Тиф, холера и революция: Как строили медицину в огне эпидемий

Почему в 1930-е эпидемии были в центре внимания не только учёных, но и идеологов? Что именно не могли разделить между собой врачи и фельдшеры в сёлах? Почему в БССР делали ставку на фельдшеров для сельской медицины, а в Польше, наоборот, стремились их искоренить? Как государственная медицина относилась к местным знахарям, и как механизация и прогресс в оказании экстренной помощи планомерно искореняли суеверия?

На эти и многие иные вопросы сегодня будет отвечать исследователь истории здравоохранения, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Института истории Национальной академии наук Беларуси – Алексей Александрович Капилев, который и сам имеет опыт работы в медицине, долгое время изучает архивные материалы, опубликовал две монографии, посвящённых становлению советского здравоохранения и скорой помощи в БССР и Западной Беларуси в межвоенный период.

Сегодня специально для вас он расскажет о том, как развивалась медицина в 1920-1930-е гг. в СССР, на территории БССР и в Западной Беларуси. Причём мы будем говорить не только и не столько про медицину. В истории нет «отдельных» вопросов, все события взаимосвязаны. Сегодня на примере истории здравоохранения мы покажем многие факты и процессы, происходившие в СССР в период становления державы.

Интервьюер я - Кирилл Латышев (далее К.А.), Алексей Александрович Каплиев будет скрываться за инициалами А.А., чтобы нас не путал дорогой читатель.

Эпидемии: между наукой и практикой

К.А.: Расскажите о том, как в 1920-х гг. Научное общество минских врачей (НОМВ) сосредоточилось на борьбе с тифом и холерой. Какую роль сыграла «практическая ориентированность» советской медицины, о которой вы писали? Были ли тогдашние методы (например, санпросветработа в деревнях) эффективнее чем карантинные меры в Западной Беларуси под Польшей?

А.А.: Начнём с того, что локальные эпидемии тифа, холеры, малярии, дизентерии и прочих инфекционных заболеваний (кроме испанского гриппа, данная болезнь, которая пришла в Беларусь в 1918–1919 гг. была в новинку для медиков, в некоторой степени эта ситуация напоминает приход COVID-19) периодически возникали на территории Беларуси и приходили «волнами» в XIX – начале ХХ вв. Эпидемия являлась чрезвычайной ситуаций как для местных властей, так и в масштабах всей Российской империи, например при вспышке чумы в Ветлянке Астраханской губернии в 1878–1879 гг. из России началась эвакуация зарубежных дипмиссий, европейские государства запретили поставку российских товаров и ввели 20-дневный карантин для всех въезжающих.

При этом в то время борьба с эпидемиями предполагала лишь ситуационное реагирование на вспышки инфекций (локальный карантин, высылка «летучих» санитарно-дезинфекционных отрядов в поражённую эпидемиями местность для обработки зараженных помещений и вещей от паразитов, переносящих инфекции, изоляция больных, обязательная термическая обработка пищи, при возможности – предупредительная вакцинация здорового населения и пр.). Полностью нивелировать факторы, которые вызывали эпидемии, было сложно, так как это предполагало привитие населению санитарной культуры и параллельной организации регулярного санитарно-эпидемиологического надзора, что в условиях преимущественно аграрной в тот период Беларуси было невыполнимой задачей. Реализация подобных мероприятий требовала не только продолжительного времени, но и слома самих устоев сельского общества, воспринимавшее эпидемии как «кару свыше» за грехи, которую нужно смиренно принять и просто дождаться её завершения, а врачей, боровшихся с инфекциями, как пытающихся помешать реализации божественного замысла. Фактически сельское население саботировало противоэпидемические мероприятия: крестьяне утаивали вещи от обеззараживания, боясь их потерять, не пускали дезинфекторов в дома, были случаи, когда к врачам применялось физическое насилие при сопротивлении санитарной обработке. Увеличение политического напряжения в преддверии начала Первой мировой войны также сыграло свою роль: например, отмечались случаи, когда медиков принимали за шпионов враждебных России государств, которые, в представлении крестьян, приезжали в их местность для ведения подрывной работы. Подобные реалии делали противоэпидемическую деятельность в деревнях малоэффективной.

