Братья Стругацкие "Пикник на обочине" - Глава 2. Часть 1.
2. Рэдрик Шухарт, 28 лет, женат, без определенных занятий
Часть 1
Рэдрик Шухарт лежал за могильным камнем и, отведя рукой ветку рябины, глядел на дорогу. Прожектор патрульной машины метался по кладбищу и время от времени бил его по глазам, и тогда он зажмуривался и задерживал дыхание. Прошло уже два часа, а на дороге все оставалось по-прежнему. Машина, мерно клокоча двигателем, работающим вхолостую, не двигалась с места и все шарила и шарила своими тремя прожекторами по заросшим запущенным могилам, по покосившимся ржавым крестам и плитам, по неряшливо разросшимся зарослям рябины, по гребню трехметровой стены, обрывавшейся слева. Патрульные боялись Зоны. Они даже не выходили из машины. Здесь, возле кладбища, они даже боялись стрелять. Иногда до Рэдрика доносились приглушенные голоса, иногда он видел, как из машины вылетал огонек сигаретного окурка и катился по шоссе, подпрыгивая и разбрасывая слабые красноватые искры. Было очень сыро, недавно прошел дождь, и даже сквозь непромокаемый комбинезон Рэдрик ощущал влажный холод.
Он осторожно отпустил ветку, повернул голову и прислушался. Где-то справа, не далеко, но и не близко, где-то здесь же, на кладбище, был кто-то еще. Там прошуршала листва и вроде бы посыпалась земля, а потом с негромким стуком упало что-то тяжелое и твердое. Это не мог быть Барбридж. Барбридж лежал в ста шагах позади, за кладбищенской оградой, и он просто не смог бы приползти сюда, даже если бы очень захотел. И уж конечно, это не могли быть патрульные. Они бы не шуршали, они бы топали и гикали, подбадривая себя, они бы пинали ногами кресты и могильные камни, они бы размахивали ручными фонариками, они бы, наверное, палили бы в кусты из своих автоматов. Они бы просто не посмели войти в Зону. Ни за какие деньги, ни под какой угрозой.
Это мог быть Мальтиец. Мальтиец очень набивался пойти с ними, целый вечер угощал, предлагал хороший залог, клялся, что достанет спецкостюм, а Барбридж, сидевший рядом с Мальтийцем, загородившись от него тяжелой морщинистой ладонью, яростно подмигивал Рэдрику: соглашайся, мол, не прогадаем, и, может быть, поэтому Рэдрик сказал «нет». Конечно, Мальтиец мог бы выследить их, но совершенно невозможно было предположить, что бы он сумел пройти тот путь, который прошли они, вернуться незамеченным вместе с ними сюда и вообще живым. Может быть, конечно, он все это время просидел здесь, на кладбище, дожидаясь их, чтобы встретить. Только зачем? Нет, вряд ли это был Мальтиец.
Снова невдалеке справа посыпалась земля. Рэдрик осторожно, не поворачиваясь, пополз задом, прижимаясь к мокрой траве. Снова над головой прошел прожекторный луч. Рэдрик замер, следя за его бесшумным движением, и ему показалось, что между крестами сидит на могиле какой-то человек в черном. Сидит, не скрываясь, прислонившись спиной к мраморному обелиску, обернув в сторону Рэдрика белое лицо с темными ямами глаз. Рэдрик видел его на протяжении доли секунды, но и доли секунды хватило, чтобы понять: это не сталкер. И еще секунду спустя он понял – это не показалось. Он отполз еще на несколько шагов, нащупал на груди флягу, вытащил ее и некоторое время полежал, прижавшись щекой к теплому металлу. Затем, не выпуская фляги из руки, пополз дальше. Он больше не оборачивался и не смотрел по сторонам.
В ограде был пролом, а у самого пролома на просвинцованном плаще лежал Барбридж. Он лежал на спине, оттягивая обеими руками воротник, и тихонько мучительно кряхтел, то и дело срываясь на стоны. Рэдрик сел рядом с ним и отвинтил колпачок у фляги. Потом он осторожно запустил руку под голову Барбриджа, ощущая всей ладонью липкую от пота горячую лысину, и приложил горлышко фляги к губам старика. Здесь было темно, но Рэдрик видел широко раскрытые и словно бы остекленевшие глаза Барбриджа, черную щетину, покрывающую его щеки. Барбридж жадно глотнул несколько раз, а затем беспокойно задвигался, ощупывая рукой мешок с хабаром.
