В поисках Будды в Газе
Будучи буддисткой, еврейкой и сторонницей палестинского народа, религиозный ученый Линда Хесс носит клетчатый палестинский шарф — куфию, а также синее дзэн-одеяние — ракусу, символизирующее рясу Будды. В этом мощном личном эссе она размышляет, как ответить с мудростью и состраданием на насилие, обрушенное на жителей Газы, и гнев, который она из-за этого испытывает.
— «Мне нравится ваша куфия». Завершая оплату на кассе моего любимого супермаркета в Беркли и готовя кредитную карту, я огляделась в поисках говорившего. Молодая девушка с улыбкой посмотрела на мой палестинский шарф, пока укладывала продукты в пакеты.
— «Она нравится и мне», — ответила я. «Так мы узнаём друг друга». Она кивнула, протянула мне пакеты, всё ещё улыбаясь.
45,000. Это сегодняшнее число. Это количество людей в Газе, убитых в результате массивных и беспощадных атак Израиля за последние четырнадцать месяцев. Мы знаем, что реальное число гораздо выше, ведь невозможно подсчитать тела, разорванные до неузнаваемости или погребённые глубоко под разрушенными зданиями. К тому времени, как вы прочтёте это, возможно, число достигнет 50,000.
Куфия и ракусу: я ношу их обе на шее. Но не надеваю ракусу в супермаркет. Сшитое моими руками мелкими стежками, полученное с официальными обетами следовать пути Будды и жить на благо всех существ, ракусу — это одежда дзэндо.
Мне интересно, стоит ли связать их вместе.
Я еврейка по рождению и буддистка по выбору. У меня в кабинете стоит статуя тысячерукого Авалокитешвары, а на столе лежат стихи палестинского писателя Мосаба Абу Тоха. Каждый день я думаю о Газе, представляя людей, которых убивают прямо сейчас, пока я пишу.
Что ещё можно сказать о Газе? Разве не было всё уже сказано тысячи раз, на всех языках, всеми голосами, тоном и тембром? Разве мы не видели сотни фото и видео в реальном времени — столбы дыма и пепла, кратеры там, где когда-то были лагеря беженцев, разрушенные районы с признаками недавней жизни под обломками? Разве мы не видели десятки детей — грязных и голодных, приближающихся к фотографу с ошеломлёнными взглядами? Разве мы не видели бесчисленных мёртвых младенцев, матерей и отцов, держащих маленькие тела, завернутые в белую ткань, с кровью, проступающей сквозь неё? Разве мы не видели фотографии ангелоподобных детей — шести месяцев, шести лет, десяти, двенадцати и семнадцати лет — в их красивых платьях, в выпускных мантиях, играющих с игрушками, смеющихся с родственниками, чтобы затем узнать, что они мертвы, все мертвы, убиты вместе с матерью, отцом, братьями, сёстрами, дедушками, тётями, дядями, кузенами? Разве мы не продолжали считать мёртвых, как считали в старой расистской детской считалке: «один маленький, два маленьких, три маленьких индейца» — десять тысяч, двадцать тысяч, сорок тысяч жителей Газы, наблюдая, как эти паучьи цифры ползут по нашим газетам?
Этот абзац слишком длинный и всё равно недостаточно длинный. Разве не стоит упомянуть всех журналистов, поэтов, врачей, медиков, учителей, работников гуманитарной помощи, которые стали мишенями и были убиты? Разве не важно говорить о разрушении всех университетов, школ и больниц?
Но я должна остановиться, воздвигнув плотину на пути этого потока жалоб. Я планирую написать около 3000 слов — одно слово на каждые пятнадцать человек, официально признанных погибшими к середине декабря 2024 года. Я должна двигаться быстро, чтобы спросить: что стоит сказать буддийской аудитории, североамериканской буддийской аудитории? Почему Палестина, среди всех масштабных ужасов и кошмаров, которые обрушились на этот мир? Почему, например, я не пишу о Судане или о потере ледников в Антарктике?
«Мы не должны бояться нашего гнева. Мы не должны подавлять или отрицать его. Мы должны пережить его, полностью осознать. Тогда мы, возможно, узнаем, как его использовать и преобразовать. Мы, возможно, поймем, какое он имеет отношение к любви».