Все указанные факторы были катализированы началом Первой мировой войны, когда территорию Беларуси заполнили волны беженцев, двигавшихся с запада на восток (во внутренние губернии России), которые проживали в условиях постоянных лишений, голода, антисанитарии и отсутствия квалифицированной медпомощи и лекарств, что сделало их носителями опасных инфекций, прежде всего – тифа. В связи с революционными событиями и политическими изменениями в Европе к моменту начала польско-советской войны в 1919 г. потоки беженцев развернулись с востока на запад, но снова через территорию Беларуси, которая была разделена по советско-польскому фронту. В этой ситуации главной целью поляков стало недопущение пересечения линии фронта зараженными, для чего был возведен трехуровневый санитарный кордон с сетью дезинфекционных и контрольных станций, которые действовали под надзором Верховного чрезвычайного комиссара по делам борьбы с эпидемиями. Таким образом оккупированная территория Беларуси стала для поляков фактически противоэпидемическим валом, который не пропускал инфекции на этнически польские земли, так как большинство беженцев вливалось именно в население Западной Беларуси. В итоге это значительно повысило заболеваемость местного населения, которая спала лишь к середине 1920-х гг. вместе с окончанием репатриации.

Советское здравоохранение не могло пойти по пути ограничения передвижения населения в рамках одного государства ввиду чего в основу преодоления эпидемий было положено широкое санитарное просвещение населения путем агитационных плакатов, просветительных лекций, а также ужесточения законодательства за нарушение противоэпидемических норм. Кроме того, в регионах распространения эпидемий были созданы местные Чрезвычайные комиссии по борьбе с эпидемиями с неограниченными полномочиями, которые объединяли представителей военных и гражданских властей. Нарушение постановлений подобных комиссий каралось по законам «военно-революционного времени».

В 1920-е гг. с институциализацией науки в БССР к делу борьбы с эпидемиями подключились медицинская секция Инбелкульта и Научное общество минских врачей, упомянутое в Вашем вопросе. Однако данные научные учреждения прежде всего занимались теоретическими вопросами распространения эпидемий и санитарной статистикой, на практике основное место в сдерживании инфекций занял Белорусский пастеровский институт (позднее – Государственный санитарно-бактериологический институт), который занимался созданием вакцин и сывороток, микробиологическими исследованиями, забором воды в реках, анализом пищевых продуктов на предмет инфекций и пр. Резюмируя ответ на Ваш вопрос необходимо отметить, что у противоэпидемических мероприятий в Западной Беларуси основной целью стало недопущение инфекций на собственно польские земли, а в БССР – снижение их распространения среди населения, поэтому можно сказать, что каждая из сторон достигла именно тех результатов, к которым стремилась.

К.А.: — Вы обнаружили в архивах доклад 1934 г. участкового врача Бешенковичского района о «текучести кадров и замене врачей фельдшерами». Как это напоминает ситуацию с ковидными госпиталями в 2020 г, когда к работе привлекали студентов-медиков?

А.А.: Этот конкретный документ из фондов Государственного архива Российской Федерации примечателен тем, что врач писал напрямую наркому здравоохранения РСФСР Г. Н. Каминскому (т. е. формально в другую республику) в обход вышестоящих органов непосредственного подчинения в БССР, а само письмо носило характер жалобы, которая обнажала ключевые проблемы здравоохранения Беларуси первой половины 1930-х гг. Однако это лишь один из многих материалов, выявленных мной в архивах Беларуси и России, на основе которых вырисовывается общая ситуация в сельском здравоохранении БССР 1930-х гг.

Кадровые проблемы в медицине уходят своими корнями в дореволюционный период, когда после закрытия Виленской медико-хирургической академии в 1842 г. на территории Северо-Западного края фактически не осталось центров подготовки врачей. В результате к моменту создания БССР в Советской Беларуси отсутствовала система высшего медицинского образования. Созданный в конце 1921 г. медицинский факультет БГУ начал выпускать врачей только в середине 1920-х гг., однако их количество было недостаточным для покрытия потребностей растущей экономики – для обслуживания возросшего в рамках индустриализации числа рабочих и обеспечения стремительной коллективизации были необходимы масштабные кадровые вливания в систему здравоохранения. Отчаянную кадровую ситуацию характеризует факт назначения на руководящие должности в аппарате здравоохранения людей без медицинского образования и необходимой квалификации: например, в 1938 г. Бешенковичским райздравом руководил директор столовой, Суражским райздравом – начальник пожарной части. В отсутствие врачей советское здравоохранение обратилось к практике назначение на их должности фельдшеров.

К.А.: — В Западной Беларуси выявлены случаи «ротного фельдшеризма» — помощи населению бывшими армейскими санитарами. Можно ли это сравнить с современным движением волонтёров-медиков?