– Вернулся, – сказал он. – Хороший парень… Рыжий… Не бросишь старика… подыхать… здесь…
Рэдрик, запрокинув голову, сделал хороший глоток.
– Стоит жаба, – сказал он. – Как приклеенная.
– Это… неспроста… – проговорил Барбридж. Он говорил отрывисто, выдыхая. – Стукнул кто-то… ждут…
– Может быть, – сказал Рэдрик. – Дать еще глоток?
– Нет… хватит пока… Ты меня… не бросай… Если не бросишь… не помру… Не пожалеешь… Не бросишь, Рыжий?
Рэдрик не ответил. Он смотрел в сторону шоссе, на голубые сполохи прожекторов. Мраморный обелиск был виден отсюда, но непонятно было, сидит там этот или сгинул.
– Слушай… Рыжий… Я не треплюсь… Не пожалеешь… Вот как ты думаешь, почему старик Барбридж… до сих пор… жив? Боб Горилла сгинул… Сундук Невада погиб… как не было… Какой был сталкер… а погиб… Слизняк тоже… Норман Очкарик… Каллаген… Пит Болячка… все… Один я остался… Почему? Знаешь?
– Подлец ты всегда был, – сказал Рэдрик, не отрывая глаз от шоссе.
– Подлец… Это верно… без этого нельзя… Сам о себе не позаботишься… кто же тогда? Но ведь и все так… Слизняк… Сундук Нева да… А остался один я… Знаешь, почему?
– Знаю, – сказал Рэдрик, чтобы отвязаться.
– Врешь… не знаешь… Про Золотой шар слыхал?
– Слыхал.
– Думаешь… сказка?
– Ты бы молчал лучше, – посоветовал Рэдрик. – Силы ведь теряешь.
– Ничего… ты меня вынесешь… Мы с тобой столько ходили, Рыжий… Неужели бросишь?.. Я тебя вот такого… маленького… знал… Отца твоего…
Рэдрик молчал. Очень хотелось курить, он вытащил сигарету, выкрошил табак на ладонь и стал нюхать. Не помогало.
– Ты меня должен… вытащить… – проговорил Барбридж. – Это из-за тебя я погорел… Это ты… Мальтийца… не взял…
– Из-за жадности своей ты погорел, – холодно сказал Рэдрик, – а не из-за меня. Молчал бы лучше.
Некоторое время Барбридж только кряхтел. Он снова запустил пальцы за воротник и совсем запрокинул голову.
– Пусть весь хабар твой будет… – прокряхтел он. – Только не бросай.
Рэдрик посмотрел на часы. До рассвета оставалось совсем не много, а патрульная машина все не уходила. Прожектора продолжали шарить по кустам, и где-то там, совсем рядом с патрулем, стоял замаскированный лендровер, и каждую минуту его могли обнаружить.
– Золотой шар… – сказал Барбридж. – Я его…. нашел… Вранья много… вокруг него… наплели потом… И сам я… плел… что, мол, любое… желание выполняет… Хрена – любое… Если б любое… меня б здесь… давно не было… жил бы в Европе… в деньгах бы… купался…
Рэдрик посмотрел на него сверху вниз. В бегущих голубых отсветах запрокинутое лицо Барбриджа казалось мертвым, но стеклянные глаза его выкатились и пристально, не отрываясь, следили за Рэдриком.
– Вечную молодость… хрен я получил… – бормотал он. – Денег… хрен. А вот здоровье… да… и дети у меня… хорошие… и жив… Ты такого и во сне… не видел… через что я… прошел… и все равно… жив… – Он облизал губы. – Я его… только об этом… прошу… Жить, мол, дай… и здоровья… и чтобы дети…
– Помолчи, Барбридж, – сказал, наконец, Рэдрик. Что ты как баба? Если смогу – вытащу. Не ради тебя, конечно. Детей мне твоих жалко.