Постойте, я пока не могу говорить о буддизме. Передо мной стоит образ святого деда из Газы, который потерял свою любимую внучку, стал известен своим состраданием, был показан в интернете, как он кормит голодных кошек, а потом сам был убит.
Я думаю о Бисан, журналистке, которая, пока я пишу это, ещё жива. Бисан — одна из тех журналисток из Газы, которые продолжают освещать события (поскольку посторонним запрещено входить и сообщать новости), продолжают передавать информацию и изображения во внешний мир до тех пор, пока их не убивают. Я слышала оценки, что было убито около 200 журналистов, на которых слово «Пресса» было выбито на их бесполезных бронежилетах и касках.
Я думаю о врачах, которые продолжают работать и оставаться, лечат пациентов без лекарств, ампутируют конечности без анестезии, делают всё, что могут, несмотря на обстоятельства, до тех пор, пока их тоже не убивают.
Я думаю о геноциде, который разворачивается у меня на глазах. Бомбы, снайперы, танки, голод, болезни, отсутствие воды, электричества, преследование людей с одного места на другое, как овец, как крыс, затем бомбёжка «более безопасных» мест — заброшенных школ и временных палаток, где они укрываются. Доктор Габор Матэ, переживший Холокост, говорит: «Это как смотреть Освенцим в TikTok». Тем временем люди спорят о том, что такое геноцид и подходит ли это под определение, но одна за другой национальные правительства, агентства ООН, крупные правозащитные организации и академические специалисты (включая некоторых из Израиля) говорят: да, это геноцид.
Мне небезразличен геноцид. Как буддистке, разве я могу не заботиться о геноциде? Это словно огонь в моей крови. Мудрость и сострадание, сострадание и мудрость. Что советует Гуаньинь в этой ситуации? Когда Будда сидел в космическом созерцании перед восходом утренней звезды, зная прошлые и будущие жизни всех существ и ясно видя полное действие кармы, мог ли он даже подумать о геноциде?
А КАК НАСЧЁТ ХАМАСА? А КАК НАСЧЁТ 7 ОКТЯБРЯ? А КАК НАСЧЁТ АНТИСЕМИТИЗМА? А КАК НАСЧЁТ ХОЛОКОСТА?
Каждый, кто говорит сейчас в защиту Палестины, должен встать под софиты и произнести клятву: «Я осуждаю жестокую резню, устроенную ХАМАСом 7 октября. Я осуждаю антисемитизм. Я понимаю, что евреи испытывают многопоколенческую травму из-за Холокоста».
Я действительно произношу эти слова и искренне верю в них. Но меня глубоко беспокоят обстоятельства, в которых я обязана это делать. Все эти «а как насчёты» стремятся отвлечь внимание от продолжающихся зверств и геноцида в Палестине (особенно в Газе, но также и на Западном берегу).
Постоянное упоминание 7 октября подразумевает, что 1200 израильских жизней стоят жертвования неограниченного количества палестинских жизней. 45 000 — это недостаточно. Уничтожение всего в Газе — недостаточно. Если остаётся хотя бы одно здание, месть (назовите это «безопасностью») не завершена. Фиксация на атаке ХАМАСа также скрывает чрезвычайно важный факт: эта история не началась 7 октября. Я не буду пытаться здесь обсуждать всю историю сионизма и современного государства Израиль, но с этой историей нужно считаться.
Непрекращающиеся предупреждения об антисемитизме продвигают вопиюще ложное утверждение, что критика государства Израиль и его политики эквивалентна ненависти к евреям. Это ложь, которая была эффективно превращена в оружие, чтобы заглушить свободу слова, подавить протесты и наказать тех, кто выражает солидарность с палестинцами. Антисемитизм реален, исторически ужасающ и остаётся угрозой. Но можем ли мы также подчеркнуть, что политическая позиция и военные действия Израиля после 7 октября, вероятно, сделали больше для разжигания антисемитизма, чем любые пропалестинские демонстрации?
Я еврейка. Именно из-за Холокоста и моего понимания его я сегодня поддерживаю Палестину. Ещё ребёнком, с увлечением изучая иврит и радуясь пению в детском хоре моей синагоги, я выступала против гипотезы «избранного народа». Это была теория крайнего исключительности, дающая евреям исключительное право как на завоевания, так и на жертву.
