохотом полетела на пол. Резкий, режущий ухо звук был подавлен плотным нажатием черного кожаного лофера. Спускающиеся вниз ультрамариновые брюки костюма выглядели сшитыми из довольно дорогой ткани. Ноги были так длинны, что, подняв взгляд, я не видел лица. Видна была лишь белая рубашка, слегка обтягивающая торс, со складками на груди, аккуратно разглаженными.
— Тебе не кажется неловким сидеть там?
Голос, обратившийся ко мне, звучал чуть моложе, чем прежде. Пуговицы на груди мужчины слегка расходились в такт его движению. Между пуговицами натягивались тугие линии. Пуговицы рубашки держались из последних сил. Большое тело визуально демонстрировало глубокое дыхание.
— Тебе бы, пожалуй, было лучше сидеть здесь.
— Эм?
Я растерялся и, против воли, поднял глаза на лицо, которое не смел разглядывать. И мои глаза широко раскрылись.
Мужчиной был Го Йохан. Го Йохан, с аккуратно зачесанными назад волосами, был одет в костюм ультрамаринового цвета мутного оттенка. Го Йохан дотронулся кончиком языка до своего клыка и сказал:
Причина моего замешательства была в том, что этот Го Йохан был непохож на Го Йохана. Мужчина чуть старше того Го Йохана, которого я знал. Но сидел он здесь с лицом, до жути похожим на отца Го Йохана, – таким, что его можно было принять за чуть помолодевшего отца.
Рука, поглаживающая пустой стол, была покрыта странной перчаткой. Чёрная перчатка, покрывающая только мизинец, безымянный и средний палец правой руки, вызывала дежавю. Непокрытый указательный палец указывал на пространство между широко расставленных мужских ног. Будто повинуясь приказу, мой взгляд последовал в указанном направлении. И я увидел, как на его левом бедре шевелился плотный, толстый рельеф.
— Ты же здесь сидел не раз и не два.
Лицо – то ли молодого отца Го Йохана, то ли постаревшего Го Йохана – улыбнулось мне.
Н-не хочу. Я не мог встать, лишь дрожащим взглядом осматривал окружение. Го Роза все ещё пристально смотрела на место во главе стола, мать Го Йохана все ещё наблюдала за мной.
Нет, не за мной. Поток воздуха рядом ощутимо похолодел. Я с силой упёрся в стол и резко развернулся. Когда я увидел то, что было рядом, у меня подкосились ноги, и я соскользнул со стула. Я оказался в положении, откуда видел низ стола. И оттуда взглянул вверх на место Го Йохана.
На этом месте сидел отец Го Йохана.
Что за чертовщина творится? У меня кружилась голова, я мог только тупо вертеть ею из стороны в сторону.
Внезапно рука проникла мне под мышку. Самовольно вторгшаяся рука, будто демонстрируя длинные пальцы, потянулась и сжала мою грудь так, что казалось, она вот-вот лопнет. Это было явно нарочно. Из-за того, что намеренно и сильно надавили даже на сосок, боль заставила слёзы выступить на глазах.
Моё тело грубо приподняли, и слабое сопротивление ногами, отталкивающимися от пола, длилось недолго. Меня поволокли в неуклюжей позе. Я чуть не застонал.
Я хотел что-то сказать, но слова не шли. Слабо барахтаясь и надеясь, что сила, перемещающая меня, остановится, – это было единственное сопротивление, на которое я был способен. Да и само тело, казалось, не очень-то хотело сопротивляться, двигаясь вяло.
Едва я задал себе вопрос «Почему?», как моё тело резко опустилось вниз. Точнее, я сел на стул. Нет, точнее – я сел на бедро Го Йохана. Под ягодицами я почувствовал неприятное ощущение. Я попытался дёрнуться, но рука, опустившаяся на мою поясницу, с силой прижала меня вниз.
— Почему ты так это не любишь?