– Нет, – упрямо сказал Барбридж. – Ты меня… в любом случае… вытащишь… Золотой шар… Хочешь, скажу, где?
– Ну, скажи.
Барбридж застонал и пошевелился.
– Ноги мои… – прокряхтел он. – Пощупай, как там…
Рэдрик протянул руку и, ощупывая, провел по его ноге ладонью от колена и ниже.
– Кости… – хрипел Барбридж. – Кости есть еще?
– Есть, есть, – соврал Рэдрик. – Не суетись.
На самом деле кости в ноге прощупывались только от колена и выше. Под коленом до самой ступни нога была как резиновая палка, ее можно было узлом завязать.
– Врешь ведь… – сказал Барбридж. – Зачем мне врешь?.. Что я… не знаю? Не видел… никогда?
– Колени целы, – сказал Рэдрик.
– Врешь ведь, наверное… – сказал Барбридж с тоской. Ну, ладно… Ты только… меня вытащи… Я тебе все… Золотой шар… Карту нарисую… про все ловушки там… расскажу…
Он говорил и обещал еще что-то, но Рэдрик уже не слушал его. Он смотрел в сторону шоссе. Прожектора больше не метались по сторонам, они замерли, скрестившись на том самом мраморном обелиске, и в ярком голубом тумане Рэдрик отчетливо увидел тощую черную фигуру, бредущую среди крестов. Фигура эта двигалась как бы вслепую, прямо на прожектора. Рэдрик увидел, как она налетела на крест, отшатнулась, снова ударилась о крест и только тогда обогнула его и двинулась дальше, вытянув вперед длинные руки с растопыренными пальцами. Потом она вдруг исчезла, словно провалилась сквозь землю, и через несколько секунд появилась снова правее и дальше, двигаясь с каким-то нелепым нечеловеческим упорством, как заведенный механизм. И тут вдруг прожектора погасли. Заскрежетало сцепление, взревел дико двигатель, мелькнули красные и синие сигнальные огни сквозь кусты, и патрульная машина, сорвавшись с места, на бешеной скорости понеслась к городу и исчезла за стеной. Рэдрик судорожно глотнул и распустил «молнию» на комбинезоне.
– Никак уехали… – лихорадочно бормотал Барбридж. – Рыжий, давай… давай по-быстрому… – Он засуетился, зашарил вокруг себя руками, схватил мешок с хабаром и попытался подняться. – Ну, давай, чего сидишь?
Рэдрик все смотрел в сторону шоссе. Теперь там было темно, и ничего не было видно, но где-то там был этот – вышагивал, слов но заводная кукла, оступаясь, падая, налетая на кресты, путаясь в кустарнике.
– Ладно, – сказал Рэдрик вслух. – Пойдем.
Он поднял Барбриджа. Старик как клещами обхватил его левой рукой за шею, и Рэдрик, не в силах выпрямиться, на четвереньках, помогая себе руками, поволок его через дыру в ограде.
– Давай, давай… – хрипел Барбридж. – Не беспокойся, хабар я держу, не выпущу… Давай…
Тропа была знакомая, но мокрая трава скользила под ногами, ветки рябины хлестали по глазам, а мосластый старик был неимоверно тяжел, словно мертвец, да еще мешок с хабаром, позвякивая и постукивая, все время цеплялся за что-то, и еще страшно было натолкнуться на этого, который, может быть, все еще блуждал здесь.
Когда они выбрались на шоссе, было еще темно, но чувствовалось, что рассвет близок. В лесочке по ту сторону шоссе сонно и неуверенно заговорили птицы, а над черными домами окраины, над редкими фонарями ночной мрак уже засинел, и потянуло оттуда знобким влажным ветерком. Рэдрик положил Барбриджа на обочину, огляделся и, как большой черный паук, перебежал через дорогу. Он быстро нашел лендровер, сбросил с капота и с кузова маскирующие ветки, сел за руль и медленно, не зажигая фар, выехал на шоссе. Барбридж сидел, одной рукой держась за мешок с хабаром, а другой ощупывая ноги.