Когда я наконец прочла части Библии, описывающие завоевание и повторное завоевание израильтянами их «обетованных земель» — нам их не показывали в воскресной школе, — я обнаружила ужасающие хроники геноцида, прямо предписанного Богом. Я хочу рассмотреть некоторые из этих историй — не только как мрачную критику определённых иудейско-христианских писаний, но и как предупреждение последователям всех религиозных традиций, включая, конечно, буддизм.
У всех «главных» религий есть священные тексты и истории, которые продвигали, а иногда и освящали ужасающую жестокость. Хотя важно изучать их и осознавать, здесь я не буду приводить другие примеры. Здесь я сосредоточусь на текстах, которые имеют отношение к великому насилию, происходящему сейчас у нас на глазах в Палестине.
Сегодня израильтяне часто указывают на Библию как на документ, предоставляющий им священное право на все земли «Великого Израиля» — за пределами границ современного государства, особенно на Западный берег, который они называют Иудеей и Самарией. Некоторые используют библейские истории, чтобы утверждать, что евреи — истинные коренные жители. Я слышала, как один поселенец на Западном берегу сказал, что он считает Библию юридическим документом.
Слово «геноцид» вовсе не преувеличение, когда речь идёт о библейских повествованиях. Прочтите книгу Иисуса Навина и сосчитайте, сколько раз этот лидер, преемник Моисея, находясь в постоянной связи с Богом, приказывает уничтожить без жалости всех людей племени, стоящего у них на пути, — мужчин, женщин, «всё, что дышит». Есть длинные списки территорий и народов, которые были уничтожены таким образом. Газа даже упоминается в одном из этих списков. Цари пригвождены к столбам и повешены у городских ворот. Часто город сжигается дотла. В одном красочном эпизоде Бог говорит Иисусу Навину подрезать сухожилия у лошадей перед тем, как сжечь колесницы, к которым они привязаны.
Читая библейские истории дальше, мы узнаём, что эти завоевания не оставались окончательными. Они не могли убить всех. Некоторых оставляли и обрекали на тяжёлый труд. Иисус Навин предписал такое обращение с гаваонитянами. Спустя поколения царь Соломон продолжил давнюю практику угнетения: «А всех оставшихся от хеттеев, амореев, ферезеев, хиввеев и иевусеев — потомков их, оставшихся в земле, которых сыны Израилевы не истребили, Соломон сделал оброчными рабами, какими они остаются до сего дня» (2 Паралипоменон 8:7-8). Всегда были волнения среди покорённых народов, а сами израильтяне постоянно сталкивались с внутренними расколами и борьбой за власть. Так войны продолжались.
Вот ещё один пример геноцидальной модели, которая не только не была осуждена, но и прославляется правыми израильтянами, ныне управляющими страной. Амаликитяне были давними врагами, которые напали на евреев, когда те бежали из египетского рабства. Примерно через 200 лет после Иисуса Навина израильтяне установили монархию. Пророк Самуил, уполномоченный Богом, избрал Саула царём и велел ему свести старые счёты: «Пойди и порази Амалика, и истреби всё, что у него; и не щади его, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла» (1 Царств 15:3).
Саул пошёл и сделал это — с одним небольшим исключением: «И пощадил Саул и народ Агага [царя] и лучших из овец и волов, и откормленных ягнят, и всё хорошее, и не захотели истребить их; всё же имущество маловажное и худое истребили» (1 Царств 15:9).
Господь, разгневанный этим непослушанием, послал Самуила к Саулу. Вместо похвалы и благодарности, которых тот ожидал, Саул получил строгий упрёк за то, что не убил весь скот. Он возразил, что оставил только лучших овец и волов для жертвоприношения Богу. Но Самуил был непреклонен и сказал Саулу, что Бог отверг его, и он больше не может быть царём. Саул вернулся в свой родной город, лишённый власти. О, и ещё одно. Саул держал царя амалика Агага в плену. По требованию Самуила, Агага вывели в цепях. Говорят, он был весел и надеялся, что его жизнь теперь пощадят. Самуил разрубил его на куски на месте.
28 октября 2023 года, говоря о решимости Израиля уничтожить своих врагов, Нетаньяху сказал: «Вы должны помнить, что сделал вам Амалик, говорит наша Святая Библия. И мы помним». Другие повторяли эту ссылку вместе с боевым кличем, что в Газе нет гражданских.