— …
Мне было невыносимо обидно, что только Го Йохан может болтать, а я не могу и слова вымолвить. Более того, я не мог пошевелиться. Моя спина опиралась на твёрдое тело, и хотя я находился в столовой, все люди, сидевшие здесь мгновение назад, исчезли, оставив лишь следы своего присутствия.
Тёмная столовая пугала, была жуткой и отвратительной. Вдруг влажное дыхание коснулось моего уха.
— Я хочу, чтобы ты был несчастен.
Влага, орошающая ухо, была горячей. Я смотрел только вперёд, невольно поднялся на цыпочки и потёр ступнями о пол. Я ничего не видел. Ощущались лишь чувство игривого надавливания безымянным пальцем на мою левую грудь и ощущение языка, лижущего моё правое ухо.
— Хочу, чтобы ты стал несчастным.
Между моих ног возникло ощущение огромного шара, втиснувшегося и давящего. Чёрт, — пробормотал я ругательство про себя и оттолкнул пальцы, щипающие мою талию сквозь тонкую ткань. Из-за этого наши пальцы сплелись.
Что хорошего в моём несчастье? У меня было ощущение, будто нос полон воды.
Покорно отступившая рука скользнула по пояснице вниз и ухватилась за брюки. Восемь пальцев за исключением больших, медленно, как змеи, проникли в щель между кожей и тканью. П-погоди. На этот раз я попытался опустить руку, чтобы помешать, но...
— Я хочу, чтобы ты никогда не был счастлив, Джун-а.
— П-прекрати...
— Искренне.
Мужчина, шепчущий сзади, расстегнул пряжку ремня, не вынимая руки из моих брюк. С помощью большого пальца. Я отчаянно схватил его за запястье. И в тот миг, когда попытался оторвать его, мужчина приподнялся. Я, подброшенный вверх его бедром, грузно рухнул лицом вниз на стол.
Я упёрся руками в стол. Непроизвольное действие, чтобы смягчить удар. Нужно быстро встать. Нужно бежать! — кричал я мысленно. Сосредоточившись на этом, я попытался подняться, упираясь в холодное стекло.
Но мощная сила прижала мою спину. Унизительно, я снова оказался распластанным, щека прижата к холодному стеклу, и я мог лишь беспомощно барахтаться. Я чувствовал, как медленно сползают вниз брюки и нижнее бельё.
Брюки, соскользнувшие за округлый изгиб, остановились прямо под ягодицами. Это была не случайность. Мужчина, усмехаясь, подхватил сползающие брюки и застегнул пряжку. Движения были очень неторопливыми, но пальцы, скользившие по коже, были полны необузданной силы.
От холодного воздуха по коже побежали мурашки. И эту кожу большая рука нежно погладила. От каждого прикосновения по телу пробегали мурашки.
Я не мог раздвинуть ноги из-за плотно застёгнутой пряжки и не мог пошевелиться. Я едва сдержал рыдания, рвущиеся наружу. Кончики пальцев, касающиеся стекла, побелели.
Ни души в столовой без света. Мужчина, сидящий на месте отца Го Йохана, похожий на Йохана. Мужчина, выглядевший лет на тридцать. Я покрасневшими от ярости глазами уставился на узор стола, вспоминая мужчину, который должен был быть позади.
На этот раз вверх поползла жёсткая кожаная перчатка, щекоча мою кожу. Я отчётливо чувствовал это ощущение, как она двигалась вдоль изгиба – начиная точно с того места, где заканчивается бедро, и вниз по глубокой впадине поясницы.
— Ты же простишь меня, если я изо всех сил, до смерти буду желать твоего несчастья? — Пальцы, слегка царапающие поясницу, стали всё глубже проникать под одежду. Затем ладонь прижалась к моей спине. Рука, давящая на спину так сильно, что стало больно, грубо сжала плоть и вдруг вцепилась в талию.
Я попытался вскочить в испуге. Но это не удалось, потому что другая рука Го Йохана схватила противоположное бедро и с силой приподняла. Мои ноги потеряли опору.
