Элевсин
Покой царит во мне, вокруг меня — а деловитых
не оставляют их заботы, я обязан
свободою им и досугом. И тебя,
моя освободительница, ночь, благодарю! — Туманной пеленой
луна окутывает дальние пределы
холмов; и озера мерцающая гладь
явилась мне.
Постылый гомон будней отступает,
и мыслью ход времен повернут вспять;
твой образ, милый, предо мною вновь
и дней ушедших воздух. Но теперь
сменит его надежда новой встречи —
Я вижу пред собой уж сцену
объятий радостных и долгожданных; потом расспросы
и взгляд украдкой друг на друга, дабы вызнать,
что изменилось в облике, в манере, как теперь
мы по-иному мыслим; — и упоены, узнав,
что верность прежнему союзу еще крепче,
и подлинней, и без единой клятвы:
лишь истине свободной подчиняться,
И никогда по правилам не жить,
диктующим нам чувства или мненья.
С постылым миром не в ладах мой ум, что перенес меня
к тебе чрез реки, горы за одно мгновенье.
Но вскоре стоном отдается распря,
мечтанья сладостные стон сей гонит прочь.
Мой взгляд стремится к своду вечному небес,
К тебе, о яркое светило ночи!
Забвенье всех надежд и всех желаний
твоя мне вечность дарит с высоты,
мой ум себя теряет в созерцанье,
что называл своим я — исчезает,
и беспредельному всецело отдаюсь[3],
я в нем, я — все и лишь оно.
И мысль, что возвращается ко мне,
дичится бесконечного, робеет, в изумленье
Постичь не может созерцанья глубины.
И с вечностью фантазия сближает
мой ум, ее венчая с формою —> Придите ж,
о тени в вышине, величья духи,
чье совершенство ослепляет нас!
Но мне не страшно — ибо чувствую: вас окружают и моей родной земли эфир, сиянье, подлинность.
Вот! Если бы отверзлись ныне двери храма
твоего, Церера, и в Элевсине на троне восседала б ты!
А я, восторгом опьяненный, трепетал,
когда б ты приближалась,
и откровения твои бы постигал,
и образов высокий смысл я стал бы толковать и гимнам
внимал бы на пирах богов,
речам возвышенным их наставлений. —
Но звуки стихли в храме, о богиня!
И круг богов вернулся на Олимп,
покинув оскверненны алтари,
покинул и гробницу человеков падших
гений невинности, ее туда завлекший! —
молчит и мудрость жрецов твоих, и звуки
священнодействия не добрались до нас — вотще
здесь ищет книжник любопытный — нужна ему не только к мудрости любовь (ее искателям не занимать, однако ж,
они тебя презрели, в ней упражняясь, раскапывают словеса,
в которых дух высокий твой запечатлен!
Вотще! Лишь прах и пепел достаются им,
а жизнь твоя туда не возвратится.
Под гнилью неживой нашли б отраду
навеки мертвые! — довольствовались б малым! — увы, уж не осталось
от празднеств и следа, и образов твоих — ни одного!
Для посвященного возвышенных учений полнота
и глубина неизъяснимых чувств
так святы, что иссохшим знакам он не поверит их.
Для мысли уж непостижима та душа,
что времени, пространству вопреки,
в самозабвенье чает бесконечность и затем к сознанью вновь
приходит. И тому, кто возжелал бы другим о том поведать,
понадобится ангелов язык[4], и немощь слов
он ощущает. В мыслях и на деле
священное столь преуменьшить он страшится,
что мнится речь ему грехом и, трепеща, смыкает он уста.
И то, что запретил себе сам посвященный,
— то низшим духам запретил закон: не сообщать,
что видел ты, и чувствовал, и слышал в священну ночь —
и дабы лучших из людей, в молитву погруженных,|
шум безобразный не тревожил, а торговля словесами
пустыми их не отвращала от святого
и дабы в грязь его не втаптывали так,
чтобы забвению предать, не превращали
в игрушку и в товар софиста,
за грош его продавшего, в подспорье
для лицемерных болтунов иль даже в розгу
довольного мальчишки, чтоб наконец оно
не сделалось пустым, да так, что только отзвук
чужих речений поддерживал бы его жизнь.
Сыны ж твои, богиня, были скупы,
хранили честь твою в святилищах сердец,
на всех углах не торговали ею —
и потому не появлялась ты на их устах,
но жизнь их воздает тебе хвалу, а в их деяньях
жива и ты. И в эту ночь я воспринял тебя, святое божество,
и часто жизнь детей твоих приоткрывает
тебя, и мнишься ты мне часто, как душа
деяний их! Ты высший смысл, ты истинная вера,
и пусть погибнет все, ты, божество, пребудешь нерушимо».
[3] Ср. у Шеллинга о «покорной преданности неизмеримому» в «Философских письмах о догматизме и критицизме» (1-е письмо) [Шеллинг 1987: 40].
Ист.: Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2016
https://magazines.gorky.media/nlo/2016/3/tajna-i-soobshhestvo-mesto-istorii-v-elevsine.html