Заклятый друг. Глава 13.1
Утоление жажды.
ТГК переводчика --> BL Place
Хоть Хаун первым взял Гона за руку, но отдалившись от людей, именно Гон взял на себя инициативу. Он шел медленно, рядом с Хауном. Немного жаркий и сухой воздух Синьцзяна окутывал их, смешиваясь с тишиной.
Эта тишина не была ни неловкой, ни тягостной. Просто бесконечное продолжение спокойствия.
Хаун несколько раз оглядывался в сторону лагеря Альянса Мурим. Только потому, что это связано с Ё Ымсоком. Хотя умом он понимал, что должен встретиться с ним, ноги упрямо уносили прочь. Хотелось увидеться, но в то же время — навсегда сбежать.
Вместо того чтобы погружаться в собственные сложные чувства, Хаун решил сосредоточиться на Бэкли Гоне. Для человека, только что завершившего месть, тот не выглядел радостным. Но и печаль потерявшего что-то тоже не ощущалась.
Вместо этого Хаун почувствовал, что Гон изо всех сил пытается переварить что-то. Были ли это невыплеснутые эмоции или наконец свершенная месть — узнать можно было лишь спросив. Но Хаун решил не торопить его, а подождать.
Место, куда Бэкли Гон привел Хауна, называлось Сипмандэсан. Крутые склоны и ощущение присутствия бойцов, скрывающихся повсюду. Хауну не нужно было спрашивать — он сразу понял. Это было логово Маду, которого избегали в Муриме.
П.п.: 십만대산 (сипмандэсан) — в дословном переводе: «Гора в сто тысяч размеров» или «Сто тысяч больших гор».
Гон направился внутрь, словно возвращался с обычной прогулки.
Может, из-за атмосферы, но даже мысль о том, что они входят в пристанище демонического культа Магё, не вызвала у Хауна отторжения. Он шел следом. Вопреки прошлым представлениям о трехголовых и восьмируких чудовищах, люди Магё оказались обычными. Будь то Синьцзян, Хэбей или любое другое место — они бы не выделялись.
Впрочем, если подумать, здесь тоже жили люди.
Гон прошел мимо всех роскошных и древних павильонов к скромному жилищу в углу. Вокруг не было стражей — только тишина.
Комната сохраняла следы чьего-то пребывания: аккуратно сложенное одеяло, три деревянные подушки, веер на подоконнике, три пары кожаной обуви разного размера. Но одновременно чувствовалась пустота, почти лишенная человеческого тепла. Казалось, семья когда-то жила здесь, но теперь ушла.
В центре дома стояла табличка с именем и подсвечник с догорающими благовониями. Напоминало скромную часовню. Хаун прочитал имя на табличке:
Молча подойдя к курильнице, Бэкли Гон зажег новое благовоние. Встав на колени, он сложил руки и поклонился.
После нескольких ритуальных повторений Гон поднялся, собранно сложив ладони.
Дрожь в его голосе выдала то, о чем Хаун уже догадывался. Но тоска, вложенная в это обращение, была неожиданной. Ведь Бэкли Гон ни разу не показал ее раньше.
— Твой сын наконец обрел свободу.
Гон не сказал, что завершил месть. Стоя перед табличкой матери, он чувствовал, как все встает на свои места. Теперь он понял, что творилось в его душе после убийства Сон Унхака.
Это было решение убить его одним ударом, отказавшись от идеи оставить в живых, обрекая на жизнь хуже ада.
На самом деле завершенной была не месть. За ней стояла свобода Бэкли Гона.
Всю жизнь он был привязан к Сон Унхаку. Как далеко ни бежал — его преследовал страх перед ничтожным человеком. Бэкли Гон отчаянно боролся, зная, что если не убьет его, то погибнет сам, и одновременно оставался пленником Сон Унхака.
Если Бэкли Аён обрела покой, то не из-за смерти Сон Унхака, а потому что ее сын наконец освободился.
Случайность ли? Ветер, ворвавшийся через открытую дверь, развеял дым благовоний. На месте, где рассеялся белый дым, табличка Бэкли Аён проступила ярче, чем когда-либо. Улыбка, которую он видел давно, тепло, с которым она обнимала сына, ожили. Мгновение — и ему показалось, будто он снова в объятиях матери, как в детстве.
Прежде чем Гон успел вздохнуть, ветер стих.
Сев на колени, Бэкли Гон взглянул на свои ладони. В момент, когда он вонзил меч в того человека, внутри него многое родилось и исчезло.
Из глубины груди что-то подступило к горлу.