— Почему… почему я... — Голос едва слышно из-за того, что я изо всех сил сдерживал слёзы. Непокрытая перчаткой рука сжала оголённую ягодицу так сильно, что казалось, она вот-вот лопнет. Твёрдый большой палец раздвинул плоть под ягодицей, и толстый палец вдавился в отверстие. Больно, больно. Я судорожно сжал кулаки. Нахлынула боль от того, как ногти впивались в ладони.
Одновременно чужое ощущение – что-то тонкое проникло между чувствительными складками кожи, вошло лишь на глубину ногтя, а затем игриво выскользнуло обратно – и тяжесть твёрдой груди, изо всех сил прижимающей мою спину, сломили мой рассудок.
Горячее дыхание коснулось моего затылка. Кончик носа Го Йохана, подошедшего близко, стукнул меня по затылку. И я почувствовал, как острые зубы схватили и потянули мои волосы.
— Говорят, все ублюдки, которые хотят видеть, как их любимый счастлив – обманщики.
— Несчастье – вот что заставляет цепляться за стабильность.
И с этими словами, произнесёнными низким, холодным голосом, мир перевернулся.
— Судя по тому, как легко входит, похоже, к счастью, ты принимал здесь только мой член.
Это были последние слова, которые я услышал.
Голова болела. К тому же, онемела рука.
Будто меня подвесили вниз головой и погрузили в воду. По мере того, как головная боль притуплялась, сознание понемногу возвращалось. Увидев знакомый потолок, я осознал: Я что спал? Какой же хреновый сон мне приснился.
К тому же боль, исходящая от плеча, становилась всё острее. Я нахмурился и для начала опустил почти не двигающуюся руку. Что за… Я же обычно сплю как убитый, почему рука была поднята? Было странно, но ничего особенного, так что я просто отмахнулся. Внезапно вспомнился фрагмент сна, где я не мог нормально пользоваться рукой. Не потому ли во сне рука не слушалась?
Веки были тяжёлыми, плохо двигались. Виной тому была вялость тела, только что пробудившегося ото сна. Я пошевелил онемевшими кончиками пальцев, постепенно приводя себя в чувство. Но ноги вели себя странно. Вернее, не ноги, а нижняя часть тела. Болело, будто натянулись места сгибов кожи, а слабая боль, исходившая из-под копчика, била понизу и понемногу поднималась вверх.
Ах, поясница. Неужели я спал в неудобной позе? Как вообще я умудрился уснуть?
К тому же было слишком жарко, тело горело, я чувствовал усталость и разбитость. Хоть я и проснулся, кажется, толком не выспался. Даже когда я провёл ладонью по внутренней стороне пижамы, на ней осталась испарина. А ведь не так уж и жарко.
Ай. И почему шея так болит? Она была одеревеневшей, будто я всё время напрягался.
Я надавил пальцами на скованную шею. Одновременно вытирая тыльной стороной ладони и самой ладонью кажущийся свежим пот, я пошевелил ногой — и в тот же миг, видимо, задел что-то: слабая боль, поднимающаяся из-под поясницы, ударила в копчик. Точнее, внутри копчика заболело, будто по нему ударили молотком. Рефлекторно я наклонился вперёд и в нелепой позе ощупал поясницу.
Жарко, больно, тело то и дело излучает лёгкий жар. В голове роились одни вопросительные знаки от непонимания происходящего. Когда я наклонился, анальное отверстие, раскрытое из-за позы, слабо задрожало. Из-за этого снова вспомнился только что приснившийся сон. Чёрт.
— Серьёзно, я спятил… Я спятил.
Я сильно ткнулся лбом в одеяло. Какой вообще идиотский сон, блин. Не зря в последнее время я всё чаще занимаюсь самобичеванием. Это всё из-за Го Йохана. Нет, из-за меня? Всё-таки я был прав в детстве. Я и вправду, настоящий похотливый извращенец. Что за сон, что за… чёрт.
Стыдно. Чёрт, стыдно. Сколько мне лет-то?