А.А.: На мой взгляд, не совсем корректное сравнение. Ротный фельдшер – это армейский санитар, который проходил ускоренную подготовку по оказанию первой помощи в условиях боевых действий на базе армейских госпиталей. Таким образом, ротный фельдшер в отличие от выпускника фельдшерской школы – «школьного» фельдшера, получал меньшую теоретическую подготовку и не имел права практиковать за пределами армии в мирное время. Однако за годы Первой мировой и польско-советской войн данная категория медиков получила ценнейший опыт, и в условиях «кадрового голода» в БССР в виде исключения была допущена к медицинской деятельности в мирное время, при этом ротные фельдшеры в поисках работы с охотой соглашались на малопривлекательные для профессиональных медиков назначения в отдаленные сельские районы. Вместе с тем, понимая опасность работы таких специалистов в начале 1920-х гг., Народный комиссариат здравоохранения БССР ограничивал их практику, законодательно обязывая пройти переподготовку до уровня «школьного» фельдшера на специальных курсах на базе фельдшерских училищ (медтехникумов). В результате к середине 1920-х гг. система здравоохранения БССР получила значимый приток опытных кадров средних медработников в наиболее проблемных для наполнения медиками регионах и одновременно решила проблему нелегальной медицинской практики.

В Западной Беларуси в составе Польши практика «ротных» фельдшеров была признана нелегальной и каралась по законодательству, но в условиях курса на полную ликвидацию «фельдшеризма» и замену их врачами, медицинские училища в Западной Беларуси также отсутствовали, что остановило приток в практическую медицину «школьных» фельдшеров. Однако ввиду хронического недостатка врачей в Западную Беларусь местное население продолжало обращаться к «ротным» фельдшерам, которые вынуждены были на свой страх и риск продолжать практику нелегально. При этом они действовали не бескорыстно, и брали плату с крестьян как деньгами, так и продуктами, поэтому волонтерами их назвать нельзя.

Сельская медицина: фельдшеры vs. университеты

К.А.: По вашим данным, к 1938 г. в БССР на селе работало лишь 16% врачей. При этом в Западной Беларуси под Польшей в Полесском воеводстве на 10 тыс человек приходилось 1,7 врача. Почему обе системы не смогли решить проблему несмотря на разные подходы: СССР делал ставку на фельдшеров, а Польша пыталась их искоренить?

А.А.: В 1920-х гг. как в рамках советской, так и польской медицины укоренилось мнение о необходимости замены врачами всех фельдшеров, а последние считались пережитком времен Российской империи. Однако столкнувшись с реальным масштабом кадрового дефицита в БССР в условиях внедрения плановой экономики, которая требовала адекватного росту производства улучшения медицинского обслуживания, фельдшеры снова заняли свое место в структуре медицинских кадров. Если в 1920-х гг. представлялось, что «фельдшеризм» окончательно уйдет в историю и людей повсеместно будут лечить врачи, то столкнувшись с кадровым кризисом для наращивания количества фельдшеров советская власть развернула широкую сеть медицинских училищ, которые, в отличие от медицинских ВУЗов, существовали в Беларуси ещё до Октябрьской революции (например Могилевская фельдшерская и Гродненская повивальная школы). В результате, если даже в конце 1930-х гг. с обеспечением населения врачами сохранялись определенные проблемы, то комплектование медицинской сети средним медперсоналом проходило опережающими темпами.

Польские власти не в полной мере осознавали масштаб проблем региона, так как администраторы преимущественно являлись выходцами из этнически польских территорий и не планировали строить карьеру «на кресах», а искали способ уехать в «коренную Польшу», что в полной мере относилось и к медицинской сфере. В результате, по мнению польских теоретиков от здравоохранения, при направлении выпускников медвузов в Западную Беларусь могла наступить их «гиперпродукция», и наборы необходимо было снижать, несмотря на то, что в реальности врачей катастрофически не хватало. Кроме того, в Западной Беларуси в 1930-х гг. вместо экономического подъема наблюдалась стагнация, мощной промышленности, обслуживание которой требовало бы притока новых кадров, не появилось, соответственно и нужды в фельдшерах, по мнению польских властей, тоже не было. Дополнительные сложности создавал процесс подтверждения дипломов фельдшеров, полученных во времена Российской империи, связанный с необходимостью направления запросов на территорицию Советских республик, что было непросто, учитывая характер их взаимоотношений с Польшей. В результате фельдшерская профессия постепенно вымирала, однако в условиях малого числа врачей и дороговизны обслуживания у них население, в основном сельское, продолжало идти к фельдшерам, что не давало последним уйти на пенсию. В результате практику продолжали даже очень возрастные специалисты.