Столько всего произошло. Бесчисленные события. Хоть он и не сомневался, что доживет до этого дня, если дать имя годам до сегодняшнего момента — это была бы «агония».
Чтобы выжить, он многому научился. Стал мастером интриг и обмана. Не доверял другим. Всегда побеждал в сделках с условиями и не гнушался средств ради цели. Все это оставил после себя Сон Унхак.
Тогда рука Хауна легла на плечо Бэкли Гона. Легко и нежно, как бабочка. Тепло, всего лишь горсть, начало распространяться от плеча по всему телу. В тот же миг к Гону пришло озарение.
Если бы не Хаун, как опустошена была бы его жизнь.
Он бы не выпустил Сон Унхака из рук даже после его смерти, разрушив все вокруг. Каждый день наполнял бы страданием, наслаждаясь, пока тот тонул в гневе и отчаянии. А когда Сон Унхак наконец умер, сам бы погрузился в скорбь, словно потеряв всю радость мира, и жил бы в оцепенении, не зная, что станет собой.
Если бы Гон стал таким, его мать, Бэкли Аён, грустила бы.
Жизнь, где ценишь важное и не забываешь ценность счастья.
Хаун впервые заговорил, встретившись с потерянным взглядом Гона.
— Теперь, кажется, без тебя я не смогу жить.
Стыдливо ругать его за такие слова не получилось. Тем более Хаун увидел, как по лицу Бэкли Гона скатилось что-то блестящее. Гон, словно рухнув, обнял Хауна, уперся подбородком в его плечо и тихо заплакал.
Он рыдал, выплескивая комки боли, копившиеся в душе, задыхаясь от сдержанных рыданий.
Хаун поднял руки. Ненадолго замер в нерешительности, но затем нежно обнял Гона и похлопал по спине. Он вовремя понял, что Гону нужны не поздравления, а утешение.
Будто вернулись в детство. Та поздняя ночь ранним летом, когда они остались вдвоем в горах.
Хаун вспомнил, как Гон молча сидел рядом, когда он плакал из-за бесконечного отвержения Ё Ымсока. Тогда детское самолюбие Хауна не пострадало благодаря этому. Примерно в те дни он впервые осознал симпатию к Бэкли Гону.
Но игнорировать дальше было больно. Пусть Гон и не признает, наверное, он много плакал в одиночестве. Неужели нельзя вытереть хотя бы несколько слезинок?
Хаун медленно ослабил объятия и приподнял голову Гона. Тот слегка сопротивлялся, но в итоге покорно показал лицо.
Гон не стал скрывать следы слез, чувствуя взгляд Хауна. Тот вдруг подумал, что мокрые щеки Гона выглядят мило.
Протянув руку, он большим пальцем стер следы слез. Кожа стала грубее, чем в детстве.
Хаун наклонился и поцеловал лоб Бэкли Гона. Медленно, с нежностью.
— Хоть бы притворился, что не замечаешь.
Голос Гона звучал глухо, но с ноткой каприза. Хаун покачал головой. Сначала он хотел дать Гону выплакаться, чтобы тот освободился от эмоций. Но просто ждать, предоставив плечо, оказалось трудно.
Он пристально посмотрел на лицо Гона. Терпеть больше не мог. Хаун впервые понял, что так нетерпелив.
Наверное, потому что это Бэкли Гон. Как бы то ни было, игнорировать до конца не получилось.
— Не хотел показывать тебе свою слабость.
— Кто сказал, что плачут только слабаки? Слезы — это же не утечка внутренней энергии.
Гон фыркнул. Пустые слова, но он знал, что Хаун утешает его. В отличие от прошлого, теперь Хаун смотрел прямо на него, принимая его слезы.
— Верно. Плач не делает слабее.
Бэкли Гон улыбнулся. Необычно ярко.
— От радости. Наконец тот человек мертв, и я свободен.
— Не жалеешь, что убил его сразу?
— Двадцать лет — я достаточно долго тянул. Больше не хотел, чтобы он существовал в моей жизни.
Когда Хаун согласился, Бэкли Гон облегченно улыбнулся.
— Всю жизнь бежал за тенью Сон Унхака. Из-за этого потерял тебя. Теперь, когда вернул, не хочу тратить время на такого человека.
Его жизнь не имела цели, кроме мести за отца. Не зная, что обрел нечто ценное, он слишком поспешно действовал, и Сон Унхак отнял у него Хауна. Для Бэкли Гона это стало горьким уроком.