– Давай… – прохрипел он. – Давай скорей… Колени… целы еще у меня… Колени бы спасти…
Рэдрик, скрипя зубами от напряжения, поднял его и перевалил через борт. Барбридж со стуком рухнул на заднее сиденье и застонал. Мешок он так и не выпустил. Рэдрик поднял с земли и бросил на него сверху просвинцованный плащ. Барбридж ухитрился притащить с собой и плащ. Старик, постанывая, ворочался в машине, устраиваясь, а Рэдрик вынул фонарик и прошелся взад-вперед но обочине с обеих сторон, высматривая следы. Следов в общем не было. Выкатываясь на шоссе, лендровер примял высокую густую траву, но трава эта должна была через несколько часов подняться, так что здесь все было в порядке. Вокруг места, где стоял патрульный автомобиль, валялось огромное количество окурков. Рэдрик вспомнил, что давно хочет курить, вытащил сигарету и закурил, хотя ему очень хотелось вскочить в машину и гнать, гнать, гнать поскорее отсюда. Но гнать было нельзя. Все надо было делать медленно и расчетливо.
– Что ж ты, – плачущим голосом сказал из машины Барбридж. – Воду не вылил, снасти все сухие… Что ты стоишь? Прячь хабар!
– Заткнись, – сказал Рэдрик. – Не буду я ничего этого делать. Все равно сейчас на южную окраину свернем.
– Как на окраину? Да ты что? Колени же мне загубишь, паскудник! Что еще выдумал?
Рэдрик затянулся в последний раз и засунул окурок в спичечный коробок.
– Не пыли, Стервятник, – сказал он. – Прямо через город нельзя. Остановят, посмотрят на твои копыта – и конец.
– А чего – копыта? Рыбу динамитом глушили, ноги мне перешибло, вот и весь разговор…
– А если кто-нибудь пощупает?
– Пощупает… Я так заору, что вперед забудет, как щупать… Но Рэдрик уже решил. Он поднял водительское сиденье, подсвечивая фонариком, открыл потайную крышку и сказал:
– Давай сюда хабар.
Бензобак под сиденьем был фальшивый. Рэдрик взял мешок и просунул его внутрь, слыша, как в мешке звякает и перекатывается.
– Мне рисковать нельзя, – пробормотал он. – Не имею права.
Он поставил на место крышку, присыпал мусором, навалил поверх тряпок и опустил сиденье. Барбридж кряхтел, постанывал, жалобно требовал поторопиться, опять принялся обещать Золотой шар, а сам все вертелся на своем сиденье, встревоженно вглядываясь в быстро редеющую тьму. Рэдрик не обращал на него внимания. Он вспорол налитый водой пластиковый пузырь с рыбой, воду вылил на рыболовные снасти, уложенные на дне кузова, а бьющуюся рыбу пересыпал в брезентовый мешок. Пластиковый пузырь он сложил и сунул в карман комбинезона. Теперь все было в порядке: рыбаки возвращались с неудачного лова. Он сел за руль и тронул машину.
До самого поворота он ехал, не включая фар. Слева тянулась могучая трехметровая стена, ограждающая Зону, а справа были кусты, реденькие рощицы, иногда попадались заброшенные коттеджи с заколоченными окнами и облупившимися стенами. Рэдрик хорошо видел в темноте, да и темнота уже не была такой плотной, как ночью, и, кроме того, он знал, что сейчас будет, поэтому, когда впереди показалась мерно шагающая тощая фигура, он даже не сбавил хода. Он только пригнулся пониже к рулю. Этот вышагивал прямо посередине шоссе – как и все они, он шел в город. Рэдрик обогнал его, прижав машину к левой обочине, и, обогнав, сильнее нажал на акселератор.
– Матерь божия… – пробормотал сзади Барбридж. – Рыжий, ты видел?
– Да, – сказал Рэдрик.
– Господи… Этого нам еще не хватало, – бормотал Барбридж и вдруг принялся громко читать молитву.
– Заткнись! – прикрикнул на него Рэдрик.