Поскольку этот образ Израиля настолько мрачный, я упомяну исключения. Я склоняюсь перед диалоговыми группами палестинцев и израильтян, мирными группами, группами скорби, группами поддержки, которые сопротивляются волне насилия и достигают сердец друг друга. Я склоняюсь перед молодыми израильтянами, которые отказываются участвовать в оккупации и бойне, которые идут в тюрьму за отказ.
Я склоняюсь перед израильскими союзниками, которые противостоят вооружённым солдатам и обезумевшим поселенцам, стараясь защитить дома, стада и оливковые деревья своих палестинских друзей, стараясь спасти их от избиений, похищений, пыток и убийств. Я склоняюсь перед организациями, такими как Combatants for Peace, B’Tselem, Ta’ayush, и всеми группами, которых я не знаю, но которые делают эту работу. Я склоняюсь перед израильскими учёными и журналистами, которые говорят правду: Илан Паппе, Ли Мордехай, Амос Голдберг, Дэвид Шульман, Омер Бартов, Гидеон Леви, Амира Хаас и все остальные, кого я не знаю.
Что касается героических палестинцев, которые столкнулись с худшим, которые страдали и умирали, которые пытались жить, несмотря на утрату всего, которые продолжают служить и спасать других, — где их имена? Их слишком много для этой страницы, для этого эссе, для всех листов бумаги в пределах моей досягаемости. Я хотела бы удержать их имена в соответствии с молитвой, которую я давно выучила на иврите: «…Произноси их, сидя дома и идя дорогою, ложась и вставая. Навяжи их в знак на руку и пусть они будут повязкой на челе твоём. Напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих».
Монах спросил Юньмэня: «В чём заключается учение всей жизни?» Юньмэнь ответил: «Подходящий ответ».
Ответ мастера дзэн звучит просто и обыденно, как и во многих коанах. Но если слушать из тихого внутреннего пространства, он оказывается глубоким. Что делать в ситуации насилия? Что поможет? Что усугубит? Скажем, я вижу, как взрослый бьёт ребёнка. Должна ли я вызвать полицию? Должна ли вмешаться физически и попытаться остановить это? Должна ли я закричать и пригрозить взрослому? Или говорить с ним по-доброму, прося прекратить? Если у меня есть оружие, должна ли я его использовать?
«Подходящий ответ» — это глубокое учение как в тонких, так и в драматических ситуациях. Это может быть учение всей жизни.
Мои ответы на события в Газе возникают из момента в момент, изо дня в день. Я участвую в демонстрациях, хожу на встречи, подписываю петиции, голосую, делаю пожертвования, разговариваю, пишу, молюсь. Этого недостаточно. Что является подходящим ответом на геноцид? На этот геноцид?
Мы делаем что-то. Мы не отворачиваемся. Одно действие ведёт к другому. Слова Нуры Эракат, палестино-американской активистки, профессора университета и адвоката по правам человека, звучат как звонок будильника: «Мы являемся свидетелями этого исторического момента без каких-либо масок. У нас нет оправдания для молчания или утверждения, что мы не знали». Это не началось 7 октября. Когда долгожданное «перемирие» вступит в силу, это не закончится.
В одном из дзэн-центров, где я практиковала, был участник, возражавший против «политизации» в сообществе. Он находил «разделяющими и болезненными» обсуждения текущих событий и призывы к активизму. Он протестовал, когда во время пандемии требовалась вакцинация для доступа в медитационный зал. Он неоднократно предлагал сосредоточиться на «универсальном учении дхармы, изучении сутр и практике дзадзэн», отведя социальные и политические разговоры в другое пространство.
«Политика» не является чуждой страной для учеников дхармы. Решение проблемы, возникшей в нашем сообществе, не заключается в том, чтобы мы все замолчали из страха обидеть кого-то, или в том, чтобы провести границу вокруг пространства дхармы, свободного от аргументов, конфликтов и эмоций. Как студентка дзэн, я тысячекратно повторяла Сердечную Сутру: «Форма есть пустота, пустота есть форма» (или, в переводе Халифакса и Танахаши, «форма — это безграничность, безграничность — это форма»). Глядя на стаю ворон за окном, наблюдая, как они непредсказуемо кружат, но как-то остаются вместе, я подумала: «Пустота проста. Форма — вот что действительно сложно».