Если бы Гон не узнал, что Хаун жив, он, оставив Сон Унхака в живых, наслаждался бы его отчаянием. Но теперь все изменилось. У него появилось дело важнее, чем мучить Сон Унхака до конца дней.
Возможно, завершение мести стало возможным благодаря Хауну. Если бы в жизни Гона остался только Сон Унхак, он не смог бы отпустить его. Даже после разрушения врага продолжал бы жить в оковах ненависти и гнева, пока тот не умрет.
Теперь, с Хауном рядом, Сон Унхак больше не имел власти над Гоном. Его возлюбленный подарил ему настоящую победу.
Лицо, светящееся ясной улыбкой, смотрящее на него. Бэкли Гон почувствовал, как в груди поднимается что-то теплое и мягкое.
Гон прикоснулся губами к губам Хауна. Они стали чуть грубее от пережитых трудностей, но все такими же нежными и сладкими. Слегка прикусив нижнюю губу, он провел языком по зубам Хауна.
В тот момент, когда атмосфера начала накаляться, Хаун отстранил губы Гона рукой. Отказ от того, кто до этого так нежно слушал и утешал, стал неожиданностью.
Но Гон замер на месте, как послушный щенок, лишь моргая глазами.
— Тебе есть что мне объяснить.
Бэкли Гон округлил глаза. «Мне?» — беззвучно шевельнул губами. Хаун ущипнул его за нос.
Гон отвел взгляд, что для него было необычно. Его лицо выражало смущение и легкую вину.
— Ты же обещал не скрывать больше. Расскажи все.
Хаун настаивал. Он не хотел обижаться или недопонимать. Будто чувствуя это, Гон замялся, но начал рассказывать.
— Это... У меня был приоритетный договор. Глава академии Ёнволь пришел ко мне, как только ты появился, и сказал: «Не смей рассказывать, что я жив».
Лицо Хауна исказилось. В итоге, Ё Ымсок до конца оставался беглецом. Всю жизнь он страдал из-за смерти жены, игнорировал сына и жил в одиночестве. Хотя Хаун рос в достатке, его пустота была глубоко в сердце.
В детстве он мучился виной: «Может, я убил мать, появившись на свет?» Считал, что слабое здоровье матери погубили роды. Отец лишь усугублял это чувство. Хаун старался быть идеальным: упорно тренировался, обгонял сверстников. Хотел стать достойным внимания.
Тогда Ё Ымсок привел Бэкли Гона. Мальчик с глазами полными мертвой пустоты, которого отец принял в клан без усилий, напугал юного Хауна. Он возненавидел того, кто получил отцовскую заботу даром.
Их соперничество началось с этого стыдливого чувства неполноценности. Хотя позже цель забылась из-за упрямства Гона, корень был в этом.
С годами Хаун начал сомневаться: «Может, мои усилия напрасны?» Попытки заслужить взгляд отца лишь усилили горечь.
Если ты не видишь меня, то и я тебя не увижу.
Хаун сдался. Не было боли — лишь пустота.
И в тот момент все рухнуло. Последователи Сон Унхака, переодетые в Магё, напали на академию Ёнволь. Все погибли, а Хаун свалился в пропасть. Каково было, выбравшись из пещеры с Мечом Разрушения, услышать, что отец жив?
Хаун прикусил губу. Ненавидел Ё Ымсока за молчание и Гона — за сокрытие.
Гон, игнорируя гневный взгляд, тихо продолжил:
— Он не хотел, чтобы ты чувствовал себя обязанным простить его из-за обстоятельств.
Это звучало как новая отговорка.
— Пока я был шпионом, а он планировал месть за академию, он сказал: «Расскажу все сам, когда закончится война. Не хочу, чтобы он прощал меня из жалости». Ждал момента, когда его выживание не станет для тебя бременем.
— И он думал, что я… обрадуюсь?
Лицо Хауна исказилось. Гнев? Горечь? Он с трудом сдержался.
— Даже забота у него эгоистична!
— Что? Хочешь, чтобы я встретился с отцом?
Бэкли Гон решительно покачал головой. Это не было тем, что можно сделать под давлением. Кроме того, он был на стороне Хауна, а не Ё Ымсока.
— Если я решу не встречаться с отцом?
Гон вел себя так покорно, что трудно было поверить, что он скрывал это. Хаун успокоился, ожидая, что Гон попытается убедить его встать на сторону Ё Ымсока. Но какой бы выбор он ни сделал, Гон поддержит его.
После угасания гнева осталось сожаление. Если выбор полностью его, он хочет принять решение без сожалений.
Хауну нужно было время. Новость о том, что отец жив, все еще шокировала. Но раз он решил встретиться, не хотел просто излить обиду.