Поворот должен был быть где-то здесь. Рэдрик замедлил ход, всматриваясь в линию покосившихся домиков и заборов, потянувшуюся справа. Старая трансформаторная будка… столб с подпоркой… подгнивший мостик через кювет. Рэдрик повернул руль. Машину подбросило на колдобине.
– Ты куда? – заорал Барбридж. – Ноги мне загубишь, сволочь!
Рэдрик на секунду повернулся и наотмашь ударил старика по лицу, ощутив тыльной стороной ладони колючую щеку. Барбридж поперхнулся и замолк. Машину подбрасывало, колеса то и дело пробуксовывали в свежей после ночного дождя грязи. Рэдрик включил фары. Белый прыгающий свет озарил заросшие травой старые колеи, огромные лужи, гнилые покосившиеся заборы по сторонам. Барбридж заплакал, всхлипывая и сморкаясь. Он больше ничего не обещал, он жаловался и грозился, но очень негромко и неразборчиво, так что Рэдрику были слышны только отдельные слова. Что-то о ногах, о коленях, о детях… Потом он затих.
Поселок тянулся вдоль западной окраины города. Когда-то здесь были дачи, огороды, фруктовые сады, летние резиденции городского начальства и заводской администрации. Зеленые веселые места, маленькие озера с чистыми песчаными берегами, пруды, в которых разводили карпов. Заводская вонь и заводские едкие дымы сюда никогда не доходили, так же, впрочем, как и городская канализация. Теперь все здесь было покинуто и заброшено, и за все время им попался всего один жилой дом – желто светилось задернутое занавеской окошко, висело на веревках промокшее от дождя белье, и огромный пес, заходясь от ярости, вылетел сбоку и некоторое время гнался за машиной в вихре комьев грязи, летевшей из-под колес.
Рэдрик осторожно переехал еще через один старый покосившийся мостик и, когда впереди завиднелся поворот на Западное шоссе, остановил машину и заглушил двигатель. Потом он вылез на дорогу, не обернувшись на Барбриджа, прошел вперед, зябко засунув руки в сырые карманы комбинезона. Было уже совсем светло. Все вокруг было мокрое, тихое, сонное. Он дошел до шоссе и осторожно выглянул из-за кустов. Полицейская застава хорошо была видна отсюда: маленький домик на колесах – три светящихся окошка, дымок из узкой высокой трубы, патрульная машина стояла у обочины, в ней никого не было. Некоторое время Рэдрик стоял и смотрел. На заставе не было никакого движения, видимо, патрульные озябли и измотались за время ночного дежурства и теперь грелись у печурки в домике. «Жабы», – негромко сказал Рэдрик. Он нащупал в кармане кастет, просунул пальцы в овальные отверстия, зажал в кулаке холодный металл и, все так же зябко сутулясь, не вынимая руки из кармана, пошел обратно. Лендровер. слегка накренившись, стоял между кустами. Место было глухое, заброшенное, никто сюда, наверное, не заглядывал вот уже лет десять.
Когда Рэдрик подошел к машине, Барбридж приподнялся и посмотрел на него, приоткрыв рот. Сейчас он выглядел даже старше, чем обычно. Морщинистый, лысый, обросший нечистой щетиной, гнилозубый. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и вдруг Барбридж сказал невнятно:
– Карту дам… Все ловушки, всё… Сам найдешь… Не пожалеешь…
Рэдрик некоторое время слушал его, потом разжал пальцы, вы пуская в кармане кастет, и сказал:
– Ладно. Твое дело – лежать в обмороке. Понял? Стони и не давай прикасаться.
Он сел за руль, включил двигатель и тронул машину.
И все обошлось. Никто не вышел из домика, когда лендровер в соответствии со знаками и указателями медленно прокатил мимо, а затем, все наращивая и наращивая скорость, помчался в город через южную окраину. Было шесть часов утра, улицы были пусты, асфальт был мокрый и черный, автоматические светофоры одиноко и ненужно перемигивались на перекрестках. Они миновали пекарню с огромными, ярко освещенными окнами, и Рэдрика обдало волной теплого, необыкновенно вкусного запаха.
– Жрать охота, – сказал Рэдрик и потянулся, упираясь руками в руль, разминая затекшие от напряжения мышцы.