К.А.: — В текстах есть упоминание, что в БССР с 1930-х «развернули сеть медицинских училищ». Это напоминает совет «вернуть фельдшерские пункты» для российских сёл. Но как избежать ошибок прошлого, когда их выпускники «оказались недостаточно подготовленными» (как первые выпускники БГУ в 1920-x)?

А.А.: Безусловно проблемы в профессиональном образовании были и в 1930-х гг., есть они и сегодня. Советские теоретики развивали концепцию практикоориентированного обучения с одновременным усилением идеологического компонента в образовании. В результате теоретические модули уходили на второй план или вовсе сокращались, что в значительной степени влияло на общий уровень подготовки выпускников. Однако просто экстраполировать очевидные выводы из просчетов образовательной политики 1930-х гг. на современную ситуацию будет значительным упрощением, на мой взгляд, нужно найти оптимальный баланс между привитием фундаментальных знаний и своевременным внедрением в работу новейших технологий в медицине, однако сделать это на практике гораздо сложнее, чем сказать в интервью.

К.А.: — Как в Западной Беларуси относились к знахарству? Вы пишете, что Инбелкульт даже собирал медицинские термины у народных лекарей. Это попытка интеграции традиционной медицины в научную или идеологический жест? В Западной Беларуси (под Польшей) крестьяне часто лечились у знахарей. Почему государство не могло это изменить?

А.А.: Знахарство как в Советской, так и Западной Беларуси сталось незаконным, однако в условиях неналаженности государственной системы здравоохранения в первые годы после окончания польско-советской войны фактически пользовалось огромной популярностью у сельского населения. В БССР с ростом охвата государственной лечебной сети в 1930-х гг. знахарство имело определённое распространение, но постепенно теряло позиции, в то время как в Западной Беларуси в условиях недостатка квалифицированных медиков знахари сохраняли большую популярность. Кроме того, если услуги врача или среднего медработника в Западной Беларуси оплачивались по фиксированному прейскуранту, то знахарь брал столько, сколько пациент готов был заплатить, прием не только деньгами, но и продуктами, вещами и пр.

К Вашему вопросу о сбору терминологии: советская идеология строго разделяла знахарство как негативное явление и народную медицину как предмет исторического наследия, именно с точки зрения изучения последней и проводился отбор терминов для первого медицинского словаря «Nomina anatomica alboruthenica», который подготовили специалисты Инбелкульта в 1920-х гг.

Белорусизация vs. советская унификация

К.А.: В статье о белорусизации здравоохранения вы приводите шокирующие цифры: в 1926 г. только 3,9% занятий на медфаке БГУ велись на белорусском. Почему даже в 1929 г. профессор И. Титов заявлял: «Если мы ещё не говорим по-белорусски, это не значит, что мы не белорусизируемся»?

А.А.: Языковые сложности являлись естественным следствием отсутствия традиции работы высшей школы в Беларуси в дореволюционный период. Так как не было медвузов – не было и кадров преподавателей, владевших белорусским языком на уровне, достаточном для организации обучения. Не секрет, что при формировании штатного состава преподавателей медфака БГУ в 1920–1921 гг. все будущие доценты и профессора были привлечены из российских ВУЗов. Несмотря на то, что некоторые из них имели корни в Беларуси, преподавать на родном языке они не могли, в то время как белорусизация в 1920-х гг. предполагала такой переход. Понимая особенности кадрового состава здравоохранения для этой сферы переход был отложен до второй половины 1920-х гг., впрочем это дало лишь ограниченные результаты, что показывает приведенное Вами высказывание профессора Титова. Однако отмеченные факты относятся к старшему поколению преподавателей, среди первых выпускников медфака БГУ, ставших его ассистентами, а позднее – основой преподавательского состава, владение языком было значительно более уверенным, потому и процент ведения занятий на белорусском языке у них в разы выше, тоже относилось и к молодым врачам, которые поехали работать на периферию. Объясняется это тем, что наборы абитуриентов проводились из местного населения, которое владело белорусским языком и в университете лишь освоило медицинскую терминологию на «мове», чему способствовало начало изданий медицинских словарей и учебников на белорусском языке во второй половине 1930-х гг.

К.А.: Как врачи реагировали на требование вести документацию на белорусском? Вы упоминаете, что в сельской местности «20-30% случаев» её заполняли правильно, Это следствие нехватки кадров или сопротивления русскоязычных специалистов?