Ему нужно было время понять, что сказать отцу и как строить отношения.
— Я не привел тебя сразу в Магё, потому что доверял Главе академии Ёнволь. Он защитит тебя так же верно, как и свои чувства.
— …
Постепенно он поймет, были ли это чувства вины или невыраженная любовь.
— Я не мог тащить тебя в Магё и держать в заключении без объяснений. Лучше оставить тебя в Альянсе Мурим, где твои убеждения, и пусть отец защитит тебя.
— Я сильный и не стал бы жертвой козней Сон Унхака.
Гон задел больное место. Ведь Хаун всегда считал Ха Суён предателем. Теперь, узнав, что она двойной агент, голова идет кругом.
— Я думал, ты слаб против интриг. Так и было. Лидер Альянса приказал Ха Суён, а твой отец связался с ней, чтобы получить противоядие. Хотя помогла и Королева Ада.
— Ты… и он… всегда наблюдали за мной.
Хаун пробормотал, переваривая новое осознание. Он думал, что для Бэкли Гона важна только месть, но оказалось, и это было не так.
Гон затаил дыхание, когда пальцы Хауна невольно коснулись его щеки. Даже мимолетное прикосновение вызывало бурю эмоций. Как они вообще жили врозь?
— Надо было сразу утащить тебя в Магё, как только встретил.
— Кто бы позволил себя похитить?
— Верно. Не ожидал, что вернешься мастером Хвагён. Хотя на секунду такая мысль мелькнула.
Бэкли Гон усмехнулся загадочно.
Хаун притворился, что не догадывается. Гон, вместо ответа, взял его руку и поцеловал каждый сустав. Жест был игривым, но Хаун не поддался.
Сузив глаза, он вырвал руку и настаивал:
— О чем ты так стесняешься сказать?
— Секрет. Расскажу, когда стану безопаснее, а ты — уязвимее.
Гон, ухмыляясь, сунул руку под одежду Хауна. Тот строго оттолкнул его, но Гон лишь рассмеялся.
Он не хотел переходить границы, но иногда мечтал увидеть, как Хаун, связанный по взаимному согласию, умоляет его...
Хаун задумался, вспомнив что-то. Каждый раз, видя «Бездушного клинка», всплывало знакомое чувство, но не мог понять почему. Возможно, из-за скрипучего голоса владельца.
— Кстати, лицо отца… сильно изранено. Шея тоже…
— Да. Сон Унхак пытался сделать его своей пешкой. Глава академии Ёнволь десятилетиями странствовал по реке Цзянху, так что в одиночку он бы не погиб.
Хаун вспыхнул от новой информации. Гон успокоил его, положив руку на плечо:
— Я узнал позже. Сон Унхак нуждался в мертвом Ё Ымсоке, а не живом. «Спасение» и фальшивая смерть позволили ему использовать твоего отца в тени. «Меч ветра и облаков Хэбей» привлекал внимание всех. Думаю, так он все рассчитал.
— Думаю, он хотел держать все под контролем на случай, если заговор с трагедией в академии Ёнволь раскроется. Нагло утверждал бы, что если бы он был настоящим виновником, то не оставил бы в живых главу Ё Ымсока.
Губы Хауна дрожали. Неужели из-за такой причины Ё Ымсока довели до края смерти, изуродовали лицо и голосовые связки, чтобы никто не узнал?
Его передернуло от жестокости. Поистине отвратительный тип. Сложно поверить, что он больше не существует под этим небом.
— Может, пойдем охотиться на духовных зверей?
П.п.: 영물 (Ёнмуль) — это может быть животное или дух, обладающий мощной духовной или боевой энергией (기, ки или Ци в китае).
Хаун кивнул. Без просветления достичь «преображения тела» сложно, но мастер уровня Ё Ымсока мог бы улучшить состояние, приняв нэдан духовного зверя. Возможно, даже достичь нового уровня.
В любом случае, если удастся избавиться от шрамов, оставленных Сон Унхаком, это будет радостно.
Глядя на покорно кивающего Гона, Хаун усмехнулся. Ему нравилось, что они сейчас так разговаривают. Радовала ситуация, когда они строят планы на будущее.
— Если хочешь чего-то кроме охоты — скажи. Пойду куда угодно.
Бэкли Гон переплел пальцы с Хауном и прошептал:
— Королева Ада разберется. А, она была крестной моей матери.
— Значит, я похищаю главу синьцзянского отделения Магё?
— «Голубой меч кары» принес мир в Мурим. Поздравляю.