– Что? – испуганно спросил Барбридж.
– Жрать, говорю, охота… Куда тебя? Домой или прямо к Мяснику?
– К Мяснику, к Мяснику гони! – торопливо забормотал Барбридж, наклоняясь вперед, лихорадочно и горячо дыша Рэдрику в затылок. – Прямо к нему! Прямо к нему! Он мне еще семьсот монет должен! Да гони ты, гони, что ты ползешь, как вошь по мокрому месту? – и вдруг принялся ругаться, бессильно и злобно, черными грязными словами, брызгая слюной, задыхаясь и заходясь в приступах кашля.
Рэдрик не отвечал. Не было ни времени, ни сил утихомиривать расходившегося Стервятника. Надо было скорее кончать со всем этим и хоть пару часов поспать перед свиданием в «Метрополе». Он вывернул на Центральный проспект, проехал два квартала и остановил машину перед серым двухэтажным особняком.
Мясник открыл ему сам – видимо, только что проснулся и собирался в ванную. Он был в роскошном халате с золотыми кистями, в руке у него был стакан со вставной челюстью. Волосы на го лове были взлохмачены, под мутными глазами набрякли темные мешочки.
– А! – сказал он. – Рыший. Што скашешь?
– Надевай зубы, и пойдем, – сказал Рэдрик.
– Угу, – сказал Мясник, приглашающе мотнул головой в глубину холла, а сам, шаркая персидскими туфлями, но двигаясь тем не менее с удивительной быстротой, направился в ванную.
– Кто? – спросил он оттуда.
– Барбридж, – сказал Рэдрик.
– Что?
– Ноги.
В ванной полилась вода, раздалось фырканье, плеск, что-то упало и покатилось по кафельному полу. Рэдрик устало присел в кресло, вынул сигарету и закурил, озираясь. Холл был ничего себе. Мясник денег не жалел. Он был очень опытным и очень модным хирургом, светилом медицины не только города, но и штата, и со сталкерами он связался, конечно, не из-за денег. Он тоже брал свою долю с Зоны. Брал натурой – разным хабаром, который применял в своей медицине, брал знаниями, изучая на покалеченных сталкерах неизвестные ранее болезни, уродства и повреждения человеческого организма, брал славой – славой первого на земле врача, специалиста по нечеловеческим заболеваниям. Деньгами он, впрочем, то же брал с охотой.
– Что именно с ногами? – спросил он, появляясь из ванны с огромным полотенцем на плече: краем полотенца он осторожно вытирал длинные гибкие пальцы.
– Вляпался в «студень», – сказал Рэдрик. Мясник свистнул.
– Значит, конец Барбриджу, – пробормотал он. – Жалко, знаменитый был сталкер.
– Ничего, – сказал Рэдрик, откидываясь в кресле. – Ты ему протезы сделаешь. Он еще на протезах по Зоне попрыгает.
– Ладно, – сказал Мясник. – Подожди, я сейчас оденусь.
Пока он одевался, пока звонил куда-то, вероятно, в клинику, чтобы все приготовили для операции. Рэдрик неподвижно полулежал в кресле и курил. Только один раз он пошевелился, чтобы вытащить флягу. Он пил маленькими глотками, потому что во фляге оставалось на донышке, и старался ни о чем не думать. Он просто ждал.
Потом они вместе вышли к машине, Рэдрик сел за руль, Мясник сел рядом и сразу же перегнулся через сиденье и принялся ощупывать ноги Барбриджа, а Барбридж, притихший, сразу как-то съежившийся, бормотал что-то жалостливое, обещал озолотить, поминал снова и снова детей и умолял спасти ему хоть колени. Когда они подъехали к клинике. Мясник выругался, не увидев санитаров у подъезда, на ходу выскочил из машины и скрылся за дверью. Рэдрик снова закурил, а Барбридж вдруг сказал:
– Ты меня убить хотел. Я тебе это запомню.
– Не убил ведь, – равнодушно сказал Рэдрик.
– Да, не убил… Барбридж помолчал. – Это я тоже запомню.