А.А.: В начальный период перехода на белорусский язык он проходил в основном в документообороте, устное же общение могло вестись на белорусском, русском, польском, или идише, ведь в БССР тогда было 4 государственных языка. Повторюсь, что специалистам, переехавшим из РСФСР, было трудно быстро перестроиться к новым реалиям, поэтому, негативная реакция отмечалась преимущественно в городской среде, в сельской же местности, где владение языком было лучше, подобное наблюдалось реже. С повсеместным распространением белорусизации ведение документации на белорусском языке стало более распространено, несмотря на обилие ошибок и использование различных орфографических норм, что было вызвано изменениями в языковых стандартах. Слова о неправильном заполнении документов относились не только к языку в них, а к формулировкам диагнозов, корректном использовании латыни и пр., что было обусловлено общей квалификацией врачей, которые обучались ускоренными темпами для восполнения кадрового дефицита. Тем не менее, к началу 1930-х гг. доля белорусского языка в медицинской документации значительно увеличилась, все бланки, истории болезни, карты анализов и пр. бумаги печатались и заполнялись на белорусском.

К.А.: Как в БССР заставляли врачей ехать в сёла? Давали льготы или это была принудительная распределительная система?

А.А.: Для межвоенных выпускников медицинских ВУЗов наиболее притягательными местами для трудоустройства оставались крупнейшие города, сельская местность была не в приоритете, что было обусловлено слабой материальной базой местных стационаров и низкой благоустроенностью. В этих условиях основная часть выпускников старалась переехать на работу в крупные города, а некоторые – вовсе уехать за пределы БССР, преимущественно в Москву и Ленинград. В отчетах органов здравоохранения это называлось «бегством». Только за 1937 г. из БССР «сбежали» 167 врачей, в среднем в 1930-х гг. из районов выезжало до 200 врачей в год. Избежать распределения в сельскую местность выпускники пытались путём устройства на работу в городские стационары, которые официально запрашивали молодых врачей из сельских больниц или сразу при распределении, девушки-выпускницы медвузов выходили замуж за военных, что автоматически позволяло распределиться только по месту службы мужа. Популярным способом покинуть место работы стал выезд на курсы усовершенствования в РСФСР с последующим переустройством на работу в другой республике.

В результате к середине 1930-х гг. сохранялся значительный дисбаланс в обеспеченности врачами в городах и сельской местности. Для выравнивания ситуации применялись различные подходы, как мотивационного, так и ограничительного характера. Например, распределяемым специалистам местными властями выделялись квартиры для проживания, кроме того, молодой выпускник зачастую сразу занимал руководящую должность главы сельской больницы или участка, что в городе было невозможно. В административном плане с 1933 г. ограничивался перевод медработников из сельской местности, что допускалось лишь с санкции президиумов райисполкомов и при согласии Наркомздрава БССР, схожие разрешения нужно было получить для выезда на курсы повышения квалификации. Кроме того, доля распределяемых в сельскую местность молодых врачей резко возросла: в 1939 г. из почти 500 выпущенных врачей более 300 было направлено именно на село, а к концу 1930-х гг. укоренилась практика перераспределения уже направленных в города специалистов в деревни.

Скорая помощь: от лошадей до санитарной авиации

К.А.: Вы писали, что в 1920-х скорая помощь в Минске выезжала на лошадях. Как тогда успевали спасать людей? Можете привести пример героического случая из архивов?

А.А.: Да, действительно, изначально скорая медицинская помощь оказывалась медработниками, которые выезжали на карете, запряженной лошадями, отсюда и современное название «карета скорой помощи». В 1920-х гг. началось внедрение санитарных автомобилей, однако они были зарубежного производства и при поломках, которые случались довольно часто ввиду интенсивной эксплуатации, ремонтировать их было крайне сложно. Лишь в середине 1930-х гг., когда была налажена модернизация советских грузовых автомобилей ГАЗ АА для использования в качестве автомобилей скорой медицинской помощи, ситуация начала постепенно исправляться.

По поводу героизма вопрос сложный, на мой взгляд наиболее самоотверженный труд демонстрировали те специалисты, которые работали в первые постреволюционные годы, когда орудовали банды грабителей и дезертиров, медикам тогда даже выдавали огнестрельное оружие для самообороны. Однако и в дальнейшем, когда скорая помощь действовала в условиях эпидемий, голода, минимального материального обеспечения, экономических реформ 1920-х гг., труд данных специалистов был образцом верности профессии.

К.А.: Почему в Западной Беларуси скорую развивал Красный Крест, а не государство? И как это повлияло на доступность помощи для бедных?