Когда Гон шутливо склонился в поклоне, Хаун хихикнул:
— Что это? «Алый демон меча» так велик?
— Ага. Говорят, дважды победил мастеров Хвагён.
— Ну ладно. Ты сильнейший в Муриме.
Хаун ворчливо толкнул ногу Гона. Тот притворился, что ему больно, но не отпускал. Напротив, крепко обнял Хауна и прошептал что-то на ухо. Но звучало это скорее игриво, чем жалобно.
— Тяжело. Отойди. И хватит дуть в ухо со странными звуками.
Бэкли Гон покачал головой и заговорил. Хаун, отталкивая его, чувствовал, как уголки губ предательски поднимаются.
Тепло их тел не раздражало. Напротив, сладковато-странное ощущение заставляло Хауна волноваться.
Гон повел Хауна к одному из павильонов. Здесь виднелось несколько работающих людей — видимо, это была резиденция главы синьцзянского отделения Магё, «Алого демона меча». Гон жестом отпустил слуг и ввел Хауна внутрь.
— Место, где можно было сомкнуть глаза. Редко бывал из-за дел.
Хаун огляделся. Гон наклонил голову:
— Просто немного непривычно. Любопытно. Комната, где мы жили раньше, была скромнее. На потолке даже след от протечки оставался. А я последние десять лет спал и тренировался в пещере.
— Правда? Подумай, что тебе больше по душе.
Гон удивленно расширил глаза на вопрос Хауна:
— Мы же будем жить вместе. Нужно знать, что тебе нравится, чтобы выбрать и обустроить дом.
От этих слов лицо Хауна покраснело. Он думал только о том, чтобы закончить все дела, но не представлял жизнь после.
Однако, перекатывая фразу «жить вместе» на языке, он почувствовал радость. Хаун кивнул:
— Хорошо. Пока идей нет, но хотелось бы дом с тренировочным залом.
— И чтобы дом не был слишком большим. Нам вдвоем, а чужие будут сновать — неудобно. Да и убирать сложно.
Гон внимательно слушал, кивая на каждое слово. Его серьезный взгляд, будто запоминающий детали, заставил Хауна смутиться:
— Я? — усмехнулся Гон, переспрашивая. Его рука взяла руку Хауна, и он поцеловал ее. Чувство нежности и ценности заставило пальцы ног Хауна ерзать.
— Каменный дом, деревянный, дворец в столице или хижина в пустыне — мне все равно. Лишь бы под этой крышей был ты.
Он улыбнулся светло. Это не значило, что у Гона не было желаний. Напротив, он жаждал одного сильнее всего на свете.
Даже вобрав в себя всего Хауна, он испытывал жажду. Обняв его, все равно тосковал. Эта ненасытность, наверное, никогда не исчезнет.
Под взглядом Гона, будто готового поглотить его, лицо Хауна мгновенно покраснело. Глаза Гона, не отливавшие внутренней энергией, светились явным желанием. Но Хауну не было противно это жадное выражение. Ни то, как Гон бросался на него, ни этот взгляд, жаждущий только его одного.
Внезапно его лицо показалось невыносимо милым. Хаун притянул Гона к себе и накрыл его губы своими. Неуклюжий, но искренний поцелуй.
Нельзя было сказать, кто начал первым. Они кусали губы, вплетали языки, исследуя рты друг друга, дыхание становилось прерывистым.
Иногда, очень редко, наступали моменты, когда казалось, что можно утонуть в этом. Слишком идеально, слишком прекрасно.
— Ах… — Гон посмотрел на него, и Хаун коснулся щеки. По ней струилась слеза.
Хаун смущенно улыбнулся. Было неловко плакать от счастья, но эмоции переполняли. На этот раз Гон не сдержался и накрыл его телом. Они упали на роскошное ложе позади.
В отличие от грубых постелей в лагере, здесь лежал мягкий шелк. Задрав голову, Хаун увидел балдахин из струящейся ткани. Гон стаскивал с него одежду, кусая и целуя плечи.
Это было животное наслаждение.
Одежда Хауна сползла, обнажив грудь. Дрожа под прикосновениями Гона, он вдруг осознал, что тот кажется ему еще более притягательным, чем обычно.
«Почему?» — подумал он и понял. Вокруг было слишком ярко.
Хаун оттолкнул Гона. Тот, все еще возбужденный, посмотрел на него с упреком. Взгляд говорил: «Если остановишь сейчас, ты не человек».
✧ - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - ✧
Следующая глава ➺ Тык
Предыдущая глава ➺ Тык