Мне было настолько стыдно за себя, что я не знал, что делать. Хотелось подняться и окунуть голову в холодную воду, но я был слишком вялым, а тело — тяжёлым, не было сил пошевелиться. Странно, но тело будто немного отекло. Не то чтобы мне хотелось спать.
Мне приятно касаться лицом прохладной поверхности одеяла, и я прижался щекой к измятой ткани. Наверное, тело устало? Судя по тому, что я спал, устроив беспорядок даже в одеяле.
Мелькнула пугающая мысль, и я поднял верхнюю часть тела. Встав на колени, ухватился за брюки и, после долгих колебаний, большим пальцем раздвинул щель между кожей и тканью.
Мой член, про который Го Йохан ехидно говорил, что он «как очищенный банан», безвольно свисал под лысой горой*. К счастью, нижнее бельё было чистым. Напряжение в теле разом спало. Я вздохнул с облегчением. Хоть не совершил ошибки уровня средней школы. Несчастье к счастью? Чёрт.
П.п.: 민둥산 — «лысая гора» (эвфемизм для лобка).
Расслабленное тело снова рухнуло на кровать. Жар, исходивший от тела, по-прежнему пылал.
Неужели простуда? Нельзя. Мне же экзамены сдавать.
Поднял руку, чтобы проверить жар на лбу. Головной боли не было. Я же помылся перед сном, неужели опять в душ?
Холодный воздух остужал пот, забирая тепло тела, но внутренний жар, казалось, был проблемой не кожи, а глубин организма, и продолжал спокойно излучаться.
Сон был настолько живым, что внутренности в животе мелко дрожали. Я машинально потрогал живот — зудящая вибрация сотрясала ладонь. При каждом вдохе живот надувался, а при втягивании воздуха входил внутрь, как сломавшийся механизм, с глухим стуком.
Чёрт, что за дерьмовый сон мне приснился. Блядь, блядь!
Снова ткнулся лбом в одеяло. Но положение не самое плохое. Всё равно никто не узнает, что мне приснился такой сон и тело разгорячилось. Более того, у меня не было ни эрекции, ни поллюции. Это ещё терпимо. Да, ничего не случилось.
Я уткнулся лицом в одеяло и ещё долго кряхтел, затем поднял голову. В темноте смутно виднелись часы, показывавшие 5 утра.
Ха. Снова вздохнул и пошевелился. Как только я двинулся, почувствовал намеренно сильную, тянущую боль в суставе между бёдрами и в местах сгибов кожи. Будто меня растянули до предела. В какой же позе я спал?
В конце концов, я сдался и, словно червяк, прополз вверх, уткнувшись головой в подушку. Но тут же оторвал голову: место соприкосновения было мерзко влажным.
В итоге я отшвырнул подушку рукой и зарылся лицом в голое одеяло.
Но почему от кровати пахнет Го Йоханом? И на одежде, и на постели.
Я открыл глаза — было 10 утра. Спал ох как долго. Ладно, занятия только после обеда, спешить некуда, но моё всё более ленивое тело вызывало усмешку. Что я такого сделал, что проспал так долго? В старшей школе я вставал даже на рассвете. Неужели я так сдаю из-за пары лишних лет? Это было бы полным абсурдом.
Всё же, осторожно пошевелившись, я почувствовал, что тело легче, чем на рассвете. Обычно, когда просыпаешься внезапно, тело иногда болит. Ну, и в этот раз, наверное, так.
Но как только я встал, опираясь ногами на пол, тело тут же рухнуло. Я беспомощно свалился на пол и уставился в потолок. Долго просто моргал, а потом пришёл в себя. Блядь, хорошо, что никто не видел.
Я вышел из комнаты, но дома никого не было. Что логично: у Го Йохана сегодня утренние пары.
Я грубо почесал шею и заковылял. Оглядел тихую гостиную. Через приоткрытое окно доносилось щебетание птиц, таких же запоздалых, как я.
Затем, зайдя в ванную умыться, я побелел от увиденного.
В зеркале отражался раздувшийся пельмень. Если бы Го Йохан увидел, он бы снова надо мной посмеялся.