А.А.: Справедливости ради стоит отметить, что в Западной Беларуси скорую медицинскую помощь развивало государство и муниципалитеты, а также различные страховые и благотворительные организации, однако ведущую роль действительно играл Польский Красный Крест. Причины крылись в самом характере функционирования здравоохранения в Польше, которое было не единым государственным как в СССР и БССР, а стратифицированным на несколько секторов: государственный, муниципальный, страховой, частный, также значимую роль играла военная медицина. При этом государство играло преимущественно регулирующую роль, отдавая приоритет остальным секторам. Несмотря на то, что первые организации скорой помощи в Европе появились еще во второй половине XIX в. к середине 1920‑х гг. она ещё прочно не вошла в медицинскую сеть и рассматривалась как новый элемент. Внедрение скорой помощи требовало значительных материальных ресурсов, техники, которые в Западной Беларуси были в дефиците, за исключением военных, снабжавшихся по приоритетному принципу. Именно Красный Крест имел связи с военными, так как совместно с ними осуществлял подготовку населения к санитарной обороне. В итоге в межвоенный период санитарные машины армии использовались Красным Крестом для транспортировки гражданских в экстренных случаях.

Внедрение скорой помощи действительно стало позитивным явлением для малоимущих слоев населения, так как большинство медицинских услуг в Западной Беларуси оказывалось исключительно на платной основе, однако действовала она лишь в крупнейших городах и фактически оказалась малодоступной для большинства населения.

К.А.: Когда в Беларуси появилась первая санитарная авиация? Использовали ли её для помощи сёлам?

А.А.: Санитарная авиация зародилась в середине 1930-х гг. именно для помощи населению в сельской местности, куда не могли быстро добраться даже автомобили скорой помощи. В частности, свой первый вылет санитарная авиация осуществила в марте 1935 г. по маршруту Пропойск – Краснополье. В дальнейшем санитарные самолеты не только осуществляли транспортировку больных из отдаленных регионов, но и доставляли на места узких специалистов из Минска для консультаций. К 1939 г. белорусская санавиация выполнила уже более 1000 вылетов, кроме того именно в БССР впервые в Советском Союзе была осуществлена подготовка бортовых врачей и медсестер для оказания медпомощи в условиях самолета.

Врачи: герои и жертвы

К.А.: Кто из медиков 1920-1930-х вас поразил больше всего? Например, история врача, который в одиночку боролся с эпидемией в деревне?

А.А.: Стоит сказать, что врачи начале ХХ в. были не только профессионалами, но и видными представителями общественной мысли, владели несколькими европейскими языками, так как зачастую учились за границей. Например, Степан Варфоломеевич Балковец кроме работы на руководящих должностях в структуре здравоохранения был активным членом правления Общества минских врачей, подготовил учебник для среднего медперсонала и стал основателем Пушкинской библиотеки в Минске, которая существует по сей день. Его коллега Сергей Николаевич Урванцов был инициатором создания скорой помощи в Минске, курировал работу Общины сестер милосердия Красного Креста, играл видную роль в создании первого медицинского журнала Беларуси – «Минских врачебных известий».

Если говорить о примерах самоотверженного служения профессии и самопожертвования, можно вспомнить мозырского врача Гавриила Ефимовича Саета, который боролся с эпидемией сыпного тифа в Мозыре и окрестностях, заразился сам и умер в 1919 г., перед этим успев организовать в городе серьёзную систему оказания помощи больниым. Хоронить врача собрался буквально весь город, а позднее в его честь назвали улицу.

Однако подобный пример не был единственным, примерно в то же время в Бобруйске, в лагере военнопленных красноармейцев, также разразилась эпидемия тифа, бороться с которой польская администрация лагеря не стремилась. В этих условиях группа бобруйских врачей и среднего медперсонала под руководством врача Моисея Анисимовича Хазанова добровольно организовала санитарно-эпидемический отряд, который лечил зараженных пленных. Значимая часть медиков, фельдшеров и гражданского населения, которое им помогало, при этом погибла от тифа. Трагичным примером тех лет также стала гибель 182 медиков на Барановическом репатриационном пункте, который в начале 1920-х гг. осуществлял санитарную обработку и лечение больных сыпным тифом беженцев. По свидетельству очевидцев санитарный персонал игнорировал опасность и находился в постоянном контакте с больными, которые тысячами поступали на репатриационный пункт.

К.А.: Как власти БССР относились к специалистам «буржуазной закалки»? Могли ли их уволить за прошлое?