– Запомни, запомни, ? сказал Рэдрик. – Ты бы, конечно, меня убивать не стал. – Он обернулся и посмотрел на Барбриджа. Барбридж неуверенно кривил рот, подрагивая пересохшими губами. – Ты бы меня просто бросил, – сказал Рэдрик. – Оставил бы меня в Зоне, и концы в воду. Как Очкарика.
– Очкарик сам помер, – угрюмо сообщил Барбридж. – Я тут ни при чем. Приковало его.
– Сволочь ты, – равнодушно сказал Рэдрик, отворачиваясь. – Стервятник.
Из подъезда выскочили сонные и встрепанные санитары, на ходу разворачивая носилки, подбежали к машине. Рэдрик, время от времени затягиваясь, смотрел, как они ловко выволокли Барбриджа из кузова, уложили на носилки и понесли к подъезду. Барбридж лежал неподвижно, сложив руки на груди, и отрешенно глядел в небо. Огромные ступни его были странно и неестественно вывернуты. Он был последним из старых сталкеров, из тех, кто начал охоту за внеземными сокровищами сразу же после Посещения, когда Зона еще не называлась Зоной, когда не было ни стены, ни институтов, ни полицейских сил ООН, когда город был парализован ужасом, а мир смеялся над новой выдумкой газетчиков. Рэдрику было тогда десять лет, а Барбридж был еще крепким и ловким мужчиной, обожающим выпить за чужой счет, подраться, притиснуть в углу зазевавшуюся девчонку. Впрочем, и тогда он был уже сволочью, потому что очень любил, напившись, бить свою жену. Так и бил, пока не забил до смерти.
Рэдрик развернул лендровер и погнал его, не обращая внимания на светофоры, срезая углы, рявкая сигналом на редких прохожих, прямо к себе домой.
Он загнал машину в гараж, включил лампу и закрыл ворота. Потом он извлек из фальшивого бензобака мешок с хабаром, привел машину в порядок, сунул мешок в старую плетеную корзину, сверху положил спасти, еще влажные, с прилипшими травинками и листьями, а поверх всего высыпал уснувшую рыбу, которую Барбридж вчера вечером купил в соседней лавочке. Потом он еще раз осмотрел машину со всех сторон, просто по привычке. К заднему правому протектору прилипла расплющенная сигарета. Рэдрик отодрал ее – сигарета оказалась шведская. Рэдрик подумал и сунул ее в спичечный коробок. В коробке уже было три окурка.
Дверь распахнулась, прежде чем он успел достать ключ. Он вошел боком, держа тяжеленную корзину под мышкой, и окунулся в знакомое тепло и знакомые запахи своего дома, а Гута обхватила его за шею и замерла, прижавшись лицом к груди. Даже сквозь комбинезон и теплую рубаху он ощущал, как бешено стучит ее сердце. Он не мешал ей, терпеливо стоял и ждал, пока она отойдет, хотя именно в эту минуту почувствовал, до какой степени вымотался и обессилел.
– Ну ладно, – проговорила она, наконец, низким хрипловатым голосом, и отпустила его, и включила в прихожей свет, а сама, не оборачиваясь, пошла на кухню. – Сейчас я тебе кофе… – сказала она оттуда.
– Рыбу я принес, – сказал он нарочито бодрым голосом. – Зажарь, да все сразу жарь, жрать охота – сил нет.
Она вернулась, пряча лицо в распущенных волосах, он поставил корзину на пол и помог ей вынуть сетку с рыбой, и они вместе от несли сетку на кухню и вывалили рыбу в мойку.
Иди мойся. – сказала она. – Пока помоешься, все будет готово.
– Как Мартышка? – спросил он, усаживаясь и стягивая с ног сапоги.
– Болтала весь вечер, – отозвалась Гута. – Еле-еле я ее уложила. И все время приставала: где папа, вынь да положь ей папу. – Она ловко и бесшумно двигалась по кухне, располневшая, но по-прежнему крепкая и ладная, и уже закипала вода в котелке на плитке, и летела чешуя из-под ножа, и скворчало масло на самой большой сковороде, и восхитительно запахло свежим кофе.