Но тут же поправляю себя. Пустота — не проста. Я говорю о преждевременном трансцендентном состоянии, притворяющемся осознанием пустоты. Форма сложна, так как она требует от нас продолжать откликаться — немедленно и телесно — на формы, тела, события, политику, разворачивающиеся перед нами и внутри нас. Равновесие — это не конечная цель.
Я спросила своего учителя дзэн, Тэншина Рэба Андерсона, о том, как мы выбираем, куда направлять потоки сострадания в нашей жизни.
«У вас есть взрослая дочь, Реб», — сказала я. — «У меня тоже есть взрослая дочь. Если наши дети в беде, мы сделаем всё, что угодно. Мы перевернём небо и землю, чтобы помочь им. Между тем, через улицу может быть ребёнок, у которого проблемы гораздо хуже, но мы ему не помогаем. А есть и другие — в другом городе или за океаном, группы людей, на которых обрушиваются насилие и несправедливость, которые страдают и отчаянно зовут на помощь. Но мы проводим дни и ночи, помогая нашим детям. Как это понять?»
Реб ответил: «Мы заботимся о том, что находится перед нами».
Газа находится передо мной. Я еврейка, американка, человек, который когда-то был ребёнком.
Я родилась в 1942 году, когда нацистское уничтожение евреев и других людей достигло своего пика. Мои предки были из Венгрии и Украины, где было убито более миллиона евреев. Эти обстоятельства заставили меня глубоко чувствовать геноцид. Нет случая, когда геноцид поражал бы меня сильнее и интимнее, чем тогда, когда евреи, организованные под националистическими лозунгами и кричащие о своём превосходстве, в моих глазах как будто надевают маски и униформу своих бывших убийц и становятся палачами. В последние годы я находила поддержку среди тысяч американских евреев, которые взывают о геноциде: «Никогда больше — ни для кого».
Моё правительство, обладающее неисчислимой экономической и военной мощью, с необработанной кармой колониального поселенчества и геноцида, с циничной жаждой господства и слепым пристрастием к своей версии фантазии об «избранном народе» (в XIX веке она называлась «предопределённая судьба»), буквально подпитывает геноцид в Газе. Без огромного потока оружия, оборудования, знаний и денег, постоянно поступающих из США, наряду с политической и дипломатической поддержкой, крошечный Израиль ничего бы не смог сделать. Геноцид закончился бы за один день, если бы поток прекратился.
Но он не прекращается. Пока я завершаю последние правки этой статьи, заголовок на экране кричит: «БАЙДЕН ОДОБРЯЕТ ПОСТАВКИ ОРУЖИЯ В ИЗРАИЛЬ НА 8 МЛРД ДОЛЛАРОВ».
Я думаю о непостижимом, безусловном согласии Байдена со всем, что делает и говорит Израиль — без ограничений, без преступлений, слишком ужасных для прощения, без насилия, слишком масштабного для осуждения. Наряду с ним — все лидеры Конгресса, демократы и республиканцы. Все лживые, лицемерные секретари, советники и посланники. Все вето резолюций ООН о прекращении огня. Я чувствую, как во мне поднимается сильный гнев. Во мне поднимается ярость.
Мы, буддисты, не должны бояться нашего гнева. Мы не должны подавлять или отрицать его. Мы должны пережить его, полностью осознать. Тогда, возможно, мы узнаем, как его использовать и преобразовать. Возможно, мы поймём, какое он имеет отношение к любви.
Гнев, насилие и любовь. Проявляю ли я гневное божество, чья свирепость — это форма великого сострадания? Или я просто сердитый активист, которому следует посидеть в тишине?
Я видела жестокость, насилие и злоупотребления как в маленьком мире семьи, так и в больших аренах политики и власти, и я видела их взаимосвязь: интимное и публичное, личное и политическое.
Слова из молитвы Метта, написанной покойным любимым учителем дзэн Мэйли Скотт, звучат у меня в голове: «Пусть я узнаю, что мой покой и покой мира неразделимы; что наш покой в мире — это результат нашей работы ради справедливости».
Я ищу доброты. Как ракета с тепловым наведением, я прихожу к лучезарным учениям буддизма о сострадании. Авалокитешвара, держи меня за руку одной из твоих. Что мне делать с моей яростью? Что мне делать с моей любовью?
Линда Хесс — практикующая дзэн, переводчица индийского поэта Кабира, профессор религиоведения Стэнфордского университета (в отставке), учёная и писательница на различные темы.