А.А.: При организации системы здравоохранения большевики с самого начала в известной степени шли на компромиссы для привлечения к сотрудничеству максимального числа врачей, которые в те годы являлись одними из наиболее ценных специалистов. При этом проводилась большая агитационная и тонкая политическая работа, которая дала свои плоды: если поначалу большевиков поддерживала лишь небольшая часть медиков, то со временем врачи стали проявлять большую заинтересованность в продолжении работы даже в изменившихся условиях. Однако врачи оставались одними из наименее политически активных слоев интеллигенции, что отражает низкий процент желавших вступить в Коммунистическую партию и участвовать в идеологической работе новых властей, но в условиях нехватки специалистов большевики поначалу смирились с подобной ситуацией. С прохождением пика кризиса времен Гражданской войны постепенно врачебное сообщество начало трансформироваться путём создания профильного медицинского профсоюза «Всемедикомантруд», который санкционировал любые назначения в системе здравоохранения. Также на протяжении 1920-х гг. искоренялась частная практика врачей, что заметно по уменьшению медицинской рекламы в газетах. Таким образом, государство постепенно монополизировало медицинскую сферу.

Партийные органы с недоверием относились к врачам, которые «сохраняли буржуазный налёт», что выражалось в назначении на руководящие должности людей без профильного образования, но «крепких большевиков». Однако увольнение врачей «буржуазной закалки» происходило редко, так как подобная практика оголила бы и без того испытывавшее большие кадровые трудности медицинские учреждения. Вместе с тем в целях личной безопасности врачи не афишировали и старались скрыть в анкетах дворянское происхождение, однако подобные случаи были редкостью, в основном белорусские врачи происходили из семей купцов, духовенства, крестьян и разночинцев. Реальную опасность представлял вскрытый факт службы в офицерском корпусе «царской» армии или силовых структурах. Преследованиям подвергались лишь лица, обвиняемые в преступлениях против советской власти, например подозреваемые в сотрудничестве с «белыми». Так, на Могилёвщине в середине 1930-х гг. в одном медучредении при проверке были выявлены сразу 14 сотрудников, имевших связи с «белыми», из которых уволены были 12: один обвиненный мужчина имел подтверждение службы в Красной Армии, а медсестра, братья которой якобы служили «колчаковскмими офицерами», доказала, что на момент инкриминируемых событий её братьям было лишь по 13–14 лет.

Архивные открытия: между статистикой и реальностью

К.А.: В ГАРФ вы нашли доклад 1934 г, где врач жаловался наркому РСФСР на проблемы БССР, минуя своё начальство. Это единичный случай или свидетельство «неформального статуса НКЗ РСФСР как высшего органа» даже для других республик?

А.А.: Подобный случай обращения врача «через голову» прямого руководства на столь высокий уровень действительно имеет мало прецедентов в БССР, однако о стремлении вынести проблемы за рамки замкнутой системы свидетельствует, например, печать того времени, которая изобилует заметками о проблемах в практическом здравоохранении. Ну а исключительный статус Наркомата здравоохранения РСФСР в Советском Союзе до момента создания Наркомата здравоохранения СССР в 1936 г. не являлся чем-то удивительным: именно по образцу РСФСР строилась вертикаль управления и практические мероприятия по внедрению советской системы, причем не только в сфере здравоохранения, данные факты очень широко представлены как в советской, так и современной белорусской историографии.

К.А.: Как вы работали с советской статистикой, зная, что, например, данные о распространении малярии в 1920-х могли занижаться? Ведь в отчётах НОМВ эпидемии тифа названы «насущными вопросами», а в официальных сводках их масштаб смягчали.

А.А.: Статистика как в межвоенный период, так и в значительной степени сегодня лишь отражает определенные тенденции, а не является неким непогрешимым абсолютом. Статистические данные собирались в 1920-х гг. несистемно и нерегулярно, что фиксировалось в документах наркомата здравоохранения. При этом данные факты были обусловлены не только несовершенным механизмом сбора материалов, но и низкой инициативой с мест. Представьте, что рядовой участковый врач, кроме изнуряющей работы на вверенной ему территории, амбулаторного приема и хозяйственных вопросов ещё и должен был тщательно собирать цифровые данные о заболеваемости. Из отдаленных районов сведения вообще поступали крайне редко, поэтому в итоговых таблицах писали: «сведения из 75% мест». Процент я дал для примера, он сильно колебался от месяца к месяцу. При этом подсчет велся в уме и на бумаге, документы переписывались от руки, и лишь позднее набирались на печатной машинке, что порождало ошибки. Сегодня, глядя на первичные таблицы заболеваемости видишь, что цифры в столбцах и итог зачастую не сходятся, а отличить единицу от семерки не всегда легко (особенно на сгибах листов), а если это 10 и 70 или 100 и 700? Отсюда и неточности и ошибки.

К.А.: Обнаружили ли вы в архивах следы «нелегальной фельдшерской практики» в Западной Беларуси? Как власти Польши боролись с этим явлением?

А.А.: Да, обнаружил. Например, в отчетах, хранящихся в Архиве новых актов, даже давались примерные цифры по поветам, где и сколько фельдшеров практикует нелегально. В целом на 1925 г. «на кресах» примерно 1,5 – 2 тыс. фельдшеров практиковало нелегально. Боролись путем обязательной регистрации фельдшеров и контроля их работы, который осуществлялся поветовым врачом.

К.А.: Какие главные уроки из истории медицины 1920-1930-х годов, на ваш взгляд, важны для России и Беларуси сегодня? — Можно ли сказать, что нынешние кризисы в здравоохранении (кадровые проблемы, эпидемии, неравенство между городом и селом) — это повторение пройденного? Если бы вам нужно было дать один совет современным организаторам здравоохранения, исходя из ваших архивных находок, что бы это было?

А.А.: История циклична, поэтому определенные выводы можно сделать, но наверное главный – не торопиться с оптимизацией, сократить что-то гораздо проще, чем потом восстановить, это показывает, например, опыт сокращений здравоохранения периода НЭП в БССР. Из архивных находок мог бы посоветовать отчеты участковых врачей и райздравов – чтобы понять в каких тяжелейших условиях здравоохранение работало тогда, и какие несоизмеримо лучшие материально-бытовые, лабораторные и финансовые возможности есть у здравоохранения сегодня. Надеюсь, это вдохновит и немножко подбодрит медработников на местах, и хотя работа врача и сегодня очень тяжелая, но не настолько, как в межвоенный период.

К.А.: Ваши исследования показывают, что медицина всегда находилась на стыке науки, политики и социальных реалий. Что вас больше всего удивило в этой работе? — Над чем вы работаете сейчас? Планируете ли исследовать послевоенный период или, может быть, сравнение с другими советскими республиками?

А.А.: Больше всего удивил контраст с устоявшимся в историографии консенсусом относительно процесса создания здравоохранения и той картиной, которая вырисовывается исходя из анализа архивных документов. Например, большевики изначально делали ставку на развитие страховой медицины, и лишь когда она не сработала, решили внедрить ту систему здравоохранения, которую мы знаем сегодня. Сама эта система, которая получила название «модель Семашко», начала строиться не им, а намного менее известным врачом – Михаилом Ивановичем Барсуковым, который еще в конце 1917 г. убеждал Ленина в необходимости создать Наркомат здравоохранения, а позднее возглавил здравоохранение в БССР. При исследовании темы поразило осознание, что советское здравоохранение – единое, общедоступное, бесплатное, – формировалось поступательно, через этап развития «классовой медицины», которая ставила во главе обслуживание лишь рабочих и служащих. Удивил факт, что в середине 1930-х гг. ради ускоренного строительства сети детских яслей были перенаправлены средства с постройки больниц, и новые стационары из-за этого на какое-то время прекратили строиться. Обескуражил, пожалуй, тот объём обязанностей и побочных активностей, которые выполняли поветовые врачи на местах в Западной Беларуси. Даже по объёму отчетов, которые ежемесячно направлялись в вышестоящие органы понимаешь, какой труд ими выполнялся, однако то же относилось и к их визави в БССР. Наверное, из-за большого количества «белых пятен» и регулярных интересных «мини-открытий» и выбрал эту тему.

В данный момент продолжаю изучение развития здравоохранения и медицинского обслуживания в БССР и Западной Беларуси в 1919–1939 гг. На перспективу не загадываю, потенциально интересны несколько направлений, например санитарные аспекты и последствия польско-советской войны для Беларуси.

Заключение.

К.А.: Какие меры вы лично предпринимаете для популяризации своих исторических исследований широкой публики? Мне кажется, что многие учёные не уделяют большого внимания популяризации, возможно из-за нехватки времени и серьёзной занятости, возможно из-за того, что не видят особого смысла в этом. Может быть вы отметите ещё какие-то важные причины такой ситуации?

А.А.: Сложно ответить о причинах. Наверное, было бы не совсем правильно оценивать научных работников в целом, тут все очень индивидуально, могу сказать за себя. Если говорить о направлениях популяризации, то я стараюсь публиковаться не только в профильных исторических журналах, но и в медицинских, а также научно-популярных, большинство из моих статей доступно онлайн. Стараюсь передавать материалы своих исследований, выявленные документы в музеи и библиотеки, периодически выступаю в СМИ, для просветительных телепередач на национальных и региональных каналах. Наверное, этого недостаточно, но, делаю, что могу.

Подписывайся на телеграм-канал Cat_Cat, чтобы не пропустить интересные посты

НА КОРМ КОТИКАМ ---> 💰